В темноте сознания

- Что-то мешает сказать самое главное. Что-то уводит хорошие и серьезные мысли в темноту сознания, чтобы потом все-таки показывать их проблесками или неожиданными открытиями, но ухватится за них не успеваешь.
Я лежал вместе с Марианной на кровати, она гладила мою руку, словно поощряла её за то, что я неожиданно решил ввести мою подругу, жену и любовницу в мир творческого поиска человека, не называющего себя писателем, ибо для меня стало в последнее время противным приобщать себя к сообществу множества людей, забивших литературные сайты своими произведениями, которыми они гордятся и пытаются размножить публикациями.
- Ведь как бывает, написал одно слово, и оно влечет за собой другие, не менее значимые и интересные, раскрывающие суть настроения или понимания точки жизни, в которой ты оказался. И вроде бы прошел этот необходимый путь для развития и сразу же жалко то, что остался позади.
¬- Ты всегда такой, идущий вперёд, и постоянно оглядывающийся назад, жалея о пройденном, - ответила Марианна, та женщина, которая назвалась Мариной при нашем знакомстве, но после решила называться по-другому: «Я изменилась, став твоею, потому что ты увидел во мне иную, намного романтичнее, чем я сама себя представляла. И это мне понравилось». Да, да, остался, отдав мысль уходящему вперед транспорту...
Мы лежали на балконной кровати на четвертом этаже дома и в окна постоянно стучали верхние ветки деревьев, а при сильных порывах ветра дерево прижималось к стеклу, словно ища пристанища и спасения.
На мгновение мне захотелось стать такой вот верхушкой лиственницы, которую посадил бы кто-то давно, или дерево сумели бы сохранить во время строительства. И вдруг подумал, а может уже кто-то давно живет в этом дереве, чья ни-будь душа? Вот и получается, что занять чужое место не так-то и просто, потому что все вокруг постоянно занято ещё до нашего появления. И что тогда? Тогда приходится бороться и побеждать или сдаваться и уходить в сторону..
- Вот и не знаешь, куда же деться... – сказал я вслух.
А Марианна сонно промурлыкала:
- Ты, о чем, мой мыслитель?
- Позавидовал той вороне, что сидит на дереве, - отшутился я
- Фи, какая проза! Так о чём ты жалеешь в прошлом, не о первой ли жене?
- Неточный вопрос. Жалеть можно именно её, потому что она пренебрегла мной. Как-то она сказала об этом в последнем из телефонных разговоров. Но я думаю, что она, как женщина, жалеет о своих неистраченных возможностях ещё больше больнее унизить меня… Именно такие эмоции толкают женщин на нравственный суицид, не сознавая смысла действий.
- Следовательно, женщины не самостоятельны, если от них что-то «требуется»? Кем, скажи на милость?
- Наверное, их природой…
- И как она нами руководит?
- Сказал Творец, создавая из ребра Адама женщину? Вспомни, Он говорил про подчиненное положение жены перед мужем. Если это так, то за словом «требуется» следует слово «муж»!
- Ах ты негодник, - засмеялась Марианна, - не муж, а Творец! Именно Ему мы должны подчиняться в жизни!
- Пусть будет так. Только человек не подчиняется, а следует заветам Бога. Человек подчиняется ЗАВИСИМОСТИ от Творца!
- Но ведь по божьему же напутствию человек свободен в выборе…
- Договаривай, договаривай! Ну, давай вместе: «Зависимости от обстоятельств». А кто нас обставляет?
- Демагог ты мой! Но такой любимый! Так что же у тебя не получается, когда ты садишься за компьютер?
- Ухватываешься за нужную мысль. Нет, даже не это. Чувствуешь себя ныряльщиком за жемчугом, но вот он, вижу, охватывает возбуждение от удачи, но сила воды выталкивает наверх и приходится в панике бросать всё и только хватать воздух.
- Но ныряльщики готовятся к работе, а ты бежишь за клавиатуру лишь по настроению!
- Это кажется. Мозг постоянно работает и иногда требует зафиксировать задуманное. Хотя я о другом. Мне иногда кажется, что на нас смотрят сверху и исследуют нашу жизнь с сопереживанием, восхищением, а то сожалением.
- Мысль не нова. Древние греки считали, что боги жили вместе с людьми, словно на каком-то спортивном мероприятии, не выдерживали, вмешивались, поощряли героев и уничтожали неугодных, на их взгляд, «игроков».
