Атланта. Глава 6. 11

Пролежав всю ночь без сна, Валерия то и дело прислушивалась, не раздастся ли звук поворачиваемого в замке ключа, однако муж к завтраку так и не вернулся. Но когда Рудаковский не пришел домой на второй день, она не шутку разволновалась, не находя себе места от огорчения и страха.

Унизиться, чтобы расспрашивать знакомых, куда подевался её муж, — она не могла, поэтому все, что ей оставалось, так это дождаться его возращения и обо всем ему рассказать. 

Возможно его сбросила на землю лошадь или он валялся где-нибудь в канаве, с простреленной головой после хорошей попойки в кабаке?

Учитывая рассеянность Рудаковского, с ним могло произойти все что угодно, пока в её душу не закралось новое подозрение. А может, это Глеб причинил ему какой-то вред, и именно по этой причине ей не стоит даже надеяться на возвращение мужа?!

От мысли, что однажды ей придется встретиться со сводным братом, но уже при трезвом свете дня, ее охватило легкое смущение, смешанное с волнением.

Оскорбленной себя после той ночи она почему-то не считала. Если бы она любила ей, то такое отношение к ней её бы точно уничтожило, но поскольку фокус её внимания был перенесен на другую персону, чья фигура заслоняла собой от неё качества остальных поклонников, то спокойно переступив через происшедшее, будто ничего и не было, она продолжила жить мечтами о встрече с Гордеевым, не замечая никого вокруг.

Глеб мог спокойно заполучить её тело, принудив к связи, но заслужить её нежность и любовь, как ни старался, у него не получалось, и осознавая этот горький факт, он несказанно бесился. Однако, как ни старалась Чехова его возненавидеть, память о наслаждении, охватившем ее, едва она уступила его ласкам, затмила саму мысль о мести.

С ним в постели ей не пришлось прикладывать никаких усилий, как это было с мужем. Все произошло само собой.

Провалившись в какую-то нереальную летаргию, и сосредоточившись сугубо на ощущениях, она выпала на миг из реальности, когда достичь подобного состояния с Рудаковским у неё не получалось.

Лишь когда уклониться от выполнения «супружеского долга» уже было невозможно, находясь в постели с мужем, она ждала, чтобы это закончилось как можно скорее, и она смогла бы наконец предаться сну, а ежели достичь желаемого у него не получалось, тогда она начинала его почти ненавидеть.

Те мимолетные объятия, которые приходилось ей делить с мужем, не оставили в её памяти ничего, кроме чувства гадливости. Наоборот, она пыталась как можно скорее изгнать из своего подсознания саму память об этих минутах как некий позор и нечто такое, о чем не хотелось вспоминать ни при каких обстоятельствах. И приобретя устойчивое отвращение, (если не сказать, полное равнодушие), к последующим занятиям интимного характера, Чехова боялась превратиться в «ледяную королеву», чью чувственность уже ничто не могло растопить: ни безответная любовь, ни животная страсть, ни дружеская нежность.

Находясь во власти мысли, что с ней что-то не в порядке, она хотела поставить мужа в известность, что с супружескими обязанностями покончено, но Рудаковский и слушать ничего не хотел, боясь распространения о них нехороших слухов. Однако стоило ей вспомнить о прошлой ночи с Глебом, как краска стыда с новой силой окрашивала её щеки.

Проснувшись тогда с утра в полном одиночестве, завернутой в простыню, да ещё пребывая в чужой постели, Валерия долго изучала окружающий её интерьер, пытаясь вспомнить, где она находится и как сюда попала. И если бы экономка не предложила ей новое платье, то домой пришлось бы возвращаться нагишом, либо в том тряпье, в которое превратив вчера её наряд Глеб.

«Черт бы его побрал! — негодовала Чехова, неохотно поднимаясь с постели. — Уехал, как всегда ни о чем не предупредив, а о дальнейшем я должна позаботиться самостоятельно»

Ночуя с Рудаковским в отдельных спальнях больше полугода, она почти начала свыкаться с мыслью, что у неё не будет детей, а тут такое… И главное, кто знал, что все произойдет именно так!

