74

В последнее время Глафира Никитична стала бояться ложиться спать. И темноты стала бояться. Заставляла девок зажигать свечку, ставить в дальний угол, чтобы не сильно ярко, но и не темно, так было легче.

Днём подсчитывала прогоревшие за ночь свечи, расстраивалась убыткам, но днём - другое дело. За делами по хозяйству не думалось про ночные тяготы, лишь изредка они тяжёлыми воспоминаниями вползали в душу. Но днём светло, днём народ кругом.

Кроме своих дел, раздражали вечные проблемы у племянника. Ольга перестала писать, укатила куда-то, даже не сообщила ей. Если бы не доклады управляющего, Глафира Никитична и не знала бы. К матери должно быть. Тоже. Нашла время по гостям разъезжать. Володенька болен, а у помещиков сейчас самая хозяйская пора. Не сегодня-завтра сенокос начнётся. Разве управляющий за всем уследит?

Вот думки о делах и заслоняли ночные кошмары.

А ночью тишина наваливалась, звенела в ушах. Уставшая голова клонилась на подушку, погружаясь в сон. А тут и он...

Столько лет прошло. Более двенадцати, это она чётко знала. Никогда не задумывалась, уверена была, что так всю жизнь проживёт, не тяготясь воспоминаниям. И вот словно внутри всколыхнулось что. И нет ей покоя.

Снилось одно и то же. Идёт она по краю обрыва. Направо земля серая каменистая, без единого зелёного кустика, налево - пропасть. Заглянула она туда осторожно - дна не видать.

Вдруг справа как серый комок приближаться стал. Вглядывается в него, понять не может. А комок катится, растёт, вот уж понятно, что это человек маленький.

«Матушка!» - тянет руки к ней человечек. И ужасом наполняется душа старой помещицы, и она просыпается.

«Ну подумаешь, ребёнок! - пыталась уговорить Глафира Никитична себя днём. - Мало ли что приснится!».

Но даже и днём не удавалось себя толком успокоить, а уж ночью - тем более.

И сон этот повторялся почти каждую ночь. Да если бы только повторялся. Было ещё хуже. Каждый раз человечка она видела всё ближе и подробнее. И каждый раз этот человек своим видом всё больше её пугал. Потому как у ребёнка было два лица.

- Ерка! - позвала вечером горничную. - Ты сны отгадывать умеешь?

Ерина задумалась. Какие сны? Но упускать случай не стала:

- Доводилась, барыня. Но то ещё смотря какой сон. Иной отгадывать не к чему. Пустой, и всё.

- Ну ты пока закрой рот, да послушай. А пустой или не пустой - не тебе решать.

Пока Глафира Никитична рассказывала, Ерина размышляла.

То, что был какой-то ребёнок, девушка уже давно поняла. Но подробностей не смогла вытянуть из помещицы, как ни старалась. То ли цыганский морок не такой уж сильный на деле, то ли она им не владела толком, а, скорее всего, барыня и в помрачённом разуме не открывала свой секрет.

А теперь Ерина нахмурившись, стала на ходу сочинять, искоса и мельком наблюдая за реакцией:

- Ребёнок - это ваш старый должок. Вы про него, может, уже забыли... Или думаете, что другие забыли. Но пришло, видать, время с ним рассчитаться... Вернуть должок...

- Ну-ну, ври дальше. А чего же два лица у него?

- А это смотря какой стороной он к вам повернётся. Рассчитаетесь с долгом - будет прощение или добро какое-нибудь. А коли махнёте рукой, не заходите загладить свою вину, прошлое к вам бедой обернётся.

Сердце Глафиры Никитичны ёкнуло. Но она продолжала хорохориться:

- Ишь ты, загладить вину. Ты ври, да не завирайся. Кого это я так уж обидела?

Ерина лишь брови слегка подняла в недоумении.

- Ладно, прочь пошла. Марфушку зови.