Последний шанс

Когда я в очередной раз ложился в Госпиталь на операцию по излечению своей ноги, уже далеко не первую, мне было известно, что с точки зрения Высшего Смысла травмы рук, ног, незаживающие раны или когда появляются неизлечимые болезни, – это знак. Знак, что чистка души началась на высших уровнях. У меня была как раз травма ноги – отрыв четырехглавой мышцы бедра, неудачная операция, незаживающая рана после операции, то есть по всем признакам не было сомнений, что моей душой начали заниматься более углубленно - на высших уровнях или на глубинных слоях. Но если посмотреть на проблему более приземленно, то, скорее всего это были медицинские недоработки, если не халатность хирургов. А может нитки, которыми шили, давали заражение или шурупы. Или то и другое…
…Так или иначе настал день операции по удалению шурупов. К операционной меня доставили два санитара – веселых, говорливых. Это крупная девушка с широким румяным лицом со следами оспы и больших размеров молодой человек нерусского вида. Они, видимо, жили какой-то своей жизнью, понятной им самим, но не вполне понятной окружающим - со своими разговорами, шутками и прибаутками. Обо мне они вспоминали, когда каталка, на которой меня везли к операционной, стукалась об углы и другие препятствия. При этом санитары смеялись и извинялись. Каталка неслась, как мне казалось, с межгалактической скоростью. Перед глазами пролетал потолок с вмонтированными в него лампами дневного света, открывались и закрывались двери лифтов. На потолке лифтовых кабин я видел свое отражение – бледное худое лицо в голубенькой операционной шапочке. Из-под наброшенного на меня одеяла была видна часть бледной груди и торчащие кости ключицы. В общем, зрелище было еще то. Становилось жалко самого себя.
Наконец, бесконечно грохочущая на стыках полов каталка остановилась и беспомощно затихла. Она стояла напротив блестящей металлической двери операционной с большой черной цифрой пятнадцать на ней.
Я ждал, настороженно прикрыв глаза. Наконец дверь операционной открылась, и из-за двери вышла девушка, как мне показалось, с головы до ног замотанная в белую материю. Но это мне просто показалось. Тщательно была обмотана только голова и верхняя часть тела. Хотя и это выглядело как-то необычно. На этом фоне лицо ее, бледное и какое-то совсем невыразительное, казалось просто светлым пятном, и мой взгляд скользнул по нему, не задерживаясь. От её необычного облика, в сочетании с необыкновенной тишиной, со стенами, отделанными блестящим металлом и светлым пластиком, по которому бегали блики ламп, ко мне, как-то само собой, пришло ощущение того, что именно так встретят меня «там», при прибытии в загробный мир. Девушка посмотрела на меня, буквально скользнув ничего не выражающим взглядом, и ушла обратно.
- Это ведь репетиция того, что будет со мной, когда свершится таинство ухода из этого мира, - буквально осенила меня мысль.
- А этих веселых и говорливых санитаров тоже когда-нибудь будут встречать, - немного со злорадством подумал я, - Только они об этом не догадываются, точнее вообще не думают. Так же выйдет кто-то безликий в белых одеждах и пригласит войти. А что будет там, дальше, за дверьми? За той самой чертой.
Я поежился от холодка, который чуть тронул меня, беспомощно лежащего перед неизвестностью.
- А может и не так важно, как меня будут встречать. - на этой мысли я остановился и закрыл глаза. Открыл их от чувства, что рядом со мной кто-то стоит и пристально смотрит на меня. Я вздрогнул. Рядом с каталкой стояла красивая молодая женщина. Ее облик невольно напомнил мне мою первую жену. «Облик» имел голубые глаза, светлые волосы и в меру накрашенные губы. Глаза были большими и смотрели с уверенностью и твердостью.
- Вы анестезиолог? – озвучил я откуда-то сверху пришедшую ко мне мысль.
- Да, я анестезиолог, - ответила женщина.
Именно о ней, об этой встрече с анестезиологом, я думал всю последнюю неделю перед операцией. Я хотел просить анестезиолога об общем наркозе, так как не хотел наяву переживать весь процесс извлечения шурупа из моей ноги. Предчувствуя финал нашего общения я вяло завел разговор, заготовленный заранее, о назначении мне непременно общего наркоза. Внимательно выслушав мое невнятное блеяние, она вынесла приговор: «Наркоз будет спинно-мозговой».
