Корсарство и турецкий плен. Письмо родственнику

(1) Абордажная схватка; (2) Расправа османов с пленными; (3) Семибашенный замок в Константинополе; (4) Сражение у мыса Калиакрия, в котором адмирал Ушаков применил  новый морской маневр, нанеся поражение превосходящим силам турецко-алжирской эскадры.

Письмо №5. Из цикла: «О Франце Егоровиче, первом Десимоне в России, корсаре, гусаре, правой руке коменданта Киевского гарнизона, «контрразведчике», воспитателе Пажеского корпуса и его короткой жизнь».

Мой дорогой дальний родственник, в отрочестве, когда душа рвётся в далёкие и удивительные путешествия, а воображение позволяет перемещаться независимо от времени в любые земли и моря, – этот замечательный период жизни, дорогой родственник, вы, вне всяких сомнений, переживали. Вспоминаю, как мы – друзья одноклассники с одного военного городка – рисовали выдуманные карты морей с островами, и движущимися к ним наперегонки корветами и бригантинами («в флибустьерском дальнем синем море бригантина подымает паруса», – в полголоса повторяя слова знакомой песни); чертили схемы движения через джунгли и горы к зарытым сокровищам (десять шагов на север от входа в пещеру к потайному лазу, – шептали друг другу, – и там в конце под скелетом… сундук…О!).

Себя мы представляли «благородными корсарами», или путешественниками-искателями сокровищ, или пленными, мечтавшими о свободе. Тогда мы ещё не понимали, что «благородных» пиратов не бывает, искать сокровища – это подогревать авантюризм и стимулировать пустые фантазии, а быть «прикованным к веслам на галерах» не очень романтично, хотя и может воспитать жажду жизни, непреклонность к превратностям фортуны и стимулировать стремление к свободе.

Нередко мечты в молодости способны завести в последующем в такие хитросплетения судьбы, что на кону оказывается жизнь в борьбе со смертью, и в ту или иную минуту перестаёшь понимать, кто победит – она или старуха с косой. Если не верите, мой дорогой дальний родственник, постараюсь убедить вас в обратном на примере одного из эпизодов путешествия по этой бренной земле нашего пращура – Франца Десимона-младшего.

Летом 1789 года примерев на себя российский мундир поручика (на французский манер –лейтенанта), он на одном из кораблей флотилии подполковника Ламброса Кацониса (Ламбро Качони) вышел в свой первый корс. Не трудно себе представить, шестнадцатилетний юноша, мечтавший об офицерском мундире, казался себе настоящим морским волком, ожидая впереди удивительные приключения, абордажные схватки и возможные несметные сокровища. О том, что он вступил на скользкий военный путь крови и экстремальных ситуаций, с возможностью умереть, Франц-младший не задумывался.

В это время в Серакузах российский контр-адмирал Гибс, формировавший вторую легкую казенную флотилию для совместных действий с Качони в Архипелаге жаловался, что подполковник переманивает моряков к себе из «казенной эскадры, обольщая их большим жалованием, и многие к нему перешли». Кроме того, контр-адмирал был возмущён, что офицеры Качониса «надевают российский морской мундир, а корабли несут на матче Андреевский флаг».

Мой дорогой дальний родственник, не станем тянуть и, проще говоря, зайдём сразу с козырей. В 1989 году в Москве я побывал в Военно-историческом архиве в Лефортово и ознакомился с послужным списком нашего пращура Франца Десимона и приведу короткую выдержку из этого документа дословно:
«В походе: 7 июня 1789 г. в Архипелаге при острове Сире (Сирос), 15 августа близь острова Зеа против алжирского флота, 30 августа под крепостью Патроса против турецкого шамбека, которого сожгли, 17 мая 1790 г. между островами Андроса и крепостью Кариста соединенной турецкой и алжирской эскадрами и прочих тогда бывших действительных сражениях находился, где был тяжело ранен, захвачен в плен и пребывал в оном до 30 октября 1791 г.»

Стоит обратить внимание, Франц-младший в последнем сражении «был тяжело ранен» (1). Для нас это важно, то есть не поранил руку или грудь о ржавый абордажный крюк, купаясь в теплом Средиземном море, устав от палящего солнца, а был ранен в абордажной схватке. И ещё важно. Не просто сдался в плен, а «захвачен в плен» после «тяжёлого ранения». Далее я постараюсь объяснить почему я сделал акцент на упомянутых обстоятельствах.

