вот эта улица, вот этот дом

                Ефим Дроздов
               
               "Вот эта улица, вот этот дом..."

   Эти слова из давно забытой песни снова всплыли у него в голове. Сколько же лет он здесь не был? Считай всю отсидку. С того злополучного вечера, когда на них с Люсей напали бандиты. Тогда ему пришлось изрядно поработать. Долгих семь лет. И ни одного письма, ни одной весточки. Словно чужая. Уж, эти мне женщины. Вы наша погибель... Так думал он, приближаясь к ее дому.

   Легкая поземка гнала вдоль улицы языки колючего снега, наметая под деревьями небольшие белые холмики и вновь их слизывая, унося в черную пасть ночи. Было холодно. Редкие прохожие спешили домой.

   Вот, кажется, и пришел. Сегодня как и тогда горят три окна ее квартиры в третьем этаже так хорошо ему знакомого дома. Левое окно - это гостиная. Там обычно любил допоздна засиживаться ее муж. (Этому обстоятельству Олег был обязан своим счастьем.) Среднее окно - детская. Здесь он оставил свою трехлетнюю дочь. А правое... Сколько счастливых мгновений своей жизни провел он за этим окном, сколько бессонных ночей на лагерной шконке, когда его буквально переворачивало от бурды, которой их ежедневно кормили, он мечтал снова оказаться подле нее, вдыхать аромат ее кожи, пропускать сквозь пальцы ее шелковистые волосы, целовать ее тугую грудь.

   И вот он снова здесь. Как она его встретит? Он по привычке вскарабкался по водосточной трубе (слава Богу, его, кажется, никто не заметил), потом по карнизу, рискуя сорваться, добрался до балкона, который находился как раз под заветным окном. Перевалившись через ограждение, он плюхнулся на бетонный пол балкона. Отдышавшись, посмотрел вниз, как бы оценивая риск, на который подвинула его старая любовь. Взглянул в окно, но оно было плотно зашторенно, и он не смог ничего увидеть. Стал стучать, сначала легонько, а потом все настойчивей. Наконец штора отошла в сторону, и за окном показалось женское лицо. Но через заиндевевшее стекло он не разглядел: ее ли. Стал жестами умолять, открыть окно. Вначале женщина, видно, испугалась, но потом любопытство пересилило страх, и она открыла форточку, в которой он увидел ее. В ту же секунду, узнав его, она вскрикнула от неожиданности.

   - Люся, это я, Олег. Ты узнала меня? - Она молча смотрела на него, вытаращив глаза. - Открой мне окно, а то холодно. Ты же не хочешь, чтобы я замерз. Правда?

   Ответа не последовало.

   - Мне нужно сказать тебе одно лишь словцо, - продолжал умолять ее Олег. - Ну, по-жа-луй-ста.

   В этом слове было столько мольбы, что, кажется, и мертвый бы дрогнул. Люся приоткрыла раму. Волна холодного воздуха ворвалась в комнату. Олег легко перемахнул через подоконник и оказался рядом с ней.

   - Говори, а потом уходи, - строго сказала она.

   - Люся, я люблю тебя. - Он протянул руки, чтобы обнять ее, но она отстранилась.

   - Олег, прошло столько времени. Я отвыкла от тебя. Пока тебя не было, у меня родились двойняшки: мальчик и девочка. Старшая Света (ты же знаешь, что она твоя дочь,) очень их любит. Петр Степанович думает, что это его ребенок. У меня с ним очень хорошие отношения. Если он тебя здесь застанет, я погибла. Поэтому прошу тебя: немедленно уходи.

   Олег уже сделал шаг к окну, но что-то его остановило. Он уловил в ее голосе нотку (или ему это только показалось?), которая как бы говорила ему: "Куда же ты?" Он с полуоборота развернулся и обнял ее. Их губы слились в крепком поцелуе...

   Через 20 минут он снова был на болконе.