Слуга Господень

 
       В Бога верую. Не фанатично, правда, не скажу, что блюду все заповеди Его и догматы церковные, но читаю каждое утро «Молитву Оптинских старцев», а перед сном – «Отче наш». А вот попов не люблю. Никаких посредников не люблю, а уж этих – особенно: я с Господом моим сам, напрямую общаюсь, и не надо, чтоб кто-то вместо меня Ему мысли мои, мольбы или покаяния доставлял либо учил меня, как это делать нужно. Не маленький, сам разберусь. Да и многочисленные публикации о том, как часто их уличали в гомосексуализме, педофилии, нарушении тайны исповеди и прочих мерзостях, не добавляли им авторитета в моих глазах. Сами скажите: как можно верить попу, рассекающему на дорогущем «джипе» с госномером «666»? Или толстому, жирному святоше, который с глубокомысленным видом внушает тебе, что чревоугодие – это смертный грех, а сам круглый, как шар, и щёки даже сзади видны? Нет, кем – то особенным, чем-то сверхъестественным наделённым их не считаю, они - люди, обычные люди, а человек слаб, по себе знаю. Однако всех под одну гребёнку тоже не стригу, ибо знаю, что есть среди них и истинные служители Господни.
         С одним из таких довелось мне как-то познакомиться.
        90-й год был, осень. Лёву, друга моего, перевели служить в соседний район. Я в это время в России находился, когда прилетел в Армению, встретил общего приятеля нашего, Ваана, он-то мне и сообщил о новом назначении Левы. Решили его проведать, благо, ехать всего полчаса было.
       Приехали, стали перед местной лубянкой, посигналил я, и он вышел. Обнялись, месяц не виделись, соскучились. Предложил я отъехать посидеть-отдохнуть, но ответил он, что не закончил ещё дела, лишь через час освободится и предложил нам поехать в «Белый дом» и там его дождаться. 
       «Белым домом» в народе называли местный гостинично-ресторанный комплекс. Меня там знали, персонал относился доброжелательно, официанты шустро накрыли на стол, и мы с Вааном успели пропустить по паре рюмочек до того, как Лёва подъехал, причём, не один, а с парнем, нашим ровесником, представил нам его как Аво, коллегу своего. Ваан взял на себя обязанности тамады, и потекло неспешное, приятное застолье.
      Ваан всегда поднимал третий тост в память о невинных жертвах недавнего землетрясения: сам одним из первых рванул туда, вручную расчищал завалы, вытаскивая из-под них живых и мёртвых, не приведи Господь никому такое пережить! И совершенно случайно в этот момент взгляд мой пал на Аво: лицо его не просто потемнело, оно почернело аж! Но тут Ваан встал, мы последовали за ним, и я как-то отвлёкся.
      Дальше всё пошло веселее, печальных тостов больше не было, много шутили, смеялись, но Аво был как-то пассивен, малоразговорчив. Что ж, его право. Уже к финалу застолья отлучился я на пару минут, вернувшись, увидел, что Ваан подсел к нему, и говорят они о чём–то негромко. Вдруг Ваан уронил голову Аво на грудь и разрыдался. Ничего не понял, но решил не расспрашивать: сочтут нужным – сами расскажут.
       Когда засобирались уезжать, попросил меня Лёва заказать бутылку водки с собой. Официант по моей просьбе положил её на столик метрдотеля у входа, чтоб уходя с собой прихватили.
Вскользь поинтересовался у Левы, куда едем? Ответ огорошил:
    - На кладбище.
     - Зачем?
И поведал Лёва кратко мне историю, от которой окаменел я просто! Оказалось, что Аво в 88-м в Спитаке служил, и погибла там вся семья его, жена и двое детей, во время землетрясения. И как, главное, погибли: когда рухнул дом их, оказались они в какой-то чудом уцелевшей бетонной коробке. Аво два дня с ними переговаривался, утешал, бодрил… Откопали, наконец, достали, обнял, он их, на руки детишек подхватил… А они умерли через пару минут! Целые, невредимые, ни единой царапины! Перепад азота, или как там ещё это называется…
      Вышли  мы из кабака, ночь уже была, глядим - во дворе поп стоит! Что он там делал в такое время, ума не приложу, но зародилась у меня идея: возьмём-ка и его с собой, пусть панихиду отслужит.  От водки никто не умнеет. Сейчас мне очень стыдно за позорное поведение наше, но врать и пытаться обелить нас не стану, расскажу, как на самом деле всё было. 
      Подошёл я к попу, положил лапу ему на плечо и говорю: 
    - Видишь белую «шестёрку»? Садись, на кладбище поедем.
      Он на шаг отступил, оглядел меня с головы до ног и отвечает:
   - Никуда я ночью не поеду! 
