Каждый по-своему прав

               
     Сегодня Великий опять посетил   российскую клинику для душевнобольных.  Пока он отсутствовал, занимаясь обустройством вселенной,  мало что изменилось в Старгородской клинике  для душевно больных и симулянтов. Смело можно сказать, что ничего не изменилось.   Только симулянтов стало больше, несравненно больше! Ничего особенного: но в Старгородской  клинике  было нечто притягательное отчего она и стала ему любимой, но об этой притягательности Великий  умалчивал, отбирал у врачей память, что позволяло ему появляться неожиданно и мгновенно, чем веселил Цезарей, Наполеонов, Гоголей, и вечно избитого, но веселого, проводящего большую часть времени под  кроватью, Муссолини.
   Он, конечно, знал, но молчал, слушая истошные крики Муссолини,   которые его  очень веселили и ждал когда появятся санитары и отберут у Муссолини миллионы  и ласково поведут миллионера  под холодный душ и будут требовать от него показать им биткойны , на что Муссолини показывал им фигу из двух рук и кричал:
   - Вот вам! Вот вам! Миллионов  им захотелось. Умру, но не скажу! Я- сумашедший! Мне  каждую ночь снятся  миллионы! Ха-ха-ха!- И снова выворачивал фигу, каким-то необычайным  вывертом, каким нормальный человек никогда бы не смог вывернуть,  не сломав при этом пальцы.
    Санитары  гладили его по спине, как неразумного щенка , протягивали ему листы бумаги, исписанные около трех дней назад  вдоль и поперек какими-то  тощими   и длинными  каракулями,  смеялись веселым громыхающим  смехом постовых и, в число бесконечного изъятия корня  из  числа два,  ставилась очередная закорючка и, удовлетворенные криками Муссолини, санитары уходили прочь пить пиво и играть с другими больными в карты на деньги.
   Цезарь после ухода  санитаров  становился в позу, подобающим  цезарю  обматывался  простыней и , как римский трибун, презрительно хмыкал, произнося : «тридцать три». И каждый раз на разных  языках, а иной раз  и на латвийском ,  на эстонском, и  даже на совсем незнакомом, утверждая,  что это язык жителей  вне солнечной системы. Чтобы это значило он никогда не объяснял, но все о чем-то  догадывались, что это язык жителей желтой планеты, пришельцем с которой он себя гордо считал и оттого был высокомерен
     Цезарь в такой великой позе  цапли  мог стоять часами, прося иногда у неудавшегося поэта Жабина попить и тот, исполняя волю патриция бежал с ярко-красным   пластмассовым бокалом  к крану  и подносил   Цезарю воду, проклиная в душе себя за покладистость, оправдывая себя внутренней мыслью: «а вдруг он и правда патриций, а вдруг и правда скоро революция и мне предложат пост придворного  поэта и летописца. Вот тогда заживу. Все девки мои будут. А чего мне с ними делать? Столько девок не надо… Мне одной пол литры хватит»
      Цезарь одним глотком осушал красный  бокал, крякал на манер старого селезня, думая, что  таким образом  он ближе к величию и кричал собратьям по больнице:*Тридцать три. Тридцать три!* и начинал петь протяжную песню на инопланетном языке и тогда Он подпевал ему и все больные затихали и впадали в послеобеденную дрему.
Поэт Жабин, думая о превратностях судьбы, сквозь вуаль воспоминаний вздрагивал, тянулся к синей тетради для возобновления записей и быстро-быстро писал: «Мороз и солнце, день прелестный,..»- и  тут же прятал тетрадь под матрас от чужих глаз подальше потому, что он знал как воруют чужие строки, вот Пушкин, например. Жабин только подумал вчера  про морозный день, а Пушкин уже мысль утащил,  напечатал в каком-то листке  . От  таких  мыслей Жабина скрючило и если бы не дежурный санитар не выжить бы поэту.
  Игла  была длинная и острая. Быстро вонзилась в мякоть поэта, постояла, пошевелилась, выплеснула содержимое шприца, подумала о привратностях  судьбы  стали из которой ее изготовили, порадовалась, что она не обслуживает воркутинских заключены х о которых она наслушалась еще под железным  штампом, загоняющего   атомы в размер  чертежа,  и отправилась в ведро с  больничным мусором, где рассказала подругам про  красные  рваные  трусы поэта.
   Поэт лежал раскинув руки, но уже не вздрагивал, а тихо мычал, представляя себя осенним  желтым листом,  оторванным от ветки родимой злым осенним ветром и унесенным на серый унылый погост.
    Великий наблюдал эту картину, но не вмешивался в ход событий и лишь однажды прибавил поэту   еще семь  лет жизни и тот, почувствовав прилив жизненных сил, стал собираться  домой.
    - Я уже протрезвел,- закричал он Цезарю и  Муссолини.- На баррикады, на баррикады.- И крик его был так убидителен, что  Великий даже вздрогнул и повертел головой  высматривая баррикады.
    - Там убивают,- вдруг рассудительно произнес Муссолини, высмаркавшись в тарелку с кашей, которую он не доел утром.- Там убивают!- И стал доедать утреннее крупяное  изделие-лапшу!
    - Всех не убьют! Убьют всех- некому будет воевать. Собаки! - Подал голос Гоголь.- Уж  я то знаю, я все помню!  Еще Тарас мне поведал свою историю битвы с поляками. Как-то они  у шляхтича в одном из набегов, под  Несвежем  еще до Екатерининского указа о переселении,  украли  свинью. Свинья увесистая была. Чтобы не тащить груз, да и есть хотелось,  веселый запорожец отрубил ей  саблей  голову. То-то визгу было.