Судя по всему приговор был окончательный. Оспаривать его у меня не было ни сил, ни желания. Мои доводы и аргументы вряд ли бы на что-то повлияли, к тому же они были явно слабы. И моя визави ясно видела, что мои надежды растоптаны, уничтожены и лежат в лужах от брызг ее синих глаз.
С помощью веселых санитаров моя каталка торжественно въехала в операционную. В операционной было оживленно. Негромко играла музыка. Весело переговаривались хирурги в синих спецкостюмах. Я тоже пытался настроиться на веселый лад, но у меня это плохо получалось. Я банально боялся, был весь напряжен и находился в тревожном ожидании.
Оказавшись на операционном столе я, для собственного комфорта, мысленно изолировал себя от девушки в белых одеждах и светлым пятном вместо лица, то есть от операционной сестры. Тем более что она расположилась где-то сзади и сбоку и была мне не видна. Меня попросили сесть и согнуться. Я сел и согнулся. Так как мое тело и плечи были напряжены как пружины, мужской голос, видно кто-то из хирургов, попросил расслабиться. Я расслабился.
- Вы что боитесь? – спросила анестезиолог.
- Совершенно не боюсь, - соврал я.
- Вот мы сейчас и проверим, - сказала она и поправила вылезший из под шапочки белый локон. Подключенный к моей правой руке аппарат для измерения давления показал цифру около двухсот.
- Значит все-таки волнуюсь, - пришлось мне признаться.
- Да Вы трус, - сделала она заключение.
Честно признаться, заключение было не очень приятное, но прозвучало в какой-то степени даже несколько интимно.
Итак, я был раскрыт. Хладнокровного разведчика из меня не получилось. В левую руку мне вкололи иглу.
- Сейчас, - послышался голос моего анестезиолога , - Вы почувствуете легкое опьянение. Как будто-то Вы выпили рюмку водки.
- Ну или коньяка, - добавила она, сделав паузу.
Через какое-то время я действительно почувствовал что-то подобное легкому опьянению. Однако, от этого мой слух только обострился.
- А после смены мне бокал вина не помешал бы, - по-моему это сказала операционная сестра.
- А я на рюмку коньяка согласился, - как мне показалось я очень удачно вошел в разговор, - Кстати, я водку вообще не употребляю.
 - А вы в свою компанию меня возьмете? Я почувствовал, что меня понесло.
 - Я очень бы хотел попасть в вашу компанию. В компанию такой очаровательной женщины, как Вы, - я имел в виду анестезиолога.
- Вот выпил рюмку, и все женщины у него красивые, - сказала она.
- Да нет. Вы действительно очень красивая женщина. Мне вообще такой типаж женщин очень нравится. Ничего не могу с собой поделать.
Впрочем, я понимал что теряю над собой контроль. Однако, наверное, попал в точку, задев какие-то тонкие струны ее женской души. Она стала относиться ко мне более вежливо, если не более заботливо. И даже назвала меня импозантным мужчиной.
Пока мы мило беседовали, нижняя часть моего тела уже отключилась и хирурги хищно набросились на мою ногу. Трясли ее, куда-то тащили, меняли ее положение. Хирург-травматолог постоянно что-то требовал от операционной сестры. То кусачки, то клещи, то острогубцы со специальными носами, то ключи какие-то или еще какой-то инструмент.
Последующие два часа прошли довольно скучно. Винт явно не хотел выходить. Наконец принесли дрель. Она зажужжала визгливо и неприветливо. Я, по мере возможности, достаточно внимательно следил за ходом работ по извлечению злополучного шурупа из моего многострадального колена, но иногда все-таки сознание ускользало от меня и тянуло в мир грез. Меня выталкивало на поверхность периодическое появление моего прекрасного анестезиолога, задающего все тот же вопрос
- Как Вы себя чувствуете? – спрашивала она.
- Хорошо, - неизменно отвечал я, с трудом вытаскивая себя из обволакивающего операционного дурмана.
Наконец мне показали конечную цель всего действа – кусок стали длиной полтора см - злополучный винт, извлеченный наконец-то из моей многострадальной ноги.
На этом всё представление было закончено, меня дружно перегрузили обратно на каталку и вывезли за пределы операционной.
