366 снов на Благуше. Часть 24

Сон 189
Удрученный учиненным им в трапезной скандалом, Эмиль не в силах был поднять взор, опасась встретить осуждающие взгляды, а то и увидеть приближающегося  стража порядка. Однако никто не обращал на него ровным счетом никакого внимания: не перешептывался, не смотрел с любопытством и даже не улыбался. Все были заняты поглощением завтрака и разговорами на непонятных языках. Неожиданно чья-то теплая мягкая рука тронула Эмиля за плечо. Он вздрогнул и обернулся. Молодая белолицая пухлая монахиня смотрела на него озабоченно. «Вам не нравится завтрак, мсье де Томон? -спросила она робко.- Вот уже десять минут вы сидите за столом и не притрагиваетесь к трапезе». – «Нет, - завтрак великолепен, как всегда, - возразил Эмиль, отхлебывая немного остывши кофе и откусывая кусок булочки с маслом. – Просто я немного задумался, то есть я… я молился…» - «В таком случае простите, что оторвала вас от благочестивого занятия, - промолвила монахиня, - однако, может быть, в этом молитвеннике на странице 33 вы найдете важные для себя мысли». С этими словами инокиня подала Эмилю черный молитвенник в кожаном переплете и исчезла.
Открыв молитвенник на указанной странице, Эмиль обнаружил записку: «Жду Вас сегодня на обед. Приходите как можно раньше. Софи».
Поспешно допив кофе, доев булочку и проигнорировав добавку, Эмиль покинул трапезную и направился в гости. По дороге он еще раз нащупал в кармане камзола золотой дукат, найденный им некогда под половицей в мансарде Кестутиса. Слава Богу, дукат был на месте. Значит, он не отдал его в тот подозрительный благотворительный фонд «Савонарола и К». Так, может быть, и никакого благотворительного фонда не было, а представлявший его вежливый господин с бледным усталым лицом ему только примерещился, равно как и счет из пятизвездочного отеля? Равно как и год, проведенный в подземелье за научными занятиями? Так что же с ним случилось на самом деле? Что было сном, а что – явью?


Сон 190
Со времени своего освобождения (или пробуждения?) Эмиль стал частым гостем в доме  Софи. Она была неизменно радушна, приветлива и спокойна, неизменно говорила мягким, приятным, тихим голосом, неизменно готовила к его приходу вкусные средиземноморские обеды, которые никогда не повторялись. Видеть и слушать ее стало его каждодневной потребностью, но что привлекало его сюда? Как и в прежние времена, в П., сердце его было спокойно, когда он думал о ней, когда созерцал ее античный профиль, когда слушал ее мелодичный голос (но не такой, не такой, каким она говорила в то утро на кухне с тем ведьмаком, сидевшим на его, Эмиля, месте и пожиравшим камамбер на черном хлебе, точно сало). Как и тогда, в П., он любовался Софи, словно прекрасным произведением искусства, и ее странные откровения как-то не вязались с ее безмятежным обликом и отрешенным взглядом. Лишь однажды, на одно мгновение, когда она пересказывала ему какие-то бредни старшей жены Кестутиса, которая, как он понял, была ее лучшей подругой, он увидел в глубине ее зеленоватых глаз дикий блеск исступленной вайделотки. Однако обычно у него было такое чувство, что Софи рассказывала не о себе, а о ком-то другом.  И все же именно она была замужем за околдовавшим ее ведьмаком, которого она боялась и боготворила, однако это было в той, прошлой жизни, в П., ведьмак погиб на строительстве самого красивого костела в Вильно, и не спасли его каменные ангелы, неизвестно зачем сорвавшиеся со своих мест. Он же видел, как он лежал неподвижно среди строительного мусора в сумерках пасмурного августовского утра, и ангелы, словно стыдясь своего нелепого порыва, смотрели на него с жалостью и презрением. Да, он это видел, но как он мог рассказать ей, ведь то был сон, а он не верил в сны, и о том, что видит их, никогда никому не рассказывал, особенно Софи, которая, как и все, считала его человеком здравомыслящим и рассудительным, и это ей особенно нравилось в нем.
«Вы тоже загляделись на панцирь Джонатана?» - прервала его размышления  Софи.


Сон 191
Эмиль вздрогнул от неожиданности. Он как-то не заметил, что уже Бог знает сколько времени рассматривает прихотливый узор панциря огромной черепахи, напоминавший запутанный бесконечный лабиринт, скрывающий в своих закоулках неведомого Минотавра.
«Да, красивый панцирь», - произнес он рассеянно.
«Знаете, только Кестутис и Гапка могли в одиночку поднять Джонатана. Здесь же это под силу лишь четырем крепким мужчинам», - сказала Софи. – Впрочем, в этом нет необходимости. Он прекрасно обходится без посторонней помощи».
Эмилю стал нестерпимо обидно. Неужели она забыла, как он по ее просьбе отнес Джонатана из сада в его комнату? «Джонатан так сладко спит, - сказала тогда Софи, вернувшись глубокой ночью с кладбища, где  гуляла с Кестутисом, - жалко его будить. Не отнесете ли его в дом?» И он исполнил ее просьбу, и потом у него несколько дней нестерпимо болела спина, да и сейчас она ноет к перемене погоды. Однако он не счел нужным напоминать об этом Софи и участливо спросил: «Трудно, наверное, прокормить такого гиганта?»
«Нет, - ответила Софи. – он сам доставляет себе пропитание. Он ест рыбу и водоросли, отчего вода в каналах и лагуне стала заметно чище».
Эмиль невольно вспомнил истории о бесследно исчезнувших гондольерах и их пассажирах, но промолчал, почитая за лучшее не распространять городские сплетни, смущая душевный покой Софи.


