Прозариум, часть пятая. Многострадальня

 




Геннадий Михеев
ОКОЁМНЫЕ ЛЮДИ














 












ВЕЛИКОЕ МОЛЧАНИЕ РА

 
В России еще брезжит свет,
 еще есть пути и дороги
к спасению, и слава Богу,
что эти страхи наступили теперь,
 а не позже.
Всяк должен подумать теперь о себе,
 именно о своем собственном спасении.
Но настал другой род спасения.
Не бежать на корабле из земли своей,
спасая свое презренное имущество;
но спасая свою душу,
не выходя вон из государства,
должен всяк из нас
спасать себя самого
 в самом сердце государства.
 
Николай Гоголь. Из письма к графине ..........ой
 

Майя не любит своего имени, предпочитая прозвище "Атаманша" коим ее наградили в школе. А вот отец, крутой и брутальный дядька, именует свое чадо (единственное от второго брака) Постреленышем. Есть за что, девочка горазда не только пострелять и даже более того. Была б Атаманша не мажорной крови, про такую говорили бы: "Оторви да выбрось", и прочили девочке судьбу сотен клиенток Майиного папика, которого весь город уважительно обзывает: Гражданин Начальник.
Для двенадцатилетнего возраста Майя... прости, Атаманша выглядит щуплым гадким утенком. Что компенсируется характером и сорвиголовизмом. Да так бывает почти всегда - и не только в мире людей: в стае верховодит вовсе не крупная особь, а... впрочем, вы и сами все знаете, чё я буду распинаться-то.
Отец – начальник зоны строгого режима для лиц женского полу, практически, градообразующего предприятия городка Козлово. На обслуживании бес-покойного хозяйства трудятся сотни козловчан, начиная с тех, кто бдит на вышках, и заканчивая теми, подкидывает дровишки под котлы. В смысле, на пищеблоке. Контингент пенитенциарного учреждения еще тот: убийцы, злостные грабительницы, мошенницы, наркоторговки и прочая элита криминалитета. Их бы в ад, да вот все пытаются перевоспитывать. Наверное, в нашем царстве-государстве традиции милосердия еще не похерены.
Я не буду здесь долго размусоливать о всяких таких сумасбродных подвигах Постреленыша, скажу только: изрядно девочка, крышуемая авторитетным родителем, всех здесь достала. То что-нибудь такое понапишет на заборе, то выкинет фортель в городском саду, а то и в магазине чё-нить да сопрет, причем, из спортивного интересу. Прынцеса, блин. Розги, розги, и еще раз розги, а потом еще и шпицрутены – вот чего таким не хватает, и не надо тут песни петь о ювенильной юстиции.
Живет Гражданин Начальник с дочерью и домработницей Агафьей (тако же выполняющей некоторые другие семейные функции) в коттедже на высоком утесе. Этот замок козловчане именуют "Вороньим гнездом". Агафья, крепкая русская баба, способная и на скаку остановить, и кой во что без мыла войти, – единственное существо, имеющее хотя бы какое-то влияние на Постреленыша. Шутка ли: даже уроки заставляет делать! Ну… иногда. Впрочем, учителя все равно оценки завышают… ну, так – от греха.
Как поскребыш Атаманша пользуется своеобразной родительской слепотой со стороны предка, почетного работника системы исполнения наказаний. Ах, да – про маму забыл упомянуть. Она, как когда-то говаривал наш правитель, утонула. Или, как принято выражаться в Козлово (город не склоняется), Волга забрала. Река должна раз в году забирать хотя бы одну жертву. Чё: язычники, верят, что так можно умаслить стихии. Злые языки шипят, что гибель женщины – не случайность. Девка-то растет вся в отца, тирана и еще того. Но мы не будем подогревать нездоровый интерес к частной жизни семьи. И каждому в конце концов воздастся по всем делам.
Несложно предположить, что Атаманша выберет себе в друзья какой-нибудь такой же сапог. Именно то самое и вышло. Его зовут Коля, он Майин ровесник; уличное погоняло – "Барон". Откуда такое, не знает даже сам мальчик. Вероятно, уже в недалеком будущем Барон уже точно станет настоящим криминальным авторитетом. Некоторые робкие попытки войти в образ уже сделаны: запястье левой руки мальчика украшает татуировка: "MОMENTO MORE". Смысл пацан пока не знает, точнее все же знает: а чтоб непонятно было, но таинственно. Романтик. Ну, да, там ошибки. Но кто из нас положа руку на сердце знает итальянский? Хотя по психическому складу – вор.
В школу Барон перестал ходить во втором классе, тогда же выучился и курить. Пытался пристрастить к табаку и Атаманшу, но ту выворотило наизнанку и девочка зареклась вдыхать дымы на всю грядущую жизнь. Если говорить о Колиной семье, она состоит из матери-одиночки, уже имеющей две ходки на зону: за групповой разбой и групповое изна... ну, то есть, соучастие в групповом изнасиловании – на шухере мамка стояла. Добрая она женщина, и доверчивая: все время старается помогать тем, с которыми водится, и не ее вина в том, что почему-то попадаются ей сплошь дурные компании. Баронова мать, временно вставши на путь исправления, работает уборщицей в районном доме культуры, параллельно пытается безуспешно решать вопросы личной жизни. О каком гражданском воспитанники и внушении правильных понятий может здесь идти речь? Вот и вырос... бурьян.