   - При чём тут время суток? Ты – слуга Божий, и миссия твоя на Земле этой грешной – служить людям денно и нощно,- нагло ухмыльнулся я, - давай, садись в машину!
      Но поп заартачился:
   - Не поеду! 
      Подошёл Лёва, посмотрел ему в глаза, проговорил жёстко:
   - Послушай, поп! Я – офицер и в Бога твоего не верю! Но сейчас ты поедешь с нами. Так надо.
      Поп – ни в какую!
     Уже и Ваан подключился, голос повысил, начал его за рукав дёргать… Выяснилось тут, что поп не один, а с водителем, крупнотелым парнем. Подошёл тот вальяжно, попытался за патрона своего заступиться, но Лёва таким кинжальным взглядом по нему полоснул, что вмиг тот стушевался.
     Лишь Аво не вмешивался, стоял отрешённо в стороне. Поп посмотрел на него пристально и проговорил: 
  - У меня ни креста, ни молитвенника нет... 
    Негромко так сказал, словно вслух размышлял. Потом обернулся к водителю, велел съездить домой, и всё это на кладбище привезти, после обратился к нам:
   - Чего стоим? Поехали! 
     Сел в кресло рядом с водительским, я – за руль, остальные трое на заднем разместились.    Едем, он молчит, Лёва дорогу подсказывает, а меня злоба душит: то рыпался, ехать не хотел, а тут раскомандовался! Ну, погоди, отпоёшь своё, я тебе так мозги вправлю - на всю жизнь запомнишь!
Приехали на кладбище, подошли к могиле. На вертикально стоящей гранитной плите был выбит портрет молодой женщины с сидящими на её коленях малышами. Аво глухо, протяжно застонал. Не знаю, что с нами стало, это было похоже, наверно, на массовый психоз: но все мы прониклись его горем, искренне скорбели и рыдали вместе с ним… 
    Когда слегка успокоились, расставил Ваан на небольшом железном столике стаканы и наполнил  их. Поп подошёл, тоже взял чарку, пожелал им Царствия Небесного и выпил с нами. 
Тут и водила его подоспел, подвёз всё, что нужно. Надел поп какую-то золотом шитую штуку поверх сутаны, взял крест с кадилом и начал службу свою. Красиво пел, очень красиво, ходил кругами вокруг могилы, читал молитвы, махал кадилом, источающим благовоние… Долго пел, уверен, что не схалтурил, спел всё целиком, как положено, без купюр. 
       Закончилась служба, приложились все мы к кресту, как заведено, после приобнял он Аво и отвёл в сторонку. Говорили негромко, о чём – не знаю, но видел, как Аво его обнял и долго не отпускал…
      Но я ещё не остыл, от плана дурного наказать его не отрёкся и предложил, когда они вернулись:
     - Вопрос имею, Святой отец. Давай отойдём немного.
     Ухватил его за локоть и повёл в сторонку, неся по пути какую-то отвлекающую чушь. Когда наши скрылись из виду, остановился и решил сначала рассчитаться, а то подумает ещё, что бью, чтоб не заплатить. Достал деньги, протянул, но он отрицательно покачал головой. 
     - Бери-бери, - придав голосу жёсткости, потребовал я. 
     Но он снова отказался. 
     - Послушай, ты сделал свою работу, а каждый труд должен быть оплачен! Бери!
   - Сын мой, деньги - не всегда лучшая оплата. Иногда сам твой труд дарует тебе такое, что нельзя купить ни за какие деньги! Я безгранично рад, что удалось мне найти сегодня те слова, которые, пусть ненамного, но облегчили боль страждущего. Более того: я увидел на лице его улыбку, и, поверь, она стала для меня наивысшей наградой! Так что не беспокойся: я за свой труд уже вознаграждён,- ответил он с доброй улыбкой, возложив руку на моё плечо.
       Не поверите: вмиг протрезвел! Захотелось провалиться сквозь землю, когда вспомнил, что задумал и для чего его сюда привёл. Но, чтоб хоть как-то оправдать скотство своё в своих же глазах, спросил с ехидцей:
    - А что ж сразу с нами не поехал? Зачем выделывался?
    - Вы были пьяны и грубы. И не сказали сразу, зачем я вам нужен, - ответил он с мягким укором.
       Крыть было нечем. На всякий, попробовал настоять, снова протянул деньги:
     - Может, возьмёшь, всё таки? От души отдаю.
     - Нет, сын мой. А если знаешь, что можешь без них обойтись, отдай лучше тому, кто нуждается.
       Спрятал купюры, взял его под локоть бережно: 
     - Давай вернёмся, Святой отец. Заждались нас, наверно. 
       Подошли к своим, завязалась беседа. Не на Божественные темы, обычная, мирская. Но когда Лёва в очередной раз обратился к нему – Святой Отец,  тот перебил:
     -  Лёва, ты говорил, что офицер. Какое звание носишь? 
