Часть6 Стальные вершины повесть

Автор Сергей Гурджиянц/Цезарь Кароян
СТАЛЬНЫЕ ВЕРШИНЫ повесть

Глава 16. Снайпер

Расчет верен не перед уходом, а после возвращения.

Пленного привели днем, нещадно избивая по дороге. Когда его втащили в дом и втолкнули в клетку, огораживающую часть комнаты, на нем живого места не было. Лицо было вспухшим и багрово-красным, рот порван и кровоточил, губы как оладьи, вместо глаз  щелочки. Он замертво упал на охапку соломы и видимо отключился.
Зрелище было столь невыносимое, что Миша в ужасе выскочил из дома на крыльцо. Во дворе зло орали Омар и Дока. Дока потрясал снайперской винтовкой с насечками на прикладе. Остальные были возбуждены не меньше их, и галдели так, что Миша с трудом понял, о чем идет речь. Они требовали для пленного немедленной смертной казни.
Дядя Гусейн подошел, взял винтовку у Доки, взглянул на насечки и заиграл злыми желваками. Его не было с ребятами, когда их отряд ранним утром случайно напоролся на снайперов. Их было двое, и сопротивлялись они отчаянно. Прежде, чем убили одного и скрутили другого, лишились шестерых. Омар потерял родного брата и все еще никак не мог прийти в себя.
Вообще-то снайперов принято казнить на месте, так велик от них урон и так велика ненависть к ним, но тут они почему-то удержались. Им хотелось чего-нибудь особенного, чтобы утолить свою ненависть. Хотелось утопить его в море крови. Амир Гусейн согласно кивнул. Он вышел по рации на полевого командира Абдаллаха, араба по национальности(59), правоверного мусульманина и одновременно с этим человека мира. Араб участвовал в движении Талибан(60), имел американское гражданство и воевал в Чечне. Абдаллах поблагодарил за оказанное ему доверие и сказал, что прибудет через сутки, привезет с собой телеоператора, чтобы заснять казнь гяура(61) на пленку для одного из арабских телевизионных каналов. Уже давно не подбрасывали ему ничего новенького, а ведь он так мастерски умеет пускать кровь и отрезать головы!
– Миша, – сказал дядя Гусейн племяннику. – Возьми побольше ваты, холодной воды и приведи в порядок пленного. Подготовь его к съемкам. Завтра приедет Абдаллах, нужно, чтобы к его приезду отёк на лице спал и пленник выглядел более-менее приемлемо. Если нужно, используй обезболивающее.
Внутренне содрогаясь от ужаса и отвращения, Миша поплелся к пленному. Там уже были Омар и Дока. Они привели несчастного в чувство, вылив на него ведро воды, сковали ему ноги кандалами, ржавая цепь от которых тянулась к огромному столетнему чугунному шару, и снова принялись его избивать. Пленный слабо вскрикивал, не сопротивляясь. Омар бил его каблуком по руке, стремясь сломать кость.
– Стой, зачем часы ломаешь? – сказал Дока. Он присел на корточки, поднял руку пленного, безвольную, словно рука мертвеца и повернул к себе циферблат часов. – Командирские. Зря стекло сломал. Хорошие были часы, теперь мусор.
Он бросил руку, она со стуком упала. Посмотрел, не вставая, на Мишу.
– Зачем пришел?
– Амир сказал вымыть пленного. Чтобы завтра был как огурчик.
Дока рассмеялся. Казалось, он одновременно скрежещет зубами. Все уже знали, что завтра приедет Абдаллах и отрежет гяуру голову. И что все это будут снимать на камеру.
