Лиза

Пасмурный город , отягощенный ветхостью,
Сырость комнаты.
Ты ко мне пришел или я к тебе
Душой расколотой?
Гниль листы скользка, мостовая крива,
Шаг неуверенный...
Холод каменных стен трону мерзлой рукой,
Взгляд потерянный...


*   *   *

Непреодолимое желание бежать от себя. Вся семейная жизнь, которую мы долго выстраивали, теперь катилась под откос, набирая скорость в геометрической прогрессии. Вечера в одиночестве, ожидание в пустоте квартиры, взгляд в темноту ночных улиц, учащенное сердцебиение при звуке каждой останавливающейся машины и молчаливый стон в глубине души, оттого что там не она, не жена, с которой давали друг другу обещание быть вместе всю жизнь...

Потом моя командировка на юг, потом ее — в столицу... И наконец, долгожданная встреча и... холод. Скромный ужин на столе, мое желание посидеть вместе, но она предпочла уйти к соседке.
Потом лед в ее глазах... Злые, провоцирующие фразы, задевающие за живое… Опять и опять конфликт.

Похоже, это всё.

*   *   *
Я покинул свой город. Предложили работу в филиале нашего университета. Маленькая, сырая и холодная комнатушка, постоянно скрытая от солнца  обширными ветвями векового дуба и серостью трехэтажного ветхого дома с лишаями обвалившейся со стен штукатурки. Разбитая временем булыжная мостовая под окном... Таково было начало моей новой жизни.

*   *   *
Последние дни лета и сентябрь я заполнял изучением города, пытаясь затмить в душе осадок от пережитого развода. Дышащие историей улицы, со средневековым старанием ремесленников покрытые брусчаткой, готические сооружения из красного кирпича, шпили и флюгера придавали сказочности окружавшей меня провинциальной скромности и размеренной тишине... Казалось, за каждым углом, за каждой калиткой, в каждом скверике меня ждало новое открытие, и это обстоятельство в какой-то степени притупляло переживания, связанные с крахом семейной жизни. Но городок был не столь велик, и его я изучил в первый же месяц. И вновь мной настойчиво овладевала пустота.

*   *   *
Это был год противоречий: солнечный свет и тепло кругом и вечная тень и холод моего жилища, интерес окружающих ко мне и моя уединенность, обилие красивых девчонок от восемнадцати и затворничество, в которое я сам себя загнал, считая, что, не сумев сберечь семью, более не достоин женского внимания.

Я полностью окунулся в работу и диссертационные исследования. Все свободное время, сидя ли в своей комнате, прогуливаясь по городу или вдоль берега озера, читал книги, помечая в них карандашом нужные строки. Я стал напоминать сам себе добровольного затворника. И стало легче.

Как глоток чистой, исцеляющей воды была для меня работа со студентами, я оживал на лекциях. Отвергнутый мною мир женщин продолжал быть рядом со мной: на факультете учились почти одни только девушки. Ах, какие ж они были красавицы!.. Не испорченные соблазнами жизни в мегаполисе и снобизмом родителей-бизнесменов, воспитанные физическим трудом в садах и огородах, красиво сложенные, стройные и совершенно простые, искренние!..

*   *   *
Твои глаза... Из множества девичьих глаз их невозможно было не заметить. Прямо напротив меня, за второй партой... Открытый взгляд, безо всякого стеснения сопровождавший меня везде, куда бы я ни перемещался. Он нарушал всю привычную мне — преподавателю - картину: образы философских определений и безличную аудиторию слушателей, - обычно в ту картину без проблем вписывался, становясь ее частью, любой взгляд — усталый или внимающий, влюбленный или вызывающий, даже отсутствующий... Но не твой. Твой — нарушал... И в то же время дарил ощущение прозрачности и безмятежности. Твой взгляд не отвлекал, не сбивал с мысли - он внушал уверенность.

*   *   *
Аккуратный, ровный почерк... Тихий, кажется, неуверенный голос, но всегда правильные ответы, именно так, как я учил...

*   *   *
- Роман Павлович, Вы отстаёте, - коснулась моего плеча коллега, заведовавшая культурно-массовым сектором. - Все уже выбрали студента себе в пару. Ждём Вас.
- Простите? - не понял я.
- У нас конкурс на носу. Вы не слышали? Ежегодный конкурс танцев пар студентов и преподавателей.
- Но я абсолютно не умею танцевать и даже не думал, что это может касаться меня.
- У нас танцуют все преподаватели. До завтра не выберете, назначим сами.

