Лоховатый Фалалеев

- А ведь ты, Фалалеев, неумён! —
сказали приятели.
-       Что так? — заинтересовался Фалалеев.
— Да вот сидишь пень пнём, никуда не ездишь, жизни не видишь.
— Я в марте месяце в Баковке отдыхал! — возразил Фалалеев.
— Так то с женой! — засмеялись приятели. — Это как в Тулу со своим самоваром!..

Сравнение Нади с самоваром показалось Фалалееву обидным, но он смолчал.

— Нет, ты все-таки уникум, Фалалеев! — продолжали приятели. — Ну хотя бы раз для смеха в командировку съездил. Вот сообрази: убываешь ты в город, где тебя ни одна собака не знает. Отпускай вожжи — и пошёл аллюром! Все двадцать четыре удовольствия! Билет берёшь, конечно, в двухместное купе. Это чтобы сразу себя человеком почувствовать!..

— Ну да! — уже затосковав по ослепительной командировочной жизни, возразил Фалалеев. — Сядешь в двухместное, а там какое-нибудь рыло.

— Может, и рыло, а может, и розан   какой-нибудь, — сказали приятели. — Плохо ли?

Фалалеев решил, что это не плохо, но согласия не выказал.

А приятели жужжали:
— Селишься ты, Фалалеев, в лучшей гостинице, в номере «люкс». Раздвижная стенка. Холодильник. Снял трубочку — обед в номер волокут. Входит официанточка. Наколка, передничёк... Словом, умереть, уснуть и проснуться в слезах. Выпивай и закусывай, говорит, товарищ командированный. Кстати, я и не спешу, поскольку заказов больше не имеется. Как, Фалалеев, гут?..

— Гут, — мрачно отозвался Фалалеев.

— То-то! А ты пнём сидишь. Нет, Фалалеев, ты определённо неумён!

Фалалеев и сам как-то пришёл к такому заключению, однако через другие рассуждения. И он решился.
 — В командировку убываю, — сообщил он жене, открывшей дверь. — В областной центр.

 Первая осечка вышла у Фалалеева на вокзале. Его желание ехать в двухместном купе вызвало только неприятное замечание кассирши:
 — А персональный паровоз не хочешь?

Паровоза Фалалеев не хотел. Пришлось ограничиться боковой полочкой в проходящем поезде.
Сложившись на ней, словно перочинный нож, Фалалеев просмотрел вагон насквозь и не обнаружил обещанных розанов. Зато прямо под ним могуче храпел пассажир из Арзамаса.
В редкие моменты затишья арзамасец отчётливо восклицал: «Колоссально!»—и храпел снова. В итоге Фалалеев прибыл в пункт назначения жёваным и злым.

— Кто вам бронировал место? — морозным голосом спросила администратор лучшей в городе гостиницы, когда Фалалеев затребовал «люкс».

— Наверное, никто... — промямлил Фалалеев, взмокнув от отчаяния. — Я приезжий.

— А у нас все приезжие,
—ласково пояснила администратор, убивая этот никчемный козырь, и отгородилась табличкой «Мест нет».

Главная улица областного центра жила своей отдельной от Фалалеева жизнью. По тротуару шли, в частности, незнакомые привлекательные девушки в ладненьких платьицах и брюках-клёш.
И вообще, по тротуару шла жизнь во всем многообразии.

Этой жизни не было дела до Фалалеева, передвигающегося в негнущихся сандалетах тяжёлой поступью каменного Командора.
Но и Фалалееву было не до этой жизни. Его мысли упорно витали вокруг пузыря, вздувшегося на пятке и причинявшего сильную боль при ходьбе.

Фалалеев пристроился в хвост очереди к первому попавшемуся кафе и, томясь, стал составлять в уме возможные варианты обеденного меню. Так, намечталось ему поначалу немного водочки из запотевшего графинчика и к ней какая-то мелочь: баночная сельдь с горячей картошкой, маринованные маслята и, может быть, кусок чавычи с лимоном... Потом привиделось ему, как, заблагодушествовав, он делает укорот распластанному цыплёнку, поливая хрустящую корочку чесночным соусом...

— Ну, начнём? — спросила официантка, нетерпеливо цокая каблучками-копытцами.

— Значит, так... — оживился Фалалеев. — Триста водочки...