Но обвинять кого-то, кроме себя, она не могла, ведь накануне её предупреждали, чтобы она не ехала сюда, так что и сожалеть теперь было не о чем. Впрочем, стоило ей представить на миг хмурое лицо Рудаковского, как её начинало охватывать смутное чувство сожаления.
 
«Как же я его ненавижу!» — с трудом двигая пальцами, Чехова пыталась затянуть корсет на платье и, с нетерпением расхаживая по помещению спальни, не переставала проклинать сводного брата за порядочно утомившие её ночные шалости.

Гости давным-давно разбрелись по домам, поэтому спускаясь вниз, когда наступил черед покинуть дом, она старалась идти так, чтобы не нарваться по пути чью-то пьяную физиономию.

Услышав за окном стук копыт лошадей, и решив, что это приехал муж, (либо его привезли, что было ещё хуже), Валерия поспешила покинуть свою комнату, чтобы сойти вниз, и лично удостоверится в его прибытии, однако стоило ей оказаться на лестничной площадке, как бросив нечаянный взгляд в сторону прихожей, она так и застыла на месте, не смея двинуться дальше.

Прикрыв за собою дверь, Глеб подошел к лестнице и, посмотрев наверх, послал ей в ответ многозначительный взгляд.

Отметив уголком глаз мягкую кожу его дорогих перчаток, и щегольской вид экипажа из окна, она остро почувствовала разницу между своей и его жизнью. Безупречный в своем хорошо сшитом костюме, он выглядел еще элегантнее на фоне нарядного экипажа.

— Приветствую вас, Валерия Чехова! — сделав шаг вперед, молодой человек склонился перед ней в нарочитом поклоне.

От его насмешливого голоса у неё по коже пробежали мурашки. Что-то новое появилось во взгляде его глаз. Новый завораживающий блеск, которого раньше она не замечала.

— И чего ты застыла там наверху? Неужели не хочешь меня поцеловать?! — усмехнулся он, снимая перчатки.

Вспыхнув, Чехова посмотрела на него так, будто была готова испепелить его одним лишь взглядом.

— Зачем ты пришел? — внезапно послышался её спокойный голос.

— Извиниться, — бросил он.

— А почему цветы с собой не захватил?

— На кладбище принесу, — слетело с его уст быстрее, нежели он успел прикусить себе язык.

Чехова вспыхнула от возмущения. Значит, вот как он намерен вести себя по отношению к ней! На самом же деле это была очередная его отвратительная выходка.

Она в очередной раз обманулась в своей слепой наивности, а те слова нежности, которые он шептал ей той ночью, оказались враньем. От осознания этого факта брови молодой женщины стремительно сдвинулись, а лицо приняло холодное выражение.

— Я решил заплатить долг за ваш дом, — как ни в чем не бывало продолжил Лобов, не заметив резкой перемены в её поведении. — Всю сумму. Безвозмездно.

Валерия и виду не подала, что это сообщение вообще для неё что-то значило. «Благотворительность» её сводному брату была несвойственна, и выкупать их дом просто так он не станет. Здесь однозначно было что-то не то.

— В противном случаем вам с мужем будет негде жить, — добавил Глеб, слегка озадаченный её напускной невозмутимостью. — А я не могу допустить, чтобы моя любимая «сестра» после продажи жилья делила один хлев со свиньями. Так что соглашайся, пока не передумал. Ведь кто ещё заплатит за одну ночь с тобой такую сумму, как не я?! А это, поверь, намного больше, чем заплатил за тебя на аукционе Гордеев, покупая с тобой только танец.

— Мы уже нашли деньги, и в помощи твоей не нуждаемся, — проронила Чехова, смерив его надменным взглядом, потому что стояла на лестнице, и могла смотреть на него сверху вниз.

На самом же деле никаких денег ни у неё, ни у Рудаковского не было от слова совсем. Ей просто хотелось уязвить Глеба, и хотя бы раз дать ему понять, что он не так уж «незаменим» в некоторых ситуациях, как привык считать. И на мгновение он почти поверил в её чушь, если можно было судить по его оторопевшему взгляду.