Как пишут историки, 17-18 мая 1790 г. состоялось сражение эскадры подполковника Качони с превосходящей по количеству и пушечному снаряжению алжирской эскадрой Сеит-Али. Эскадра под Андреевскими флагами оказалась под перекрёстным огнём. После отчаленного рукопашного боя экипажей греческих кораблей с абордажными командами
османов и берберов, три корабля были захвачены и вскоре затонули от повреждений. Пять из семи кораблей Ламбро Качони были совершенно разбиты артиллерийским огнём многочисленного врага. В этом сражении подполковник потерял пять судов и около 620 хорошо подготовленных и проверенных в боях и каперских походах моряков, из них 50 попали в плен, по представлениям турок, как пираты. Османо-берберы были очень раздосадованы и сильно разозлены своими потерями: около 2 тысяч их моряков погибли и значительное число было ранено.

Вот в какой мясорубке, дорогой родственник, оказался наш пращур. Вот при каких, неблагоприятных для себя, обстоятельствах он попал в плен. Надо было не только сохранить честь мундира моряка и офицера, не умереть от тяжелого ранения и, оказавшись в плену, не попасть под секиру селат(а) (палача по-турецки). В этом случае уже не до юношеских фантазий, необходимо было побороться за жизнь.

А вот как описывает возвращение турецко-алжирской эскадры в Константинополь, находящийся в плену, капитан российской службы Бенджамин Тиздель: «Бербересы, возвратившись в сию столицу, праздновали оною победу целых 5 дней <…> и в пятый день отрубили шестерым человекам головы в присутствие самого султана, повесив при том по всем судам на реях двадцать человек <…>. Не довольствуясь сим, на другой день взяли из тех же новоприведённых из сей тюрьмы двадцать человек и отрубили им головы, по всем воротам константинопольской крепости. В числе тех 46 человек казнены были многие офицеры…» (2)

Я, дорогой мой дальний родственник, не беру на себя смелость утверждать, что наш предок оказался среди пленных, так сказать, первой партии, в тот роковой день для некоторых членов эскадры Ламбро Качони. Дело в том, что часть команды Качони во время сражения спаслись с разбитых кораблей на лодках и спустя некоторое время были взяты османами в плен и уже не попали под горячую руку берберов. Пожалуй, стоит остановиться на вековых порядках османов относительно пленных, иначе нам не понять, как нашему предку удалось остаться в живых.

Именно из пленных на протяжении веков в результате войн Османской империи формировался контингент рабов империи, составлявший, по утверждению историков, более 20 % населения, хотя остальная часть тоже по сути являлась «рабами» властелинов Блистательной Порты. При этом значительная часть чиновников в правительстве были изначально рабами, захваченными в юности в соседних странах, и они, воспитанные ответствующем образом, и ставшие условно свободными, обеспечили неотъемлемую частью успеха империи с 14 по 19 века.

Османский менталитет, несмотря на свирепость в определённых ситуациях, требовал «рачительного» отношения к пленным, попавшим в рабство, как к собственности, имеющей определённую стоимость в зависимости от «качества» раба: его социального статуса, чина, образованности, европейской внешности и разумеется здоровья и молодости. Кроме того, пленный-раб мог быть выкуплен или обменен с выгодой. А выгодой в Оттоманской Порте не привыкли пренебрегать и придавали большое значение.

Среди пленных выделись разные группы, находящиеся в разных положениях: прежде всего простые матросы и солдаты, их было значительно больше, чем офицеров. Последние делились на русских, сербов, греков, австрийцев и офицеров других национальностей. Офицеры пользовались некоторой привилегией и большей свободой. Нередко происходили обмены военнопленными ещё до окончания войны. Пленных офицеров могли в исключительных случаях освободить «под честное слово» – не принимать участие в войне до её окончания. На нижние чины, в зависимости от обстоятельств, надевали кандалы и привлекали к разного рода работам. Австрийцы, по воспоминаниям Тизделя, проживали отдельно от «русских». Матросы и солдаты – отдельно от офицеров. Сословное разделение людей пронизывающие весь тогдашний мир, воспринималось как естественная данность, будь то на Западе или на Востоке. Под сословные феодальные представления формировалось и сознание населения в большей или в меньшей степени во всех странах XVIII века.