Она еще один раз подошла ко мне, чтоб поставить каталку на тормоз, как будто то я мог куда-то укатить. Сказала на прощанье, что мне вредно лежать на спине длительное время. Я согласился, сказав ей признательное спасибо. Меня доставила в палату веселая парочка моих санитаров, правда уже более бережно. Следующие две недели после операции, до моей выписки прошли практически без всяких значимых событий, если не считать того, что к нам в палату заехал «пассажир», скажем не совсем адекватный. Очень преклонного возраста, он практически раздетый, по снегу, бежал из больницы, где ему меняли тазобедренный сустав. Потом его по скорой доставили к нам, так как он сам выписал себя на третий день после операции и начались осложнения. Неадекватность его заключалась в том, что он об исторических личностях, к примеру о Петре Первом, начинал рассказывать никому не известные подробности, как будто они расстались пять минут назад. Или как сабелькой сражался с оборотнем в образе покойной мамы, которая пришла задушить его подушкой. Или как его друг попал в доисторический период и общался там с гигантскими динозаврами. Его вскоре выписали, но он несколько скрасил больничные будни палаты, где я лежал. Однако, не это было главное в мой послеоперационный период. Главным же было довольно странное ощущение, которое пришло ко мне перед операционной и размышления, которые оно вызвало. Ощущение не случайности появления женщины-анестезиолога. Было что-то знаковое, судьбоносное в ее появлении. И все события, после моего падения на мокрых листьях в осеннем саду в моем сознании стали складываться в цепочку взаимосвязанных событий.
…Я очень плохо спал после операции. Особенно в первые дни, когда еще мучили послеоперационные боли. Но иногда я забывался зыбким и тревожным сном. И из этого забытья меня выводил голос, ее голос.
- Измени свою жизнь, - говорил он.
Я просыпался, а потом долго не мог заснуть. И думал о том, как мне изменить свою жизнь. А главное, зачем. А однажды, когда я привычно впал в полузабытье, я мысленно спросил, зачем нужно менять жизнь. И возможно ли это? Ответа я не получил, но когда я проснулся, все прояснилось в моем сознании. Каким образом это знание транслировалось мне, неважно. Но главное, что мне стало понятно, это то что бессмысленно жить жизнью не освещенную светом прекрасной Любви. Без этого жизнь рано или поздно превратится в довольно жалкое существование, заполненное только одним - угождать телу и его прихотям. А потом, и довольно скоро наступит тот момент, когда выйдет «безликое нечто» и пригласит войти в ту самую дверь. И не успею я заметить, как репетиция, которую я прочувствовал перед операцией, превратится в реальность. Но в реальность потустороннюю.


После выписки из Госпиталя прошло два месяца. В середине марта журчанием ручьев, обилием тепла, щебетанием бесчисленных птиц наконец грохнула весна.
Наверное, в отличие от большинства людей, я не люблю это время года.
- Переходные состояния, текучие формы, неопределенность, - думаю я, - Не зима тебе, не лето. Ни день и не ночь. . В общем, перетекание одно в другое. Никакой определенности.
В это время года, впрочем, как и осенью, а точнее особенно осенью приходят в голову разные мысли. О смысле бытия, о бренности жизни, о скоротечности земного существования и прочее. Эти мысли приходят и в другое время, но может как-то более сглажено, не так остро. Вот, наверное, эта неопределенность и мучила меня, когда я вспоминал своего анестезиолога.
Ведь я не знал главного. Того, в чем я был уверен, знал мой прекрасный анестезиолог. Как полюбить, чтоб прожить остаток жизни, озаренным светом этой Любви.

Послесловие

За два, прошедших после операции месяца, я один раз приезжал в Госпиталь. Но не смог, в силу многих обстоятельств, заставить себя подняться на четвертый этаж и стоять возле дверей операционной, чтоб, встретив ее, поставить точку в этой истории и узнать тайну Вселенской Любви, которую мне придется постигать самому.
Надо сказать, что после Госпиталя злоключения с моей ногой можно сказать закончились и я практически исцелился. Сделал ли я какие-то выводы после произошедшего со мной? Чистка на верхних уровнях души, как говорил мой товарищ или врачебная ошибка?
- Скорее первое, чем второе, - думаю я теперь.
И теперь мне уже ничто не помешает постигнуть тайну Великой Любви. Главное – направление я выбрал правильное.
Апрель 2024 г