— Ну, как знаешь, — неожиданно бросил Лобов. — Ты хозяйка, тебе виднее. Второй раз предлагать не буду. У меня итак есть куда их спустить, — и словно преследуя цель уязвить её побольней, тут же добавил: — На следующей неделе у меня намечается новая вечеринка; устрою для своих знакомых пир с музыкой и шампанским, которое будет литься рекой. Хочу, чтобы все было на высшем уровне. А ты сиди с Рудаковским, и щелкай гороховое пюре с ямсом при свете огарочка свечи, — это предел ваших потребностей при нынешнем раскладе. Можешь заодно позвать к себе Гордеева. Я даже рад, что деньги тебе не понадобятся. А так пришлось бы сэкономить... На тех же музыкантах.

Чехова с ошеломленным видом уставилась на него. Сейчас она была рада забрать свои слова назад, но унижаться перед ним заново ей не хотелось.

Эх, если бы у неё была куча денег, она бы давно послала его ко всем чертям!

Да, возможно после продажи дома им с мужем придется некоторое время пожить на маленькой ферме со стариками, где с цивилизацией люди были наслышаны лишь со страниц книг, но свекровь, (Чехова была в этом почти уверена), вряд ли одобрит идею с переездом и, не приноровившись за это время к упрямству своей немногословной и немного на уме невестки, она воспользуется любой возможностью, чтобы поскорее выжить её из дому.

То, что мать Рудаковского её недолюбливала, было ещё мягко сказано. Свекровь, желавшая видеть в качестве невестки ответственную, отзывчивую и с богатым приданым болтушку, «загадочную» Валерию Чехову, которую взял себе в жены её сын, ненавидела всей душей. Но удивляло её другое: несмотря на неприязнь, которую как ей всегда казалось, Глеб испытывал по отношению к ней, простив брошенные ею тогда слова, он нашел в себе силы переступить через уязвленное эго и, направившись сюда с визитом, предложить свою помощь.

С другой стороны она не слишком-то доверяла его намерениям, ведь как знать, может, таким образом, он и вправду хотел заплатить за ночь, проведенную с ней?! Впрочем, сама мысль о возможности подобного исхода казалась ей просто оскорбительной.

Невольно вспыхнув, Чехова не переставала удивляться тому, как до сих пор не выгнала его из дома, как надлежало поступить в таком случае.

На самом же деле ровно эту сумму Лобов собирался отдать в качестве взятки коменданту, чтобы вытащить мать из тюрьмы, но взвалив на себя хлопоты об её освобождении, с передачей денег продолжал тянуть.

— И кстати, где твой муженек? — внезапно поинтересовался он, прислушиваясь, не раздадутся ли за её спиной шаги оскорбленного Рудаковского.

— Зачем он тебе?

— Хочу вызвать его на дуэль. Пусть защищает поруганную честь своей жены.

Валерия невольно вздохнула. Если бы она сама знала, где был Рудаковский, то наверное не торчала бы сейчас дома, с тревогой ожидая его возвращения. Внезапно ноздри её сузились, и она посмотрела на сводного брата как на заклятого врага.

Да кто он, в конце концов, такой, чтобы оскорблять её в собственном доме!

Она имела полное право послать его на все четыре стороны, но для начала пусть он заплатит за её разорванное платье, компенсируя расходы из собственного кармана.

Немного опешив от её жеста, Глеб не переставал удивляться решительности столь хрупкой и обворожительной особе, проявленной в данную минуту. И когда она указала ему на дверь, он, вместо того, чтобы развернуться в сторону прихожей, и убраться восвояси, как она ожидала от него, взлетел вверх по лестнице и, остановившись напротив неё, протянул вперед руку.

Отшатнувшись назад, первой мыслью Чеховой было покинуть лестничную площадку и, скрывшись в своей комнате, запереться там на ключ, однако посчитав этот побег унизительным, она была вынуждена остаться там, где он застал её врасплох, бесстрастно наблюдая за тем, как он к ней приближается.

