Час валькирий. Пустая звезда - 3

Я бродил по усыпальнице с криогенными капсулами не один час. Среди множества нескончаемых рядов, вглядываясь в застывшие, словно маски, женские лица под крышками из оргстекла, овеянные белёсым туманом жидкостной заморозки.

Электронной картотекой, хранящей сведения о пребывающих в анабиозе, я решил не пользоваться намеренно. Мне было интересно, смогу ли я отыскать Оллесту без содействия информационных средств, узнать её — одну-единственную из полутора сотен тысяч похожих на неё и не похожих женщин.

Это представлялось практически невозможным, но мне, как ни странно, удалось найти её без труда. Я помнил фигуру и помнил лицо, память запечатлела их черты очень чётко. Узнал Оллесту с первого взгляда, безошибочно идентифицировал, словно видел её не тысячу лет назад, а только вчера за завтраком, и доказал таким образом себе самому, что прав, что не обманулся в выборе.

Уверенность в том, что для успеха миссии мне нужна именно она не была беспочвенной. Я любил Оллесту в параллельной реальности и люблю, как мне думалось, до сих пор. И именно по этой причине смогу положиться на неё в критической ситуации, если таковая возникнет, и довериться ей безусловно.

Найдя Оллесту (или женщину один в один похожую на неё), я сверился ради формальности с электронной картотекой по портативному терминалу. Так и есть, я не ошибся, это была она. Терминал выдал мне информацию:

Оллеста Оллерис: психолингвист четвёртой категории, нейропсихолог седьмой категории, темпоролог одиннадцатой категории.

Прежде чем приступить к разморозке, я несколько минут простоял возле её криогенной капсулы, рассматривая Оллесту сквозь прозрачное стекло. Не смог отказать себе в том, чтобы полюбовался. Оллеста не изменилась ничуть, несмотря на пропасть из времени и пространства разделявшую две мои жизни — ту и эту.

Обнажённая... Я невольно засмотрелся на её тело.

Красивые очертания бёдер — старательно подчёркнутый природой символ женственности. Изящные руки, стройные ноги, точёная талия, словно у статуэтки, вылепленной Богом в час вдохновения — небесным гончаром, влюблённым в земную женщину. Создатель творил Оллесту старательно, кропотливо, талантливо — в каждой из мельчайших деталей своего творения.

Чтобы отогнать острейший приступ подкравшейся похоти, я оторвал взгляд от её фигуры и перевёл на лицо.

Большие карие глаза (я помнил, что они были карими), с экзотическим очертанием, доставшиеся Оллесте от смешения двух во многом схожих, но отчасти разнящихся рас: ранних переселенцев с Земли и разумных антропоморфных аборигенов планеты Сельта. Изящная линия вытянутых дугой высоких бровей, чуть вздёрнутый нос без горбинки, пухлые и необычно очерченные красивые губы... Лицо запоминающееся, экзотичное — увидишь раз и оно не забудется никогда.

Вспомнилась улыбка Оллесты — лучезарная, словно луч солнца в безоблачный майский день. И волшебная, иначе не скажешь, так много было в ней заключено нечеловеческого колдовства. Улыбка вообще была самым запоминающемся в её облике. Вот только улыбалась Оллеста нечасто, точно не желая баловать тех, кто этого не достоин, и афишировать перед ними свою привлекательность.

Я пялился на неё, неподвижную и застывшую, второй час, вместо отведённых на это нескольких минут, словно какой-нибудь маньяк-некромант. Пора было с этим заканчивать.

Наскоро разобравшись с кнопками ввода команд на пульте управления криогенной капсулой с помощью подсказок в операционной инструкции, я нажал четыре из них в определённой последовательности, выбрав пошаговый, щадящий режим вывода пациента из криогенной заморозки и состояния гибернационного сна. Этот режим был не чета тому, посредством которого выдернули из криосна меня самого. Оллеста проснётся не ранее чем через сутки после постепенного размораживания тела. Я разбужу её настолько мягко и естественно, словно она проспала самую обычную ночь в собственной уютной постели. Возможность малейшего недочёта была мною полностью исключена. Причинить ей хотя бы малейший вред по неосторожности или недосмотру казалось мне непростительной катастрофой.

Оллеста пребывала в непрерывном анабиозе гораздо дольше меня. Несколько столетий по земным меркам, может даже целое тысячелетие. Гигантское время в сравнении с теми урывками из нескольких недель или месяцев холодного сна, что как правило выпадали на мою долю. А значит и ожидающая её посткриогенная реабилитация будет гораздо сложней и проблематичнее той, через которую многократно проходил я сам.

Пробуждения в криогенной капсуле давно перестали быть для меня чем-то из ряда вон. Я был на "Кладезе" капитаном, тем единственным на корабле, кто обязать бдеть всегда, неизменно держа ситуацию под контролем. И только я решал, что важно для экипажа и пассажиров, а что вторично. Я нёс ответственность и был обязан проявить заботу о тех, для кого искал среди звёзд Новый Дом. Заботу об остатках человечества покинувшего родную галактику, сбежавшего в чужие непостижимые дали от ада межзвёздной войны, разверзшейся по причине безумия дорвавшихся до власти маньяков.