В будущем году -в Иерусалиме

                «В  будущем  году – в  Иерусалиме»
                Ле  шана  абаа  бе  йерушалаим
;;;; ;;;; ;;;;;;;;               

         «На какой земле бы мы ни жили,
            Всех нас породил Иерусалим.
            Близкие друг другу иль чужие,-
            Не  судьбою, так душою с ним.»    Поэт А.Дементьев
               
      Впервые  я это услышал от деда в далеком белорусском детстве  как  заклинание   или  молитву,  и  мне  терпеливо     объясняли,   ГДЕ  ОН...
    Мы тогда  гостили  у него в маленькой лесной  деревеньке.  Они её звали почтительно – местечком.  Для меня это звучало по-детски игриво.  Это и вправду  было только местечко  для скромного жительства  с насмешливым для мальчишки названием Бабиновичи.   До  революции  здесь  стояли  три  храма разных конфессий, и я захватил их остатки, приспособленные под разные   сельские нужды. В селе  жил разноплеменный западный люд.  Однако здесь не было  злых межнациональных трений, кроме разве внутри домашних  насмешек  над соседями. Впрочем,  и соплеменникам тут доставалось не меньше.
   Отец  любил посещать свою  кровную родину и обычно привозил, точнее, сопровождал маму и нас, двоих малышей, к её родителям.  Как водится у нас, я не знаю, не успел узнать  их годы и дни рождения,  но дед был обильно  белобородый, а значит, старый.  После  города у меня здесь была вольготная жизнь: ни дорог, ни машин и даже подвод, ни трамвая,  а до железной дороги более 20  километров.   Рядом, за огородами,  пара мелких речушек  или крупных ручьев с мелкой  же рыбешкой.  Местечко стояло на окраине громадного соснового леса,  на местном наречии – сосонник, полупогруженное в него. Под ногами  везде: в селе и лесу светло-золотистый песок, исключая потребность в песочнице для  младшего  брата.
    Деды  мои были колхозниками.  В свое время   они вступили в него со своим богатством: двумя машинами для расчесывания овечьей шерсти, по - местному «волночески».  Машины стояли в большой и главной  комнате  сельского дома, превращая её в «производственную площадь».  Вся жизнь в доме протекала возле них, без ограждения кухни, столовой и т.д.  Были еще две маленькие спальни:  темная - для гостей и с окном - для хозяев.  Даже по тем временам жизнь была более чем скромная, а по нынешним – нищая.  Один, но главный достаток - умеренное питание….
   Дед  выходил на улицу в национальной форме, строго по- военному:  длинный черный  сюртук  и картуз с высоким околышем.  По субботам он всегда брал меня с собой в магазин  за мелочами….  Очевидно, он числился  начальником своего крохотного производства, и механиком, и учетчиком. В штате у него была только бабушка.  Ему довелось служить в царской армии, тогда это длилось пять лет.  Куда позже мне, его внуку,  довелось служить столько же в Советском военно-морском  флоте.  Бабушка не прочь была подтрунивать над ним: в армии  он ел свинину. Дедушка тихо ухмылялся, никогда ни в чем, не возражая ей.  Бабушка числилась сельским мудрецом,  и местечковые ходили к ней, без различия вер и крови, советоваться.  Возможно, такой авторитет ей достался от  своего отца, моего прадеда,  он умер в год моего рождения.  У сельчан он носил кличку Залман-Белый.  Отличался мудростью, физической силой, находчивостью солдата еще Николаевской  армии.  Содержал корчму, легко и безобидно усмирял любого перебравшего. Табуретки вокруг стола были  неподъемные, что бы гости в случае драки не могли ими глушить друг друга.  Его старший брат успел служить кантонистом  (это когда мальчишек «загребали»   в армию на 25 лет).