     Мкссолини стало жалко свинью и он заплакал. Рыдал в полный голос  так,  что прибежали санитары. Два! Дали  Муссолине  пять рублей, он улыбнулся, поцеловал пятирублевую монету, прижал монету  к  сердцу и засмеялся весело и беззаботно, словно выиграл миллион в лотерею.
    А за стенами больницы проходила подготовка к выборам депутатов. Крестьянам предлагали выживщих из ума бывших председателей колхозов,  совхозов и прочих  хозов, умело проскочивших  через  решето истории в бурный период отстрела диких пернатых.       Бывший депутат госдумы  сидел уже ниже травы  и не лез больше в управдомы. Некий коммунистический обрубок,  пересчитывая миллионы, зачем-то предложил себя на растерзание прессы. Некий предводитель либеральных демократов гремел раскатами баса, обещая сотворить чудо в старой православной стране, где помнили еще Чингис-хана и Батыя-оглы. Он неуемным   прибалтам  обещал  повторить битву на Чудском озере . А самых  ярых обещал кастрировать и ощипать перед закладкой в бульон.
      А в больнице больные снова мыслили и продолжали раздвигать просторы вселенной на столько насколько им позволяла состояние души и щедрости.
   - Домой полетишь что ли?- спросил поэт  у Цезаря,-  А  я  себя так отлично чувствую, словно вина насосался. Сквозь решетки готов пройти. Хочешь покажу на примере? У мня дома, на Марсе, много еще вина осталось и девушки все танцуют, танцуют и не устают. А я им стихи  читаю про весну. Вот послушай, что я им читаю, Нет, не убегай,  под кроватью плохо слышно. Послушай:   « И бубнит и бормочет весна,  по колено затоплены тополи… Тополи- это дерево такое есть. Часто встречается на юге. Вот только не пойму почему только по колено затоплены и где у них колени? - Стал объяснять   поэт Жабин.-  «Просыпаются клены от сна, чтоб как бабочки листья захлопали», Представляешь, листья как бабочки. И крылья у них есть…Эх, до чего природа добрая.  Всего понаделала… Ты подожди в стойло лезть, ты меня послушай. Нет такого числа, чтобы описать количество атомов… А они все появляются и появляются .  А откуда? Ставлю вопрос: откуда появляются атомы? Мы атомы едим, а потом атомами испрожняемся и я чувствую  как они у меня в животе какой-то танец танцуют. Уж я доберусь до них. Вот стану главным  атомом  и – доберусь. Вех в ряд построю!
     Снова подал голос Гоголь, который из средневековья вернулся в просторы больничной палаты и в общую беседу  жаждующих  правды и справедливости.
 - А ты можешь показать кузькину мать?- Спросил он у поэта.- Такую красивую, просто «кузькину мать». Вот я давно живу, хамов видел, эапорожцев  видел, даже Екатерину видел, танцевал с ней на балу, всех матерей видел, а вот «кузькину мать» не встречал ни днем ни ночью. Покажи мне «кузькину мать».
 - Я могу, - подал голос Наполеон для того,  чтобы  просто  объявиться  собратьям, после того  как он плотно пообедал варенной курицей  под теплым стеганным  одеялом  и пососал из пластмассовой  бутылки немного яблочного  сока,  разбавленного  дагестанским  коньяком,  принесенного сердобольной матерью больного завсклада-  Я все могу. Я- Наполеон.
    Он отбросил одеяло , спустил кривые  волосатые  ноги с кровати, пять раз присел, разгоняя кровь по жирному телу, вспомнил про молоденьких продавщиц, которым обещал повысить зарплату и отправить на Лазурный берег греться в тени европейских знаменитостей.  Что-то еще промычал и вдруг заорал:
    - Я- Наполеон, – На Москву!  На Кремль!  Я  сожгу этот рассадник вольнодумства. Я заставлю человечество признать мою победу под  Бородино .Я взял Москву!
    - Молчи, гнида толстозадая. – Сказал Муссолини.- Москву ему захотелось в собственности иметь. Сначала в очередь встань. Убогий, плешивый  немец тоже хочет Москву поиметь. Невзрачная гнида, а Москву  хочет. Гнида! Тьфу!
      Испепелю! – Продолжал орать  Наполеон  и   рвать на себе рубаху  и бить кулаком воздух вокруг себя  и  хотел  было продолжить орать  бог  весть о чем, но вдруг вспомнил про коньяк и молча полез  под  ватное одеяло, где ему было тепло и уютно и никто не покушался  его титул Наполеона.

   В углу палаты  сидел новенький больной, принятый в палату два дня назад. Мрачный бородатый мужчина с отвисшей  челюстью ,  и перебирал цветные квадраты и треугольники.  Мужчина ,  когда его спросили  как его  звать, в очередной раз зевнул и   икнув,  прошамкал беззубым  ртом: « А завите меня Пеифагор», чем  несказуемо  в очередной раз развеселил  Наполеона  и тот заржал под одеялом, которое от колыханий живота мгновенно сползло на пол.
     Великий был лично знаком с греком  еще  во времена  древности, вкладывал в его мысли много смысла, что позволяло Пифагору понимать механизм великого движения молекул. К  атомам  Великий  грека еще не  допускал. Впереди была еще целая вечность! Вопрос  об атомах он оставил на девятнадцатый век. Иным ученым и поэтам.