 Барона должны были забрать в социальный приют, мать же лишить родительских прав. Но ты сначала поймай! Мальчишка с прошлого года в бегах. В теплое время ночует под лодками, зимою же кантуется в одной заброшенной деревне, куда даже менты заходить боятся, ибо там Черный Столб.
Что такое Черный Столб, волжанам разжевывать не надо. Поскольку пока еще не все мы с Волги, все же разъясню. Если в деревне есть этот знак, значит, здешние обитатели промышляют разбоем. Себя они именуют воровскими казаками. Раньше Черных Столбов по Волге стояло немало. Когда начали строить коммунизм, грабить стали другие. Практически, старую традицию искоренили. Вместе с населением деревень с Черными Столбами. Но все равно органы и сейчас паникуют соваться даже в мертвые разбойничьи деревни – потому что предрассудки у нас покамест не искоренены.
Давно мои герои задумали побег в обитель тайную – чтоб ни одна сволочь не достала, чтобы не надо было учиться, работать и участвовать в художественной самодеятельности и общественной жизни. Атаманша с Бароном надеялись подрасти, сколотить банду и вольно разбойничать на просторах Матушки-Волги. Ну, так в русских песнях поется. Летом будут грабить, а на зимовку уйдут в деревню с Черным Столбом. Чем не жизнь? Это тебе не на работу ходить и натягивать бюджет на ж... то есть, выживать ради выживания.
Ну, конечно же они будут разбойниками благородными. Их жертвами суждено стать только богатым и успешным. Часть награбленного конечно же достанется бедным и страждущим, десятую же часть по древнему как мир закону отдадут попам. Пусть храмы красуются по берегам великой русской реки! Ну, не настроят же все воры себе "Вороньи гнезда", есть среди них и святые.
Все логично. Гражданин Начальник любит смотреть телеканал энтэвэ, а там сплошь криминал. Менты в продукции отечественного киногрезной индустрии правильные и скучные, злодеи - неправильные и прикольные. А еще преступники красиво одеваются, говорят, грабят и убивают. Искусство и эстетика ведь есть во всем (кто не согласен, гляньте любое криминальное телепойло). Гламур и криминал в одном флаконе. И чего вы хотите от наших детей, ежели они воспитываются на том, что мы потребляем сами?
На самом деле, если взглянуть на парочку свежим глазом, возникнет впечатление, что они брат и сестра – и по облику детских мордочек, и по конституциям. Да и вообще-то по менталитету. Кто отец мальчика, неизвестно, посему уместно кое-что предположить. Но мы же не сплетники.
Соскок планировали еще с зимы. Для грядущего отвала приготовили лодку и в потаенной пещерке, дыре в обрыве, запасали провизию и скарб. Атаманша даже успела спереть один из отцовых наградных пистолетов с хорошим запасом патронов к нему. У папы их и без того хватает. То есть, наград и пистолетов.
Конкретный план был таков: основаться на необитаемом острове, там устроить лагерь, и время от времени совершать набеги на Материк, дабы пополнять запасы и набивать руку. Ну, и в той же тайной пещерке копить сокровища. Какие же разбойники без кладов? Когда подрастут, окрепнут, примут в банду отчаянных головорезов – тогда уже решатся грабить проходящие мимо суда. Дело стоящее: на белых теплоходах много богатеньких туристов, все в золоте и бриллиантах. Да и на трассе, которая пронзает горную сторону, тоже встречаются интересные жертвы.
Козлово стоит вовсе не на Волге, а скорее на разбухшем трупе реки. Это когда-то под городом текла именно что Волга, изобилующая опасными стремнинами, отмелями и перекатами. Когда при советской власти ниже по течению возвели плотину, получилось обширное водохранилище, сплошь утыканное необитаемыми островами. Вот на одном из них дети и порешили зависнуть. Ему даже имя было придумано заранее: Вольница.
У Гражданина Начальника на дочь имелись свои планы. Он хотел заслать Постреленыша на Британские острова, в одну из закрытых частных школ для детей шейхов, олигархов и русских чиновников. Вот со следующего учебного года и собрался. У Майи... прости, Атаманши на сей счет свое разумение. Но девочка предусмотрительно таковым ни с отцом, ни с надсмотрщицей не делилась.
А старшие дети Гражданина Начальника, от первого брака, давно уже на туманных берегах. И возвращаться в Расею не то чтобы не собираются, а родитель не велит. Чем они хуже отпрысков нашей всей этой либеральной интеллигенции, которая здесь подымает гешефтную волну, возбуждая офисный планктон сначала на информационную, а потом даже на гражданскую войну, сами же никакого будущего в этой стране не видящая в упор, а члены их семей свалили из… как там наш расейский мЕнистр культуры-мультуры поэтично выразился… ах, да: рашки-гавняшки – во. Гражданин Начальник по крайней мере не косит под совесть нации, а почему честен хотя бы перед Господом. Ну, а тем, кто думает, де народ у нас быдло, достойное быдляцких правителей, следует сказать: "Какая интеллигенция, такой и плебс. И наоборот".
Вот, собственно, и вся преамбула. 
 