Сон 192
Несколько раз он встречал у Софи Мейера Люксембурга. Доктор был искренне рад его видеть, однако при его появлении быстро уходил. Раз, однако, он остался и ушел от Софи одновременно с ним.
«У вас, думается мне, - заговорил доктор, откашлившись, - много знакомых в Венеции, не то что у меня, и, конечно, среди них немало ваших соотечественников. Так вот, у меня к вам просьба: не могли бы вы порекомендовать мне воспитанного и образованного молодого человека для работы в качестве секретаря во французском консульстве в Венеции? Жалованье неплохое, а обязанности  несложные и много времени не займут: раз в неделю присутствовать на рабочем месте и время от времени посещать дома венецианской аристократии с целью заведения нужных знакомств и сбора  информации». – «А если бы я предложил свою кандидатуру?» - неуверенно спросил Эмиль. – «Вот и прекрасно, - улыбнулся доктор, - вы идеально подходите для этой должности, но я не решился предлагать вам ее непосредственно, думая, что вы, вероятно, не нуждаетесь в деньгах и слишком ревниво относитесь к своему свободному времени. Однако, когда вы изъявили свое согласие, у меня отлегло от сердца. Мсье де Шамфор будет очень-очень доволен». С этими словами доктор Люксембург вручил ему визитную карточку мсье де Шамфора и скрылся в темноте.



Сон 193
Мсье де Шамфор принял Эмиля очень любезно и в двух словах объяснил его обязанности. Ему следовало как можно чаще бывать в свете и ежемесячно составлять отчеты с обзором основных тем услышанных разговоров, причем особое внимание обращать на настроения русской диаспоры. «Аббат говорил мне, что вы лучший специалист по истории русской культуры, и он давно просил вас прочитать цикл лекций по данному предмету в салоне синьоры Гримальди. Я бы порекомендовал вам принять это предложение, ибо там собираются люди, представляющие для нас определенный интерес. Кстати, надеюсь, мсье Люксембург сообщил вам размер вашего жалованья?»
Эмиль неопределенно кивнул.
«Это лишь гарантированный минимум, - улыбнулся мсье де Шамфор. – Каждый отчет оплачивается отдельно. Кроме того, в конце года вам причитается  премия в зависимости от эффективности вашей работы. Само собой разумеется, вам отдельно оплачивается жилье, ибо в Венеции оно несколько дорого».
Получив аванс и деньги на оплату квартиры на полгода вперед, Эмилль отправился на поиски достойного пристанища и вскоре на верхнем этаже не очень ветхого палаццо  нашел то, что нужно: просторную светлую и сравнительно сухую квартиру, большие окна которой выходили на канал Канареджо.



Сон 194
Воспоминания Софи о жизни в П. закончились замужеством. По ее словам, она сочеталась с Кестутисом христианским браком, но венчались они не в П., а в какой-то далекой деревенской церкви, куда приехали уже за полночь. Местный ксёндз очень радушно принял их, ибо незадолго до того Кестутис собственноручно восстановил здешнюю сгоревшую церковь. Впрочем, как по секрету сообщил Софи почтенный патер, он согласился  обвенчать ее с жрецом Перкунаса не из-за построенной им церкви, а потому, что он, Кесуттис, был им тайно крещен в младенчестве. Эмиль не очень во все это верил, но виду не показывал.
Однажды жарким днем, сидя в садике Софи  и лениво созерцая проплывающие по Гранд-каналу гондолы, Эмиль от нечего делать стал размышлять о череде рассказанных ему историй.
«Да, - подумал он, - всегда и везде любовь заканчивается браком, и лишь в Древней Руси было все наоборот: любовь начиналась только после венчания. И тут он вспомнил, как Митридат-Гедимин поведал ему за самоваром удивительную историю о крестьянке, женившей на себе князя, которого она исцелила от какой-то тяжелой болезни. Князь, как мог, пытался избежать этого мезальянса, но, покорившись своей участи,  понял, как ему повезло, ибо такой красавицы и умницы  не было и нет на всем белом свете.
«Ах, Эмиль, - прервала его размышления Софи, которая уже давно сидела рядом, просто он ее почему-то не заметил, - только после венчания я по-настоящему полюбила Кестутиса. Только тогда я поняла, как он добр и великодушен. До замужества в моей тайной страсти к нему было что-то… - тут Софи немного покраснел а и отвернулась, - темное и греховное, но когда святая христианская церковь соединила нас, мое чувство озарилось божественным светом, и я  познала истинную любовь.
Кестутис помогал нуждающимся, был целителем, миротворцем, справедливым судьей, настоящим ангелом-хранителем своего родного края. Во всех сложных случаях наш врач общей практики Инго Арцт, пришедший на смену доктору Люксембургу, обращался к нему, и там, где профессиональная медицина была бессильна, Кестутис с помощью заговоров и  отвара из мухоморов поднимал на ноги самых безнадежных больных. Он улаживал конфликты, поддерживал мир и спокойствие, строил храмы Божии, и он один мог умилостивить древних богов своего народа, которые продолжали покровительствовать жителям П., несмотря на то, что все они давно стали христианами. И такой человек избрал меня, хотя в этом не было никакой моей заслуги.
И я разрушила все. Он погиб из-за моего легкомыслия».


