На патриотизм

   Дверь со скрипом открылась, в тёмный и холодный коридор хлынул зной яркого летнего дня. Осторожно переступая ступеньку, о которую не раз доводилось спотыкаться, вошёл пожилой человек. В одной руке он держал потёртую папку, в другой была трость. Он придержал за собой дверь, чтобы та не хлопнула, и ещё с полминуты привыкал к темноте. После чего, шаркая как младенец, он проследовал в приёмную, где на откидном кресле уже ждал старый знакомый Антон.
   Несмотря на серьёзную разницу в возрасте, Антон обращался с Алексеем Владимировичем по-свойски, как старый друг и боевой товарищ. Он тоже был частым посетителем «Зенита», местной литературной газеты. С той лишь разницей, что писал по большей части прозу, в то время как Алексей Владимирович увлекался поэзией.
   - Скажите, редактор у себя? – он вежливо поинтересовался у секретарши, Франчески деЛай, а в миру недавно переехавшей в их посёлок Гульнары Шамировой.
   Та, чуть почавкивая, жевала жвачку, то и дело, выпуская изо рта огромные розовые пузыри. Работы у неё было не так чтобы много – в основном она либо обрабатывала пилкой ногти, либо раскладывала пасьянс на старом компьютере.
   - У се-ебя, - лениво протянула та. – Но-о о-он пока занят. Жди-ите.
   То ли от неожиданного внимания к своей персоне, то ли чувствуя глубокую признательность, Алексей Владимирович чуть склонился, беззвучно прошептав: «Спасибо», и направился к ряду кресел, прислонённых порванными спинками к голой стене.
   Сидевший Антон, наконец, заметил коллегу и, широко улыбнувшись подгнившими зубами, поприветствовал его:
   - Даров, Владимирыч. Опять со своим эпосом?
   - Опять, - устало выдохнув, тот присел с краю.
   - Не пройдёт.
   - Почему? Я исправил все ошибки, чуть изменил. Всё сделал, на что редактор указал.
   - Ты так и не понял, да? Время патриотизма у нас весной. Там и про войну, и про родину можно. Лето – нет. Летом народу нужны эмоции.
   - Чего нужно?
   - Эмоции. Ну, любовь там, страсти всякие.
   Писать про любовь Алексей Владимирович не умел. Жизнь у него была простая. С женой, усопшей уж двадцать лет как, у него никаких страстей не было. Не было вздохов под Луной. Романа пылкого с розами и шампанским тоже не было. А когда тебе что-то чуждо, то и описать об этом не то, чтобы трудно – просто не интересно. Вот он и писал то, что понимает.
   - Любить Родину можно не только по праздникам и выходным, - с хрипотцой в голосе сказал старик. – С неё всё начинается, и заканчивается тоже ею. А ошибки, что ошибки, кто их не допускает? Вот исправил, пускай посмотрит.
   - Да насмотрелся, поди, - Антон ухмыльнулся. – Один ты не видишь.
   Дверь в конце коридора вновь скрипнула. На этот раз сильно громче, натужно, почти моля о пощаде. В солнечном пятне возникла огромная фигура, закрывавшая собой весь дверной проём. Человек уверенно, как к себе домой направился к ним.
   Не успев разглядеть лицо, Алексея Владимировича опахнул густой запах мужских духов, с лёгкостью глушивший букет роз, что он держал в руке. Дойдя до стола секретарши, здоровяк заговорил внезапно высоким голосом:
   - У себя?
   - Да-а. Вам помочь?
   - Сам справлюсь, - ответил он и бесцеремонно, даже не постучавшись, вошёл в кабинет.
   Алексей с Антоном уже привыкли, что здесь бывают гости поважнее писателей, поэтому не придали значения и вернулись каждый к своему делу. Спустя некоторое время раздался щелчок и по громкой связи заговорил редактор:
   - Франческа, кто там есть?
   - Двое, Олег Денисович. Приплетин и Смирнов.
   - Пускай заходят. По одному.
   Не успел он договорить, как Антон подскочил, словно его ужалила оса. Перепроверил рукопись, зачем то похлопал себя по карманам и бодрым шагом направился в кабинет редактора.
   В полумраке приёмной вновь воцарилась тишина, изредка нарушаемая лопающимся пузырём. Алексей Владимирович погрузился в мысли. Он перебирал своё стихотворение, как механик перебирает самолёт, буквально по косточкам раскладывая и собирая вновь. Подленькая мысль мышью скреблась за стеной его сознания. Вдруг начинало казаться, будто что-то упустил. Лихорадочно перелистывая черновики, он находил нужное место и успокаивался – исправил, изменил, сделал, как надо было. Мышь на некоторое время успокаивалась, но потом вновь давала о себе знать уже в другом месте. И снова шелест бумаги, быстрое рысканье глазами сквозь толстые линзы старых очков. И опять всё в порядке.
