Гонка длиной в четыре года

Кругом была темнота, а на том месте, где предположительно находилось окно стояла глухая стена угольно-черного гранита. Какой шел сейчас час он не знал.
Он потянулся за карманным фонариком, но тут же вспомнил, что вчера вечером отдал его Галке.
"Ох уж эти девчонки, — мысленно выругался Толя, — наверняка ведь какие-то женские глупости допоздна читала. Было бы что-то умное, не пряталась бы от родителей под одеялом. Вечно её интересы мне боком выходят. Тыкайся вот теперь точно слепой, а она спит, поди себе, крепко и, забот ей мало."
Вокруг стояла абсолютно космическая тишина, только старые напольные часы мерно отстукивали свой ход. В тщетной попытке узнать время он прислушался.
"Подумать только! Даже старого сверчка не слыхать. Ночь глубокая. Спать надо. " — Думал Анатолий, хлопая широко открытыми глазами.
"Ну, дурак! Спи, засыпай. Сегодня будут нужны все силы. Если сейчас не заснёшь, то уже к началу гонки станешь похож на актёра погорелого театра.   
Но спать совсем не хотелось, по телу пробежала легкая дрожь — предвестница адреналиновой волны.
"Хорош же ты будешь, нечего сказать. А ещё говорил, что обязательно надо выиграть эту гонку. Выиграть для неё, для Кати".
"Екатерина, Катенька, Катюша" — еле слышно произносил он имя любимой девушки.
"Почему именно она? Хотя как раз в этом нет никакой загадки — всему виной дождь. Сильный ливень, накрывший Харьков в начале мая. Будто это было вчера. Дождь как раз кончился, а в окно рвалась первая свежесть перезрелой весны. Поддавшись искушению я открыл окно и увидел её. Она жила в доме на противоположной стороне улицы. И сейчас стоя возле своего парадного спиной к дороге рассматривала что-то в маленьком зеркальце. Стоило мне открыть окно зеркало тут же растворилось в её сумочке. Помедлив немного она распустила закрученные в два больших пучка косы, которые тяжёлыми каштановыми волнами обрушились ей на спину. Склонив голову на бок она пыталась слегка отжать их едва не уронив при этом сумочку. Всё это было очень мило и по-детски забавно. Её белое в красный горошек платье лоснилось от влаги делая её фигуру похожей на виолончель под толстым слоем лака. К моменту, когда она закрыла за собой дверь, я оказался безнадежно влюблён."
В доме было тихо, так тихо, что он слышал, а может ему просто казалось, как усилено застучало его сердце, дыхание участилось, а губы в момент пересохли.
"Катя, — почти простонал он, — ты обязательно будешь моей. Ты будешь моей даже если мне придётся выиграть одну из самых трудных, самых страшных гонок в истории человечества."
"Как только угораздило влюбиться в ту, над которой так долго измывался. Да вот, хотя бы взять моё последнее чудачество, после которого, я уверен, она не станет со мной говорить, даже если это будет вопросом жизни и смерти. Это ведь надо, испортить бедняжке лучшее выходное платье, ведь знал же каким трудом оно ей досталось, Галка маме с придыханием рассказывала. А я! Додумался же до такой пакости — бросить ей под ноги кулёк с чернильной водой. Как она на меня смотрела тогда. Никогда, наверное не забуду её большие влажные от слёз глаза. В них не было ненависти, лишь глубокая печаль. Очень возможно, что я тогда влюбился в Катю. Дождь стал лишь завершающим аккордом."
Мысли его путались, переплетались, и перегоняя друг друга спешили попасть на язык.
"Ну да ничего, где наша не пропадала, в конце концов победителей не судят. Вот займу первое место, ей и делать станет нечего. Она, как корреспондент стенгазеты будет обязана подойти и поцеловать победителя. В тот момент всё решит лишь один взгляд. Я уверен — она всё прочтёт в моих глазах, тогда объяснения станут не нужны." — В столь волнующих мыслях Анатолий Акимович Руденко, красноармеец двадцати трех лет от роду, встретил рассвет воскресного июньского утра тысячи девятьсот сорок первого года.
Вот уже яркий сноп света проявил контуры окна до основания разрушив глухую стену угольно-черного гранита. Где-то на дворе раздался первый сдавленный крик петуха и о сне думать стало слишком поздно. Часы показывали без малого четыре утра, а это означало только одно — через три часа надо было быть в парке Горького, где начнётся гонка за желаемое будущее, за спокойную счастливую жизнь с Катей. Анатолий верил в то, что исход велогонки непременно определит всю его дальнейшую судьбу.