     Мрачный мужчина, который назвался Пеифагором,  раскладывал квадраты  и у него получалось, что один квадрат был равен сумме двух других квадратов. Один раз он выстроил их даже в виде прямоугольного треугольника, но не понял своего творения и молча  пустил на квадраты длинную слюну, покачал седой волосатой  головой и снова стал перебирать  картонные  квадраты,  и в слух,  вспоминая свое дошкольное  детство. Всю остальную жизнь он не помнил. Про Пифагоровы сложения и вычитания он помнил из детства когда бабушка, снимая с него штаны и,  укладывая его спать , часто повторяла « пифагоровы штаны на все стороны равны»
     - В детстве  я был всезнайка и ходил в детский сад, который был за три больших дома от того места где я жил большой семьей: бабушка, дедушка, мама, папа, брат Сережа и сестра Света и была у нас керосинка на которой мы готовили кисели, - в полголоса бормотал Пеифагор свою историю детства. – Жили мы тоже в большом  доме с тремя  подъездами. Дядя Петя, начальник какого-то цеха, ставил под окнами «Москвич»,  на котором он любезно катал длинноногую Светку из соседнего подъезда, которая готовилась стать артисткой, потому что умело изображала квакание  лягушки  и мычание коровы. А еще она пела грустные песни от которых многие соседи плакали и дед Архип повторял всякий раз: «быть тебе знаменитой, Светка» и тоже пускал слезу.

      Дело шло к вечеру. Цезарь сменил позу цапли на позу лотоса, стал с внимательно слушать бормотание Пеифагора и ощущая пары коньяка, идушие от Наполеона,  стал готовиться к приему пищи , которую он ел в маленькой столовой, куда его под  руки приводили  поэт Жабин и Муссолини.
 Как-то попросили   Великого помочь поддержать Цезаря,   но он сделал вид будто не слышит и просящие мгновенно забыли о просьбе .Он умел убирать память.

     К утру Великий исчез, растворился  в оконном  переплете .  На  прощание  он  добавил каждому по пять лет жизни, вложил в головы товарищей мысли   о  величии, о  создании единого мыслящего органа, который, при отсутвии одного из друзей превращался просто в людей, с их страстями и бедами, и удачами.
    Утром обитатели  больничной палаты проснулись в каком- то недоумении. Каждый пытался вспомнить события прошедшего дня, но после завтрака избрали Руководителя и дали ему большие полномочия,  даже больше чем у главврача больницы. Руководителем команды стал Пеифагор, который тут же, пустив длинную слюну и пошмыгав носом, устроился перед стулом на коленях  и стал  писать тезисы о руководящем органе. Первый тезис был о национализации и команда из трех человек тут же  отобрала  у Наполеона титул и коньяк. Больше всех старался Цезарь. Он даже слегка ударил Гоголя, после чего тот обещал написать жалобу Пеифагору о рукоприкладстве Цезаря. Наполеон   же молча подчинился коллективу и лишь однажды сказал:             « расписку дадите? Для налоговой надо. Не поверят в благотворительность.»
   -Дадим, даже три!
  - Почему- три?- заволновался Наполеон. Такая щедрость вдруг  стала ему подозрительна и за разъяснением он стал приставать к Мавроди, обещая тому выделить из бутылки два глотка нектара.
  - Председатель так решил. Три расписки,- сказал Мавроди авторитетно. А если председатель  решил,  то по новому правилу-это закон .Видишь , на коленях тезисы пишет. Руководитель,-с долей большого уважения произнес Мавроди, делая поклон  в сторону Пеифагора.
    -Комрады, товарищи, слушайте, прошепелявил новоиспеченный председатель  и стал вертеть каким-то обрывком бумажного листка , на котором  он только что иероглифами начертал что-то  таинственное.
   - Тезис первый, -  прошамкал  он .- О национализации.  Тезис второй- о женщинах! Тезис  третий- о злых духах…
    Продолжить ему не  дали : обитатели больничной палаты захлопали в ладоши, тем самым выражая восторг Председателю Пеифагору, потому что к злым духам они относились с ненавистью, считая их искусителями, а Гоголь пошел в присядку вокруг стула, выкрикивая  «асса, асса!», чем удивил очень Наполеона, который все время подозревал, что «асса»кричат только жители   кавказских гор.
  -Ты великий человек, - обнимая Пеифагора , сказал Цезарь, удивляясь своей доброте. – тебе сегодня отдаю свой ужин, Какой великий! Наполеон, дай ему свой свадебный костюм в котором ты в туалет и на уколы ходишь.
   - А почему не отдать. Я уже поносил и хватит! Забирай! Начальник!
    Из коридора  донесся крик тети Поли, которая  приглашала   всех больных  на завтрак. Поэт первым выскочил в коридор, чем разорвал единение и все стали вдруг неуправляемы и разноголосы. Каждый стал больным своей болезнью.
   Гоголь кричал что-то про Вия, вырвал у Пеифагора листок с тезисами, плюнул  в него и бросил на пол,  и принялся топтать, забыв про призыв тети Поли  к завтраку.
  Муссолини на всякий случай повязал пионерский галстук, который он повязывал в тех случаях когда он не мог понять происходящего и очень пугался.
    Пеифагор не обратил никакого внимания на проделку Гоголя , достал из под матраса новый клочок линованной бумаги  положил на подушку и пошел в  столовую, с думой о новом костюме, который ему обещал  Наполеон. Он знал как заставить выполнять  обязательства. 
