Серега станет летчиком!

Серега мечтал стать летчиком! Давно мечтал. Всю свою жизнь. А исполнилось Сереге уже шесть полных лет.

А это здорово – быть летчиком! И лететь высоко в небе…

Бывало, увидит Серега (а это ещё раньше было!) высоко в синем небе белую стрелу (как будто мелом прочертили!) и всё – тут же бросает то, чем только что был занят, и смотрит, запрокинув голову, смотрит, придерживая рукой фурагу, как в чистом и ясном небе летит настоящий боевой самолет…

Вершина белой стрелы тихонько двигалась, увеличивая белый след, а в вершине её виднелась маленькая точка – это и был сам самолет. А он был такой крохотный и так тихо двигался потому, что (как понимал Серега) летел очень высоко, где, как ему объяснил отец, было к тому же и очень холодно. И поэтому все военные летчики – «цвет страны» (так, конечно, не говорили в те уже далекие 50-е годы, но подразумевали это), –  всегда были одеты в теплые куртки и обуты в добротные унты. И ещё, они были снабжены  герметичными металлическими шлемами, чтобы в полете на большой высоте иметь возможность дышать чистейшим кислородом из специального баллона. И все военные летчики, –  а их часто показывали по телевизору в те годы, когда летчик Гагарин ещё только готовился взлететь в космос, –  были необыкновенно улыбчивые и одновременно очень волевые на вид люди (с офицерским званием), и они очень нравились Сереге.

Иногда белая стрела резко поворачивала в чистом небе в ту  или иную сторону. Видимо, за несколько секунд до этого летчик (по рации)  получал с «Земли» приказ (учебный, конечно, приказ, как понимал Серега) – на «срочное поражение неожиданно появившегося вражеского самолета», только что засеченного нашими радарами, в которых Серега тоже немного разбирался (это такие тарелкообразные крутящиеся большие штуковины, которые за многие сотни километров способны были «распознать» и «высветить» на своих экранах перед оперативным диспетчером-наблюдателем  приближающийся самолет противника).

По прошествии некоторого времени, белая стрела, – а она (как крепко затвердил для себя Серега) называлась «инверсионным следом», – «перечеркивала»  почти всё небо; первоначальная её часть (которая осталась сзади), при этом, всё более расширялась, тускнела и исчезала. И скоро, вершина стрелы скрывалась за домами и деревьями – уходила за горизонт.

Серега особенно остро (радостно) чувствовал, как же отлично и  здорово было летчику – там! – в вышине… Находящемуся в залитой солнцем боевой мощнейшей машине – цвета серебра! Сидевшему (располагающемуся) в образцовом армейском уюте (где нет ничего лишнего), нехотя  жующему (это для форса!)  настоящий черный шоколад (его летчикам полагалось иметь достаточно в их лётном продовольственном пайке), дышащему чистейшим кислородом, и мирно (но вдумчиво и ответственно!) смотрящему с высоты «на всех и вся» – на маленькие горы, приземистый лес, продолжительные поля, на реки, ставшие «полосками серпантина»… Так или иначе (Серега мог поклясться!), но летчик, определенно, знал, что все на Земле (внизу) в эту минуту смотрят только на него, и, конечно же, сознавал, что очень многое (на этой Земле), –  если не всё! –  сейчас зависит только от него, и был поэтому (в течение всего времени боевого вылета) исключительно тверд, решителен и смел. И он, непреклонно, и – дерзко даже! – вел (в этом учебном полёте) навстречу бою с врагом, свою крылатую машину, которая, остервенело, ревя не одной тысячью «лошадиных сил» (тут Серега  не знал ещё точно мощность реактивного двигателя), была полностью подвластна его воле…

Серега – смотрел и смотрел в небо, и очень завидовал летчику. Ему так – очень-очень! – хотелось быть сейчас (в этот миг) в кабине этой сизокрылой и сверхзвуковой военной «ласточки»…