Ясное свежее утро предвещало солнечный в меру жаркий день. Запах жасмина и липового цвета слегка кружил голову наполняя сердце верой в победу. Гонка началась в девять часов утра у центрального входа в парк имени Горького. Гонщикам-шоссевикам предстояло провести в пути пять с половиной часов, доехать до Белгорода и вернуться в Харьков. Более ста лучших велосипедистов республики стремглав летели к финишу.
Но не доехав каких-нибудь двадцать километров до Харькова изнурённые борьбой велосипедисты узнали о начале другой более суровой и страшной гонки. Они узнали о начале Великой Отечественной Войны.
Финиша не было, встревоженные люди покидая парк спешили домой к родным и близким, к друзьям или просто знакомым. Ведь в подобные моменты так страшно оставаться в одиночестве.

Красноармеец Анатолий Акимович Руденко с апреля проходивший службу в армии был участником этой велогонки без финиша. Сейчас, после её стихийного завершения он не спешил возвращаться в часть. Ему отчаянно хотелось увидеть мать, сестру, а возможно застать дома отца, кто знает каким будет завтрашний день, и наступит ли он вообще. Если верить радио, то многим людям уже сегодня не суждено было проснуться.
Возвращаясь к родителям на "Холодную Гору" он не узнавал города, по которому проходил утром. Ещё несколько часов назад сладко спящий мирный городок лениво улыбался утреннему солнцу не спеша скидывая дремоту со своих окон. Воскресным шагом шли по улицам редкие прохожие у которых впереди было целое лето. А теперь город гудел словно растревоженный улей. Народ толпился возле громкоговорителей и киосков "Союзпечати", на окнах уже кто-то клеил бумажные кресты и полоски, а в продуктовых магазинах начинали образовываться очереди.
Почти у самого своего дома он увидел её. Катя сидела на скамейке с отсутствующим взглядом, в котором, казалось витали тени прошлого, настоящего и вероятного будущего, разрушенного начавшейся войной. Он не заметил, как сам подсел к ней, а она уткнувшись ему в плечо зарыдала.
Он, задыхаясь от эмоций, крепко обнял её. Сидя неподвижно они молчали. Слова теперь были не нужны. Они чувствовали, что всё, что можно было сказать уже сказано, всё уже определено, назад не повернуть, а вперед идти страшно.
Мимо белоснежной скамейки, на которой сидели обнявшись Толя и Катя группами и по одиночке проходили люди, неподалёку веселились ничего не подозревающие маленькие дети, но в тот момент для влюблённых окружающий мир не существовал. На двоих у них было только одно желание — чтобы этот миг превратился в вечность.
Спустя какое-то время Катя подняла голову, заглянула Анатолию в глаза и тихо сказала:
— Какая же глупая беспечность считать, что ты хозяин своей судьбы, особенно если в мире, в котором ты живёшь вот-вот должна вспыхнуть война, — при этих словах в Катиных глазах появился металлический блеск, а костяшки пальцев на сжатых кулаках побелели.
— Тогда, в мае, я знала, что ты смотрел на меня. Я так отчаянно пыталась привлечь твоё внимание, что чуть не уронила в лужу открытую сумочку. А после тщетно пыталась угадать — нравлюсь тебе или нет. Я ждала, видимо, слишком долго, преступно долго. — Замолчав на полуслове Катя горько вздохнула.
— Из меня тоже рыцарь неважный, — слегка улыбнувшись сказал Толя, — знаешь, что я пообещал себе сегодня утром — "Ты будешь моей даже если мне придётся выиграть одну из самых трудных, самых страшных гонок в истории человечества". — Тон последнего предложения был иронично тревожным.
— Так, значит вот кто войну накликал, — попыталась пошутить Катя.
Но Толи улыбаться не хотелось и тогда, толкнув его локтем в грудь Катя сказала: — "Да ладно тебе, улыбнись! Как там говорил Достоевский — "Дурной признак, когда перестают понимать иронию, аллегорию, шутку".
— Ну да, ну да, — исказив рот в кривой улыбке ответил Анатолий.
— Катюш, а если серьёзно, то слушай. Я видимо не сегодня завтра уйду на фронт, я очень боюсь за тебя, так как уверен, что в ближайшие месяцы здесь начнётся ад.  Советский солдат сильный и мы обязательно побьём фашистов, мы выбьем их с советской земли, и уверен не остановимся пока не дойдём до самого Берлина. Но! Сейчас вам, мирному населению будет трудно, возможно даже труднее чем нам на фронте. Поэтому очень тебя прошу — как только начнётся эвакуация, уезжай не раздумывая. Я тебя обязательно найду, поверь мне!
— Я верю тебе, — коротко ответила Катя.

Той же ночью красноармеец Руденко уехал на фронт. С Катей они больше никогда не виделись. Она исполнила его просьбу пытаясь уехать из Харькова в начале сентября первым же эшелоном. Но найти её он так и не смог, её след обрывался там же, на вокзале. Как он потом узнал сентябрьская эвакуация проходила под постоянными бомбардировками, а в подобной ситуации могло произойти всё что угодно. Официально она числилась как пропавшая без вести. У него даже фотографии её не осталось, лишь жгучее ощущение девичьих слёз на груди и тепло ее ладони у самого сердца.

