a song fоr S

Милая С.,

В моём номере мигают лампочки в прихожей и душевой, зато все три светильника в спальне работают как нужно. Спасибо, что нашла душевные силы и средства на то, чтобы откликнуться и заселить меня. Я невозможно, до крайности скучаю по тебе и, надеюсь, что завтрашнее прослушивание пройдёт как должно — не хочется и для тебя стать разочарованием. Вынужден признать, что ты — моя последняя опора, моя гавань, мой свет, и, пусть наши отношения давно в прошлом, я безмерно рад и благодарен тебе за присутствие, за твою потрясающей изящности руку помощи. Обещаю, что не притронусь к мини-бару и буду репетировать пантомимы до глубокой ночи — даст ли это толк, выяснится уже завтра. Волнительно и нервно.

P.S. В этом отеле лососевый цвет стен в коридорах. Твой любимый.

17 сентября 19XX года

***

Дорогая С.,

Начну с отрадной новости, с триумфа: меня приняли. Труппе пришлись по нраву мои навыки — как и обещал, я не выпил ни глотка и отточил пантомиму с ножом-бабочкой до глянцевого блеска. По правде говоря, я с неё начал, ею же закончил, их главный — кстати сказать, похож на твоего мужа, такой же сухопарый, как треска, — остановил прослушивание досрочно. Завтра начинаются мои первые гастроли, и я уверен, что когда-нибудь мы посетим и твой городок. Я не в лучшей форме, но, верю, ты меня признаешь. Может, что-то старое в нас всколыхнётся, а? Шучу.

P.S. Труппа занята не до конца... обычными гастролями. Скоро о нас будут писать все газеты!

18 сентября 19ХХ года

***

Ненаглядная С.,

Прошла первая неделя собачьей жизни кочевника. Днём мы в городе, выступаем в разных местах, вечерами балагурим и квасим — кажется, я проживаю жизнь своей отроческой мечты. Жаль только, что наши с тобой чаяния подобны материи и антиматерии — если бы мы могли разделить этот путь вместе, на небесах не нашлось бы праведника счастливее меня. Я томлюсь и помню, что мои письма читает тебе вслух муж, — надеюсь только, что вы счастливы не меньше. ‘Пирату пора обратно в море’ — помнишь мои последние слова? Так вот — пират тоскует по земной тверди, пират смертельно устал от волн, но, видимо, таков его (мой) фатум.

P.S. Треска вчера дал нам какой-то перуанский отвар из трав, после которого я спал до полудня. Проснулся обновлённым.

25 сентября 19ХХ года

***

Любимая С.,

Я начну именно с этого сакрального, недопустимого отныне словца, ведь более не могу и не стану терпеть и притворяться. Единственное, о чём я когда-либо мечтал — именно мечтал — это наш с тобой дом на опушке у речки, двоица ребятишек и ни одной живой души в округе. Мне, признаться, не сдались ни слава, ни мирское, кроме этого, и я больше всего хотел бы отмотать вал времени вспять, отменить все свои решения, показушную позу, которую я занимал в нашем с тобой сюзеренитете. Я червь, я Бог, я лорд, я вассал — но подле тебя я простое и живое человеческое существо, человек с маленькой буквы... Мы с труппой делаем поразительные успехи. Треска мною предельно доволен, по его словам, ‘зал мёртв’ после нас, ‘как в раю’. К слову сказать, он старше меня, но моложе твоего благоверного.

P.S. Увидимся. ;-)

6 октября 19ХХ года

***

Вековечная С.,

Мы добрались в город N, и я намерен увидеться с тобой. Треска одобрил мой увольнительный, так что потрудись и ты отпроситься у супруга. Я зайду за тобой после заката. Выслал письмо ещё на отправной станции — посмотрим, будешь ли ты предупреждена или это окажется сюрпризом.

P.S. Меня не узнать. ;-)

9 октября 19ХХ года

***

Милая С.,

Уверен, моё выступление впечатлило тебя до дна души. Труппа тоже, наверное, осталась в восторге... Полагаю, ты не захочешь меня видеть ни при каких обстоятельствах — не беспокойся, я больше не смогу тебя потревожить. Если вдруг заскучаешь — теперь ты знаешь, как найти Треску. Осваивайся там и постарайся не тосковать по мужу — он хороший человек и желал тебе только лучшего. Как и я.

P.S. Это моё последнее письмо, написал его сильно заранее. Я так тебя люблю — но теперь я свободен.

11 октября 19ХХ года

***

Марсель,

Получила все твои письма. Не думай, пожалуйста, что деньги — это выражение моей ещё теплящейся симпатии к тебе. Можешь считать их возвратом долга, чем угодно ещё, но, прошу, оставь меня и не приезжай. Я рада за тебя, но правда — не нужно. Живи свою лучшую жизнь без меня, ты заслужил. Я не знаю, чем ты там занимаешься, и знать даже не хочу, просто береги себя и забудь обо мне. Письмо оставлю у дежурного на станции.

P.S. Очень надеюсь, что ты никак не связан с этими загадочными убийствами из газет.

С.

***

‘В результате массовой поножовщины 10 октября в баре ‘Веритас’ был убит один из зачинщиков и пострадало ещё семеро посетителей. Убитый опознан как Марсель О., уроженец Бретани...’

***

— Что такое, дорогая? — Сонный, с хрипотцой мужской голос.
— Ты слышишь? — Встревоженный девичий.

За окном, в сумраке, тихо играл вальс — кажется, Шостакович. Поправив бархатную ночнушку, девушка подошла к окну...

За ним, под ветвями ноябрьского клёна, покоился массивный, больше стандартных, проигрыватель. Его перо неторопливо скользило по виниловой пластинке — а рядом, оперевшись на аппарат, стоял тёмный силуэт.

— Это он? — С недоверием и страхом проговорила хрипотца.

Девушка не ответила и дрожа спустилась по лестнице во двор.

— Здравствуй. — Донеслось от силуэта.
— Показался, в конце концов.
— Напоследок. Сегодня особенный день.
— Сегодняшняя новость об утопленном судье из N... Твоих рук дело?
— Нет, Трески. Не бойся — я, как и всегда, один.
— Когда ты оставишь меня в покое?
— Полагаю, что уже никогда. Либо... скоро узнаешь.

Шостакович, ‘Праздничная увертюра’.

— Две твои любимые пластинки, увертюра и вальс. Знала бы ты, как их сложно достать. Особенно теперь...
— Я не хочу этого, Марсель! Я замужем, я счастлива, я даже вызывала экзорциста! Что мне нужно тебе сказать, чтобы ты наконец исчез?

Колыхнулись голые ветви клёна, тень сменила положение, и силуэт растворился в воздухе. Девушка осталась в оцепенении напротив проигрывателя, шелестящего увертюру, её с Марселем знаковую композицию. Слёзы подступили к горлу, затем — вырвались наружу...

— Дорогая...

Девушка обернулась. Силуэт стоял чуть позади её мужа — последний улыбался, глаза его выражали страх, трепет и жизнелюбие висельника. К его виску был прислонён револьвер.

— Милый! — Бросилась к мужу.

Тот деликатно остановил её ладонями.

— Мы поболтали немного... Теперь всё будет прекрасно. — Мягко проговорил мужчина.
— Марсель!..
 
Силуэт взвёл курок... и здесь мужчина вывернулся, схватил револьвер и выстрелил — сначала в уже затихший проигрыватель.

После в девушку.