— Послушай, Чехова, то, что произошло между нами в прошлый раз, — внезапно остановившись, он посмотрел на неё так, словно спрашивая разрешения подойти поближе, — это было очередным помутнением моего рассудка…

Валерия нервно сглотнула. Разговор принимал совсем не тот поворот, какой она для себя наметила. Она ведь так и не согласилась взять от него деньги, тогда чего он хочет от неё на этот раз?!

— «Очередным помутнением моего рассудка»? — ядовито усмехнулась она. — Да ты напился, и вел себя как грубая скотина!

— Но пьян я был совсем по другой причине.

— Я ничего не хочу об этом знать!

— Просто в какой-то момент я потерял голову, поэтому наш вечер и закончился в подобном ключе, о чем я искренне сейчас сожалею. 

— Не морочь мне голову, Глеб! Забирай свои деньги и убирайся отсюда, пока я не вызвала шерифа! — указала она ему на дверь.

В два счета оказавшись рядом, он обхватил её за талию и притянул к себе.

— Скажи, что ты пришла тогда не за деньгами, а потому что чрезвычайно соскучилась по мне, и клянусь петлей виселицы, на которой должны повесить мою мать, я от тебя отстану!

Виселицы?! Ей не послышалось?! Она и подумать не могла, что Алле угрожает подобная опасность! Впрочем, в глубине души Валерия ничуть не жалела о происходившем, рассудив, что судьба таки наказала подлую женщину, ведь та, по сути, никому не принесла добра: ни мужу, ни самой себе, а о сыне, чье воспитание хромало с детства, и говорить не хотелось. 

— Нам не следует находиться вместе, — молвила Чехова, высвобождаясь из его объятий. — Мой муж… Словом, он может вернуться сюда в любую минуту, поэтому… 

— Но почему нет? — вопрошал её Глеб. Взгляд его темных глаз был прикован к ее лицу.

— Потому.

Ей не хотелось ничего объяснять. Все, что она могла сказать, она уже сказала, указав ему на двери, и почему он не спешил уходить, для неё так и осталось загадкой.

Почувствовав, что она сейчас броситься прочь, чтобы укрыться в своей комнате, Глеб резко притянул её к себе и, обхватив Чехову за плечи, чтобы она не смогла вырваться, наклонился и прильнул к её губам. Валерия попыталась было податься назад, но он держал её очень крепко. И когда парень наконец, соизволил разжать объятия, Валерия почувствовала, что у нее подгибаются колени.

Улыбнувшись, он поднял на нее взгляд, исполненный сознания своей победы. Чехова продолжала держаться за его плечи, и он почувствовал, как дрожат её руки. 

— Не надо, — пролепетала она, испытывая замешательство.

Проигнорировав просьбу, он принялся её целовать, беззастенчиво разрывая корсет её платья и обнажая плечи.

— Не будет этого! — в ярости сказала Чехова, почувствовав, как его руки бесстыдно шарят по её груди, вновь даря полузабытые ощущения.

— Нет, все будет! — улыбнулся он, скользнув краем языка по её губам. — Я хочу тебя, и я получу тебя прямо сейчас!

Подхватив её за талию, несмотря на оказанное сопротивление, Глеб уже хотел затащить её в  спальню, лишь бы поскорее удовлетворить собственную страсть, когда дверь в прихожей щелкнула, и в холл ввалился Рудаковский собственной персоной.

***

Вернувшись вчера вечером домой, однако так и не обнаружив на месте жены, он заметался по сторонам, представляя, как она расхаживает по городу совсем одна, когда на улицах было полно этих нахальных черномазых.

Терзавшее его подозрение по поводу визита Чеховой к особе, которую он терпеть не мог, было настолько ужасно, что он не мог позволить себе даже высказать нечто подобное вслух. И почувствовав, что ему надо срочно выговориться, поделиться наболевшим с людьми, готовыми его выслушать, иначе он сойдет с ума, не задумываясь, Рудаковский бросил все свои дела и ринулся к чете Новиковых.

Несмотря на свои хлопоты, связанные с отъездом в Европу, молодая семья казалось была искренне рада видеть его на пороге своего дома, но заметив, в каком удрученном состоянии он находился, супруги немного озадачились.