*   *   *
Озадаченный, я шел пустыми коридорами. Кое-где из аудиторий доносились монотонные речи преподавателей и шуршание страниц тетрадей с конспектами. Мой путь пролегал мимо спортивного зала. В приоткрытую дверь я услышал твой голос. Довольно странно: с массе оживленно щебечущих студенток мое сознание четко выделило именно твой голос. Я заглянул в зал в тот момент, когда ты с разбега делала какое-то умопомрачительное сальто!

Моему удивлению не было предела! Позже я, из раза в раз возвращая в памяти тот момент, наслаждался им. Уверенный разбег, пружинящие шаги, твоя сконцентрированность в прыжке и великолепное владение телом - гибким, тренированным телом.
Откуда же здесь, в провинции, такое сокровище?!

*   *   *
Ты заинтересовала меня. Теперь твой образ постоянно присутствовал в моей памяти. Я перебирал письменные работы вашей группы и подолгу вглядывался в твой почерк. Округлые буквы, ни единой помарки или исправления.
Возникало странное желание — слышать тебя, смотреть в твои глаза, почувствовать твои руки в моих руках...
Но тебе всего семнадцать, я почти одного возраста с твоим отцом.

*   *   *
Дочитав твою работу до конца и не встретив ни одной ошибки, я твердой рукой вывел вверху, рядом с твоей фамилией, отметку "3" и, перевернув страницу, где были оставшиеся две строки, завершающие твой письменный ответ, дописал: "Шутка. 5. Молодец!" И парой движений добавил улыбающийся смайл.

*   *   *
Я не мог побороть в себе желание общения с тобой. Нет, мое недавнее прошлое, значительно понизившее во мне самооценку, и твое несовершеннолетие не позволяли целенаправленно думать о близости с тобой, но я хотел... Хотел, по меньшей мере, твоего внимания.
И теперь я знал, как начать общаться с тобой!

*   *   *
Словно стая щебечущих воробьев, студентки накинулась на стопку проверенных мной письменных работ. Получив свою, ты отошла в сторону и взглянула на отметку. В твоем лице отразилось немое удивление. Пробежав глазами по всей работе и ни в одной строке не найдя замечаний, перевернула последний лист и, поджав губы, метнула в мою сторону возмущенный взгляд. Вздрагивание сжатых губ выдало прорывающийся сквозь возмущение смех.
Сидя за преподавательским столом и сохраняя официально-строгий вид, я притворился, что не вижу тебя и задумчиво смотрю вдаль, поверх ваших голов.

*   *   *
- Лиза, ты, как я знаю, занималась гимнастикой, - обратился я к тебе после лекции, когда ты мимо меня направилась к выходу из аудитории.

Наверное, ты не услышала, так как, не сбавляя шаг, миновала меня. Черт, неловкая ситуация: для меня такой игнор со стороны студентов был непривычен!.. Но положение выправила твоя подружка: остановившись возле меня, она потянула тебя за руку: “Лиииза, тебе говорят!”
Ты обернулась и взглянула мне в глаза. Как всегда, внимательно и прямо. Похоже, на твоем лице мелькнуло удивление... Или, может, смущение...

- Ты занималась гимнастикой, - повторил я. - Думаю, с твоим участием получится очень интересный танец на конкурсе. Надо только найти тебе партнера.

Ты продолжала смотреть на меня своими светлыми глазами, не выдавая никаких чувств. Но я услышал, как сбилось твое дыхание.

- Отлично, Лизка! - почему-то вместо тебя обрадовалась твоя подружка. Она хлопнула тебя по плечу и, развернув обеими руками, подтолкнула к выходу.
- Я подумаю, - извиняясь за подругу, успела сказать ты.
- Она согласна! - смеясь, кинула та.
- Я подумаю, - поправила подругу ты, вместе с ней покидая аудиторию.

*   *   *
На следующий день все вышло именно так, как я хотел:

- Роман Павлович, я буду участвовать в конкурсе, - игриво обратилась ты ко мне. - Но при одном условии.

Я удивленно вскинул брови, но ты безо всякого стеснения от того, что ставишь условие преподавателю, продолжила:

- ...если танцевать со мной будете Вы.