   Дедушка и бабушка вырастили семерых детей, в том числе двух дочерей: мою маму и ее сестру.  Двое старших сыновей к началу Первой мировой войны успели  вырасти до призывного возраста, угодили  в армию и на фронт.  Где и как они воевали, узнать негде, но знаю,  что оба попали к немцам  в плен.  Удивительно, но из плена они вернулись здоровыми и вроде бы с деньгами, завистники говорили – с золотишком.  Думаю, что благополучие сыновей  в немецком плену в Первую мировую загубило их родителей во Вторую…
   Витебск, где мы жили,  немцы бомбили на третий день войны,  24 июня 1941 года.  Бомбили, прежде всего, как говорили взрослые, важные объекты:  железную дорогу, воинские казармы, нефтебазу, мост  через Западную Двину,  они словно  окружали наше  городское жильё.   Отец работал кузнецом  в вагонном депо  и принес образец осколка немецкой бомбы - кусок рваного крупнозернистого металла.  Оказывается, на войне так глушат людей, своих противников.
   Фронт приближался к городу, и родители заполошились:  куда прятать детей. Надумали отправить нас в глухую деревеньку Бабиновичи, куда немцы и не зайдут наверняка.  Начали нас собирать, мы, пацаны, с испугом ждали неотвратимого, однако спасло отсутствие транспорта….  Наша семья, родственники отца и мамы спешно засобирались в отъезд, эвакуацию.  Так вошло,  и надолго, в нашу жизнь это страшное слово.  Дедушка с бабушкой наотрез отказались покидать дом, у них, видно, сохранились добрые  впечатления от той Германии, что вернула им сыновей.     3 июля 1941 года поздно вечером, в ночь, очевидно, чтобы сбежать от немецкой авиации, эшелон из грузовых вагонов вывез из  Витебска семьи железнодорожников.  Мы уехали без отцов-мужчин, из них составили ремонтные бригады по восстановлению железнодорожного пути. В маленьком городке, где нас выгрузили, началась бедовая жизнь беженцев: ни  работы матерям, ни жилья, переполненные школы и детские сады, плохо с медициной…. Питание только из рынка, где цены ежедневно росли. И никаких известий об отцах.  Я каждый день  бродил  у вокзальчика в надежде встретить папу, однако напрасно. Встретил его в феврале 1942, когда их воинский эшелон шел на фронт через наш городок и отцу разрешили забежать на минутку домой. Я спешил в школу и меня окликнул какой-то солдат, сердце  оборвалось – Папа!  Потом, только в  сорок пятом, инвалидом войны. И, слава богу! Вокруг нас, у соседей, одни похоронки.
   Прошли годы, десятилетия.  Страна щедро поделилась с нами (и со мной) своими невзгодами, но когда стала медленно из них выходить, честно  делилась крохотными достатками.  У меня, точно как и у многих: ранняя,  в  15 лет работа, военная служба, учеба, вновь работа, но иная, скромный быт (жилье-семья).  Есть что-то в этом неуловимо драгоценное:  я и мои близкие  все беды точно разделили с Отечеством, и это  роднит с ним больше любых распрекрасных слов и даже  достатка.  Чувствами не торгуют, они всплывают  и, как волной, покрывают нас с головой, берут в свой плен.  Кто-то их предает, продает, но большинство ими дорожит и  в этом видит смысл жизни. 
  В  сорок лет я впервые после детства посетил Бабиновичи, родину моих предков, в том числе бесконечно далеких и, увы, безымянных.
   В 1941 году фронт задержался по реке Лучеса, вблизи села, и от него ничего не осталось.  Деревянное сельцо занялось серной спичкой.  Я приехал сюда на машине и из Витебска пригласил дядю и тетю, чье детство прошло здесь.  Дядя нашел  местного, своего ровесника, кто жил здесь в оккупации.   Он рассказал нам, что  деда вместе с другими мужчинами-евреями  полицаи  толпой  погнали на край села и там убили.  Показал и место, где была общая яма.  Кто-то из родственников погибших  поставил вокруг нее  ограду из арматурного железа, уже проржавевшего. Я увез на ладонях следы этой ржавчины.  Бабушка вроде бы  пошла по селам  побираться и где-то в  лесу  на дороге скончалась. Кровавая драма одной маленькой безвинной семьи… 
   В центре села на Т-образном  перекрестке, на месте бывшего польского костела, -  братская могила наших воинов.  Около десятка  скромных  надгробий  - и под ними не  меряно, не считано….