Не в силах больше сдерживать свое разочарование, Рудаковский внезапно упал на колени перед Машей, и зарыдав, принялся причитать перед ней на все лады: «Она никогда меня не любила! Никогда! Она всегда любила только  ЕГО!», подразумевая, разумеется, Глеба, (о тайной привязанности жены к Гордееву он, разумеется, был не в курсе), так что порядочно растерявшись от созерцаемого им зрелища, Новиков, прежде чем приступить к основательным расспросам, посчитал за нужное сначала напоить приятеля успокоительным, и только потом, когда тот придет в норму, расспросить его о происшедшем.

За время брака Рудаковский действительно изменился, и от прежнего парня, каким он запомнился окружающим до свадьбы, — веселого и неунывающего, — не осталось и слеза. Вместо него перед ними валялось ничтожество, убитый горем человек, у которого, казалось, не осталось больше никаких сил, чтобы бороться с неотвратимым.

Маше пришлось перевидать немало пациентов с различными формами неуправляемых состояний, начиная с фрустрации, и заканчивая аффектом пограничного характера, но такую истерику, которую закатил у них тогда Рудаковский, — ей пришлось видеть впервые.

«А кто во всем виноват? Я! — кричал тот, заливая слезами фартук жены Новикова. — Я толкнул ее на это своим поступком, практически швырнув её в объятия этому подонку!»

Искренне пытаясь ему помочь, Новиковы пытались уточнить, кого конкретно тот имеет в виду, но Рудаковский находился в таком подавленном состоянии, что из него нельзя было вытянуть и слова.

«Я уверена, она обязательно к тебе вернется к тебе, и вас будет все, как прежде, — утешала его Маша, наивно полагая, что её слова сбудутся. — Лера любит тебя, иначе зачем тогда выходила за тебя замуж?!»

О том, что у некоторых людей все могло происходить по этой части совсем по-другому, она даже подумать не могла. Точнее подобный расклад дел показался ей просто оскорбительным, а вот её муж считал иначе.

Новиков давно подозревал, что Чехова женила на себе Рудаковского из соображений корыстного расчета, но зачем она это сделала, и какую цель при этом преследовала, для него так и осталось загадкой. Впрочем, решение Рудаковского взять себе в жены такую девушку как эта Чехову показалось ему не менее странным, учитывая, что ранее тот собирался объявить о своей помолвке с Шостко, и мысленно готовясь к предстоящей свадьбе, та уже видела себя невестой, когда через неделю он сообщил всем о своем союзе с другой.

Посчитав за нужное не вмешиваться в процесс, дабы не оказаться крайним, Новиков предпочел остаться в стороне, и посмотреть, что последует дальше. И то, что спустя время Рудаковский, униженный и обиженный изменой жены, прибежал жаловаться ему на свою судьбу, лишь подтвердило его пессимистические прогнозы, которые он не спешил озвучивать в преддверии этой свадьбы, понимая, что Вовка его не послушает. Впрочем, саму Шостко Рудольф тоже не жалел.

Он считал, что ежели ей не удалось удержать подле себя жениха, значит они изначально было недостойны друг друга,  — вот и вся арифметика.
Внешне «ледышка», доступность свою Валерия Чехова похоже демонстрировала только одному человеку, и отлично понимая намеки жены, Рудаковский ненавидел его, как говорится, всеми «фибрами» своей ранимой души.

Сходя с ума от её улыбки, томных взглядов из-под опущенных ресниц, манивший на более активные действия вид расстегнутых верхних пуговиц её корсажа, он то и дело стремился воплотить свои желания, сталкиваясь с хорошим отпором. И прекрасно осознавая, что вся эта игра была предназначена другому человеку, чье внимание ей терять не хотелось, но и привязывать его к себе тоже не имело смысла, Рудаковский ненавидел себя за ревность.

Но если бы вся инициатива в этих «игрищах» исходила только от Глеба, он постарался бы поставить его на место, попросив держаться от его жены подальше, но вся соль подобных взаимоотношений состояла в том, что эти маневры предпринимала сама Чехова, желая заодно «помучить» и сводного братца, а то, что он из-за слишком решительного напора мог нарваться потом на драку с ревнивым мужем, её практически не заботило. 