 По пути в столовую он поймал Гоголя:   - Я тебя укушу,- сказал он тихо и   улыбнулся беззубым ртом, чем рассмешил Гоголя до икоты  и тот отказался от завтрака, побежав жаловаться  Федору- санитару в голубом  халате, который пообещал разобраться с бродягой.
  -  А мы ему уже и имя дали: Пеифагор,- сообщил Гоголь. но вспомнив про обещание Пеифагора укусить его, испугался,  сменил улыбку на лице на гримасу, какую мог сделать только очень испуганный человек. Его вдруг  перекосило  на левую сторону, от чего показались  во рту два золотых  зуба и сверкнувший страх  в правом  глазу.
   После всяких больничных процедур , облегчающих  их существование в этом заведении, мужчины расположились на отдых и только один Пеифагор бродил по коридорам в поисках квадратного изделия с цифрой пять, который  утащил у него ловкий Гоголь и просто порвал, чем  и  облегчил себе  больное воображение.
 Больной Гоголь был еще сравнительно молод и оттого подвижен и хитер и ему ничего не стоило обмануть Пеифагора, который был вечно голодным посколько  родные и близкие его не навещали, в отличии от Гоголя, которому сумками несли  гастрономические и бакалейные вкусности. А он,  как ни странно,  любил розовые горячие  щи со свиным мясом  и боялся укуса Пеифагора, который укусом мог заразить  его даже гриппом, не говоря уже о какой  ни будь зкзотической  болезни типа геморроя.
   Больной  Гоголь протер руки и лицо спиртом ,и стал готовиться к схватке с Пеифагором, ошибочно полагая, что это отвлечет его от тяжких дум проигравшего игрока , поставившего почти весь свой капитал  на выигрыш  « Трудовых Резервов». Однажды он уже проиграл квартиру жены, но сколько он не лечился у экстрасенса его невозможно было отвадить от страсти игрока.
    В свое время Великий при посещении больницы обратил внимание на этот недуг и попытался как-то помочь, но вспомнил историю  всего  человечества  и отказался от бесполезного занятия, потому что в палате  таких больных было трое и за ними была  вечность порока..
   Поблуждав по улице и по коридорам, больной по прозвищу Пеифагор , так и не найдя картонного красного  квадрата  с размером  пятьдесят на пятьдесят, побрел в палату, по пути пожаловался  на ломоту в пояснице и слабости в ногах, с трудом открыл дверь в палату, переступил порог и сразу услышал стройное приветствие всех обитателей. Теперь все обитатели палаты были в сборе и готовы были подчиняться Пеифагору, исполняя негласный приказ Великого.
   - Где мой костюм, жирная морда?- Каким-то не своим  жестким   и требовательным голосом произнес  Пеифагор, принимая позу повелителя. - Костюм сюда  и шляпу! И сигару,- подумав мгновение, сказал он.
    Всем послышалось:  « и шпагу»   и больной Цезарь, преодолевая свой   недуг, на полусогнутых ногах поспешил к шкафу и, роняя на пол содержимое  старого больничного шкафа, стал искать шпагу.
    - Должна же быть, - повторял он.- Надо искать. Должна быть. Вот она, нашел!- закричал он,- протягивая Пеифагору железную самодельную вешалку.- Нашел!
    -Это не шляпа,- сказал Пеифагор.- Шляпу мне и коня. А тебя я все равно укушу,- обратился он к Гоголю, погрозив тому кривым пальцем, чем ввел в ступор всех сидельцев палаты № 10.
     Хотя  на улице было тепло, Пеифагор залез под одеяло в старых  рваных носках и в отвисших в коленях  трико, укрылся с головой и затих.
    Некоторое время все молчали, подчинившись единой воле  Пеифагора и так продолжалось около двух  часов, но вдруг поэт Папин почувствовал неутолимое желание декламировать вновь сочиненное четверостишие . Противиться этому желанию он больше не мог и прокричал:-«Стальные кактусы пустынь и те со временем сгорают, В особых муках умирают  на старых кладбищах кресты», за что получил от Гоголя  звонкую оплеуху.
     - Не нарушай покой, композитор !- сказал Гоголь и тут же удивился своему вольному брожению мысли и тому как ловко он одернул поэта, вкатив тому  звонкую оплеуху.
  -  Умер, умер!- заголосил   вдруг радостно Цезарь и стал заматываться в простынь, чтобы продолжать изображать римского трибуна. – Пиафагор  умер .  Видишь,   я больше никому не подчиняюсь.  Хочу- пою, хочу- ставки ставлю.  Я  теперь,  должен  выиграть! Должен!
   - Кто умер?- тихо спросил сонный Наполеон   -  Не понимая веселья Цезаря, а когда понял , изменился  в лице и хотел было заплакать, но отвернулся и полез за напитком и сделал большой глоток , намного большем  чем он делал  это всегда и поперхнулся и долго кашлял, и весь посинел и цветом лица привел в ужас Гоголя, который вдруг вспомнил про старушку по имени Коробочка, которая была похожа на полуживого Наполеона, только уже в талии в два раза  и ниже.
   Придя в ужас ,  Гоголь вдруг просветлел и  вспомнил про то что в таких случаях делают и стал долбить кулаком Наполеона по спине отчего тот прекратил плеваться и сморкаться и на взрыд заплакал ,и плакал долго, и пока врач слушал отсутствие  биения сердца Пеифагора, и пока санитары уносили  тело , и пока Гоголь уговаривал его не плакать,   Наполоеон   наконец, всхлипнув последний раз, спросил у Гоголя:         « зачем бил по спине -больно же. Сока хочешь? Мама принесла. Мама у меня хорошая»
    К вечеру обитатели платы № 10 успокоились и пришли в себя, и стали собираться на ужин, но лишь только Гоголь вернулся из столовой с миской полной манной каши, густой как хлебный мякиш, а остальные показывали сытость и довольство.