   В пору освоения компьютера и Интернета в числе первых набрал  «Бабиновичи, Лиозненского района, Витебской области»  и был потрясен информацией.  В рамках бесценного патриотического Витебского журнала  «Мишпоха» землячка моих дедов пишет, что  21 июля 1941 года мои дедушка и бабушка, указаны фамилия и имена (Хаета и Ханон Двоскины)  кинулись спасать свое скромное добро в загоревшемся доме, и погибли вместе с ним. Она точно помнит детали и дату, это её день рождения.  И добавляет, что их сына  с семьей,  приехавшего из Витебска укрыться, расстреляли полицаи.  Тогда, после войны и позже, ради «дружбы народов» скрывали  происхождение  губителей белорусского населения.  Сегодня  открылось – бандеровцы….
    Мое сельцо-деревенька-местечко - одно из 628 белорусских сел уничтоженных вместе с людьми, а деды вошли в число каждого четвертого, убитого здесь.  Немцы-заправилы привели тогда с собой и другие европейские народы. Они  не уступали немцам в зверином рвении грабить и  убивать в  нашей стране.  В просвещенной Европе трудно  найти нацию, чьи войска не осквернили себя бесчеловечностью в оккупированных районах, а, так сказать, «мирные граждане» уничтожением своих сограждан.  Восторги просвещенных либералов немецким, да и европейским   раскаянием и преображением, их нравственным  и психическим  совершенством  оказались преувеличенными. Потомки  творцов тех страшных лет вдруг заинтересовались своей наследственностью тех  страшных бед. Шутница-память отбита,  их, очевидно,  потянуло к преступной славе своих дедов. Пока они только реанимируют санкции  к России,  как в сорок  первом.
   В  статье «Извечные санкции»  («Литературная газета»)   профессор   СПбГУ  И.Фроянов пишет, что к запретным санкциям  против России запад  прибегал издавна.  Еще в начале тринадцатого века  Ватикан  запрещал ввозить  на Русь «стратегические» по тем временам материалы.  От папы  римского не отставали и светские власти.  И так на всем протяжении истории отечества  Запад питал неприкрытую ненависть. Только со временем это приобретало все  более жестокое и кровавое содержание. Задачу захватить  Россию до Зауралья и расчленить  ее ставил еще Наполеон. В начале двадцатого века вновь заговорили о необходимости разрушения Российской империи. Эти планы вынашивали Англия, Франция, а так же Германия.  Германия собиралась стереть с политической карты  историческую Россию.  И даже союзники в составе антигитлеровского союза  поздно открыли второй фронт не для того, что бы помочь Красной Армии, а что бы не допустить ее до берегов Ламанша…. И любые поздние увещевания  о прекращении «холодной войны» против России имели цель притупить бдительность страны, нажиться на этом.
   Прожив жизнь на грани двух великих народов, еврейского и русского, я невольно признаю их родство во многом.  Прежде всего, в равной неприязни к ним других, от древнего и до современного мира, незаслуженной и  позорной.   
