Титаник

Едва нажал кнопку лифта, в дверь с грохотом вломились два мужика, буквально скатившись с лестницы шестого этажа.
– Успели, – радостно ухмыльнулся один из них, вдавив меня в стену лифта.
“Лучше бы не успели”, – подумал, оглядывая ранних попутчиков. И куда спешат в 5 утра эти явно не электрические ребята, у которых в руках только руки, да и те пустые.
– Пройдите на выход, гражданин, – вдруг неприятно резануло слух давно забытое обращение, а меня “нежно”, но твердо подтолкнули к двери.
Прямо у открывшейся двери лифта меня поджидал третий, как две капли воды чем-то неуловимо похожий на первых двух.
–  Анатолий Афанасьевич? – осведомился он без всякой на то нужды и привычно сунул под нос раскрытую красную книжицу, – Майор КГБ Безбородько. Пройдемте с нами. Только без фокусов. Вещи оставьте у лифта. Они вам больше не понадобятся, – огласил он мою безрадостную перспективу.
– В чем меня обвиняют? – удивленно спросил майора.
– Мы никого не обвиняем. Мы задерживаем, – ухмыльнулся он и двинулся на выход из подъезда.
Меня усадили в машину по всем правилам жанра – между парочкой, вломившейся в лифт. Впечатление, что “взяли” опасного преступника. Кино!
– А что, нельзя было вызвать повесткой? – спросил всех разом.
–  Ты сиди, помалкивай и радуйся, что обошлось. Дернулся бы, прихлопнули, как муху. А то мы не знаем, с кем имеем дело, – ответил майор Безбородько.
Спрашивать о чем-то главаря группы захвата расхотелось.

А уже через 15 минут после ареста оказался в помещении миниатюрного суда.  За обычным столом, поставленным на манер учительского, сидели три полковника.
– Привезли? – спросил один из них у майора.
– Так точно, – ответил тот и меня усадили на единственный стул, стоявший прямо перед “учительским столом”.
– Анатолий Афанасьевич, – обратился ко мне полковник из “тройки”, – Вы обвиняетесь в государственной измене, которая состоит в постоянном общении с иностранцами. В свое время вы работали под началом товарища Елисеева по важной для страны тематике. Несмотря на то, что работы были прекращены, вы не имели права продолжать их где бы то ни было. Вам оформили допуск на зарубежные поездки, но не для того, чтобы вы распространяли информацию. Стало известно, что одна из итальянских фирм, используя вашу болтливость, внезапно изменила профиль деятельности и добилась, применив ваши наработки, феноменальных успехов в производстве роботов с искусственным интеллектом. Вы признаете вашу вину или будете упорствовать?
– Ни с кем из иностранцев я не говорил о своей работе в “Энергии”.
– А с вашей дочерью?
– Но это дочь, моё продолжение!
– К сожалению, она получила иностранный паспорт. Ваша вина доказана. Через три минуты суд огласит приговор.

Ровно через три минуты приговор был оглашен, а еще через пять все та же троица повезла меня в аэропорт Внуково. И уже через полтора часа я оказался в трюме океанского лайнера “Титаник”, погибшего в начале прошлого века. Я не понимал, откуда он взялся в Петербурге и тот ли это лайнер, но все вокруг утверждали что тот, а его гибель это фальшивка, столетие гуляющая по миру.
Вот только мне от этого было не жарко, и не холодно, поскольку меня он повезет во Владивосток, а потом на каторгу в Магадан.

– А говорили, у тебя хороший голос, солистом был. Врали, наверно, “кагэбэшники”? – спросил начальник охраны.
– Они не врут, а дезинформируют. А солистом хора я был в школе. Хор, правда, был необычным, побеждал в Олимпиадах, нас знали известные композиторы. Но после мутации, осложненной болезнью голос пропал.
– Это не беда. За время рейса подлечим. Голос вернем.
– Какой голос? Детский? Зачем он мне.
– Почему детский. Тот, который был бы после мутации. Тенор или баритон. Бас это редкость.  А петь будешь блатные песни. Вроде этой.

Граждане, послушайте меня,
Гоп со смыком – это буду я.
Ремеслом я выбрал кражу,
Из тюрьмы я не вылажу,
И тюрьма скучает без меня.

– Ну и репертуарчик. Перед зэками сойдёт, но вы же говорили, что петь буду перед учеными и другой солидной публикой.
– Петь будешь, что прикажут. Ученым как раз нравится блатной репертуар. Хорошей музыки они наслушались. А тут моря, океаны. Располагают.

И вот он настал, день концерта на “Титанике”. Нас, участников концерта вывели, наконец, из трюма на свежий воздух. От яркого света и окружающей обстановки кружится голова.
Нарядная публика, среди которой, я уже знал, была и делегация нашей страны, участвующая в международной медицинской конференции. Одной из делегатов была и моя новая знакомая, в которую влюбился с первого взгляда. Такие вот кульбиты устраивает жизнь. Влюбленный зэк с пожизненным сроком. И ничего не ведающая пассажирка из номера люкс, вся устремленная в науку.
Но уже идет концерт, номер за номером. Моя знакомая в первом ряду, почти в самом центре. Я вижу ее красивое личико. Как же она прекрасна! Ею можно любоваться вечно. Я буду помнить ее такой всю оставшуюся жизнь. А каким она запомнит меня, если узнает? Зэком в полосатой робе со штампами “ПСО” (Преступник Совершенно Опасный)? Таких охрана имеет право ликвидировать в любой момент по своему усмотрению, без суда и следствия.
И вот я на сцене. Музыканты играют мелодию песни “Гоп со смыком”, а я, мощным красивым баритоном, заглушая нелепую музычку, проникновенно пою, начиная с припева, ибо чувствую, что закончить песню мне не дадут:
 
Не печалься, любимая,
За разлуку прости меня.
Я вернусь раньше времени,
Дорогая, клянусь!
Как бы ни был мой приговор строг,
Я приду на родимый порог
И, тоскуя по ласкам твоим,
Я в окно постучусь.

Она меня узнала! По ее щекам катятся слезы. Секунды тишины. Шквал аплодисментов, Мощным пинком меня отправляют со сцены. Где-то в переходе слышу ее крик: “Я буду ждать тебя!”
Двадцать пять лет? Это если выйду “по половинке”. Это же сумасшествие! Ждать без надежды, как и жить без надежды – бессмыслица.
Но только такие люди способны совершать поступки, меняющие мир. Без людей, готовых действовать вопреки логике и здравому смыслу, мир гаснет и умирает.
“Не печалься, любимая”, – еще звучала в душе разрывающая ее на части мелодия, а пробудившийся разум уже с тоской осознавал, что я по-прежнему “один, в застенках своего жилища”.