Мой дорогой дальний родственник, порой мы не способны воспринимать прошлое, без внесения в него наших устоявшихся представлений из настоящего, а некоторые фантазёры, что совсем неуместно, умудряются во всё примешивать элементы будущего (свои фантазии), искажая реальность до желаемого восприятия. При этом подобное, некоторое время назад, по идеологическим соображениям, преподносилось как наука (утопический социализм, как составная часть марксизма). Хотелось бы избежать историографической ереси подобных взглядов вообще, и искажений истории жизни нашего предка – Франца-младшего, в частности. Вне всяких сомнений он был дитя своего времени.

Его жизнь была заключена в рамки тогдашней действительности, а поведение соответствовало суровой реальности. В своих действиях он не руководствовался фантазиям Томаса Мора или Томмазо Кампанеллы. Хотя возможно наш пращур был знаком с книгой последнего – «Город Солнца». Место, где он волею судеб оказался, «солнцем» назвать было трудно, так как оно было тщательно укрыто в темноте крепостных стен тюрьмы (3), тогда как с внешней стороны это место именовалось – «Блистательная Порта».

Вынужден снова отвлечься. В своё время я пытался приоткрыть завесу плена Франца Десимона-младшего, узнав, что это время дотошно описал, уже упомянутый мною ранее Тиздель. Его воспоминания сохранились и находились в отделе рукописей Государственной Публичной библиотеки им. М.Е. Салтыкова-Щедрина, но до них я так и не добрался, посему приходится обходится «Записками командира корабля «Мария Магдалина» капитана Тизделя (1771-1793), опубликованными в «Приложении к Морск. Сборн. № 10, 1863 г.», к сожалению, воспоминания его переведены не полностью.

Итак, отрывки из воспоминаний Тизделя за 1791 год, необходимо прокомментировать. Буду делать это сразу же за цитатой. 
«Апреля 15. Эскадра капитана-паши <…> готовится идти в Черное море. Вечером пришёл корабль и 6 фрегатов, находившееся в крейсерстве в Архипелаге. Они привезли к нам офицеров и матросов, взятых в план прошедшего года с эскадры майора Ламбро-Качиони».

Не совсем понятно из контекста – это наконец доставили пленных почти через год в Константинополь после описанного выше поражения эскадры Качони – чего нельзя исключить; или это – нечто другое, о чём речь пойдет ниже.

«Мая 19. Эскадра капитана-паши отправилась в Черное море. На эту эскадру русских подданных взято 333 человека, в том числе один капитан и 5 молодых офицеров эскадры Ламбро».

Оказывается, у турок существовала практика в качестве рабсилы набирать на свои корабли пленных. «Прикованных к веслам на геллерах» – это понятно, но в каком качестве пленные моряки использовались на парусных судах? «Закрывать пробоины телами» или другими средствами в нижних трюмах, борясь за свою жизнь и таким образом за живучесть корабля? – возможно. Во всяком случае, я не нашёл обсуждение этого историками. Тема скользкая?

«Августа 29. Турецкий вице-адмиральский корабль и два другие возвратились из
крейсерства для исправления повреждении. Сегодня присланы к нам 70 человек наших матросов, с ними же возвратились в тюрьму капитан Демокаки и лейтенанта Франциско Симон».

Вот и попался в сети наш пращур, пусть в несколько изменённом виде (в тексте, написанном по-французски), но узнаваемый поручик (lieutenant фр.), Франц (Fran;ois фр.), а Де Симон, без «де» – это как посмотреть на фамилию. Специально проверял, толи Тиздель для краткости не употреблял «де» и «фон», то ли это заслуга переводчика. Французский посланник де Шуазёль-Гуфье, упоминается у Тизделя как «Шуазель», австрийский – фон Герберт-Раткеаль – как Херберт.
И теперь главное. Что это за крейсерство такое было в Черном море, из которого турецкие корабли возвратились с повреждениями, а с ними возвратился в тюрьму и лейтенант Франциско Симон (поручик Франц Десимон)?

