Акотный авьяжпт

"Если вам кажется, что это бред, то вам не кажется".

Он был зол, он был дико зол. Ни одного настоящего акотного авьяжпта не измерилось в пропорциях его горизонтального полужидкого естества. Ответвление уже имеющегося грозило оборвать тысячи нитей, связывавших его сознание с бесценным квалтомом. Проистекая вперед, он надеялся влиться в акбен, чтобы хоть как-то компенсировать дефицит бесценной авьяжптовой вукиальности.
Не забылось ничего: ни дразнящие пляшущие огоньки в огромной сотрыдле, ни лик матери всех матерей, не удостоившей его ласковым омовением своими изграсами, ни тяжкий периодический уклон в аянарукскую пустоту.
О дико зол на проклятый авьяжпт! Без него восемь его оставшихся зингумов смогут выцарать его до последнего элемента из состояния нормальности и поместить в опасную полуфизическую беспричинность.
Она возникла внутри него и спросила, выражая мгновенно сразу три информативных сигнала, взбудораживших его утонченные экиды:
– Жзнавогусхап ен кморвензд хри стогварон зкжепшекх!
Это была наглость. Но на наглость следовало отвечать, как подобает джентльмену.
Он напряг свое начавшее переливаться жидким фосфорическим сиянием естество, и доведя его высшей точки андаума, выцедил несколько частиц парализующего онктута, дававшие этой дуре понять, что «гнобф зкао мктазоакх» (что в переводе означало признание недостаточной степени Ее ответственности за сохранность его, и так уж почти лишенного авьяжпта естества, в котором она так вольготно обитала).
Ссора набирала мощь. Чтобы вырваться из обволакивающих призрачных объятий Ее восьми обжигающих членов, он привел себя в некое подобие внуачного аткарота и в скором времени очутился в другой комнате своей теплой азмимы, куда Она не имела способа легально и даже полулегально проникнуть.
– Эй, холоп! – заорал на него, едва собравшегося воедино, бородатый опричник в черном кафтане. – Напои-ка моего коня!
Он пытается узнать у опричника, нет ли у того, случаем, хотя бы одной скумзы акотного авьяжпта.
– Чего мелешь, божье чучело! Али убогий? Неси воды, да поживей! А то сабля моя вострая, да рука верная! Раз хвачу – света белого не увидишь!
Трудно, ох и трудно своим неуместным аморфным естеством взаимодействовать с ведром и колодезным воротом!
А опричник на своем гнедом коне фыркает, да зубы скалит.
– Экой ты смешной, кисельная лужа! От какого ж беса болотного тебя мать-то понесла?
До чего же неприятны все эти опричники… Государевы хамы, вшами ползающие по телу святой Руси уже не первый год!
– А ну, дурища, давай! Помоги своему калеке! – требует опричник от проявившейся из его естества, вопреки наложенным ограничениям, Ее иктарной квасты.
Вместе они с трудом набирают и поднимают полное ведро.
Опричник спрыгивает на землю, с уничижительной прибауткой берет ведро и сам поит коня.
Наконец-то, этот хам ускачет восвояси!
Ему вдруг становится дико, мучительно стыдно перед Ней за ту истерику, которую он закатил из-за этого проклятого, в сущности, не такого уж важного авьяжпта. Он пытается оправдаться, но вместо логично выстроенного и достойного гребинступка или хотя бы прочувствованной кпферникты-ахсурры, его сигнальные фоукты извергают совершенно дегенеративный бред, какую-то чудовищную ересь и чушь, заставляя его источать сизоватые миазмы афсональности. Это безумное, ни на что не похожее нечто, имеет форму звуков, и складывается в идиотическую околесицу, оскорбляющую любой хоть сколько-то здравый ум…