Остановившись в холле, Рудаковский посмотрел наверх, и, заметив, что Валерия, обнявшись с его заклятым врагом, даже не пытается ему сопротивляться, внезапно понял все.

Между этими двумя существовало нечто незримое, некая тайная «связь», недоступная взгляду рядовому обывателю, но которая почти всегда бросалась более проницательным людям.

— Что же ты не укажешь мне на дверь? — не выдержав паузы, обратился к нему Лобов. — Так и будешь стоять внизу, и ждать, когда я запрусь с твоей женой в спальне?! Окажись я на твоем месте, то вряд ли бы стал тратить время на пустяковые разговоры с любовником супруги. Пустил бы ему пулю в лоб, и только потом выяснял у благоверной: спала она с ним или нет.

Он хотел до такой степени разозлить Рудаковского, чтобы тот, сломя голову, взбежал на лестницу.

Почувствовав себя на мгновение достаточно сильными, чтобы оказать противнику достойный отпор, и доказать, что на Чехову у него больше прав, поскольку он был её мужем, страх опозориться перед насмешливым соперником сразу отошел для Рудаковского на второй план. И раздираемый желанием уничтожить своего давнего врага, для начала он решил выяснить у самой Чеховой, действительно ли она неравнодушна к своему сводному брату, а их брак являлся всего лишь прикрытием от столь запретной страсти, и ежели вдруг окажется, что он был прав, значит в скором времени им обоим придется подать на развод.

— Да она уже давно спит со мной! — невозмутимо бросил Глеб. — Из-за денег. Все об этом давно знают. Один ты не в курсе. Недаром в одной старой и циничной поговорке говорится: «Муж всегда все узнает последним».

Оторопев от такой наглой наглости, Чехова уставилась на него, широко открыв глаза. Она знала, что Глеб сказал это специально, чтоб ещё больше разозлить её мужа, но воздействовать на него так, чтобы он соизволил закрыть рот и хоть немного помолчать, она не могла.

Ему хотелось побольнее уколоть бывшего приятеля каким-то замечанием, не таким далеким от правды, поэтому стоило Рудаковскому услышать от него фразу, касавшуюся определенной суммы денег, как он тотчас перевел недоумевающий взгляд на жену, требуя от неё немедленных объяснений.

— Значит, это правда? — переспросил он, наблюдая, с какой торопливостью она запахивает свой полурасспущенный корсаж.

— Что именно? — глухо спросила Чехова, не поднимая на него глаз.

— Ты спишь с этим скотом? — указал он на Глеба и, заметив, как мгновенно смутилась его жена, Рудаковский взбеленился не на шутку.

Горькая обида резанула сознание молодого человека. Значит, его опасения по поводу её «связи» со сводным братом оказались небеспочвенными.

Ярость ослепила вспыльчивого молодого человека и, поддавшись новой вспышке охватившей его ревности, он устремился верх по лестнице с целью убить своего соперника, польстившегося на честь его жены.

Очутившись на лестничной площадке, Рудаковский на мгновение застыл перед дилеммой выбора, не зная, кого следовало наказать из них в первую очередь: то ли надавать пощечин жене за измену, то либо заехать кулаком в челюсть сопернику, и таким образом свести с ним счеты. Но поскольку гнев к Лобову, превосходившему его во всем, перевесил негодование к изменнице-жене, то приняв решение сначала поквитаться с ним, а уже потом взяться за жену, Рудаковский замахнулся кулаком, пытаясь его ударить, но тот, словно заранее предчувствовав его рывок, отступил в сторону.

Поскользнувшись на ступеньке, Рудаковский попытался уцепиться за балясину, но не успел.

Сорвавшись, он полетел вниз по лестнице, не пытаясь больше задержаться. Во время падения у него возникло странное ощущение, будто он летит не вниз, а вверх, и едва его тело приземлилось на пол, его сознание окутала темная пелена.

Побледневшие лица Валерии и Глеба, взиравших на него с лестницы, было последним, что он запомнил в тот день, прежде чем окончательно отойти в мир иной. 

Глава 6.12

http://proza.ru/2024/07/24/790