69

- Нет же, Дмитрий Сергеевич, не дороже мне они всех на свете. Но не знаю, как объяснить. Не повезло им. Вот родилась девочка в грязной тёмной избе и... Всё? Так и жить ей там? А девочка, может быть, очень добрая и умная. А красивые они какие, эти крестьянские дети. Правда, со временем куда только красота пропадает. Выгорает что ли под палящим солнцем? Но ведь она человек. Точно такой же, как и мы.

Соне очень хотелось, чтобы Дмитрий Сергеевич услышал и понял её.

- Может, рождаются они и похожие на людей. На таких, как мы. Но потом изменяются. Становятся больше похожи на скотину. Тупую, упрямую и жадную.

- Нет... В ваших словах, может, и есть истина. Но всё же я возражу. От тяжёлых работ, от безысходности, от того же палящего солнца, под которым приходится работать с утра до вечера... от ежедневной монотонности и… беспросветности, какие-то чувства умирают. Или засыпают. Но это происходит потому, что нет им применения... А может, с ними тяжелее жить в нищете, и крестьянин их сам приглушает, приглушает, пока от них остаётся лишь тень. Но живи они в других условиях... Им же и чистоты хочется, и конфет, хоть иногда...

Но Ливасову уже надоел этот бессмысленный разговор.

- Вот если бы мне с ранней юности кто-нибудь внушал такие мысли, я бы совсем другим был. Похожим на одного моего знакомого ангела. Нет, знакомую... - Дмитрий Сергеевич немного запутался в определении пола ангела. - Душа моя, - решил молодой человек отойти и от темы ангела, - скажите, буду ли я когда-нибудь счастлив? Вот если бы вы обо мне, хоть изредка, переживали, как о тех же крепостных, но увы...

- Ах, Дмитрий Сергеевич. Но это невозможно...

- Это возможно. И только от вас зависит. Одно ваше слово и... И счастью моему не будет границ. Но, видать, судьба моя такая, жить мне, горемыке, одному-одинёшеньке.

- Но Дмитрий Сергеевич, мне страшно подумать, что будет с моими бедными родителями. Уехать, тайно венчаться. Маменька строга...

- Да... слишком многое встало между нами... Разрешите мне ещё раз прикоснуться к вашей ладони. О, какая хрупкая. Как бы я хотел идти по жизни, держа в своей руке эту нежную, такую слабую, но верную руку.

... Вечером Варя в который раз попыталась поговорить с подругой.

- Сонечка, я всё реже и реже тебя вижу.

- Знаю, Варенька. Я попрала все законы гостеприимства, оставляя тебя одну. Но ведь ты для меня не гостья. Ты настолько мне близка, что не должна обижаться, если я отступаю от этикета.

- Нет, я вовсе не обижаюсь...

О, если бы Варя была бы уверена, что Соня помолвлена с Ливасовым. Но как спросить об этом? Варя вновь не решилась.

А у Дмитрия Сергеевича тем же вечером тоже был гость. И приканчивая уже не первую бутылку вина, Владимир Осипович пытался что-то втолковать своему другу:

- Я же по-хорошему. Живи, валяйся целыми днями на мягких перинах. Так не-е-ет. Хочешь конфет? Пожа-алуйста...

Услышав про конфеты, Ливасов замотал головой от пьяного смеха.

- И ты про конфеты? Это у вас все в роду такие?

- Какие? - не понял Ночаев.

Но Ливасов уже забыл.

- Дай, я тебя поцелую, - новая алкогольная волна нагнала любви к ближнему.

- Не-а, пойдём лучше к девкам.

- Соскучился по моим девкам? - Ливасов довольно захихикал.

- Соскучился. В кои-то веки Ольга уехала, я один остался, делай что хочешь, никто не смотрит на тебя скорбными глазами, а мне ничего нельзя. Лежи на диване и выздоравливай.

- Выздоровел?

- Выздоровел. Как бык.

- А Ольга... как её... Павловна, когда приедет?

- Не знаю. Скоро. Никуда от жены не деться. Хотя, некоторые умеют, - Владимир Осипович с лукавой усмешкой, во всяком случае, так ему казалось, повертел пальцем перед носом Ливасова. - Ты-то свою куда-то дел. Слушай, где ты её прячешь?

И вмиг глаза Ливасова стали недобрыми, от недавней волны любви не осталось и следа:

- Что ты никак не можешь забыть ту глупую историю?

- Так я же дружком на венчании был... - Владимир Осипович икнул, - как тут забудешь? Не-е, скажи, куда ты её дел?