Не смотря на то, что все пошло по-моему, я заметно растерялся...
Очевидно, в тот момент я утратил всю свою преподавательскую строгость и выглядел в какой-то степени глуповато, потому что ты быстро развила инициативу:

- Встретимся в танцевальном зале. Сегодня в пять Вы сможете?

*   *   *
Не прошло и нескольких минут, как дверь в аудиторию снова открылась. Я услышал знакомый голос. Нет, даже не знакомый, а родной. На пороге стояла моя уже бывшая жена.

Мы сидели друг напротив друга, я - за столом преподавателя, она - за первой партой. Бывшая интересовалась всем: как мне живется в этом маленьком, скучном городке, где я поселился, как я питаюсь. И… не хотел бы вернуться?

- Мы можем даже не регистрировать снова наш брак. Просто будем жить вместе, а там...

Но слишком безобразно было наше расставание, и развод был именно моим решением. Я уехал в другой город, чтобы зачеркнуть прошлое, и желания вернуться в прежнюю жизнь не имел. А потому в разговоре был довольно холоден. Хотя сердце, конечно, постепенно сдавалось.

Потом, следуя своему семейному воспитанию, я помог жене надеть пальто и предложил проводить ее.
В коридоре мы наткнулись на тебя с твоей подружкой. Потупив глаза, ты что-то выцарапывала ноготками на подоконнике окна, что напротив аудитории.
Несомненно, вы слышали наш разговор.

*   *   *
Расположившись с ноутбуком на большом мате в танцевальном зале, мы пытались придумать сюжет и выбрать музыку.
Я ждал от тебя вопроса “Это была Ваша жена?”, но не дождался, и, честно, был безмерно поражен твоей тактичностью.

Ты показала мне видео с несколькими связками и поддержками - с идеей соединить их в танце, - но более ничто толковое ни мне, ни тебе в голову не шло. Я надеялся на тебя, а ты, видимо, ждала креатива от меня. Но какой там мог быть от меня творческий креатив, когда рядом со мной, уставившись, как и я, в монитор ноутбука, лежала пленившая мое сознание одним только взглядом девушка?! Твои касания меня своим плечом, встреча наших рук на клавиатуре компьютера, ощутимое тепло от твоих неприкрытых ног, - вот что было на первом плане, и я отдавал значительную часть своих сил внутренней борьбе с постыдным искушением. Да, и сохранению образа строгого преподавателя философии, обучающего студенток путям взращивания добродетели и благочестия в душе.

Временами дверь в зал приоткрывалась, и в проеме показывались чьи-то фигуры, слышался шепот. Потом дверь захлопывалась, и за ней раздавался сдавленный девичий смех. В эти моменты ты смущенно опускала глаза, а твои губы едва заметно растягивались в улыбке.
Тогда мы так и не смогли ничего придумать.

Позже с помощью нашего хореографа сюжет был придуман, и под его руководством мы начали репетиции, регулярные, но нечастые и непродолжительные - из-за моей занятости и, черт побери, появившихся болей в спине.

*   *   *
Репетировать продолжили и во время выездного семинара студенческого актива, в загородном учебном центре - после ваших занятий, вечерами, в темном холле второго этажа, под музыку в ноутбуке.

Эх, мои неуклюжие движения в самом ответственном моменте танца, когда ты должна была запрыгивать мне на плечо… Эти боли в шейных позвонках. Один раз, кажется, я тебя даже уронил... или нет: мы упали вместе. Падая с высоты моего роста на пол, ты обхватила мою голову руками. И я упал затылком на твои руки, а ты - на меня. Вроде, было не больно ни тебе, ни мне… Мы долго смеялись.
Только позже я заметил ссадины на твоих локтях.

Уже совсем поздним вечером мы сидели в моей комнате, и ты, расположившись на кровати за моей спиной, робко касаясь меня коленками, массировала мне шею своими тонкими пальцами. Обычно боль была такая, что требовалась сила, способная вывернуть наизнанку мое тело, но — это удивительно — твой поверхностный массаж той малой части спины, которую мне позволила обнажить моя преподавательская скромность, существенно помог и облегчил жизнь аж на несколько последующих дней!

Потом ты села за столом напротив и долго молчала. Мы пили чай, и я, чтобы сгладить этот затянувшийся неловкий момент, болтал всякую ерунду. Вообще, надо сказать, ситуация была очень шаткая: преподаватель поздним вечером в комнате с несовершеннолетней студенткой.