Возле их двухэтажного дома, где Серега с отцом, матерью и младшей двухгодовалой сестрой проживал на первом этаже в коммунальной трехкомнатной квартире на три семьи и с одной кухней (где пылали три «керогаза»), была поленница березовых дров, высотой около двух метров (отопление всех близлежащих домов было «печное»). И Сереге всегда, когда высоко в небе появлялся боевой самолет, хотелось взобраться на неё, чтобы быть хоть чуточку поближе к небу, хоть чуточку поближе к самолету… И хоть чуточку ощутить, наконец, что же это такое есть – Высота. Здесь и ветер, по-видимому, должен быть и посильнее, и посвежее… Здесь, вполне понятно, должны были более остро проявляться  и факторы риска, и отваги (Серега это сознавал). И здесь явно должны были присутствовать (а как же, без них?) – некоторая неопределенность и сопутствующая ей всегда тайна… Здесь, наконец, – и это вполне оправданно для всякого человека, – должен был в полной мере ощущаться, стоящий за «всем этим» (впереди перечисленным), страх (настоящий)!.. Словом, как говорили по телевизору научные консультанты по поводу походов альпинистов «высоко в горы» (а Серега всегда смотрел по телевизору все научные передачи), «здесь отчетливо были представлены яркие элементы постижения мира во всём его многообразии и целостности»…

Но всегда, когда Серега намеревался, было забраться в такой момент на поленницу, отец (или мать), строго останавливали его, говоря:

– А вот, я тебе нашлепаю сейчас!..

– А, что там?.. – удивлялся Серега, оглядывая недовольным взглядом поленницу, и надувался (родители явно мешали осуществлению его мечты).

–  А вот, узнаешь потом!.. –  грозил отец (или мать) пальцем, стоя на своем.

Но Серега мало-помалу взрослел (в молодости это же, быстро!), и уже часто оставался на дворе без взрослых. И вот в один из ярких солнечных дней продолжающегося лета Серега снова увидел в небе «белую стрелу». Она только-только появилась в небе, и быстро росла…

Отца рядом не было, он ушёл со двора домой, заниматься с двухгодовалой сестрой Наташкой.

Сердце у Сереги бешено заколотилось, как это бывало всегда, когда он видел в небе военный сверхзвуковой самолет. Когда при этом, кругом было тихо и светло, – солнечно и радостно, – мирно и спокойно, – хорошо и прекрасно!.. Серега решил немедленно взобраться на поленницу, чтобы, наконец-то, – полной грудью ощутить всю окружающую его радость и красоту, чтобы хоть в этот-то раз почувствовать себя летчиком, хоть самую малость почувствовать…

Серега осторожно подошел к поленнице, поставил левый ботиночек в расщелину между поленьями на уровне второго их слоя, руками взялся (и крепко ухватился) за верхние поленья (которые были  над его головой), и, поджав правую ногу, стал искать место (искоса глядя вниз), куда бы её поставить повыше…

– И куда же, ты собрался? Нельзя!.. – послышался Сереге старушечий голос. –  Отец-то, что тебе наказывал?!

Серега спрыгнул на землю, обернулся. Это была бабка Нефедова, из второго подъезда, а бабки ведь всё знают и слышат, что происходит вокруг…

–  Почему нельзя? – буркнул Серега.

– Потому нельзя, что родителей не слушаешься, – разъяснила бабка Нефедова. – Вот, Бог-то накажет за это!..

Бабка говорила строго и твердо, как они всегда говорят на улице – эти бабки! Их Серега всех побаивался, особенно тех, которые пугали Богом (каким-то?; Серега не раз слышал про Бога, но не знал Кто это и где Он; но ему было всё равно страшновато).

В этот раз, не получилось у Сереги исполнить задуманное (которое уже свербило внутри и требовало своего)…

Но  прекрасные дни лета ведь не кончаются… И вот снова наступил солнечный день (а летчики ведь, просто, обожают такие дни, поскольку в пасмурные дни их же, никто не увидит!), и Серега вновь узрел в небе «белую стрелу». Медлить было нельзя…

Серега подбежал к поленнице и сразу приступил к «восхождению на вершину». Здесь, Серега понимал, что необходимо поступать осмотрительно и осторожно. Он, держась руками за верхние поленья, сначала искал глазами и находил место для постановки одной ноги, и ставил туда (в расщелину) свой ботиночек, потом подтягивался на руках, отрывая вторую ногу от опоры, и уже искал глазами искоса (а вот исхитриться надо так!) место для неё (тоже повыше предыдущего), чтобы уже зацепиться вторым ботиночком хорошенько на новом месте, потом действия снова повторялись (Серега «работал», даже не задумываясь,  в каком-то «автоматическом режиме»)… Это напоминало спортивное состязание (а Серега по телику любил смотреть спортивные соревнования и слушать спортивных комментаторов). Серега, как бы осуществляя многочисленные «подходы», приноровления и попытки «взять высоту», медленно (но очень решительно), часто меняя положения рук и ног, наконец-то,  мало-помалу взобрался на уровень вершины поленницы. А затем – лихо  замахнув ногу через край верхних поленьев, подтянулся на руках, одновременно ловко (поворачиваясь лежа с боку на бок) «крутнулся», встал – сначала на четвереньки… а потом – и во весь рост!