    Санкции против евреев, их отдаленных потомков  и тех государств разноименных  продолжались и продолжаются всю  трех тысячелетнюю историю. Их описание  до «новой эры» собрано весьма  штрихпунктирно  в Торе и Библиях.  Страдания в новой эре хорошо отражены в светской литературе.   Однако мы живем сегодняшним днем, а он,  этот день -  двадцать  первый век.  Проект века «Окончательное решение», ставший известным после войны  как Холокост, сотворили немцы. В нем активное кровавое участие проявили поляки, румыны, венгры, украинцы, хорваты, словаки, литовцы, латыши, эстонцы и др.   Недавно опубликованое исследование профессора  копенгагенского  университета Питера Нанстада разрушило  единственную европейскую легенду о  лояльности датчан к евреям.  Их король не прогуливался со звездой Давида на груди, а датские рыбаки  переправляли евреев в Швецию за огромные деньги. Цена доходила до 100 тысяч за двоих. У кого таких средств не было – по долговым обязательствам, что после войны пришлось оплачивать до могилы….  Однако особо свежо неприятие Европой накануне Шестидневной  войны, когда Израиль был  окружен полудюжиной враждебных стран в сотни раз превосходившими его населением и вооружением..  Та же история повторилась в разгар войны Судного дня (1973 год). Европа  закрыла свои воздушные пространства и аэродромы для  поставки Американской помощи, окруженной крохотной стране.   Израильский дипломат Цви  Майзель дал оценку нынешних отношений: «Все  аргументы проваливаются в пустоту, Нас отказываются слушать и слышать».  Это  и  зеркальное отношение мира и Европы к России….
    Современный просвещенный мир, проникновенно облагороженный религией и университетскими дипломами,  не может (и не хочет!) разглядеть  и ощутить вечную  опасность крохотного народа, живущего  в окружении стомиллионных вражеских государств, чье население тысячелетиями воспитано в ненависти к соседям.  И тот же мир питает неприязнь к великой стране, испытавшей на своем  горьком веку немыслимые тяжести и страдания, с воровской хваткой перечеркивает и присваивает себе её свершения в борьбе за сохранение жизни и  мира на планете.  Ни какие сверх современные средства информации не могут одолеть мировую глухоту и слепоту.
   Но еще больше нас  роднит несгибаемая стойкость  в беде и верность долгу.  Однажды в детстве я стал невольным  свидетелем схватки взрослых мужиков,  помню, как мой отец, рванув рубаху на груди,  бросился   в нее. Позже  у Константина Симонова в знаменитом стихотворении  обнаружил строку  «…По-русски рубаху рванув на груди».  Равно родные мне оба народа не только рубаху на себе не пощадят, но  и многим в своей истории доказали это на военных полях  Европы и Ближнего Востока.   Израиль оказался единственной зарубежной страной, где ставят памятники Красной Армии и её воинам.  И наш Президент присутствует на их открытии.
    Жизнь человека – невольное собрание обильных огорчений и немногих радостей. Их интегрирование  вызывает у каждого свои действия, у меня обернулось необходимостью выплеснуть их в статье  «Память  сердца».  В ней  мое восприятие бед, что выпадают человеку, когда в его дом врывается  война, и особенно беззащитным  детям.  Не передать переживаний в эвакуации, когда отец на фронте и нет писем, мама в тифозном бараке, а пара мальчишек на своих жалких узлах ютятся буквально в углу переполненного крохотного домика. Ко всем бытовым и сердечным болям прислонилась и фактически брошенная школа. Когда в 27 лет, после службы, получал «аттестат зрелости», после почти половины пропущенных классов, это был, точнее, документ о «недозрелости». Правда, в вузе учился легко и успешно.  После войны по крохам собрались сведения о родственниках.  Оказалось, что только из наших близких погибло 15 человек, а три семьи уничтожены «под корень». С такой болью статью впору назвать  «Память шкурой». Да кто возьмет с таким….  Израильское издание  «Еврейский камертон», с содержанием, строго верным своему названию, приняло статью к публикации, а её редактор Александр Бродский попросил снимки.  Из моего набора он выбрал  фотографию бабушки и дедушки еще тридцатых годов, где  в обычае  фотомастеров той поры композиционно они сидят смиренно рядышком. В таком виде статья и прошла: название, под ним снимок и далее текст. Обычное для меня событие, одно из полутора сотен  публикаций, но это неожиданно повергло меня, возбудила душевную тревогу и  сердечную боль….
  Свершилась двадцативековая мечта-молитва-заклятие: В  БУДУЩЕМ,  на  семьдесят втором   ГОДУ  после гибели мои предки,  только снимком и именами, все же  появились в  ИЕРУСАЛИМЕ.
   Вечный и Великий город!    Здравствуй   и  прощай…..