   Так он и дёргался бы, однако дверь распахнулась – из кабинета вышел Антон. В его пружинящей походке читалось удовлетворение, даже некоторая радость, ставшая, впрочем, уже обыденной. Он ритмично похлопывал толстой тетрадью себя по ляжке. Не затворив за собой дверь, он махнул Алексею – можешь заходить.
   Тот поднялся, одёрнул взятую складками рубашку, и сделал неуверенный шаг. С двери на него равнодушно поблескивала табличка: «Редактор газеты «Зенит» Цегейко Олег Денисович».
   Кабинет, знакомый ещё с тех пор, когда работал на местном заводе, пока тот не закрыли в девяностые, казалось, жил вне времени. Его стены, отделанные деревянными панелями, повидали не одно поколение писателей и редакторов. Солнечный свет, рвавшийся с улицы, запутался и застрял в сплетениях стальной решётки. Старый несгораемый сейф подпирал недавно купленный стол. Ровно такой же Алексей Владимирович как-то видал в каталоге Икеи. На стене, за спиной редактора, висела картина. Грустная русалка со слипшимися волосами и непропорционально крупной грудью.
   Сидевший на столе бугай вдруг подскочил и отошёл в сторону. Олег Денисович, только завидев надоевшего ему поэта, лишь закатил глаза и откинулся на спинку кресла.
   - Что у вас на этот раз? – устало спросил он.
   - Я исправил, что вы тогда сказали. По-моему в этот раз хорошо получилось.
   - Ну, давайте свой шедевр, посмотрим.
   Старик протянул ему белоснежный лист, посреди которого подобно лебедям на пруду плыли мысли, сложенные в слова. Редактор небрежно вырвал листок и пробежал глазами по строчкам. Чем дольше он читал, тем кислее становилось выражение на его лице. Он пару раз хмыкнул. Уголок рта пополз к уху. Опять что-то не то? Опять где-то ошибся? Алексей Владимирович затеребил папку в руках.
   - Дорогой вы мой, - редактор отбросил листок и тот едва не соскользнул со стола. – Ну, сколько можно? Почему бы вам не писать … не знаю, про любовь? Нет, не к родине, - успел он перебить ещё ничего не сказавшего Алексея. – Не хотите про любовь, пишите про погоду. Про городишко свой. В конце концов, на острые темы замахнитесь.
   - Острые?
   - Политика, криминал, например. Слышали – недавно очередного коррумпированного чиновника посадили? Вот, чем не тема? Остро и в тренде.
   - Что такое «тренд»?
   - Старик, - своим высоким голоском встрял бугай. – Тебе же говорят, патриотизм сегодня не в тренде. Не в моде, врубаешься? Что ты лезешь со своей портянкой …
   - Спокойно, Яш, я разберусь, - Олег Денисович тихо, почти нежно обратился к бугаю, после чего повернулся к старику. – Наши читатели хотят уколоться, хотят почувствовать пульс жизни. Им надоели пресноватые мантры про державу. Взгляд нашего читателя обращён на запад к солнцу.
   - Но солнце восходит на востоке, - поправил было Алексей Владимирович, и тут же пожалел об этом.
   Редактор отодвинул бутылку вина, коробку конфет и букет роз, покоившийся поверх неё. Он растянулся по поверхности стола, словно пытался обнять его. Схватился руками за край и чуть подался вперёд. Глаза Олега Денисовича стали наливаться кровью, он смотрел исподлобья на упрямого старика.
   - Говорю же – такого печатать не будем, вам понятно, нет? Хватит уже мусолить одно и то же. Либо приносите что-то другое, либо сидите себе спокойно на пенсии. Говорят, вам её подняли на сто рублей? Вот и отдыхайте.
   - Но …
   - Слышь, писатель, - бугай встал рядом с редактором и положил тому на плечо свою руку-лопату. – Что ещё не понятно? Тебе картинку нарисовать?
   - Не надо.
   - Вот и до свидания. Дверь за собой закрой.
   Алексей Владимирович взял квелый листок, сунул его в папку и, вполголоса попрощавшись, вышел прочь. Мимо занятой своими делами секретарши, по тёмному прохладному коридору на улицу, навстречу свежему воздуху и солнцу.