– На, мой! – сказал он и смачно харкнул в лицо пленнику. За ним плюнул Омар. Потом они ушли. Миша сел в угол на стул и прикрыл глаза. Он боялся взглянуть на несчастного, потому что его могло стошнить. Он страдал от того, что интеллигенты такие чувствительные. На войне они быстро превращаются в чмо, которое никто не уважает. Ему хотелось плакать. Он не ведал, что проклинает гуманизм.
Он просидел так довольно долго, не зная счета времени, и за окнами стало заметно темнеть. Пора было что-то делать. Нужно было принести таз с водой, чтобы напоить пленного и поставить ему примочки.
– Мифа, ты меня не увнаёфф? – вдруг услышал он тихий шелестящий голос, обращенный к нему.
Миша вскочил как ужаленный. Избитый пленник сидел на полу в своем углу, криво привалившись спиной к стенке, и пристально смотрел на него через щелки заплывших глаз. Этот взгляд притягивал как магнит, гипнотизировал, как гипнотизирует кролика немигающий взгляд удава. В щелках поблескивали живые глаза. Остальное было сплошным комком боли, кровавым месивом.
Напряженно вглядываясь в это страшное месиво лица, по которому, видимо, били прикладом, Миша подошел поближе к клетке.
Выбивать в скале яму, чтобы держать там пленных, как это принято на Кавказе, дядя Гусейн посчитал делом слишком трудным, они были высоко в горах, где их окружал сплошной камень, и потому пошел по легкому пути, приказав соорудить клетку в одном из пяти уцелевших домов и раздобыв старинные арестантские кандалы. Клетка была деревянная, но очень крепкая.
– Ты кто? – понизив голос, с дрожью в теле спросил он, уже предчувствуя какой-то ужасный для себя ответ. Самому узнать пленника было невозможно.
– Я Дима Фмирноф, – ответил пленник.
Миша отшатнулся. Несчастный улыбался ему изуродованными губами, его улыбка была страшной и корявой. Все поплыло у Миши перед глазами. Митя?
– Митя?!
Вместо ответа пленник как куль с мукой, шурша, пополз спиной по стене, пока не достиг пола, уже не в силах сидеть, сохраняя равновесие.
– Митя?..
Ровно через секунду, скинув замок и распахнув дверцу, Миша был уже в клетке.
_________________________
СНОСКИ 16 ГЛАВЫ:
  59. Вымышленное имя, прообраз иорданца Хаттаба, который учился в колледже в США. Наемников-арабов в бандформированиях было до тысячи человек. Финансировались они Аль-Каидой и организацией «Братья-мусульмане». Организовали в Чечне лагеря подготовки террористов и ряд диверсионных школ, где обучались в том числе и женщины-шахидки (смертницы).
  60. Исламистское движение, зародившееся в Афганистане в 1994 году среди пуштунов. Создавалось при активной поддержке ЦРУ и американском финансировании, но впоследствии вышло из-под контроля. Управляло Афганистаном с 1996 по 2001 год, строго насаждая законы шариата. Советом Безопасности ООН объявлена террористической организацией.
  61. Неверный. От персидского «габр», искаженное арабское слово «кафир» (буквально: «скрывает»), применяемое в исламе к людям, не верящим в единого бога (Аллаха) и в пророческую миссию пророка Мухаммеда. Слово «гяур» пущено в употребление турецкими мусульманами Османской империи в отношении христианских народов.


