Перед стеной

Под дождем они вышли на привокзальную площадь Ростока. Осенью темнеет рано, еще раньше замирает жизнь в Восточной Германии. Поездов до Варнемюнде, куда им надлежало прибыть на научный симпозиум 1-го ноября 1989 года, в вечернем расписании уже не значилось. Два молодых инженера-математика из Калининграда топтались у входа в вокзал, растерянно озираясь по сторонам, пока со страшным мотоциклетным грохотом к ним не подкатила странная машина. В ней, сгорбившись, сидели два молодых человека. Водитель, решительно открыл дверь, и высунувшись в дождь на половину туловища, что-то прокричал. Инженеры не поняли – Николай, собрав в кулак всю волю и воспоминания о грамматике немецкого языка, выдавил:
– Пожалуйста, говорите проще и медленнее.
Парень рассмеялся:
– Куда вам надо ехать? – на этот раз он говорил медленно.
– В Варнемюнде.
– Это пятнадцать километров… сорок марок в карман и погнали! – Потенциальные пассажиры с сомнением посмотрели на странный автомобиль и согласились. Цена кусалась, но выбора не было.
Оба немца быстро выбрались из машины, откинули передние сиденья, усадили гостей на два задних места. Багажник у автомобиля отсутствовал, один из парней ловко водрузил оба чемодана себе на колени. Пассажиры сидели сзади, упершись в колени подбородками. Машина зарычала раненым зверем, будто у нее отвалился глушитель, резко дернулась с места и вырулила на трассу. Скорость уродец набирал натужно, дрожа всеми фанерными листами, составлявшими обшивку драндулета. Водитель выжимал педаль газа до самой земли, и призрак автомобиля мчался сквозь мрак и дождевые потоки в неизвестность. Через полчаса они подкатили к небольшому уютному отелю «Штранд», стоящему прямо у морского пляжа. Получив свои марки, предприимчивые немцы рванули обратно, к облюбованным местам ловли очередных клиентов.

*

Три дня в спокойном курортном городке пролетели незаметно. По утрам легкий завтрак в отеле, затем пленарные и секционные заседания, чтение и обсуждение докладов. Участники симпозиума – пара сотен ученых из социалистических стран и трое из ФРГ. Они-то и были в центре внимания. Возле них кружились все, особенно чехи и поляки; восточные немцы держались настороженно. Участники из Союза кучковались отдельно. С утра читали доклады, вечером гуляли по чистенькому городку, заходили в магазины, беседовали в маленьких кафе. На взгляд русских, в продуктовых магазинах царило изобилие, кафе поражали строгим изяществом, магазины одежды предлагали то, чего в советских магазинах найти попросту невозможно. Но в кинотеатрах смотреть было нечего, и вечерняя телевизионная программа была скучна, хотя Хонеккер уже ушел в отставку. Во всем ощущались напряжение и зажатость.

*

Работа конференции завершилась. Утром 4-го ноября участники разъезжались. Александр предложил задержаться на несколько дней в Берлине, на том и порешили. Из Ростока в Берлин ехали в одном купе с немецкими учеными из Политехнического института. Беседовали; один из них – Гюнтер, лет тридцати пяти прилично говорил по-русски. В начале восьмидесятых ему довелось два года поучиться в Ленинграде, и беседа шла на странной смеси русского и немецкого языков, однако довольно бойко. Дело дошло и до вопроса о двух Германиях и одном народе. Гюнтер горячился, решительно утверждал, что народ не один, прошло уже сорок лет, немцы ГДР сильно отличаются от западных. И никаких предпосылок для сближения, а тем более объединения народов и государств в ближайшие десятилетия не предвидится. Интересовался, что русские видели в Ростоке, как оценивают немецкую ситуацию.
Когда показались пригороды Берлина, Александр и Николай стали собираться на выход. Гюнтер ехал дальше. Прощаясь, он достал последнюю сигарету из мягкой пачки Лаки Страйк*, смял её, зажав в кулаке, печально то ли пропел, то ли сказал по-русски:
– Что день грядущий нам готовит…

*
Они вышли на «Александерплатц». По всей площади валялся мусор, что для столицы ГДР представлялось нереальным. От выхода из вокзала через всю огромную площадь тянулся коридор из двух рядов мужчин и женщин. Возле ног каждого из них стояли сумки и были разложены посуда, электрические приборы и всякая полезная бытовая мелочь. По этому коридору шли минут пятнадцать. Торговцы, почти исключительно поляки, бойко, но без особого успеха, предлагали свой товар.
Отель «Унтер ден Линден», единственная берлинская гостиница, о существовании которой знали друзья, располагалась неподалеку – на одноименной улице; к ней они и направились. Архитектура столичного отеля разочаровывала, обычная многоэтажка хрущевского типа. Перед стойкой регистрации толклись странного вида цыганистые мужики, не то болгары, не то сербы или поляки, но два свободных номера для советских всё же нашлись. Они быстро заселились в малюсенькие номера на разных этажах и отправились бродить по городу, большими проплешинами в застройке странно напоминавшим им родной Калининград. Вдоль центральных улиц ветер нес мусор, полицейские парами искали укромные места. Стремительно вечерело, обойдя за час Музейный остров, маленькая компания вернулась в отель. В холле толпились московские журналисты, срочно командированные в Берлин, от них Александр узнал, что сегодня по городу прокатилась огромная демонстрация – следы ее буйства они и наблюдали на улицах.