     - Майор. 
      - А если я буду называть тебя  «лейтенант», каково тебе будет?
      - Да пожалуйста,- пожал Лёва плечами,- можешь даже сержантом. А к чему спрашиваешь?
      - К тому, что я не Святой отец, а Србазан,- ответил поп, улыбаясь.
      - Виноват! – воскликнул Лёва и вытянулся в струнку,- извините великодушно, Ваше Святейшество! И неожиданно сделал книксен. Расхохотались все, даже Аво, но громче всех – сам Србазан…
         Простились тепло. Каждого из нас он приобнял, для каждого нашёл нужные слова и добрую улыбку, благословил всех и разъехались... 
        А вскорое узнал я с горечью, что Аво умер. Не выдержало сердце, разорвалось…
       Прошло время, год, наверно. Заехал как-то вечером Лёва, привёз бутылку облепиховой водки, моей любимой. Нарезал я сыра, колбаски, выпили по паре рюмок. Видел, что он чем-то взвинчен, но расспрашивать не стал: сочтёт нужным – поделится. Вскоре он спросил:
   - Помнишь попа? Ну, которого мы на погост возили, србазана    этого?
    - Разве его забудешь? – улыбнулся я.
     - Избили его,- глухо проговорил Лёва,- сильно избили, места живого не оставили. А после взяли за волосы и бородой его туфли свои вытерли.
       Я в шоке промолчал. Он продолжил: 
    - Слил я информуху ментам, это их позиция, но скоро отзвонились они, говорят – «возбудиться» не можем, не хочет «терпило» заяву написать. Хотел я сперва его к себе вызвать, но передумал, сам к нему поехал. И так его уговаривал, и эдак – без толку: не пишет, и всё! Я их прощаю, говорит! 
    - Им так положено: всех прощать. Если дали по правой  –левую подставить,- удручённо ответил я. 
     - А тебе как положено? Как ты бы поступил?- разгорячённо воскликнул Лева.
     - Если б меня ударили по правой, я бы подставил левую, а сам резко ушёл под локоть и снизу в челюсть засадил,- ответил я где-то слышаной фразой.
     - Вот именно! И я бы так поступил! А он – прощает! Представляешь? Прощает этих мразей!
     -Это называется – «великодушие», - проговорил я.
     - Отлично! Но из-за этого великодушия его этим ублюдкам ничего предъявить не получится, и будут они гулять безнаказанно и жизни радоваться! – он даже зубами заскрежетал от гнева.
       Я всё понял. 
      Он – человек подневольный, слуга Закона, и Закон его сковывает по рукам и ногам, не позволяя свершить справедливость и поступить с этими гадами так, как заслужили. А я - человек свободный, могу делать всё, что сочту нужным! И неспроста всё это рассказывает: мы очень близки, он видит меня насквозь и прекрасно знает, как я среагирую. 
  - Кто это сделал? – как можно равнодушнее поинтересовался я.
   - Три подонка. Главного зовут – Гнел, редкий выродок! Знаешь пятиэтажку у автовокзала? Там ещё магазин «Промтовары» внизу.
   - Не знаю,- мотнул я головой.
    - Ну, неважно, - продолжил он,- а двое остальных – шестёрки его, все  в этом доме живут.
    - Бог им судья, - отрешённо проговорил я и предложил не в тему: - хочешь, в нарды перекинемся?
   -  Давай!- оживился друг,- ох, как я сейчас тебе хвост начищу!
   -   Будем посмотреть,- усмехнулся я,- ты, главное, свой побереги!..
      Когда Лёва уехал, я прилёг, но долго не мог заснуть. Так зол был на подонков, оскорбивших этого достойного человека, что готов был немедленно выехать на их поиски, но меня терзали сомнения: как сам србазан это воспримет? Он же их простил, а я собираюсь наказать вопреки его воле! Но как можно прощать всех и вся? Он же должен понимать, что если человек – подонок, то ничего он не поймёт, расценит это не как твою доброту, а как свою победу и продолжит творить мерзости, не опасаясь возмездия!
      Плохой я христианин… Библию читал давно, ещё в юности, и то как-то вскользь, особо не вникая, а в зрелые годы так и не удосужился перечитать. Но помнил точно, что кроме - «кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую», было там сказано ещё про «око за око, зуб за зуб», и про «да воздастся каждому по делам его»… Значит, кроме всепрощения, допускается и вершение справедливости! 
србазан их простил - это его право. А я не прощаю, и это моё право!
      Городок тот был небольшим, и первый же встречный пацан объяснил мне, как добраться до «Промтоваров». Оказалось также, что он хорошо знал Гнела, описал мне, как он выглядит и сообщил, где тот обычно в это время ошивается, так, что, я нашёл его довольно легко…