71

- Опозорила на всю деревню, - орал пьяный отец с печи. - В глаза людям смотреть стыдно. Не было у нас в роду шлюх. А теперь есть.

Вечером все долго не могли уснуть, слушали отца. Его угомонить было невозможно, поэтому приходилось хлопать глазами в чуть заметный потолок и ждать.

Маняша перебралась на свой сундук. Спать на нём уже неудобно, ноги свисали - не вытянешь, но, когда вернулась в отчий дом, все лавки и лежанки были заняты, куда мать кинула тряпки на подстилку, там и прикорнула.

По утрам отец долго кряхтел, собираясь то ли работать, то ли опохмеляться, но после его ухода все вздыхали с облегчением. Надо было только следить, чтобы из дома ничего не утянул.

Но утягивал. В этом такую смекалку проявлял, что, хоть следом за них ходи, всё равно не уследишь.

Да где же следом ходить? С утра дела, словно оголодавшие утята, вставали в очередь, хорошо хоть не крякали от нетерпения. Только успевай их разгребать.

А мать, тут как тут, начинала свои неизменные попрёки:

- Ты посмотри на Глашу, Епифанихи дочку. Вот девка стоумовая. Нигде не пропала, а ведь твоя подружка. Да, только дружба дружбой, а тебе не подсказала. Сейчас, небось, твоё место заняла. А ты мать не послухалась, а теперь... как их прокормить - мал мала меньше, - мать заголосила, кивая на перепуганных ребят. - У-у-у курва, только о себе и думаешь.

- Да он сам меня прогнал! - не выдерживала Маняша, пытаясь объяснить матери и хоть в чём-то себя защитить.

- Брешешь. Угождать надо было. А как ты хотела? Где ласкою, где хитростью. Ласковое дитятко двух маток сосёт. А ты всё со своим норовом.

Когда мать уходила, в избе наступала тишина. В первые минуты казалось, что она звенит.

Маняша оглядывала своих младших братиков и сестричек. Мал мала меньше перепугано смотрели на неё с печки. За что мать с отцом сердятся на умную и красивую старшую сестру, было непонятно. Но закрадывалось сомнение, может не такая уж она умная и красивая?

И только Нютка не сомневалась. Как только мать за порог, прижималась к Маняше: «Что тебе помочь?»

А Маняша, как в старые добрые времена, закатывала рукава повыше, чтобы не мешались и принималась хозяйничать. Перво-наперво, мал-малу покормить. Разливала парное молоко по глиняным кружкам. Ставила горшок с кашей посреди стола, весело звала мал-малу к столу. Нютка нарезала неровные куски хлеба.

Детвора суетливо спускалась, занимала привычные места, и с первой ложкой каши во рту недавние невзгоды забывались.

А Маняша с улыбкой наблюдала, как шумно стуча деревянными ложками о горшок, большеглазики загребали горки рассыпчатой каши, как старательно несли эти ложки в вывернутом кулаке, заблаговременно раскрывая рот и не отводя взгляда от приближающейся каши, как, громко чмокая, запивали молоком и тут же закусывали хлебом.

Самого младшего, Митьку, когда уходила из дома несколько месяцев назад, ещё кормила с ложки. Теперь Митька научился сам, правда, кашей припорошил широкую дорожку на столе, продолжая её на своей рубахе.

- Ну, наелись? - ласково спрашивала Маняша, когда ложки всё медленней и неохотней начинали скрести стенки горшка.

- Наелись, - вразнобой отвечала мал-мала.

Детские глаза начинали смотреть на старшую сестру с прежней приязнью. Всё-таки она и умная, и красивая.

- Ну тогда бегите играть во двор.

Дети послушно, один за другим выбирались из-за стола, самые шустрые сокращали путь под ним и, захватив немногочисленные деревянные игрушки, выходили на улицу.

Митька и тут ковылял последним, стараясь не отстать от старших.

- Маняша, тебе помочь?

- Нет, Нюта, смотри за мал-малой.

Когда в хате никого не оставалось, Маняша оценивала всю предстоящую деятельность, попутно сортируя и расставляя в очередь сегодняшние дела. И тут же принималась за первое.

А тяжёлые думки, дождавшись своего часа, начинали кружиться в голове.

Как помочь этим маленьким? Они такие беззащитные. Одежда вся прохудилась. Заплатками так облеплена, что скоро станет непонятно, какой кусок ткани к какому был пришит.

Мать, конечно, замучила своими попрёками, но ведь она тоже за детей переживает. Как их поднять, вырастить? Как по миру не пойти? На отца мало надежды.

А скоро ещё один будет.

Маняша прислушалась к себе. Представилась маленькая копия Владимира Осиповича. Жадная и неотвязная. Сможет она своё дитя полюбить?

И жалко ей стало ещё не родившегося малыша. Вот ведь какая! Если она не полюбит, то кто тогда? Будет никому не нужным. Если мать не любит - страшно жить на свете.

Мать... Ещё не знает, что она тяжёлая. Боязно... Но это всё равно не утаишь. Рано или поздно узнает. Крику будет!