- Ну, что, Лиза, наверное, тебе пора идти, - с сожалением и в то же время с уверенностью в правильности своего решения, сказал я тебе.

Ты покраснела.

- Роман Павлович, можно, я почитаю Вам стихи?

Такой порыв нельзя было игнорировать. Взглянув тебе в глаза, я понял, что это очень важный для тебя момент, ты очень волновалась.

- Конечно, можно! - вздохнул я. - Чьи?
- Свои.
И опустив глаза, добавила:
- Про Вас.

*   *   *
Сидя на кровати напротив меня, расправив спину и не скрываясь, ты читала мне свои стихи. Про любовь. Про любовь ко мне! Расслабленно держа на коленках тетрадь, заранее припасенную именно для этих минут, ты почти не заглядывала в нее, зная стихи наизусть. Твой светлый взгляд был направлен в мои глаза, а лицо выражало спокойствие и самообладание.

Удивительная девочка! Я ощущал твое волнение, но во взгляде видел уверенность! Это твои чувства, и никто не властен над ними, это твоя любовь, и никто не сможет тебя лишить ее - любви ко мне. И ты смело говорила о ней сейчас. Мне.

*   *   *
Когда стихли в коридорах голоса, ты ушла. 
Но... через пару минут вернулась, словно что-то недосказала. Ничего не говоря, села на стул, очень печальная. Я со снисходительной улыбкой присел перед тобой на корточки. Не поднимая глаз, ты спросила:
- Можно я Вас поцелую?

Сейчас мой ответ представляется странным, но в тот момент я действительно не понял твоего намерения и, улыбнувшись, подставил щеку.

Ты обняла меня, и твои губы скользнули по моей щеке... к губам.

Так нежно... Так обезоруживающе... Так...

Какое же это было наслаждение - наслаждение твоим поцелуем!..
Робко, задержав дыхание, ты коснулась меня слегка раскрытыми губами, и тотчас по твоему телу пробежала мелкая дрожь. Ты с трепетом выдохнула и плотнее обвила руками мою шею.
Сидя перед тобой с закрытыми глазами, я начал терять равновесие и уперся ладонями в твои коленки. Я не мог касаться тебя более этого. Надо было остановить тебя, пока я сам еще мог остановиться.
Я был безумно счастлив с тобой в тот миг! Но... голос разума заставлял быть осторожнее: нельзя! Нельзя верить влюбленной женщине. Юной влюбленной женщине.
Я отстранил тебя, но ты с заметной настойчивостью опять подалась ко мне, и счастливое блаженство продлилось еще несколько мгновений.

*   *   *
Выбравшись из сладкой пелены, я убрал твои руки со своей шеи и крепко прижал тебя к своей груди, юную, наивную и решительную. Я слушал, как постепенно выравнивается и успокаивается сопение твоего носика в мое плечо. Ты пыталась поднять голову и вновь целовать меня, но мои руки — одна на твоей спине, другая — на твоем затылке, не давали тебе шевельнуться.
В моей груди отдавалось биение твоего сердца, которое словно множественным эхом вторило более медленному моему; каждый его стук - маленького влюбленного сердечка - резонировал и пронизывал меня до такой степени, что становилось трудно дышать. Не отпуская тебя, я несколько раз глубоко вдохнул и медленно, очень медленно выдохнул, слыша, как постепенно стук наших сердец приходит к единому ритму.

Я размышлял, что же за всем случившимся последует?

Ты будешь пытаться разрушить восстанавливающуюся мою связь с женой?
Ты в открытую будешь показывать всем, что у нас с тобой "особые" отношения?
Наконец, мир знает немало печальных для мужчин историй, связанных с несовершеннолетними.

Во мне боролись два противоположных чувства: вины и обеспокоенности с одной стороны и чувства безграничной нежности к тебе — с другой.

Ты ушла от меня ночными коридорами, и никто ни в ту ночь, ни в последующие дни не узнал о том, что произошло между нами.

*   *   *
Танец был поставлен так, чтобы подчеркнуть твои способности — гибкость и акробатические навыки. Каждое твое гимнастическое движение вызывало в зале аплодисменты. Особенно волшебно ты смотрелась на фоне моей угловатой скованности.
Я не мог расслабиться, боясь забыть какое-нибудь следующее па. К тому же я напряженно ждал того самого момента, когда должен буду поднять тебя вверх.
И вот с другого угла сцены, пружиня носочками, ты бежишь ко мне, подпрыгиваешь, я немного приседаю и подхватываю тебя, стискиваю зубы в ожидании боли. Но боли нет! Нет!
Ты прелесть! Твои нежные руки мне так помогли!