      От    всего пережитого  за день у Гоголя наступила какая-то апатия  не только к еде, но и к звукам,  не хотелось слышать чей-либо голос,   и он пробывал  затыкать уши ватой , надевать шапку-ушанку, выходить в коридор, но там гуляюшие  больные гудели еще громче и он снова возвращался в палату  и тоскливо смотрел на изоражение  римского трибуна, закунного в больничную, всю в штампах, простынь . Иногда он озирался по сторонам словно искал господина Чичикова и все не мог понять как  же тот посмел его оставить одного в этой мрачной снежной пустыне. А ведь они вместе ловили мертвые души и вписывали их в амбарные книги, и мечтали побывать на Лазурном берегу.


   Муссолини   как всегда перед   сном, запел похабные песни  и поэт  Жабин,  приспособившись сидеть у него на кровати, внимательно слушал и изредка  ронял одинокую слезу на выцветшую полу  больничного   халата и просил  спеть ему про скорый поезд,   который мчит куда-то в Воркуту, разрывая на части морозные будни. Муссолини был в хорошем расположении духа потому, что он добавил к больничной каше еще и порцию пирога, принесенного намедни дедом Никитой из Заозерска и эта передача его очень радовала поскольку она была первая за полгода его заточения в больнице, значения которой он еще  не понимал, но догадывался потому, что его здесь не били, а просто кололи и вводили какие-то лекарства.
    - По тундре, по железной дороге мчится скорый поезд  Ленинград-Воркута, выводил самозабвенно Муссолини  и поэт Жабин все больше  раскисал и уже обливался потоками слез, вспоминая свою никчемную пропитую молодость и чего-то   ему  хотелось, очень хотелось, но он никак не мог вспомнить, а что же ему очень хотелось. Толи под поезд броситься, толи напиться?  Но он решил довериться Муссолини и перебив его пение, стал  декламировать стихи, вставляя непотребные рифмы, на что Муссолини сначала рассердился и пнул Жабина с постели, а потом вдруг проникся к нему жалостью , посетовал на то, что Пеифагор  умер и сказал, что хорошие рифмы у Жабина, сочные как спелые груши.
   - Господа,- обратился к ним Гоголь,- голова болит, вот эта,- постучал он  согнутым пальцем себя по голове.- Ко мне сейчас придут гости, прошу , господа, вести себя  тише. Гости обиться могут. У нас  предвидятся  тут очень большие тайны
     -Какие гости? Мы гостей не ждем. Мы сами по себе.-Сказал Муссолини
     -  Благородные гости. Помещики придут: Коробочка, Манилов, Плюшкин  наконец. Торги у нас будут . Я имение купить  хочу: с вишневым садом, с прудом, где буду разводить больших золотых карасей, а когда холодно будет устрою на пруду каток , посажу дивный оркестр по берегам пруда и буду с красавицами кататься. В зад- вперед, взад- вперед. Вжик, вжик, вжик… Утомился я, господа, утомился! Вот Собакевича жду…
    Гоголь умолк, отвернулся к стене, закрыл  глаза и засопел, представляя огромный дом  с вишневым садом, во всем белом от искрящего солнца,  от искрящего пруда, от топота копыт жеребят, бегающих по лугу и уснул, с какой-то тревожной мыслью про будущее свое бытие.
   Наутро, вышедшее на работу, солнце, вдруг не досчиталось одного из своих друзей, очень огорчилось.  Набежавшая легкая тучка смахнула набежавшую слезу с солнечных щек и небесная конница  понесла  светило дальше для сотворения неотложных дел.
      Буднично пропел за забором одинокий петух. Наступало трудовое утро. Через день в палату  № 10 вселили молодого человека, который испуганно озирался по сторонам и все спрашивал у сопровождающих его санитаров, где тут продают биткойны и , санитары, отвечая на его вопросы, кивали на Цезаря и говорили, что вон стоит в покрывале главный по биткойнам  и смеялись восторженно, поняв что этот больной к революции призывать не будет.
 - Вы, что больной?- спросил новый пациент у поэта Жабина, когда тот поприветствовал его похлопыванием по плечу  и предложением послушать новое сочинение, которое он только что изобрел.- Или  Вы в морду  хотите? Как звать-то  Вас, лягушка синяя?
    - Меня?-изумился поэт.- Вася ! Василий Иванович! Меня тут все знают! Кому письмо написать, сочинить послание к президенту или еще выше, жалобу губернатору- это ко мне. Мне не жалко. У меня знакомых очень много. Я и в шахматы могу,  я и в шашки  умею…У меня знакомые во всем мире есть. И на Венере, и на Кассиопеии даже в созвездии Пса есть.
    - В биткойны  умеете?- спросил новичок, не дослушав поэта , свернул стеклами очков на худом, изнеможденном   лице и руки его стали мелко мелко-мелко подрагивать, выказывая его огромный интерес к интеллектуальным играм.
   -- В биткойны умеете?- снова спросил новенький больной, пряча руки под больничную пижаму.
    - Я не математик, - гордо ответил Жабин.- Я поэт! Я с Пушкиным дружу и с Маяковским пиво пью. Вот я какой, вся вселенная у меня в друзьях. Могу  всех в гости  позвать.
