Что я слышал

  Как исходит из формальной логики, это продолжение произведения "Что я видел". Может быть, чуть менее заумное по части медицины.

          ЧТО Я СЛЫШАЛ

  Ну, началось. «Что я видел» уже написано, вот теперь до «Что я слышал» дело дошло. Интересно, как будут выглядеть воспоминания «Что я обонял»… А вот статья «Что я осязал» может получиться реально интересной!

  Я хочу рассказать о том, чего я наслушался на различных конференциях и прочих лекциях. Это, кстати, целое искусство – слушать доклады. Начнем с того, что при этом надо не заснуть. Собственно, это и есть главное, остальное – приложится.
  Темы докладов не очень-то и важны. Редко кто из приезжих лекторов будет раскрывать настоящие секреты своих успехов. Гораздо интереснее смотреть за поведением докладчиков.


    В чужих санях

  Как-то раз приехал в Омск довольно известный московский ученый, автор разных интересных статей. Мы, конечно, ждали каких-нибудь откровений, но случилось так, что презентацию к докладу за него готовил кто-то из молодых сотрудников. Ну, и началось шоу. Первая картинка, с названием доклада, прошла «на ура». На втором слайде, с какой-то таблицей, докладчик явно поперхнулся, некоторое время пытался в ней разобраться, но потом махнул рукой и попросил не обращать на эту иллюстрацию внимания. Но уже третья диаграмма повергла его в шок. От неожиданности ученый сказанул: «Откуда эта ерунда тут взялась!», но потом собрался и попробовал разрулить ситуацию. Следующая пара слайдов удостоилась комментария: «Не надо это запоминать, это устаревшая классификация», а потом докладчику и самому стало интересно, что там будет дальше, и он начал быстро листать картинки, сопровождая их ядовитыми замечаниями. По окончании видеоряда московский гость быстренько рассказал суть того, что планировалось в его докладе, и с облегчением уселся в президиум. Лично я получил большое удовольствие от той конференции.


    О дружбе и недружбе

  Была солидная конференция по эпилепсии, с приглашением представителей нескольких московских клиник. Сначала было скучновато. Вышла одна ученая дама, рассказала что-то про некий препарат «А». Потом на трибуне появилась другая дама, и рассказала про препарат «Б». Народ томился, фармпредставители млели и раздавали публике буклеты. Неожиданно на трибуну вернулась первая дама, и сказала примерно следующее: «Ой, мы, конечно же, пробовали по вашим замечательным рекомендациям применять ваш препарат «Б», но толку имели ноль». Вторая дама тоже вернулась к микрофону и ласковым голоском пропела: «Ну конечно же ваша кафедра, славная своими традициями, внимательно прочитала наш отчёт и увидела, что этот препарат «Б» можно применять только в сочетании с препаратом «Ц», и никак иначе!» Первая дама дернулась было снова захватить трибуну, но ведущий конференции ловко передал слово следующему докладчику, и поэтому дамы, держа на лицах благожелательные улыбки, продолжили шипеть в президиуме, вдали от микрофонов. Жаль, конечно, чего уж там… Ведь именно так и рождается истина!


    Вековые тайны

  Совершу историческое отступление. Так получилось, что почти всю интернатуру я провел в отделении нейрогенетики, потому что моим куратором числился лично профессор, а ему делать было больше нечего, как следить за перемещениями какого-то интерна по отделениям. Я об этом отрезке своей жизни не жалею, в том отделении я насмотрелся на всякие редкие заболевания нервной системы, но вот писать дневники в историях болезни было чистым мучением. Изрядную долю пациентов в нейрогенетике составляли больные с относительно доброкачественными формами прогрессирующей мышечной дистрофии, а их состояние здоровья вообще и неврологический статус в частности за последние пару десятков лет никак не менялись. Хоть лечи их, хоть не лечи. А интерн должен писать развернутые дневники, с обязательным указанием динамики. Положительной динамики, разумеется, мы же областная больница! И «укольчики» больной должен непременно получать, иначе он не получит от госпитализации никакого удовольствия. Ну и назначали таким пациентам инъекции АТФ и ко-карбоксилазы. В последующие годы я с этими препаратами не сталкивался, и малость о них подзабыл. А тут очередная конференция, очень интересный доклад профессора из Москвы о различных нейромедиаторах, и в том числе почему-то были упомянуты особенности течения миопатии. Доклад завершился, предложили задавать лектору вопросы. Встает одна решительная дама и спрашивает: «А почему мы перестали лечить больных препаратом АФТ?!» Профессор ласково ответил: «Как вы конечно знаете, коллега, в организме за сутки синтезируется и распадается несколько килограммов АФТ. И чем тут может помочь ваш один миллилитр АФТ внутримышечно?»
  Это мне напомнило еще вопрос о так называемых биостимуляторах, заданный в другое время и в другом месте. Если мои ровесники помнят, то при вертеброгенных болевых синдромах раньше активно назначались инъекции алое, ФИБС и стекловидного тела. И тоже был задан вопрос: «А почему из схем лечения исчезли эти волшебные вещества?» Докладчик в хороших национальных традициях на вопрос ответил вопросом: «А зачем они нужны?» Вопрошавший продолжил дискуссию: «Рассасывать!» Мяч на другой стороне: «А что именно вы собираетесь таким образом рассасывать?» На этом полемика прекратилась за отсутствием предмета приложения усилий.