В завершивший танец момент, уже под овации зала, ты потянулась на носочках и обняла меня. При всех!

Я напрягся: никто из студенток так не поступал по отношению к преподавателям, какие бы триумфальные моменты они ни переживали. Но ты позволила себе это. Улыбаясь зрителям, я чертыхался про себя: во что раздуют этот твой чувственный порыв местные интриганки?..

*   *   *
Ты была особенной. Но — в моей жизни - не более того. Во мне после нескольких встреч с бывшей женой уже зрела надежда на скорое восстановление семьи, на наше совместное желание первенца… И ты об этом знала. Размещенные в социальной сети мои семейные фотографии были "безадресным" посланием тебе: не ты моя судьба. К тебе же я относился скорее как к ребенку, и каждый новый момент нашего с тобой общения просеивал через мысли о том, как бы на то отреагировал твой отец или я, если бы был твоим отцом. Поэтому твое робкое стремление почаще быть со мной  стало казаться мне излишне навязчивым.

Впрочем, я не находил в себе достаточно сил ограничивать наше общение. Ты влекла меня своей скромностью и кротостью, и я все более позволял тебе войти в мою жизнь. Ты хорошо пела, и вот я уже встретил тебя с гитарой в руках в нашем бардовском клубе. Ты отлично играла в волейбол, и я сам позвал тебя на еженедельные совместные со студентами и преподавателями тренировки. Ах, как ты играла в волейбол! Какая техника, какая точность движений! С каким упоением мы с коллегами после тренировок обменивались впечатлениями о твоей игре!

Да, я был увлечен тобой. И вот уже сам целую тебя морозным вечером провожая из бардовского клуба.

А когда в клуб привел свою супругу, в очередной раз приехавшую ко мне на пару дней, вдруг начал путать ваши имена, чем постоянно вызывал в тебе еле заметную улыбку.

Я очень волновался в те моменты, когда вы - ты и моя супруга - оказывались рядом. Я все еще не верил тебе. Женщины часто так эгоистичны в любви.

*   *   *
Ты зашла ко мне в кабинет.

- Роман Павлович, я видела объявление: вам на кафедру нужен секретарь. Я бы хотела...

Ах, Лизонька, это было бы идеально - с твоей грамотнаостью, аккуратностью и ответственностью. Но я не возьму тебя на эту работу. Это будет уж слишком, а потом все станет очень сложно.

Но ты искренне хотела помочь мне, и тогда по моей просьбе разобрала по папкам огромную кучу документов. А потом иногда приходила после лекций и, спросив разрешения, просто садилась рядом и смотрела на меня усталого, глазами, полными сочувствия.

*   *   *
Но я не испытывал к тебе таких же глубоких чувств. И решил разорвать наши отношения. Постепенно, не болезненно.
Отношения... Да не было никаких отношений. Было чувство симпатии, не более, - убеждал я себя.
Но, похоже, ты на это не была согласна. Не настойчиво, мягко, но не согласна.

*   *   *
Новый год со студенческим активом на базе отдыха у моря. Ты все время рядом со мной, а я делаю все, чтобы отдалиться. И был рад, когда заметил, что за тобой начал пытаться ухаживать один из студентов.

Я дал себе волю и в компании преподавателей неплохо выпил. Спальные комнаты были очень холодными, поэтому мы ложились спать в одежде, укрываясь двумя одеялами. И без разбора на мальчиков и девочек. Лишь студенты - отдельно от преподавателей.

Но тебе не хватило места, и сердобольная хореограф Мария Сергеевна устроила тебя в нашей комнате. Уже лежа в темноте, под пьяненький смешок коллеги-преподавателя я говорил какие-то колкости Маше, которая вдруг пригрозила, что если я не прекращу, она придет ко мне в кровать. Не знаю, почему она посчитала это наказанием. Я не прекратил. И она пришла. Ощущая мягкость и тепло ее тела, я быстро утонул в хмельном тумане.