    -  Всех не надо. Уже все приходили,-  подал голос Цезарь,-выпили все вино и разбежались. Кто под плинтус, кто в форточку ушел. Черти, одним словом. Один за гвоздь зацепился. Вот кусок шкурки оставил,  Посмотри.- И он показал новичку   обрывок какого-то изделия из  искусственного меха мрачного цвета-
      -Вы на вопрос  так и не ответили. –  Упорно , но  застенчиво прошептал новичок, которому  тут же  Муссолини   дал прозвище:  Каин -поскольку он шепелявил  и выходило у него не биткойн, а биткаин .  - Говорят, что здесь биткайны  где-то в стенах зарыты и чтобы их достать надо уметь сквозь стену проходить. Я сюда специально пришел. Слухами земля полнится. The earth is full of rumors, - добавил он на чистом английском.- Это я в университете учился. « Капитал» Карла Маркса в подлиннике читал
    - Интеллигент,-  уважительно произнес Наполеон.- Птичий язык знает. Такой может и сквозь стену пройти.
    - Сквозь стену проходить у нас был такой   умелец.-  продолжил объяснять Цезарь,- Три дня назад, а может в прошлой жизни вдруг раз- и появился, поговорили про жизнь, про болезни , как водиться выпили, потом  он  подошел к стене и исчез. Больше не приходил. Веселый человек был, умный! Гений! -  Стал объяснять положение дел в палате Цезарь.- Я у врача спрашивал куда товарищ ушел, а врач не поверил, что человек ушел сквозь стену и только посмеялся и сказал, что  через стену в три кирпича может уйти только господь, или ангелы,  или очень-очень пьяный черт , который по ночам приходит  в палату повеселиться.- Не поверил, а у меня свидетели были. Наполеон, Муссолини…и поэт еще.-  Подтверди,- обратился он к поэту.
   - Не помню,-  буркнул Жабин, обидевшись  на то,  что его приняли за какого-то математика, которых он считал больными на всю голову и не понимающих всей прелести стихосложения-  - По тундре, по железной дороге… - отойдя на какое-то расстояние  от новичка, стал петь Жабин.
   Каин вдруг подошел к стене и тень его от потолочной лампы вдруг показалась обитателям палаты №10 огромной и мрачной и блеск стекол его очков был невероятно страшным и каждый подумал об успокоительных   уколах и о призраках, говорящих на японском языке.
  « Сейчас в стену войдет», - подумал Наполеон, плотнее натягивая на себя одеяло, чтобы отгородиться от нечистой силы которая будет помогать Каину в его проходе через стену.   Разбежаться надо, - подал голос Муссолини.- Тут скорость нужна близкая к скорости  света иначе ничего не выйдет. Только стену разобьет.
   - А на пятой скорости обязательно пробьет, - сказал Цезарь.- Я на своей «Таврии» так разогнался,  что даже скорость света перегнал. Я там настоящую жизнь увидел. Работать не заставляют и все в полосатых пиджаках и с фонарями стоят, путь тебе освещают, а врачей на привязи держат и в повязках на губах, чтобы не кусались.  Я одному пинка  дал, так тот даже здороваться стал. Ласково так. Как ваше здоровье, Федор Петрович, спрашивает? Не останавливает ли Вас, автоинспекция? Останавливает, отвечаю, когда я только скорость света превышу, а так  это  смирные  ребята.  Ты, Каин,  отойди вон к той кровати и разбежись  до скорости света, а за тобой и мы  в этот проход пойдем.
    Хотел Каин разбежаться, и даже изогнулся как бегун на короткие дистанции, уже  даже  пятку   правой ноги от пола оторвал  да так  и застыл в такой позе, чем совсем не удивил собратьев по недугу.
    - И чего стали?-  спросил  Наполеон.- Или черти на плечах сидят?
   - Кто-то за ногу держит,- Ответил Каин.- Крепко так! Брысь, брысь!
    - Это черти,- сказал Цезарь.- Опять появились. Житья от них нет. Что-то  случится: или меня выгонят или кто-то умрет. Эй, поэт, как чувствуешь себя?
   Вошел санитар, проигравший  в карты ползарплаты сторожу и дежурному  санитару  и искал  на ком погасить свою злобу и готов был поймать даже черта, но черти его обходили стороной и черти жили совсем в другом измерении и поэтому они приходили совсем к другим людям и, в основном, во сне и санитарам на глаза не попадались. Санитары могли их поменять на бутылку водки, но такая цена оценки их личности чертей не устраивала и поэтому они старались санитарам не попадаться на глаза. Кроме того, санитары обещали драть с чертей шкуры а это судя по всему  было очень больно.
   - Всем спать, собаки! – Заорал санитар и затряс давно не стриженной головой и выкатил глаза на переносицу,  чем напугал поэта, который в мгновение ока спрятался под одеяло и затих, потеряв при этом рифму  к  страшным  словам « понос» и «донос», которая еще с утра вертелась у него в уме и мешала думать про изменение мироустройства. – Ты чего пнем стоишь? У, собака. Попробуй гавкнуть, уколю больно. – Обратился он к Каину, -А ты, Цезарь, готовься к пинкам в зад Завтра выкинуть тебя приказали. Сам приказ видел. Сказали, накормить завтраком и-фьють. Хватит обжираться, не санаторий.
    - Я еще не выздоровел,  меня еще тянет подписи подделывать на египетских табличках,- заорал на всю палату Цезарь.- Я еще не все биткойны собрал. Не хочу домой. Водки хочу! Пива хочу! Ко мне друг пришел, вместе биткойны  добывать из недр вселенной будем. Я- Гай Юлий Цезарь! Я император!
