Открытия

           С детства хотел стать писателем. Первый рассказ о войне начал писать в детском садике. Понятно, что ничего не получилось и я завязал: решил, что это не мое. Потом кропал слабые стихи, но это не в счет: писатель рассказывает истории, а не выражает себя в порывах вдохновения. Теперь опять захотел стать писателем. Может потому, что вышел на пенсию и появилось время. А может, что вернее,в детство впадаю. Но сейчас надеюсь на успех потому, что понял главное – писать надо только о том, что знаешь хорошо. А что я относительно хорошо знаю? Себя. Вот и решил: буду вспоминать главные истории из своей жизни. Истории-открытия. Буду излагать их в хронологическом порядке. Типа рассказы внуку, хотя сто лет они ему нужны. А мне нужны: хоть бы закрою детский гештальт. Правда, о некоторых открытиях промолчу: неприятно вспоминать. Я же не исповедуюсь. Так что, воображаемый внучек,не переживай: твой дед был нормальным человеком и ничто человеческое, то есть стыдное ему не было чуждо.

                Первое воспоминание.
             Мне года полтора. Солнечный луч пробивается сквозь листья дерева.Вижу весь мир - маму, солнце и дерево.

                Первое слово
            Эту историю рассказываю со слов матери. К нам на вареную курицу пришел знакомый. Одна из куриных ножек досталась гостю. Я подковылял к нему, долго смотрел как он обгладывает свою косточку и произнес, как уверяет мама, свое первое слово. «Гад!»

                Новогодняя елка в садике.
            Нас поставили вокруг елки. Приехал Дед Мороз. Настоящий - с бородой, посохом и мешком. Сразу начал творить чудеса. «Сейчас будем зажигать елку. Дружно кричите: елочка гори». Он взмахнул своим волшебным посохом, но елочные огни не зажглись. «Слабо кричите. Надо громче и дружнее». Все закричали как положено - елочка зажглась. Я не кричал, а наблюдал за воспитательницей, которая втыкала шнур электрической гирлянды в розетку. В первый раз у нее не получилось. Попытка под "громче и дружнее" удалась. Я впервые увидел как делают и как работают чудеса.

                Первая любовь
            Мы учились в одном классе. Зримый след этой любви - капелька слюны на глянце школьной фотографии выпускного класса.  О моих чувствах она никогда не узнала. А еще воспоминание: поздний вечер, залитая под каток аллея «Пионерского парка» и блестящая в свете фонарей новогодняя ель. Она, стройная и блестящая (не ель, конечно, а моя любовь) скользит навстречу, а я - дурак дураком, делаю вид, что мне все равно. Но нет, до сих пор не все равно.

                Первое предательство.
            Любимая игрушка детства – обшитый клеенкой матерчатый щенок. Как и положено собаке, он любил меня, а по ночам охранял сон. Я рос, он старел, не взрослея. Клеенка обтерлась, нитки вылезли наружу, на голове появились проплешины. Он не роптал: он был настоящим другом. А потом я пошел в первый класс, я стал большим. И однажды ко мне пришли школьные друзья. Один из них увидел моего облезлого щенка и пнул его, делая мне подачу. Играли мы недолго – обшитый клеенкой матерчатый щенок не выдержал и разорвался. Потом я над ним плакал. Если бы он дал мне знак, напомнил о своей верной службе, но он молча принял свою судьбу уже не ненужной игрушки

                Твердое решение.
            Помню воспитательный урок на тему «Каким должен быть пионер?». А ответ был таким: «Как Павлик Морозов». Если кто не знает, это несчастный мальчик, который по версии официальной истории, сдал властям своего отца, который помогал кулакам расхищать социалистическую собственность. Приводили и более современные примеры. Один мальчик обратился в милицию с доносом на мать, которая занималась злостной спекуляцией. А именно, «наваривала» на каждом брикете мокрых дрожжей то ли десять, то ли пятнадцать копеек. Помню назидательные слова учительницы: «И так обязан поступить каждый настоящий пионер». Урок впечатлил меня сильно. Дело в том, что моя любимая бабушка (нет, не спекулировала), но торговала ватными одеялами, которые шила сама. А еще я знал, что тюки ваты и ткань ей привозили ночью, понятно без накладных. Как хороший пионер, я должен был заложить бабушку и обличить, стоящих за нею расхитителей социалистической собственности. Отчетливо помню решение, которое я сформулировал для себя так: «Я буду плохим пионером" Вот из-за таких несознательных подростков, в нашей стране так и не построили социализм, может и коммунизм.

                Встреча со страшным.
            Детские страхи – тривиально. Иногда меня пугала, живущая под кроватью Хоха – жена Бармалея. Ее активизация совпадала с приходом в гости двоюродного брата. Однажды я осознал, что Хоха завывает его голосом и перестал бояться спускать ноги с кровати.
            А в семнадцатилетнем возрасте я столкнулся с чем-то по настоящему пугающим. И не я один. Два моих приятеля тоже пережили, по их собственным словам, настоящий ужас. Это было летом. Мы ехали на трамвае в первом вагоне.  Я слушал рассказ своего товарища, который внезапно замолчал. Посмотрев на него, я подумал, что у него сердечный приступ. Бледный как мел он оседал на пол, мычал и указывал дрожащей рукой в направлении вагона, ехавший следом. Оттуда, опершись на вагонный поручень, молодая женщина пристально смотрела в нашу сторону. Запомнились маленькие часики на левой руке. Этот взгляд… Как его описать? Как-будто два темно зеленых луча пронизывают тебя насквозь. Я последовал за товарищем, тщетно пытаясь унять сумасшедшую дрожь всего тела. Его брат – студент третьего курса медицинского института, сидевший на сидении, повернутом против хода трамвая, с удивлением смотрел на нас.
           И тогда, уже я, мыча от страха, указал на ведьму (кто бы это еще мог быть?), ехавшую в соседнем вагоне. Он поднялся, посмотрел в указанном направлении. Лицо его перекосилось и плюхнулось на свое место. На четвереньках, мы перебрались в начало вагона и присели на передней площадке.  «А что, если она выйдет с нами? – спросил я» Трамвай остановился. Мы пробкой вылетели из вагона. Она выходила следом: краем глаза я заметил знакомые часики. Как дикие вепри мы рванулись через посадки. Потом сидели за столиком приморской кафешки и пили сухое вино. Будущий врач сказал растерянно: «Просто у человека такой взгляд». Мы не отвечали: «о чём невозможно говорить, о том следует молчать»



Продолжение следует