Сон 195
Эмиль вздохнул тяжело, пытаясь скрыть зевоту. Да, эта хрупкая женщина была весьма тщеславна. Кестутис, державший в повиновении и страхе всю округу, с которым считалась местная знать и духовенство, - он погиб из-за нее?! И он в это поверит? Ведь он, Эмиль, видел, кто в самом красивом костеле Вильно подпилил основания строительных лесов, на которых стоял Кестутис.
«Ах, Эмиль, - произнесла Софи, - простите, что расстроила вас своими жалобами, но, кроме вас, мне не с кем говорить о Кестутисе. Дедушка о нем слышать не хочет, он предвзято относится к нему, а Фридерика еще слишком мала. Кроме того, она почему-то уверена, что отец ее жив, и никакие разумные объяснения не понимает. Детям вообще трудно свыкнуться с мыслью о смерти».
«Да, в смерть трудно поверить», - произнес Эмиль, и собственный голос показался ему незнакомым. Он вспомнил, как ненастной августовской ночью лежал на единственной кровати в мансарде Кестутиса в Вильно и ждал рассвета. Внезапно на лестнице раздались шаги, дверь отворилась, и вошел ведьмак. Будто наяву, Эмиль увидел, как он сел у окна и долго смотрел в  непроглядную тьму, а потом устало сказал: «Не бойся, барин, я не пьян, просто упал на стройке». Эмиль ничего не ответил и продолжал  ждать с замиранием сердца, что будет. Он знал: мертвецы хитры и притворяются живыми так искусно, что введут в заблуждение кого угодно, но только не его, Эмиля. Будь Кестутис жив, он съел бы кусок хлеба с копченым окороком, который лежал  в  стенном шкафу, украшенным орнаментом в неорусском стиле, и лег спать, а не сидел бы  у окна, вперив неподвижный взгляд в ночную тьму. Время тянулось мучительно долго, а Кестутис не шевелился, словно окаменел. Наконец он встал, расстелили себе постель на полу и заснул, но спал, вопреки обыкновению, беспокойно, разговаривая с кем-то  на непонятных языках.  Впрочем, Эмиль так устал от  пережитых волнений, что бормотание Кестутиса не помешало ему заснуть, а когда он пробудился, солнце светило в окно, а ведьмака и след простыл.
«Фридерика считает, - произнесла Софи, - что отца спасли ангелы. Она живет в мире своих фантазий, и ее певозможно оттуда вернуть»
«Ошибаешься, маленькая ведьма, - не без злорадства подумал Эмиль, - ангелы взирали на твоего отца с жалостью и презрением, и, когда рухнули строительные леса, на которых он стоял,  ни один из них не только не подхватил его, бережно опустив на пол, но и не решился приблизиться к его душе, покидавшей тело. Даже тот, самый прекрасный, с нежным женским лицом, лицом Софи, котоого он изваял собственными руками, не двинулся с места и смотрел с холодной улыбкой перед собой, сквозь этот мир, в незримую даль, в занебесную область, которую не воспел ни один из поэтов и не воспоет по-настоящему.
«Сын мой, - сказал высокий монах-францисканец какому -то рабочему, умолявшему его войти в храм, - если человек находился под куполом и упал, ему уже не нужен исповедник». – «Ну так помолитесь над ним, святой отец, ведь он погиб при строительстве храма Божьего!» - «Сын мой, - произнес монах хорошо поставленным голосом опытного лектора, голосом приват-доцента Виленского университета Феликса Велимирского, - а ты уверен, что твой покойный товарищ – христианин? Ты видел крест у него на шее?»
«Но почему Кестутис покинул вас вскоре после венчания и отправился на заработки в Вильно? – спросил Эмиль. – Он должен был бы вначале привести в порядок имение». – «Кестутис говорил мне, - ответила Софи, - что П. – имение недоходное и требует больших вложений. Впрочем, это была не единственная причина. Лето в тот год выдалось такое ненастное, что весь урожай погиб, и нам грозил голод. Однако скорее всего обрушившаяся на нас непогода была возмездием…»
Воцарилось молчание. «В таких случаях говорят: тихий ангел пролетел, - подумал Эмиль. – Однако сейчас это  был кто угодно, но только не ангел».