    Услышанный звон

  Одна юная дама решила, что её призвание – научная карьера. Дело в том, что сразу по получении диплома она попала в аспирантуру, где через два года легко защитила кандидатскую диссертацию по одной редкой болезни. Отчасти легкость процесса объяснялась тем, что больше половины работы было написано руководителем, которому нужна была защита аспирантом диссертации, потому что у него план. Окрыленная успехом, дама полагала, что сейчас ей быстренько напишут еще и докторскую диссертацию, но оказалось, что это так не работает. Тогда она пришла трудиться в нашу контору, полагая что, так как она сильно учёная, ей сразу дадут руководящую должность. Увы. Но тяга к научной деятельности у нее осталась, и тут подвернулся случай.
  Так вышло, что у нас в клинике за год приключилось у пациентов несколько случаев транзиторной глобальной амнезии. Со стороны эта болезнь выглядит забавно, а изнутри – нет, но к счастью, всё быстро и благополучно заканчивается. Сначала-то мы не знали, чего это людей так колбасит, а потом наш заведующий созвонился с кем-то в Москве, и выяснилось, что это она, та самая транзиторная глобальная амнезия. На радостях по этой теме решили провести общебольничную конференцию, а доклад делать вызвалась наша дама с уклоном в науку.
  Доклад имел частичный фурор. Дама стала бойко зачитывать текст, но оказалось, что рассказывает она про Корсаковский синдром (это такое серьезное осложнение алкоголизма, и да, с амнезией). То ли она ограничилась в гугле словом «амнезия», то ли сильно не любила пьющих людей. Но в результате она рассказывала клинику Корсаковского синдрома, обзывая его глобальной амнезией. Всё это напоминало старую юмореску Аркадия Арканова, где профессиональный лектор пришел читать доклад про детские болезни, но оказалось, что на самом деле он должен выступать на съезде бухгалтеров. Он поступил гениально просто – каждый раз заменял слово «ребёнок» в своем тексте на «бухгактер», и всё прошло хорошо. И весело. «Когда маленький бухгактер начинает держать головку»…
  Вот и у нас: неврологи веселились, а остальная публика внимала с умным видом. Наука – это дело такое…


    Искусство лечить

  Когда-то мне рассказывали историю, произошедшую много лет назад в Москве на международном конгрессе по ишемическим инсультам. С основным докладом должно было выступать некое американское светило, в клинике которого достигли феноменальных успехов в деле снижения смертности при этом тяжелом заболевании. Перед началом заседания, «за кулисами», к нему подошли наши корифеи и попросили: «А расскажите-ка нам быстренько, какие препараты вы назначаете для таких хороших результатов? И мы пойдем в буфет, чего нам в зале-то сидеть» Американец удивился: «Что значит – препараты? Ну, аспирин можно давать…» В общем, диалога не получилось, пришлось отечественным профессорам слушать доклад. Доклад был прост: производим МРТ и транскраниальный дуплекс, находим место тромбоза, через артерию проводим специальный зонд, удаляем тромб, и причина инсульта устранена. Пейте люди аспирин, и будет вам счастье.
  Сейчас даже в самом дремучем Омске стали появляться такие кудесники с зондами. Оно, конечно, требует финансовых вложений и опытных специалистов, а больше всего требует правильной диагностики, потому что ишемический инсульт – он очень разный, и далеко не всегда вообще имеется тромб в сосуде. Вот тут-то и приходится применять консервативное лечение, но, строго говоря, это лечение не очага инсульта, а попытки спасти уцелевшие отделы мозга. И очень большое, решающее значение имеет то, через сколько минут от начала заболевания пациент доставлен в профильный стационар. Минут, а не много часов! И тем более не годится самый распространенный вариант: «Что-то наш родственник как в пятницу заснул, так уже понедельник, а он всё не просыпается, а ему пенсию должны принести!». Тут уже тромболизис бесполезен.
  Весь фокус в том, чтобы правильно определить подтип инсульта. Существуют всякие алгоритмы, но легко всё только на бумаге. Однажды выступал с годовым отчетом один наш очень хороший заведующий неврологическим отделением, и оказалось, что у него более чем в 80% случаев подтип ишемии не определен, а стало быть, никакого разрушения тромба не проводилось: ни химического, ни инструментального. Присутствовавший в зале большой теоретик диагностики начал возмущаться: как же так, есть же замечательные алгоритмы! Но оказалось, что цифры отделения примерно совпадают с общемировой практической статистикой в этом вопросе…


    На чужом поле

  И еще об ишемических инсультах. На тематическую конференцию в Омске пригласили из соседнего города кардиолога, прекрасного специалиста по гипертонической болезни. Сначала неврологи сделали доклады по классификации и клинике ишемии мозга, а затем свой доклад сделал кардиолог. Но получилась ерунда. Выглядело это примерно так: «Вот такой-то механизм повышения АД, напряжение растет, ба-бах – и кровоизлияние в мозг! Что? Не надо про кровоизлияния? Ну, хорошо. Значит, АД растет, сосудистая стенка меняется, ба-бах! – и кровоизлияние в мозг! Как не то? Мы же про инсульты?»
  А виновата во всем отечественная классификация сосудистых заболеваний профессора Шмидта, в которой и ишемический инсульт – «инсульт», и геморрагический инсульт – тоже «инсульт». А механизмы возникновения этих заболеваний разные, и лечатся они очень по-разному. С геморрагическим – это вообще к нейрохирургу. Утешая кардиолога, ведущий конференцию невролог рассказал, что вот в английском языке эти болезни называются совершенно по-разному, и там такую оплошность допустить невозможно. Ну, так себе утешение.

  В общем, граждане специалисты, ходите на конференции и там соберите волю в кулак и бодрствуйте. Поверьте, услышите много интересного.

Апрель 2024