Глава 17. Ночное бдение

Понимающий друг считается братом.

В ход пошли болеутоляющее, холодные примочки, чай, психотерапия (воспоминания о прошлом, заговаривание зубов пустячными разговорами) и через несколько часов Митя стал выглядеть довольно сносно, чтобы предстать перед телекамерой. Миша то и дело сновал к роднику и к аптечке, как челнок в швейной машинке. Несущий ночной караул Дока смотрел на Мишу волком. Хорошо, что хоть в дом он больше не совался. Потом его сменил более равнодушный караульный.
– Ты как здесь оказался? – спрашивал Митя.
– Случайно, – отвечал Миша.
– Пальцами шевелить можешь?
Он все смотрел на скрюченную Мишину руку. Миша отставлял локоть в сторону, и не заметить ее было невозможно.
– Не очень хорошо.
Миша пошевелил пальцами. Они действительно плохо слушались.
– Хорошо, что не правая.
– Да, о музыке теперь можно забыть навсегда.
Митя открыл рот сказать, что это он Мишу случайно покалечил, но слова о музыке сразили его, он вздохнул и закрыл рот. У них было одно прошлое, он знал, как это было важно для Миши.
– Помнишь Абру Кадабровну?
Их учительница по физике. Любимое слово «абракадабра» сделалось ее прозвищем. Они тут же стали давиться смехом. На глазах у Миши выступили слезы.
– А как она за Никиткой по классу гналась?
Они смеялись до икоты. Миша отводил глаза. Он знал то, чего не знал Митя.
– Аликов, опять вы несете какую-то ересь! – пародировал физичку Митя. – По вашему выходит, что при резкой остановке поезда муха врезается головой в переднюю стенку купе?
– А она не врезается?
– Нет, конечно! У нее же будет шишка!
Они сидели на полу и смотрели друг на друга. Вокруг валялись окровавленные бинты и вата. Мишу трясло, он был в ужасном состоянии.
– Миша, меня убьют? Или обменяют?
– Тебе завтра днем отрежут голову.
Митя молча смотрел на него, ожидая продолжения, постепенно меняясь в лице.
– Приедет араб. Абдаллах. С ним будет телеоператор, они будут снимать твою казнь для арабского канала телевидения.
Митя молчал. Смотрел не отрываясь. Отмытое от крови лицо его уже не было таким страшным. Страшными были глаза.
– Нам несколько раз показывали такой фильм. Заставляли смотреть.
Губы-оладьи презрительно скривились. «Мало я вас...»
– Зачем ты все это говоришь?
– Я не знаю, что делать, Митя! Меня всего трясет.
Митя сник. Они оба знали, что ему не убежать, у него была сломана нога. Да, Хохлу повезло больше, чем ему, он погиб как герой, а его ...покажут по телевизору! Если бы поменяться местами! Но он тут же нахмурился и устыдился. Он не должен так думать. Плохо, если покажут фильм матери. ФСБ(62), ГРУ, Комитет солдатских матерей(63). Наконец, чечи могут переслать.
– Не хочу! Миша, у тебя есть оружие?
Миша отрицательно покачал головой. Пистолет Стечкина дядя Гусейн ему так и не подарил, а автоматы ночью были под охраной.
– Что вообще ты здесь делаешь?
Миша жалко усмехнулся. Словами его состояние было не передать. Он не мог подвести дядю, обратив оружие против своих, даже если бы оно сейчас было. Он не мог стать несмываемым пятном позора для семьи. И не мог предать Митю. Оставалось одно – пойти к дяде.
Дядя жил в другом доме в отдельной комнате. В его каморке было чисто и жарко натоплено, несмотря на лето. Дядя грел на буржуйке чайник. Он держал двумя руками большую оловянную кружку так, словно у него зябли ладони, и сидел, повесив голову. В кружке плавала сушеная трава, пакет с дурью лежал на полу развернутым. Он поднял голову, глядя в упор на племянника чистыми ясными глазами.
– Это ты, Ваха? – спросил он кротким голосом.
– Дядя, я не Ваха, я Миша, – сказал Миша. От тоски сжалось сердце. Бесполезно, мелькнуло у него. Он спиной привалился к двери, чтобы не упасть.
Дядя снова опустил голову.
– Я все думаю, думаю... может не надо было отцу строить из себя Сусанина? Что случилось бы, если бы он привел сюда врагов? Может быть Ваха был бы жив. Ведь война не для детей, а для взрослых мужчин. Знаю, он не мог стать предателем, у него отец и мать умерли на руках во время депортации. Но Ваха!..
Миша был в отчаянии: монолог дяди Гусейна далеко уводил их от дела, ради которого он пришел. Его колотило внутри от волнения, страха, надежды.
– Не могу простить отца, хоть убей. Понять могу, простить – нет.
– Дядя...
– Я уже не понимаю, где правда, где ложь и как надо поступать. Может быть, наши старейшины(64) просто сошли с ума от своего патриотизма? Совсем я запутался, брат!
-Дядя, я не брат! Я твой племянник Миша!
Дядя Гусейн отхлебнул из кружки и с досадой поморщился. Ему нужен был собеседник, а не чтобы ему перечили!
– Дядя, можно я отпущу пленника?
Дядя Гусейн вытаращил глаза и внимательно, очень внимательно посмотрел на отчаянное, потное лицо племянника. Миша еле стоял. Дядя Гусейн дико захохотал. Миша не понял, что его так насмешило. Потом так же внезапно оборвал смех, словно захлебнулся.
– Иди, Миша, – устало сказал он, – Иди.
Второе «иди» прозвучало уже с нажимом.
– Ты не знаешь, какой он. Мы с ним в школе как братья...
– Иди! – дико заорал дядя, рванувшись вперед всем телом, словно хотел его схватить. Миша выскочил за дверь. Прислушался. Дядя ходил по комнате.
– Над стремниной глубокою, где течет река Времени, – услышал Миша.
До рассвета осталось всего три часа. 
________________
СНОСКИ 17 ГЛАВЫ:
  62. Федеральная служба безопасности, преобразована из Федеральной службы контрразведки РФ в 1995 году. Осуществляет решение задач по обеспечению безопасности Российской Федерации.
  63. Правозащитная организация, основана в 1991 году. Занимается защитой прав призывников, военнослужащих и их родителей. Выступила с обращением о немедленном выводе войск из Чечни и прекращении войны. В 1996 году была награждена международной Альтернативной Нобелевской премией мира за миротворческую деятельность.
  64. Учитывая уважительное отношение к старшим на Кавказе, – совершенно крамольное заявление.


Глава 18. По обе стороны беды

Когда смерть грозит – и мышь кусается.