     - Ах, ты еще и буйный,- сказал санитар .- Будете спать в аду, - и  щелкнул выключателем и погрузил палату № 10 в полутьму и ушел по  коридору навстречу новым проигрышам и выигрышам в карты, выкрикивая что-то про идиотов с которыми однажды  его связала судьба и он имел сытую, но никчемную жизнь, но ничего менять уже не хотел и если бы перед ним была бы лужа огромная и грязная, то он не стал бы ее обходить стороной, а  пошел бы прямо, разбрызгивая по сторонам радужные искры, отраженные в каплях.
  В наступившей полутьме обитатели зашевелились, зашуршали крахмальными простынями,  и шевеление продолжалось около получаса пока сон не сморил обитателей палаты №10 и тогда наступило торжество сна и троим обитателям: Цезарю, Наполеону и Каину – стал снится один и тот же сон в котором они открываю тайну биткойна  и становятся повелителями всего земного шара и повелевают всеми страстями человечества и даже  страстями чертей, которых  они держат в отдельной клетке, поскольку они не знают чем чертей питать: или мясом или травой. Много раз метали кубик с загаданным числом шесть- это на траву, и загаданным числом пять- это на мясо, но выходило число два, что ставило их  в тупик и Каин даже заплакал и жалобно залепетал что-то на английском языке, чем вызвал неудовольствие Цезаря, который признавал только латинский и любил повторять «Кто не с нами- тот против нас». Наполеон в спор не вступал- он просто во сне дернул ногами , попал по спинке кровати, ушиб ногу и заплакал, но сон прерывать не стал, за что получил от Цезаря  словесную похвалу и в ответ сделал улыбку, что очень польстило Каину.
  Во сне Каин три раза проходил сквозь стену по заданию Цезаря и три раза приносил по  два биткойна,  что в пересчете  по  таблице Брадиса выходило девять и каждому выходило по три биткойна, что приводило их в неописуемый восторг.
    На утро не сговариваясь троица встретилась в углу палаты под  портретом какого-то ученого, который смотрел на них серыми добрыми глазами и понимающе   кивнул в знак приветствия и поднял большой палец, что очень польстило Каину, которому начинало нравиться начало утра, да и поэт Жабин не надоедал своей тундрой с железной дорогой.
   Однако, лишь  только они начали делиться мнениями о прошедшей ночи и показывать друг другу       фантики от шоколадных конфет «Каракум»,  добытых в ночных вылазках через стену в соседней палате, как объявили поход  на завтрак и все пришло в движение: и люди, и столы, и стулья, и хлопанье форточек, и скрип кроватей, и женский плач, и стук мисок и ложек друг о друга, и длинные звонки мобильных телефонов, на которые был наложен запрет главрачом, но за деньги и главврача никто не пугался и звонки трещали в любое время дня и ночи.
   После завтрака больных осматривали санитары на предмет наличия ушибов, порезов, синяков, вывихов и прочих надругательств над своим телом и всем меряли температуру тела и записывали  в карточки и на врачебном обходе всем больным  задавали вопросы о комсомоле, о вселенной, о мышах и кошках, о поэзии и музыке, о кузнечиках  что очень понравилось Жабину и вызвало раздражение у Каина.
    - А с тобой особый разговор,- сказал доктор Каину.- Обострение у вас, сударь. Мне доложили, что вы, сударь, намеревались через стену пройти. И как получилось? Будешь резвиться- привязывать будем. Закон Ньютона о всемирном тяготении никто не отменял.- Доктор достал из кармана сторублевую купюру и покрутил перед лицом Каина.- Какого цвета деньги?- спросил доктор.
    - Зеленые,- сказал Каин и обиженно засопел, обидевшись на вопрос, поскольку он знал, что купюра была синяя. « Обязательно пройду сквозь стену», подумал он и вспомнил про друзей и решил , что после обеда он им расскажет свою теорию угасания и возрождения вселенной, теорию, на которую он потратил прошедшее  десятилетие
   Мысли Каина о зарождении вселенной вернули Великого в палату №10 и он горячо пожал руку Каину и Каин  ответил ему доброй улыбкой,  а Великий посоветовал не искать биткойны и не ходить сквозь стены, а заниматься поисками результата сотворения новой вселенной,  и тут же сам ушел через потолок, чем очень напугал Каина, да так, что у того упали с носа очки и разбились.
    Дождавшись,   того  времени  когда вернулись в палату Цезарь и Наполеон , Каин стал им жаловаться на доктора, который перепутал все цвета радуги и на зеленый называл коричневый, а еще приходил  неизвестный и посоветовал не искать биткойны, а еще он ушел через потолок и разбил мне очки и рассказал, что произойдет  с миром  через  девятьсот миллиардов лет.
    - Другой мир будет, облачный. Будет сплошное облако из  электронов  без  атомов , а как дышать? И еще сказал не искать биткойны. Строго так сказал,- и Каин заплакал, на что мгновенно отреагировал Муссолини и стал петь песни и плеваться. Но вскоре слюни иссякли и остались только песни, и одна из них про  колхозника Петрушу и трактор, на котором он катал девчат и по селу и за околицу, сжигая коллективное топливо,   повторялась много-много  раз, отчего Каин разрыдался еще больше , и тогда Цезарь и Наполеон отвели друга в заветный угол, где вчера Каин пытался пройти через стену,  дали ему  шоколадку, а Наполеон из  пластиковой бутыли  дал глоток коньяка и Каин обрадовался и забыл про вселенную и про потолок через который ушел неизвестный, не оставив после себя даже дыры  и закричал:
     - Дай еще глоток, пожалуйста. А я тебе на звездах  погадаю  и расскажу какая будет вселенная через  девятьсот миллиардов лет. Никто не знает, а я знаю. Я даже знаю, что с тобой будет через пять лет, а уж через пятьсот лет мы будем все торговать семечками под большим развесистым дубом. Правителей больше не будет и голосовать больше не будем, и петушиная нация сгинет  во тьме  морозных ночей.