*

Следующий день прошел в утомительных походах по центральным магазинам. Хотя командировочные и обменный лимит на валюту не впечатляли, потратить их с толком оказалось не просто. Пришлось несколько раз обойти три больших универмага в центре Берлина, по большей части присматривая обувь и одежду, заказанную женами, что добавляло трудностей при выборе. Но как не старались новоиспеченные коробейники, покупки получились бестолковые.
Люди на главной улице и в магазинах казались спокойными, ничто не предвещало бурных событий, но по западному радио уже говорили о массовом переходе немцев через венгерскую границу в Австрию – и дальше, в Западную Германию, и о назревающих новых демонстрациях в Лейпциге и Берлине. В одном из магазинов Николай вдруг заметил среди толпы покупателей давешнего знакомца Гюнтера, махнул ему рукой, но тот сделал вид, что не понял, и стремительно исчез в соседнем отделе магазина.
За день совместного болтания по магазинам коллеги изрядно надоели друг другу и следующий день решили провести раздельно.

*

Порывистый ветер и надоедливый дождь с самого утра накрыли Берлин. Попытка прогулки явно не задалась. Николай едва дошел до Александерплатц, как дождь усилился, пришлось возвращаться в гостиницу. По дороге он нагнал молодую белокурую женщину в туфлях на высоких каблуках, в длинном, почти белом плаще, с трудом несущую объемистую сумку. Николай подхватил ношу, она оказалась еще тяжелее, чем казалось со стороны. Женщина обрадовалась и засеменила рядом, повторяя «хотэль», «хотэль». Спутница по-русски не говорила, да и по-немецки знала лишь отдельные слова. Оказалось, что она приехала из Румынии. На стойке регистрации сказали, что номеров нет, она беспомощно оглянулась и почти запричитала. Один из мужчин, стоявших в холле, тут же подошел к ней, заговорил по-немецки и тут же перешел на другой, очень быстрый язык. Женщина обрадованно закивала, продолжая что-то эмоционально ему объяснять. Мужчина повернулся к Николаю и по-русски – с небольшим, скорее всего польским, акцентом, зато бегло – попросил:
– Послушай, через три часа я сделаю для румынки номер. Но ей нельзя оставаться здесь, в холле на виду. Пусть она пока переждет в твоем номере, да и шмотки свои переберет. Может, их у нее сразу и выкупят. Ее зовут Соня.
Николай кивнул, как загипнотизированный, подхватил тяжеленную сумку, пошел в свой номер. Соня на каблуках едва поспевала за ним, бесконечно повторяя: данке, господин, грация, домнуле, грация… В тесном номере не разойтись, он остался у дверей, женщина прошла вперед, к окну. Она скинула плащ на кровать, распаренная, сняла теплую кофту, оставшись в футболке, раскрыла сумку. Там оказалась дорогая фарфоровая посуда. Верхние тарелки разбились вдребезги, румынка разрыдалась, стала вынимать осколки, укладывать их на стол, порезала палец, всхлипы стали еще сильнее. Николай принес рулон туалетной бумаги, кровь удалось остановить. К счастью, почти вся посуда осталась целой. Женщина успокоилась, начала аккуратно доставать посуду из сумки, стирать капли крови и раскладывать ее на столе. Еще больше разгорячившись, она стянула через голову футболку и осталась в одном лифе – склонилась над сумкой, и ее красивая, тяжелая грудь выпрыгнула из лифа. От неожиданности Николай вскрикнул, отступил назад, упершись спиной в дверь. Казалось, что Соня нисколько не смутилась, а хитро, даже призывно посматривала на него, трогала крупный сосок, совсем не спеша поправить свой лифчик. Кровь ударила Николаю в голову, он едва не задохнулся. Через минуту, так и не сумев справиться с возбуждением и прийти в себя, он схватил пальто, несколько раз произнес:
– Драй штунден Соня, драй штунден, – и выскочил за дверь.
Когда через три часа Николай вернулся в номер, полуобнажённая Соня спала на его кровати поверх покрывала, посуда аккуратно стопками лежала в сумке, туфли валялись под столом. Он не решился разбудить ее, закрыл дверь на ключ и отправился пить кофе в бар отеля возле регистрации.

