Совсем другая любовь

Пожалуй, мама заменила мне строгого учителя. Этот учитель так хотел вывести меня в люди, укротить, переделать, прижать, словно от этого изменилась бы ее жизнь. Но я был еще тот мустанг: за тихим нравом таился упрямый и свободолюбивый характер.

А вот маму заменила бабушка. Словно большая мурчащая кошка, она пела мне песенки. Любовь, словно струйка парного молока, вливалась в мою душу. Как же мне тогда хотелось самому любить всех: дарить букетики ландышей, корзины ароматных рыжиков, привозить целый багажник черного хлеба из сельпо, пасти деревенских коров - это так необычно. Смотреть, как  зеленая травка жуется, жуется, и где она? Да она уже стала молоком. Эх, и наверну я вечерком  литровую баночку!  А на спор - и две.

Бабушка похвалит:
- Вот уж мой помощник растет!
И опять от меня бежать - растопить печь, всех накормить, накосить, прополоть огород, подмести, а тут еще и внучки народились.

А бабы по ягоды идут, чуть ли не всей деревней. Высыпали в бору черные бусинки, а на опушках малина зазывает сладостью. Как устоять! Побежала догонять, только босые пятки мелькают. Так и рос я, словно лесной цветок, лишь изредка поглядывающий на бабушку.

 Думать о смысле жизни тогда не было принято. Вырастила в войну одна пятерых ребятишек, прислушиваясь, не идут ли немцы - так близко проходил фронт. Мешок сухарей у печки, на всякий случай. Керосиновая лампа под потолком. Единственного сына призвали в конце войны. Пенсия 12 рублей 50 копеек, как мать-героине. Но чаще вспоминала свою барыню, ее доброту, ведь сколько платьев ей подарила.

В деревне только бабушки и жили да еще немногие их дети с внуками. Низко старушек жизнь пригнула - идут, будто что-то ищут на земле, может, незаметно пролетевшую жизнь? А дед был лишь один: он сидел на высоком крыльце и молчал.  Любить его не получалось - о чем он думает? А потом оказалось, что люди далеко не все добрые. Хотелось отыскать хотя бы маленький уголок бескорыстной любви, но приходилось собирать лишь крошки.

С годами бабушка все меньше работала, просто сидела у окошка.  Она ловила малейшие проявления жизни. Будто охотник выслеживал спрятавшуюся дичь.
- Анисья за водой пошла, - иногда говорила она.
- Коров гонят, возьми хлеба, приведи нашу Ночку.
И я бежал, по пути отламывая этот кусок, ведь так вкусно! Ночка шла за мной, наверное, не понимая, почему не даю сразу все? Потом ночь прятала нашу Ночку, успокаивались овцы, поросенок все реже похрюкивал, лишь мы, неугомонные, носились по дворам. К полуночи забирался на чердак, под комариный полог рядом с ласточкиным гнездом.
" Не пропустить бы рассвет, - думал я, засыпая, - окуньки в это время клюют бодренько".

Казалось, что бабушка будет жить вечно. Ведь должна же быть справедливость в этом мире. А с кем останусь я? Кто еще будет меня любить? Кот Володька? Но они ушли в один год. Я успел поступить в институт, познать другую любовь, сжигающую до тла, приносящую столько мук. А вот той, тихо светящейся среди простых будней, среди колыхающейся ржи и голубых полей льна, среди радостных дождей и прохладного солнца, той уже не будет. Если только самому вспомнить, зажечь маленький фитилек, а люди... Они придут.