Дело в том, что в июне 1791 года турецко-алжирский флот сильно потрепал умелым маневром адмирал Ушаков и эта морская баталия вошла в историю под названием – сражение у мыса Калиакрия (4). Прославленный русский адмирал, как пишут историки, нарушить строй турецких кораблей и, несмотря на существенное преимущество противника в артиллерии и кораблях, осуществил его огневое поражение с коротких дистанций, нанеся неприятелю большие потери в живой силе и материальной части. И всему этому стал очевидец Франц Десимон-младший, даже несмотря на то, что его с другими пленными, возможно, держали в трюме.

И ещё в одну короткую историю посвящает нас Тиздель, в которой фигурирует наш пращур:
«Августа 30. Вице-адмирал требовал на работу на корабли наших людей, бывших на его эскадре, в чем, конечно, получил отказ; а потому он пригласить меня к себе, но сам я не поехал, а послал лейтенанта Симона; посланный скоро возвратился с известием, что адмирал желает говорить со мною лично. По второму приглашению я поехал, взяв с собою в переводчики лейтенанта Симона. Адмирал встретил меня очень ласково, предложил мне сесть и спросил, по какой причине матросы, служившие на его эскадре, отказываются идти на работу. Я ответил весьма просто, что теперь заключено перемирие, а потому не высылаю людей для работ в арсенал и на острова…»

Из этого пассажа капитана I ранга Тизделя, мы узнаём, что Тиздель отказал турецкому вице-адмиралу, ссылаясь на заключённое с Россией перемирие, и опасаясь, что за это будет наказан, послал вместе себя нашего 18-летнего пращура Франца-младшего в надежде, что лейтенант (поручик) объяснит, нетерпящего возражений капудан-паше Сеит-Али, почему Тиздель это сделал. Стоит предположить, что капитан I ранга рассчитывал, что турецкий вице-адмирал снисходительно отнесется к его отказу, если причины отказа ему объяснит по-турецки поручик Десимон.

Однако Сеит-Али не удовлетворился объяснениями последнего и вызвал Тизделя повторно. Не выполнить указание капутан-паши с первого раза само по себе было большой дерзостью. Представляю, что испытал Тиздель, после повторного вызова, он хорошо помнил, как на его глазах рубили головы и вешали на реях моряков Андреевского флага из эскадры Ламбро Качони. Видимо для поддержки, он взял с собой «лейтенанта» (де) Симона, как явствует из воспоминаний Тизделя, «переводчиком».

Как вы понимаете, мы по крупицам собираем любую информацию о нашем пращуре, и выяснили дополнительно, что он был знаком с турецким вице-адмиралом Сеит-Али, и знал помимо итальянского, немецкого, французского, греческого и турецкий, пусть даже на бытовом уровне. Именно за эти качества его ценили в плену, а после освобождения из оного он попал, согласно его послужного списка под командования генерал-майора В.С. Томара, представителя Екатерины II в Средиземном море, находящегося там с тайной миссией. Но это уже совершенно другая история.

Дорогой мой дальний родственник, хочу закончить тем, с чего начал, но только с высоты прожитых лет. Всё то, что в юности кажется увлекательным путешествием в мир новых впечатлений, ощущений, пробы своих сил, творчества и, наконец, любви – оказывается нередко в определённые периоды жизни… пленом, в котором разрушаются мечты, утрачиваются силы и иллюзии… в плену блекнет творчество и любовь.

Однако главное, мой друг, не опускать руки, не забывать свою юность, не поддаваться условиям плена и продолжать напевать как когда-то: «Из худших выбирались передряг, / Но с ветром худо, и в трюме течи, / А капитан нам шлёт привычный знак: / Ещё не вечер, ещё не вечер! / На нас глядят в бинокли, в трубы сотни глаз – / И видят нас от дыма злых и серых, / Но никогда им не увидеть нас / Прикованными к вёслам на галерах!»

За сим заканчиваю. С большим уважением к Вам, мой дорогой дальний родственник, Ваш бесконечный мечтатель, с оптимизмом смотрящий в будущее, и в душе где-то корсар,
Сергиус Десимон.