*   *   *
Последующие месяцы ты не заглядывала ко мне в кабинет после лекций и ничего не писала в социальной сети. Не появлялась ни на волейболе, ни на бардовских посиделках. Мы виделись только в аудитории во время занятий. Все тот же внимательный взгляд. Взгляд, полный грусти.
Ты нашла в себе силы не докучать мне, и я это ценил в тебе.

*   *   *
Однажды теплым майским вечером я был у себя дома в своем городе. Очередная командировка бывшей жены не дала нам встретиться, и я в одиночестве сидел за компьютером, разбирая по папкам наши семейные фотографии. Освежились и оттого были сильны воспоминания о совместно проведенном времени в семейном кругу, в поездках на моря и в горы.

И вдруг — твой звонок.

- Роман Павлович, какой у Вас подъезд?
- Здравствуй, Лиза! А... зачем тебе?
- Я приехала к Вам с тортом - отметить с Вами мой День рождения.
- Где ты?
- Перед Вашим домом, под окнами. Так какой у Вас подъезд?

Я спускался по лестнице, чертыхаясь почти вслух: что мне теперь с тобой делать? Уже почти полночь, поезда и автобусы в твой город не ходят, самому мне мотать в ночь лишних сто километров желания нет.

Вышел на улицу. Звездное небо, тени от зеленой листвы в свете уличных фонарей... Тебя нигде не видно.
Я набрал твой номер: «Где ты?»

Ты была в своем городе, перед окнами моего съемного жилья. Вот здесь-то я действительно обеспокоился: сейчас ты одна, наверняка красиво одета, с тортом в руках, на ночной улице.

- Лиза, отправляйся домой, - строго сказал я тебе и вдруг осознал, что городской транспорт уже не ходит, и тебе через полгорода придется идти пешком. Мне же ехать до тебя целый час, а за это время с тобой может произойти все, что угодно. В любом случае, было глупо - рвануть к тебе сейчас.

Но как же мне этого хотелось! Я знал, что если приеду, это случится - первая наша ночь с тобой! Первая ночь твоего восемнадцатилетия! И она будет прекрасна!  Я уже более полугода был во власти твоего ненавязчивого очарования и очень сильно желал тебя!

Но... это будет изменой... Еще десять минут назад, глядя на фотографии, я заново переживал счастливые моменты общения с женой...

Я набрал номер коллеги-психолога.

– Привет, Дима! Не спишь? Извини, что так поздно звоню, но ты — единственный человек, который сейчас может помочь. Я в другом городе, но там у вас… под моими окнами... на улице прямо сейчас стоит Лиза. Пожалуйста, забери ее оттуда!

Дима — психолог, и я был уверен, он все сделает правильно.

*   *   *
Был июнь. Бардовский фестиваль на берегу моря. Разноцветные палатки среди сосен, костер, компания добрых знакомых, коллег-преподавателей и нескольких студентов. И ты со своей подругой-сокурсницей.

Пару раз ты одна спускалась к морю. Я понимал, зачем, и поэтому не шел туда. Слишком простой и наивный маневр подростково-юношеского периода: в оживленной компании сделать печальный вид или оказаться в стороне от веселья, чтобы Он обратил на Нее внимание. Я не шел за тобой да и сам не спускался к берегу, чтобы не оказаться наедине с тобой. Через месяц я вернусь в свой город, и мы с женой опять будем одной семьей. И мы хотим ребенка.

И все же целый день находиться рядом с морем и не прогуляться по его берегу, не опустить руки в прохладу соленой воды, не услышать шелест просачивающейся сквозь миллионы песчинок волны, не увидеть отблеск янтаря в лучах заходящего солнца — так не должно было произойти.

Но только после заката я, никому ничего не сказав, спустился к берегу и вдоль него ушел далеко на запад. Легкий ветерок с запахом соли обдувал тело, освежая после долгих часов, проведенных у костра с топором и шампурами.

Возвращался я уже в отсветах луны в полуночном июньском штиле и, ну конечно, увидел тебя, бредущую по песку мне навстречу. Прогнозируемо печальный вид, потом обычные в таких случаях фразы, но — необычная ты. И вот мы уже сплетаемся в объятьях и долгих поцелуях, сидя на поваленном дереве, у песчаного откоса, и, никому не видные, даем волю своим рукам, чувствам и желаниям.