— Мы таких смесей не делаем, — сказала официантка, снова нетерпеливо переступая на копытцах. — Есть коктейль «Дружеский» и кизиловый напиток, фирменный. У нас кафе «Лакомка».

Две лакомки в мини-юбках, соседствовавшие за столиком с Фалалеевьш, хмыкнули, и вишенки, которые они несли ко рту на синтетических соломинках, плюхнулись обратно в розовые бокалы.
— Поесть можно блинчики с орехами, — продолжала официантка, — блинчики под шоколадным соусом, оладьи с джемом...

Тут Фалалеева бросило в жар. Он припомнил, что деньги, взятые под отчёт, и заначенные от жены с квартальной премии, он по совету приятелей обратил в аккредитив, зашитый в белье накануне поездки. Так что в данный момент он располагал лишь десятирублёвой купюрой.

— Дайте оладьи, — сказал Фалалеев. — Два раза. Почём там они у вас? И фужер напитка.
Тяжёлый ком сладкого теста тотчас вызвал у Фалалеева икоту. Пока он обдумывал, не объяснить ли соседкам это явление врождённым недугом, лакомки заторопились уйти, оставив деньги на столике.
— Можно и с тебя получить? — спросила официантка, — А то кассу снимают.
Почуяв, что ему не доверяют, Фалалеев оскорбился и фатовским жестом дёрнул десятирублёвку из кармана:
— Извольте! И сдачи не надо!
Но купюра, зацепившись за шариковую ручку, порвалась. Фалалеев не сразу осознал беду. Он достал оторванную часть и ровно приложил ее к первой.

— Вот так порой и два человека находят друг друга, тяжело пошутил Фалалеев.
— Товарищ, - сказала официантка, — мы денег кусками не берём. У нас не банк.
—- Почему не берёте?..— залепетал Фалалеев. — Тут же все номера налицо. Да у меня и нет других денег с собой.

— Значит, принесёшь, — сказала официантка. — А пока оставь документ или ценную вещь.

Фалалеев покорно снял с руки часы.

На улице у него разболелся зуб. Скорее всего, это джем попал в дупло и стал терзать имеющийся там нерв. Фалалеев цыкал, надувал щеку, постукивал по ней пальцем — боль не утихала. За борьбой с зубом Фалалеев упустил, что трудовой день в учреждениях имеет предел. И выпарывать аккредитив из белья он стал как раз, когда работники банка вешали на дверь контрольный замок.

Фалалееву ничего не осталось, как отправиться на вокзал. Здесь он сел в транзитном зале и забылся, прильнув к спине незнакомой старушки, словно доктор, выслушивающий пациента: «Дышите, больной! Глубже! Ещё дышите!»

Старушка дышала хорошо, ровно. Фалалеев пригрелся возле неё, и зуб отпустило. И от этой малости Фалалеев вдруг почувствовал себя таким счастливым, что устыдился силы этого чувства. Он даже ощутил угрызения совести, что уехал от жены в незнакомый город, ходит тут эдаким вертопрахом по разным местам и вообще готов чёрт знает на что.

Фалалеев заказал на переговорном пункте телефонный разговор с домом и сидел в ожидании до четырёх утра, нагнетая в самом себе нежность к оставленной жене. В четыре утра ему сказали:

— Ваш номер не отвечает. Я уже двадцать звонков дала.
Фалалеев на ватных ногах шагнул к окошечку:

— То есть как это не отвечает? Вы посильней позвоните...
— Что значит посильней? У меня не колокол!
— Но, может быть, жена крепко уснула...
— Это вы так думаете!
— обидно сказала телефонистка.

«Вот она, расплата за весёлые командировки! — маялся бешеной ревностью Фалалеев в самолёте, мчавшем его восвояси.
— Так мне и надо!»
Об оставленных в залог часах он пожалел уже после, когда узнал, что в его отсутствие Надя покрыла лаком полы и ночевала у сестры, чтобы не отравиться.

На работе приятели сказали:
— Быстро ты обернулся, Фалалеев! Ну, как? Поимел двадцать четыре удовольствия?

— Кое-что было... — загадочно ответил Фалалеев.
Только вот сервис — дрянь! Обед, видите ли, в номер не подают! Говорят, суп по дороге стынет!..