*

Он допивал в баре кофе, когда к нему подошел тот самый мужчина,    нагруженный двумя коробками с видеомагнитофонами. Николай про себя называл его Лехом.
– Где твоя румынка? Я сделал для нее номер, может переселяться, – Лех самодовольно показал брелок с ключом от номера. – Ты не видел, деньги у нее есть, или придется брать оплату фарфором?
– Не знаю, денег у нее я не видел, идем быстрее, она, наверное, уже проснулась, – раздраженно ответил Николай и, не оборачиваясь, пошел к себе.
Соня и вправду уже сидела на кровати, не спеша расчесывала густые и одновременно тонкие светлые волосы. Увидев Николая – приветливо улыбнулась, когда следом ввалился Лех – насторожилась. Лех по-хозяйски прошел в комнату, решительно, но бережно взял свободной рукой сумку с посудой, пробурчал что-то ей по-румынски – и вышел в коридор. Соня виновато взглянула на Николая, покорно собрала в охапку разбросанные вещи и, не попрощавшись, поспешила за ним. Растерянный Николай остался один, со странным ощущением малыша, у которого неожиданно отняли долгожданную игрушку, с которой он так и не успел поиграть. Спустя минут двадцать он пришел в себя, осмотрелся. На кресле остался лежать белый плащ, под ним ажурные шелковые чулки. Николай отстраненно взял плащ, чулки и поплелся к номеру, куда Лех увел Соню. Он дернул дверь, постучал грубо и решительно, никто не открыл. Из-за двери доносились ритмичные звуки и скрипы, вскрики, тяжелое, рваное дыхание. Ничего не оставалось, как только повесить плащ и чулки на массивную ручку двери и удалиться от злосчастной двери.

*

У них оставался последний день на Берлин. Поезд в Калининград отправлялся следующим утром, 10-го ноября. В этот день коллеги решили игнорировать магазины, ходить по городу и музеям. Это тоже оказалось не так уж легко, к пяти вечера путешественники выдохлись и потянулись к отелю. В холле три десятка немцев внимательно смотрели телевизор. Транслировали то ли партийное собрание, то ли пресс-конференцию. Высказывания ораторов сопровождались эмоциональными выкриками и резкими комментариями. Коллеги следить за выступлениями не стали, пусть немцы сами переживают за свои немецкие дела. Решили отдохнуть пару часов и в последний раз прогуляться по вечерней столице.
Из отеля вышли около девяти. По улице Унтер ден Линден шло множество людей – в сторону Бранденбургских ворот. Все были взбудоражены и, казалось, объединены общей целью. Какой целью, ни Александр, ни Николай понять не могли. Люди направлялись в Западный Берлин, но для чего, с какими надеждами, еще никто не мог предположить. Они влились в общий поток, слились с ним, стали единым не только в движении, но и в эмоциях, в общем дыхании. Вскоре поток сместился вправо, в сторону вокзала на Фридрихштрассе. Толпа текла по улице, как полноводная река, но возле вокзала течение замедлилось. Их вынесло к пропускному пункту в Берлинской стене. Здесь стояли военные и полицейские, они не проверяли документы и не препятствовали движению, только наблюдали. Уже у самых ворот к ним подошел полицейский, остановил их, оглянулся назад, на человека в штатском бежевом пальто, стоявшего у ажурной решётки рядом с военными. Тот одобряюще кивнул. Несмотря на то, что шляпа почти скрывала его лоб, Николай узнал в нем своего попутчика Гюнтера. Полицейский отодвинул их к бетонной стене, долго проверял паспорта, затем не допуская возражений, сказал:
– Возвращайтесь. Вы советские, вам туда нельзя. Немедленно назад.
Оставалось лишь подчиниться. Они долго пробирались против течения, люди удивленно смотрели на них, не понимая, как можно в этот решающий вечер возвращаться назад, не достигнув цели, к которой большинство так долго стремилось. У решётки на гранитных плитах лежало бездвижное тело, прикрытое бежевым пальто, лицо закрывала широкополая шляпа.  Люди обходили тело, шепча:
-  Er erschoss sich**
В холле гостиницы было пусто, все ушли к Стене, только в баре сидел довольный Лех, похлопывая по толстой пачке западногерманских марок. Рядом стояла высокая стопка коробок с контрабандными японскими видеомагнитофонами, да Соня, держа перед собою паспорт, заполняла какие-то бланки.


*

Утром город был пустынен, никто в эту пятницу не спешил на работу. По Александерплатц ветер разносил мусор, как и в день приезда. Наземным метро они добрались до Центрального вокзала, поезд на Калининград уже стоял у платформы. Научная командировка завершалась, но было в ней нечто большее, чем та наука, которой они занимались. Купе на двоих, куда их поместил проводник, похожий на веселого пройдоху, располагало к отдыху и размышлениям. Говорить не хотелось, ехали молча. Часа через два Николай отправился к проводнику за чаем, тот весело балагурил, подавая ему стаканы в тяжелых подстаканниках с гербом СССР. В углу его служебного купе стояла стопка японских видеомагнитофонов, полуприкрытая одеялом. Поезд шел через Польшу к советской границе мерно, без рывков, слегка позвякивая на стыках.
Пассажиры умиротворенно дремали, до декабря 1991 года оставалось два года.


 * Lucky Strike (Удачный выстрел) — легендарная мaрка американских сигарет.

** Он застрелился (нем.).