   Каину дали еще глоток, он порозовел, два раза икнул, один раз шумно шмыгнул носом  и стал рассказывать товарищам о том, что через 500 миллиардов  лет вся вселенная превратиться в одно сплошное облако электронов, которое через новые 500 миллиардов лет начнет группироваться в звезды, но с иными параметрами. Появятся парные электроны и начнут формировать новые ядра и так быстро, что глазом не уследишь. Поэтов больше не будет, не нужны.
    - А мы останемся? -   испуганно спросил Наполеон , волнуясь за коньяк, который обещала принести соседка Глаша, поскольку  его мама уехала хлопотать за непутевого сына куда-то к черной  гадалке, жившей в шалаше на необитаемом острове среди камышей, ужей и лягушек.
   - А куда мы денемся, - засмеялся Цезарь каким-то  булькающим смехом, похожим на бульканье кипятка в самоваре.- Мы здесь неприкасаемые. Кто из персонала тронет меня- до президента дойду. Каин поможет. Мы с братом через стену пойдем. Верно, брат Каин? Пойдем?
    -  Да хоть сейчас,- сказал Каин.- Мне такие прогулки расширяют кругозор. Ээх, чичас спою вам песню про небо и звезды. Голос у Каина был скверный, да к тому же Каин шепелявил и гнусавил, что делало его пение еще менее привлекательным Но он запел.

                Глава вторая, посвященная персоналу.
    Главврач, Евгений Абрамович Стеклов, был  непомерно озабочен предстоящим свиданием с прокурором области,  человеком умным и принципиальным, свято верящим в торжество закона.
      Слух о том, что в больнице появился тайный агент как приведение бродил по всем закоулкам среди персонала, но обитатели  палат этими слухами совсем не интересовались и продолжали по  ночам ловить чертей и прочую  волосатую  и совсем голую нечисть, летать на Орион и изобретать вечный двигатель, и проникать в потусторонний мир так глубоко, что у врачей вызывало сомнение  о наличии болезни у больных, потому что только здоровый человек мог позволить себе говорить санитару : «доброе утро, гер, официр, позвольте, я вам вставлю фитиль», что очень обижало санитаров и они при отсутствии свидетелей , прищурившись , били человека в ухо
    После обеда принесли дела шести больных из палаты №10 и из палаты № 5,  подверженных  манией величия, потому что среди таких больных легко  мог затеряться человек со специальным заданием от органов конразведки и иных надзирательных органов, или человек иностранных спецслужб.
    - С кого начнем правду искать?- спросил Евгений Абрамович у сослуживцев. Рекомендую с Петра Семеновича Зубоделова,  пятый  год выдает себя за одного из императоров , уже нятый год лежит, а изменений не видно.  Это  и наводит подозрение. Я знаю чем он болен, но прокурор едет. Опасно, черт возьми. А вдруг как  скажет: « а привести мне  Петра Семеновича Зубоделова, погляжу я на него. Может он и не больной, а лишь искусстно  притворяется и изображает из себя римского императора Гая Юлия Цезаря».
  - Нет, этот не притворяется. Настоящий больной. – Сказал помощник  сторожа Енгоянц, дыша перегаром чудесного кизлярского  коньяка и растягивая рот в веселой  добродушной улыбке.- Как настает одиннацать часов, он завертывется в простынь и до обеда стоит. На обед его отнесут и снова – в простынь. Конечно, время от времени говорит умные речи, а кто из наших больных не говорит умные речи. Недавно солнце назвал обручем . Я спросил его, а почему солнце-обруч, так  он мне лекцию про вселенную  полчаса читал. Да умно так, со ссылками на Коперника и Галилея. Пока говорил по-русски я терпел, а как перешел на инопланетный- отправил его на укол. Нет, этот притворятся не умеет. Настоящий Гай Юлий Цезарь. Кстати, очень грамотный. Даже на арабском стихи читает. Маяковского на идишь перевел.
    - Вот это и есть подозрительно.—сказал Евгений Абрамович.-То, что он на китайском поет             « Подмосковные вечера» и с чертями общается- тут нет ничего хитрого. Но назвать солнце обручем и доказывать, что внутри у солнца пустота: большого сдвига требуется. Это настоящий больной. Ваше мнение, Иван Сергеевич?- обратился он к суровому, седому доктору, с гладко выбритой крупной головой, уже лет сорок служащий в этом сером скорбном заведении, которому Великий отвел безболезненных девяносто лет жизни из которых он семьдесят лет уже прожил и утратил всего лишь зрение.
- Мое мнение  такое, что есть подозрение, что у больного Зубоделова " CANCER PROSTATAE " , но с этим можно долго жить а вот изображение римского императора наводит на подозрение, что скоро войско начнет собирать и на север Италии двинется.
   - Что тут думать, двинется,- сказал Енгоянц, и засмеялся, представив как Юлий Цезарь из палаты начнет собирать войско .-Коней-то он найдет, а вот с ракетами беда. Где ракеты достанет.