В составе 415 Мозырской (Красного Знамени, Суворова II ст.) стрелковой дивизии, 1323 стрелкового полка Руденко Анатолий Акимович участвовал в обороне Москвы, в Ржевско-Вяземской операции, операции "Марс", воевал за Болхов на Орловском направлении, форсировал Днепр, штурмовал Мозырь. В ходе операции "Багратион" освобождал Белоруссию. Внес свой вклад в освобождении Бреста. В Прибалтике участвовал в прорыве Сигулдского рубежа обороны противника. Затем его дивизия была направлена в Польшу под Варшаву, где была задействована в проведении Варшавско-Познанской операции. На заключительном этапе войны 415 стрелковая дивизия входила в состав сил, проводивших операцию по овладению Берлином.
В десять часов утра 1 мая 1945 года 1323-й стрелковый полк начал форсирование озера Руппинер и завязал бой за город Нойруппин в Германии. В течении дня вёл бой и к двадцати ноль-ноль овладел городом. Взяты трофеи: легковых машин двадцать пять, грузовых автомобилей — двенадцать, склад с хромовым обмундированием, склад с продовольствием, подбитый танк, три ручных пулемёта.

Красноармеец Руденко окончил войну на р. Эльбе в районе Хавельберга и был демобилизован 31 мая 1945 г.

Из материалов Центрального архива Министерства обороны Российской Федерации (ЦАМО).
Орфография, пунктуация и стиль сохранены.

Приказ 9-му Гвардейскому стрелковому Брестскому корпусу, 61 Армии, Белорусского фронта.
14 мая 1945 г. № 239/н Действующая Армия
От имени Президиума Верховного Совета Союза ССР, за образцовое выполнение боевых заданий Командования на Фронте борьбы с немецкими захватчиками и проявленные при этом доблесть и мужество - НАГРАЖДАЮ:
Орденом "Отечественной войны второй степени"
Красноармейца Руденко Анатолия Акимовича наводчика станкового пулемета 1323 стрелкового полка 415 стрелковой дивизии.

Наградной лист от 11.05.1945 г.
1. Фамилия, имя, отчество – Руденко Анатолий Акимович
2. Звание – красноармеец
3. Должность и часть – наводчик станкового пулемета 1323 стрелкового Пинского Краснознаменного полка 415 стрелковой Мозырской Краснознаменной дивизии
4. Год рождения – 1918
5. Национальность – украинец
6. Партийность – беспартийный
7. Участие в Гражданской войне, последующих боевых действиях по защите СССР и Отечественной войне – участник Отечественной войны с 25.07.1941 года
8. Ранения и контузии в отечественной войне – ранен 26.09.1941 года тяжело.
9. С какого времени в Красной Армии – 20.04.1941 года.
10. Каким РВК призван – Ленинским РВК гор.Харькова
Участвуя в наступательной 8-ого за город Ной-Руппин, Северо-западнее Берлина, товарищ Руденко огнём станкового пулемета поддерживал форсирование озера Руппинер, при этом подавил две огневые точки противника и уничтожил до 20 человек солдат противника, а также со своим пулемётом выдвинулся, на западном берегу озера, вперед и своим огнём отразил контратаку противника.

***

Анатолий сдержал обещание, данное себе ранним утром двадцать второго июня тысяча девятьсот сорок первого года, он выиграл одну из самых трудных, самых страшных гонок в истории человечества. Он дошёл до Берлина и одержал победу над врагом.
Анатолий Акимович никогда не говорил о войне, его близкие знали лишь то, что он был тяжело ранен в сентябре тысяча девятьсот сорок первого года.
Правда однажды, будучи уже глубоким стариком он как-то сказал своей внучке, которая с видом всезнайки пыталась рассуждать о пригодности сапёрной лопаты: — "Знала бы ты сколько жизней спасла эта "детская лопатка". Ведь большой лопатой перед танком не окопаешься". Свои слова пояснять он не стал.
Он, переживший многие ужасные мгновения того сурового и страшного времени, ощущал непреодолимую пропасть между военным и мирным восприятием. Должно быть он понимал, что мирная жизнь меняет не только человека, она меняет его мировоззрение, мироощущение. Меняет смысл всех существующих слов и выражений. И с каждой секундой, минутой, часом, днём, месяцем и годом после окончания войны очень сложно становится подбирать нужные слова, всё труднее описывать происходившие тогда события. Слова остаются теми же, но вот суть их меняется. Человек, переживший войну бессилен перед человеком, который войны не видел.
Наверное поэтому, каждое девятое мая он сидел за скромно накрытым столом, выпивал стопку Столичной, закусывал горбушкой чёрного хлеба и беззвучно плакал.