И вот он «на вершине»! (Вот это да!) И не важно, что это просто поленница, для Сереги это была «первая» и «своя»  Вершина (Серега, однако, подивился, что как «это» ему удалось сделать – «осуществить всецело и непременно», как говорят спортивные комментаторы!)…

Серега и не предполагал (вот ведь: всё  было вновь (для него), всё вновь!), что так радостен и счастлив может быть человек, достигший намеченного рубежа, обретший свою мечту! Человек – прошедший для этого не малый путь, а долго и упорно стремившийся к своей цели!..

А самолет, на громадной высоте, между тем, уже стремительно летел над ним, летел очень быстро (видимо, это был один из новых самолетов, с новыми улучшенными «летными характеристиками», как догадался Серега).

Пока Серега «на верхотуре» приходил в себя от восторга и «щемящего чувства победы» (так говорят спортивные комментаторы!), самолет, сделав по обыкновению вираж, стал уходить далеко на Запад, и скоро скрылся за высокими домами, видимыми отсюда.

Да, счастье очень-очень бывает недолгим…Вот, стремишься к нему, стремишься, лелеешь свою мечту… А оно пришло (счастье), и вот уже и уходит. И такое  у тебя чувство возникает (скверное), что этого счастья будто бы у тебя и не было, а всё это (счастье) тебе только привиделось, приснилось…

С уходом самолета, небо над Серегой, вдруг, сразу померкло, и не нём откуда-то появились тучи… И на душе у Сереги почему-то стало не очень радостно и не очень безмятежно…

Серега с опаской стал поглядывать с поленницы вниз… Как-никак, а надо было спускаться. И отец в любую минуту мог выйти из подъезда и увидеть его там, где находиться ему было строго-настрого запрещено.

Серега попробовал было начать спускаться с поленницы…

Он и так стал прилаживаться, и эдак… Но всё выходило как-то, как он понимал, не так: то не видно было, куда ставить ноги, то руками не за что было взяться… Раз, Серега чуть было не сорвался с высоты…

И Сереге стало страшно (от какой-то безысходности)… Ему стало страшно не потому уже, что вот вдруг из дома выйдет отец. А Сереге стало страшно, что теперь отец не выйдет уже никогда, и Серега навсегда останется на этой поленнице…

И вот тут – ко всему! –  может быть, и от страха, и от «обмирающих чувств» в животе, Серега отчетливо почувствовал, что хочет в туалет. По «большому»!..

Но ему нужно было сначала слезть с поленницы. Срочно слезть!..

Но… Короче говоря, когда из подъезда появился отец (а Серега уже и перестал было таращиться глазами в ту сторону!), Сереге уже не требовалось срочно слезать с ненавистной поленницы… Серега обмяк…Что сейчас делать дальше, Серега тоже не знал, потому что прежде «такое» с ним не происходило никогда (в «зрелом», конечно, его уже возрасте). Серега обкакался…

– Ну что, нашлепать тебя по заднице?!– издалека, не на шутку хмуря брови, начал отец извечный свой монолог.

А Серега уже горько плакал на поленнице, отходя боязливо в сторону.

–  Нет, не надо!.. – страстно зарыдал Серега (и буквально, пузыри начали слетать с его губ от этого страстного рыдания). – Это уже не загонишь обратно…

–  Что «это»? – не понял отец.

Но скоро, он догадался в чём дело, по неуклюжим перетаптываниям Сереги на поленнице.

–  А ты, оказывается, философ, парень!.. –  усмехнулся отец; он легко –  одной рукой –  снял Серегу с поленницы и поставил на землю.

–  И, что же с нами случилось?.. –  услышал Серега знакомый голос бабки Нефедовой (она откуда-то подошла); он уже твердо  стоял на «твердой земле» (по-новому ощущая эту её основательную «твердость») и кропил эту землю тихими, и огромными слезами…

–  Да вот, обкакался наш летчик, залез да обкакался, –  язвительно сказал отец.

–  Залез всё-таки!.. –  покачала головой бабка Нефедова, укоризненно рассматривая Серегу.

