Снежок

     Служба потихоньку подходила к своему завершению, и батюшка уже стоял с крестом на амвоне, чтобы обратиться к людям с проповедью. Горели свечи, хор умолк, проповедь началась. Храм был маленький, но людей в этот день пришло много. Бабушки теснились, где-то сзади, кто-то уже дал отдых своим натруженным ногам и сел, кто-то, напряженно слушая долетавшие до их слуха слова священника, героически стоял, облокотившись на свои палочки. Ближе к солее стояли люди помоложе, еще ближе были матери с детьми на руках. И если быть очень внимательным, то можно было заметить, как люди перемешались друг с другом после причастия. Тот круговорот людей вокруг аналоя к Чаше с Дарами, а потом движение людей к запивке под пение хора был закончен, и отцы вынуждено стояли отдельно от матерей, мужья от жен, дети искали глазами родителей, всё перемешалось. Люди застыли,  как будто в неудобных для себя и неестественных позах, боясь  лишний раз пошевельнуться, чтобы не нарушить такую же неудобную позу стоявшего рядом сними человека. Эта особенность маленьких храмов в большие праздники и эта близость людей, службы,  нравились одиноко стоявшему мужчине. Обычно на службе он стоял слева от амвона, сейчас же находясь в заложниках ситуации, он, стоически претерпевая неудобства своего положения, и находился центре зала, прямо напротив священника и слушал его. Чуть впереди и справа от него стояла женщина с ребенком. Мальчику было лет восемь, и они были знакомы ему. Мужчина смотрел на ребенка и улыбался про себя думая: «Ну, когда же, когда?»  Вот мальчик перехватил взгляд смотревшего на него человека,  быстро подошел и обнял его: «Мы пойдем сегодня гулять?» - спросил он доверчиво, ища ответ в его глазах. «Пойдем».  -  Сказал, широко улыбаясь, мужчина. Голова ребенка была высоко задрана наверх, большие и выразительные глаза были широко открыты и в очках его отражались свечи висящего над ним большого и тяжелого паникадила. Мужчине показалось, что эти электрические огоньки от свечей медленно вращались в оправах его стекол. Так они смотрели друг на друга, улыбаясь около минуты, как бы налаживая между собой ту тонкую доверительную связь. «Пойдем, - повторил мужчина. - Только сначала надо отпроситься у мамы».  Мальчик подбежал к маме и стал что-то долго и горячо ей объяснять и доказывать. Было видно, что женщина не соглашалась с вескими доводами сына, потом она быстро окинула взглядом мужчину, погладила сына по голове, поцеловала в лоб, и по храму пролетело радостное и  немного  сдержанно-приглушенное: «Разрешила!» Люди оглянулись, батюшка строго посмотрел на сорванца, поднес указательный палец ко рту, призывая всех соблюдать тишину во время проповеди.
        Служба закончилась, многие прихожане еще оставались на молебен. К батюшке подходили люди и спрашивали его о чем-то, низко кланялись, целовали руку отходили, подходили другие. Батюшка благословлял и тех и этих, улыбка играла на его лице. Было видно, что он куда-то двигался, то и дело поднимая глаза, пытаясь что-то или кого-то ими найти. Но люди не давали ему это сделать и толпились около него.  Регент хора быстро листала свои тетради со священными текстами, быстро выискивала их, ставя закладки в тетрадях. Певчие готовились к молебну, просматривали текст глазами. Это было то самое время, когда мужчина и мальчик могли выйти на улицу и остаться вдвоем на целых двадцать или даже тридцать минут, пока будет идти служба. 