Он вернулся и стал собирать с пола и складывать в пакет с мусором кровавые тампоны. Подмел. Принес ведро воды и тщательно вымыл пол в клетке и в комнате. Белый бумажный уголок, выглянувший из-под распростертой Митиной руки, привлек его внимание. Он осторожно вытянул сложенный вчетверо замусоленный листок, развернул и прочел: «ЖИвый в помощи Вышняго, в крови Бога Небесного водворится. Речёт Господеви: Заступник мой еси и Прибежище мое. Бог мой и уповаю на Нега...», и так далее.
Это был тот самый лист, который дал Мите Хохол со словами: «В трудную минуту Он поможет». Миша не мог этого знать. Написанное показалось ему бессмыслицей. Поколебавшись, он сунул текст псалма в мешок и вынес мусор. Все это – не глядя на Митю.
– Сделать тебе обезболивающее?
Митя слабо улыбнулся губами-оладьями и отрицательно качнул головой. Он лежал, распластавшись на полу, жили только глаза, неотступно следящие за Мишей. Его начинало лихорадить, но температура была еще не очень высокой, и он был не в бреду. Он все понял.
– Можешь принести нож?
Миша сел на стул.
– Зачем?
– Не хочу, чтобы мать когда-нибудь увидела. Ей, наверное, покажут для опознания.
Она с ума сойдет, подумал Миша. Посмотрит фильм, скажет «да, это мой сын», и уйдет, даже вида не подаст. А потом сойдет с ума. Железная Леди, так они ее в школе называли. Его любимая учительница.
Он знал, что выхода нет.
– Сейчас принесу.
Он вышел во двор и окликнул караульного.
– Дай нож на пять минут!
Тот подумал, замешкался, вынул нож. Хороший нож, остро наточенный, длинный. Таким убивать...
– Осторожнее, смотри, пленного не прирежь.
Оба рассмеялись. Каждый своему.
Митя уже сидел, спиной к стенке. Миша сел на пол напротив. Передал Мите нож, все еще надеясь на чудо. Они долго сидели и смотрели друг на друга. Чудо запаздывало. Оба еле дышали.
– Это я тебя, – вдруг сказал Митя. – В руку попал. Не хотел. Снайпер в тебя целился, нужно было спешить, пришлось стрелять не глядя, лишь бы не убить.
– За что нам все это?! – вырвалось у Миши.
– Война, – сказал Митя. – Сегодня ты, завтра тебя. Давай обнимемся.
Они обнялись, пряча блеснувшие на глазах слезы.
– Отвернись, не смотри.
Он сипло задышал. Миша отвернулся и зажмурил глаза. Ощущение страшного сна. Он мечтал проснуться.
– Не могу. Рука дрожит, боюсь точно не попасть. Давай ты.
– Я?!
– Помнишь Абру Кадабровну?
Они сидели и смеялись. Миша неловко держал нож, развернув его лезвием в сторону. Обоим было невыносимо больно. Легкая смерть должна была принести одному облегчение, другому муку. Оба не замечали злую иронию судьбы: свой первый выстрел на войне Митя вынужден был сделать в школьного друга, искалечив его на всю жизнь и лишив возможности заниматься любимым делом. Единственный враг, которого должен был сейчас убить Миша, тоже был его лучшим другом.
– Погоди, – сказал Митя. Снял часы с руки, приложил к уху. – Ходят, только стекло треснуло. Командирские(65), с отцом Афган прошли. Держи на память. Если будешь в Питере, зайди к матери, только ничего ей не говори, пусть думает, что я живой. А часы, если будут не нужны, кинь в Неву. Помнишь наше место на Дворцовой набережной за Эрмитажем?
Миша молча взял часы. За окном потихоньку светало.
– Да бей уже! – вдруг крикнул Митя, подставляя грудь. – Сколько можно тянуть?!
Отвернув лицо, он зашмыгал носом. Мишу это потрясло.
– За что нам все это?! – снова вырвалось у него. Тот, кто мог ему что-то ответить, был в тот день слишком от них далеко.
__________________
СНОСКИ 18 ГЛАВЫ:
  65. Часы завода «Восток», ставшие легендой, наряду с автоматом Калашникова. Символизируют Россию и ее лучшие традиции. Являются наградными часами. Разновидность неуставного поощрения военнослужащих, чаще всего тех, кто продемонстрировал выдающуюся пунктуальность, повлиявшую на исход войсковой операции.

ПЕРЕХОД К 7 ЧАСТИ ПОВЕСТИ:
http://proza.ru/2024/07/25/1578