Серега  стоял и плакал. И не потому плакал, что он обкакался (хотя это, конечно, было крайне отвратительно и позорно для любого парня!), Серега вдруг (пронзительно!) понял, что теперь – после всего «этого» ему уже никогда не стать летчиком…

–  Ну пошли, летчик, мыться-замываться… –  полушутя (полуиронично) сказал отец и взял Серегу за руку. –  Отшлепать бы тебя, конечно, следует, да… Но он, вот нам заявляет философски, –  отец «картинно» поднял Серегину руку вверх своей рукой, обращая этим внимание бабки Нефедовой и как бы апеллируя к ней, –  что «это» уже не загонишь обратно, представляете…

–  Ты вот  что, Иван!.. –  озабоченно, сказала бабка Нефедова. – Не надо так, он же маленький ещё, всякое бывает, а с поленницы и не всякий взрослый сможет слезть – спрыгивать надо или сорвешься –  поленья-то не закреплены, шатаются… А мать-то где?..

–  На работе сегодня в первую… –  ответил отец.

–  Ставь ведро воды на керогаз, я тебе помогу, –  деловито и твердо продолжила бабка Нефедова. –  Нечего сейчас рассусоливать…

Керогаз мигом нагрел ведро воды (это была очень полезная вещь, при отсутствии в СССР «газа» –  природный газ в то время был только в Бухаре, и ещё только «пробирался»  к их городу по строящейся магистрали «Бухара – Урал»; также при «печном отоплении», отличным помощником в рядовом быту был добротный кипятильник, который делался «любым мужиком» из «спиралей» от электроплиток, –  вот почему Сталину, чтобы у «рабочего человека» всегда была горячая вода, крайне необходим был мощный «Днепрогэс» с его 4-х копеечной электроэнергией!).
 
Бабка Нефедова принялась помогать отцу мыть Серегу.

–  А я ведь сегодня уже второго летчика обмываю, –  тихо, чтобы Серега не услышал, сказала бабка Нефедова отцу. –  Пригласили меня обмыть его… Молодой парень, двадцати восьми лет, старший лейтенант, летчик, погиб…Что-то там с мотором самолета случилось, а он не мог оставить самолет над городом, уводил его…

–  Так, давайте, я тогда сам помою его!.. –  резко, вдруг, и громко, будто бы испугавшись чего-то, поспешно проговорил отец и придвинулся к Сереге, как будто хотел загородить его от бабки Нефедовой; по всему облику отца было видно, что он очень испугался «чего-то» (а он испугался, видимо, как понял Серега, слова «обмывала», которое как-то – раз или два, наверное –  Серега слышал в разговорах взрослых, и говорили они про «обмывание покойника»).

–  Да ты не бойся, Иван! –  уже не шепотом, а громко сказала бабка Нефедова. – Ведь Сергей же, не умер!.. Сергей у нас живой!..

И бабка Нефедова весело посмотрела на Серегу, и даже подмигнула ему.

–  Не реви, Сергей, –  продолжила бабка Нефедова. –  Да, понятно, ты ещё маленький и испугался, но всё равно не реви…

У Сереги, вдруг, закончились все слезы.

–  Да, тот молодой парень был летчиком, отважным летчиком… –  сердечно проговорила бабка Нефедова, обращаясь взором (в первую очередь) к Сереге, –  и погиб! Но теперь ты будешь летчиком, Сергей!..

Бабка Нефедова широко улыбнулась и живо посмотрела на Серегу, пошвыркивающего носом.

–  Я пойду к Наташке, посмотрю… –  поспешно сказал отец и вышел из кухни, пытаясь как-то спрятать свой перепуганный вид (так нехорошо на него подействовало слово «обмывала» бабки Нефедовой).

–  Да, Сергей, тот летчик погиб…–  вздохнула бабка Нефедова, она помолчала и тепло и радушно посмотрела на Серегу (отчего, тут же сразу перестала быть «бабкой», а стала обыкновенной «бабушкой» –  доброй и ласковой). – И он, этот герой летчик, как святой, вознесся на небо!.. Но на Земле остался ты, Сергей, и теперь дело за тобой – ты должен его заменить и стать летчиком!.. –  бабушка Нефедова помолчала. –  Я тебя обмыла, и ты тоже стал теперь святым, как тот погибший летчик, и ты теперь должен тоже подняться в небо! Обещай, что станешь летчиком…А я попрошу за тебя у Бога!..

Серега ничего не смог сказать в эту минуту  бабушке Нефедовой (ставшей вдруг ему такой надежной и правильной, а ведь Серега раньше и не знал, что она такая  хорошая – и совсем даже не какая-то злая бабка; Серега помаленьку успокаивался), он, просто, кивнул головой…
 2024