Потом вдвоем в платке, и ты уже пытаешься добраться до моего тела... Я в полном восторге от тебя, от твоих горячих порывов. Но закрываюсь от тебя. И от этого вдруг ты возмутилась, вскинулась и, сев на меня сверху, с настойчивостью стала разводить мои руки в стороны:

- Роман Павлович, да что Вы как маленький!

Я всем собой ощутил силу твоего гибкого, тренированного тела и понял, что это уже не игра... Я изумился твоей настойчивости, той, которой раньше умилялся... И немного даже испугался... Да, я все еще не верил тебе...

Схватка не была равной: на твоей стороне было мое уже не сдерживаемое желание тебя, стократ увеличенное месяцами воздержания и избегания тебя. Я уступил.
Но даже в этот момент не представлял себе нашего с тобой секса. Он просто не мог произойти: я был твоим преподавателем, в возрасте твоего отца, я был почти уже опять семейным человеком, я учил вас на лекциях праведности, честности и воздержанию от греха.
Но теперь я не мог справиться с искушением в образе юной девушки, раздирающей молнию моей кофты.

Я отдался страсти. В сплетении наших с тобой пальцев ты вдавила мои руки в пол так, что запястьями я ощутил боль от впившихся в них мелких сосновых шишек, россыпью лежавших под палаткой.
Но где же будет грань, которую ты не перейдешь? Ты целовала меня в губы, целовала в шею, потом распахнула мою уже расстегнутую кофту и опустилась к груди. Потом к животу и... Я читал об этом в твоем стихе, написанном тобой еще осенью:


А я бы целовала губы, руки, плечи,
И, опускаясь ниже живота,
Дарила радости великой вечер,
Пока на звездном небе освещала нас луна…


Для тебя грани не было. Грань была во мне, но ты миновала ее, одним страстным порывом обнажая меня ниже пояса.

Я наслаждался великолепием происходящего, и только теперь ко мне пришло осознание того, что я напрасно не верил тебе. Все, что происходило между нами, останется только с нами. Ты искренняя, ты способна, добиваясь своего, дарить радость любви безо всякой корысти. Ты самая удивительная девушка в моей жизни!

Я прервал тебя, аккуратно за плечи притянул к себе и крепко обнял.
Целуя в шею, я освобождал тебя от одежд, согревая собой.

*   *   *
Сквозь тонкую материю палатки проступал утренний свет. Ты, расслабленная, лежала на спальном мешке, а я сидел рядом, накинув на плечи куртку, чтобы укрыть от тебя свою наготу.

Поиск вечной Истины, возвышение души, усмирение плоти... Все, чему я долгие годы учил студентов на лекциях по философии, весь праведный образ, тот образ, который я пестовал в себе с начала своей преподавательской деятельности и от которого не отступал ни на йоту полтора десятка лет, был разрушен нежной восемнадцатилетней девушкой... Я оказался способен изменить своим ценностям.

Сейчас глядя на того себя, я понимаю: как же я был наивен тогда с этими своими ценностями! Зная теперь, во что вновь превратится моя семейная жизнь, сожалею о всех тех радостях, которые пропустил мимо себя в ожидании воображаемого счастья.

Тогда же, удрученный осознанием собственной слабости, я вновь стал сторониться тебя.

*   *   *
Я вернулся в свой город. Вскоре мы с женой были вместе. Для того, чтобы как можно меньшее напоминало о нашем неудачном прошлом, мы продали старую квартиру и приобрели жилье в другом городском районе. И я уже совсем не опасался, что ты можешь как-нибудь вклиниться в мою семейную жизнь.
Впрочем, я понимал: ты искать и не будешь. Ты в любви не эгоистична. Ты не станешь рушить чужое счастье. И словно в подтверждение моих мыслей в твоем аккаунте социальной сети скоро появилось стихотворение:


Люби его, как я когда-то,
Люби всем сердцем, всей душой
В тиши ночного снегопада
И ночью летней под луной.

Дари ему тепло и ласку,
Укрой собою от беды,
Пусть он живет с тобой как в сказке,
Где солнцем полнятся сады.

Люби его так бережно, так нежно,
Не покидай, не уходи.
В душе моей живет надежда,
На то, что будет впереди,

Ты пронесешь достойно, с честью. 
Услышь, прошу, мои мольбы!
Хочу сказать тебе без лести:
Нет лучше для него, чем ты.

Люби его, он лучший в этом свете,
Он грезит о тебе одной,
Так, словно бы о теплом лете -
Зимой морозной под луной.