        Была зима, и снега в тот год выпало так много, что его количество просто поражало воображение людей. Он и сейчас продолжал тихо и мягко падать на дорогу, бордюры, машины. Как бы показывая коммунальным службам всю свою мягкую силу и их беспомощность перед этой красивой стихией. Идти по выбеленному снегом тротуару было сложно. Ноги проваливались по щиколотку, разъезжались, телу постоянно приходилось трудиться и балансировать, чтобы избежать падения.  Коммунальные службы опустили свои натруженные лопатами руки и нервно покуривали где-то в сторонке, глядя на всю эту бесконечную вакханалию зимнего торжества. Мальчик немного отстал от мужчины и вот в его спину полетел первый снежок, второй пролетел мимо над плечом, третий мимо, четвертый попал в руку. Мужчина продолжал идти, не замечая коварного нападения, но чутко прислушиваясь ко всей этой мышиной возне за спиной. Вот заслышались быстрые,  приближающие к нему мягкие шаги, снег предательски скрипел и выдавал ребенка. Набирая ход, мальчик с хитрой улыбкой и снежком в руке бежал в атаку на взрослого человека. Лишь в  последний момент мужчина обернулся, подхватил ребенка сильными руками и под дикий, и радостный крик, используя инерцию его движения, забросил его в мягкий, искристый сугроб. Мальчик и мужчина рассмеялись, глядя, друг на друга. Тяжело выбираясь, проваливаясь по пояс, маленький человек весь белый, как медвежонок Умка,  вывалился кубарем на заснеженный белый тротуар и сразу же бросился в очередную атаку, и сразу же был отправлен взрослым человеком в заснеженный сугроб. Только на этот раз бросавший придал вращение своему броску. Мальчик, сделав оборот вокруг своей оси, приземлился на руки и ноги, и как кошка, быстро стал выбираться из-под снега для следующей своей атаки. Так продолжалась, раз за разом,  только теперь взрослый человек находил какие-нибудь фразы или слова из детских советских мультиков и подзадоривая его возгласами: «Как ты мне уже надоел человеческий детеныш!» Отправлял мальчика в очередной полет с приземлением в сугроб. Все это продолжалось под смех и крики, так что проходящие мимо люди оборачивались, и, видя их возню, улыбались им вослед. «Все, все сдаюсь, устал, пощади!»- сказал уставший от этой игры человек.  Мальчик тоже был уставшим и мокрым, тяжело дыша, он подошел к взрослому и сказал: «Поправь, пожалуйста, варежки и заправь их в рукава куртки». Мужчина с отцовской любовью выполнил его просьбу: натянул варежки на мокрую ладонь и заправил в куртку, поправил на голове его шапку-шлем, собрал с нее пальцами все налипшие и обледеневшие катышки. Потом опять приподнял мальчика, встряхнул его и промолвил: «Все, ты мокрый брат, пора домой». Мальчик игриво улыбнулся, отбежал и в сторону мужчины снова полетели снежки. Они возвращались домой, в храм. Очередной ком снега пролетел, где-то над головой взрослого,  чуть не задев его. Мужчина нагнулся и сделал свой первый, за эту прогулку, снежок...
       Мальчик стоял к нему спиной, когда по ровной баллистической траектории снежок уже летел к нему прямо в голову. Стараясь предупредить ребенка об опасности, мужчина крикнул: «Берегись!». На этот крик мальчик и обернулся. Снежок точно попал в лицо ребенку и брызгами разлетелся во все стороны.
      Мальчик сел на колени спиной к бросавшему человеку и свернувшись улиткой, заплакал. Сердце мужчины сжалось. Он понимал, что мальчик плакал не от боли, нет, мальчик плакал от обиды, резкого испуга, от этого неприятного холода, который он почувствовал на своем лице. Его очки вмиг запотели и слезки маленькими ручейками полились по щекам. Нижняя губа умилительно выпучилась, мелко задрожала, и мальчик очень часто зашмыгал носом, пытаясь сдержать рвущиеся наружу сопли. Мужчина сел на колени рядом с ним, достал из кармана чистый носовой платок. Его сегодня заботливо, перед выходом в храм, зачем-то положила в карман подслеповатая и постаревшая матушка. Как будто знала, что он может пригодиться. Мужчина снял с ребенка очки и вытер насухо лицо, протер запотевшие стекла и, найдя чистым небольшой кусочек платка предложил мальчику высморкаться, тот послушно сделал это... 
       Человек вспомнил, как много лет тому назад, кажется где-то уже в другой жизни, он также играл с другим мальчиком. Мальчиком очень богатых родителей и примерно при таких же обстоятельствах нечаянно попал ему в лицо снегом. Он вспомнил, как мальчик, злобно сжав кулаки, набросился на него со скверными, не литературными словами, которых от него он раньше никогда не слышал. Как в бессильной злобе своей стал обзывать и оскорблять мужчину. Который, казалось, до этого момента был ему другом и хорошим товарищем. Как прибежала испуганная няня, и взяв за руку мальчика, повела домой. Последние слова, что он услышал тогда в свой адрес, были: «Я уволю тебя, такой  раз - такой, слышишь!» Через полгода он, и правда, был уволен. По этой ли причине, или по другой, он этого не знал. Какие разные дети, думал он. И тому ребенку и этому было примерно одинаковое количество лет. И того и этого ребенка он сильно любил, каждого в свое время.
     Мальчик уже не плакал, хотя по-прежнему сидел, отвернувшись от него. «Прости меня брат, - сказал мужчина - ты же знаешь, я не специально». Давай так договоримся, через десять, пятнадцать лет мы с тобой выйдем, так же, как и сегодня из этого храма. Будет зима. Ты станешь большим и сильным, как я, а я стану маленьким и стареньким». Ребенок повернулся и с интересом стал слушать взрослого человека. «Так вот, - снова продолжал мужчина – мы выйдем, будет зима, и ты со всей своей молодецкой удалью закинешь меня старика далеко, далеко в сугроб и мы с тобой будем квиты, идет?» «Идет», - согласился мальчик, улыбнувшись, и со всей своей детской непосредственность обнял мужчину. КОНЕЦ.