- И они составляли уникальный культурный слой того общества…
- Тогда ты слишком задержался в этом мире…
- И не говори.
Мы рассмеялись. И в это мгновение всё завертелось появился пронзительный звук падающего снаряда. Я успел схватить ещё улыбающуюся Марианну второй рукой, и мы завертелись так, словно находились, точнее были распластаны на некой плоскости огромного винта неведомого самолёта. Если эта центрифуга остановится, нас раскидает друг от друга на немыслимое расстояние. Но кручение становилось всё сильнее и сильнее. Мозг уже не выдерживал такого испытания, мы цеплялись мыслями и взглядами, обращёнными друг к другу. Становилось страшно от сознания того, что это наша последняя и смертельная встряска.
Внезапная остановка и мгновенная темнота поглотила нас. Наступило беспамятство. Вечное, неизмеримое по времени и пространству.
… Я почувствовал тёплое дыхание прижавшегося ко мне лицом человека. На щёку упала капля, похожая на слезу. Приоткрыл веки и увидел необыкновенно молодую маму. Она радостно смотрела на меня и слёзы радости копились и скатывались с уголков её глаз.
- Сынок, Владюша ты мой ненаглядный!
- Мама, откуда ты? Какая ты красивая и молодая!
- Я ниоткуда, это наш дом. Ты устал, измучился, сильно повзрослел. Когда же ты так изменился! Вышла, кто-то позвал, оставила тебя в твоей кроватке, вернулась, а ты на нашей с отцом постели. Большой, красивый, но с седой головой! Что же так тебя потрепало и состарило? Как тебя вернуть в твою кроватку и провести по жизни без горя и беды?
Я приподнялся, вокруг всё было так, как рассказывала мама о моём детстве. И я это воспринимал как реальность своего младенчества, когда только начал ходить и говорить. Но этот неожиданный и желанный до слёз мир был миром взрослого, очень взрослого человека, каким я ощущал себя. Огромное окно, с широким подоконником, защищённое крупной решёткой, за которым была улица с привычным в Средней Азии арыком, дорога, мощённая булыжником, дома на той стороне, казавшиеся тогда большими и высокими, сейчас выглядели небольшими и ветхими. В углу круглая до потолка печь, у двери другая печь, на которой готовили.
- Папа здесь?
- Здесь он, сынок, ещё на работе. Он всегда на работе со своим паровозом и вагонами! Он приедет, он постучит… Я уже приготовила ему щи, он любит поесть после работы домашнего. Но как ему показать тебя, такого большого и седого?
- Я исправлюсь.
И это произошло, меня крутануло так, что я только успел уцепиться рукой за свою кроватку.
- Да как же я так, - изумилась мама, чуть не опрокинула тебя! Ты, Владюша, молодец, что ручкой удержался.
Всё во мне уменьшилось до двухлетнего ребёнка. Стало так страшно, что я… заревел. Нет, не от обиды или шума проехавшего мимо окна «ботинка», допотопного и музейного автобуса Курганского автозавода. Я почувствовал себя ребёнком.
И все встало на свои места. Комната, мама, кроватка, печки. Икона чудотворца святого Николая в углу.
И всё вмиг исчезло. Мы снова с Марианной на кровати. Молчащие, испуганные, потрясенные видениями.
- Тебя куда занесло?
- Не знаю, я этого не помню. Нет-нет, кажется вспоминаю, я маленькая девочка и мама отдаёт меня какой-то женщине. Ведь с четырёх лет я росла в детдоме.
Жена бросилась на мою грудь и зарыдала:
- Я вспомнила свою мать, я увидела её лицо, как сейчас твоё, близко, даже ощутила запах вина, перемешанного с чем-то ещё острым и противным. А потом долгая, очень долгая дорога по деревням, по большому городу, пока не оказались в двухэтажном доме с не побеленными стенами  и меня сдавали, словно подобранную на улице вещь.
- Ну, ну не плачь, дорогая. Ты посмотри, какая ты красивая, бесподобная женщина! Женщина, которую я очень и очень люблю.
Но Марианна не переставала плакать, что было впервые в наших отношениях, меня это потрясло. Но она вдруг остановилась:
- А где ты был?
- С мамой…
- Возьми меня к себе, познакомь с мамой! Я её давно люблю, твою, нет, нашу маму!
- Завтра поедем на кладбище или нет, лучше жди моего рассказа… В нём будет всё-всё! Все живые и здоровые, все веселые и любящие нас!
И я написал это эссе, уцепившись за что-то очень главное и очень нужное людям!