Деру наши дети дали в ночь на Николу Вешнего. Обычно сюда в эту пору Сиверко приносит заморозки, на сей же раз Природа сжалилась над отчаянными детьми и дала волю теплым ветрам с киргиз-кайсакских степей. Оно конечно, может не стоит отваливаться в мае, век потом маяться будешь. Но наши  будущие злодеи еще не стали взрослыми, а потому и не заморачиваются предрассудками.
Поступили хитро: рванули вверх по течению. Взрослые еще подумают: нет сил у детишек побороть мощь воды. Зря это они: гребут не силой, а умением; сие касается не только весельного труда. А лодку похитили у лесничего: тот еще недели две будет в запое и спохватится нескоро. Плыли полночи, стараясь держаться подальше от фарватера. Остров выбирали тщательно, а лагерь устроили с луговой стороны – чтобы с горной невозможно было разглядеть костра. Выбрали и густые кусты, растущие из воды, в которых можно запрятать лодку.
Немного выспавшись, согревая друг друга как щенки, чуток еще понежились на утреннем Солнышке, а после пошли осматривать дозором свои владения. Островок казался ничего себе так. С полкилометра длиною и метров двести в поперечнике. Часть его – плес, прям курорт с белым песочком, но в основном остров зарос лесом. Нарубив ветвей, беглецы живо принялись сооружать логово наподобие шалаша. На самом деле припасена была и палатка, но хотелось настоящей дикости.
С собой были прекрасные пособия, написанные в предыдущие века: "Таинственный остров", "Остров сокровищ", "Робинзон Крузо". А то говорят, молодежь литературы не читает. Она потребляет только нужную информацию, и ежели таковая содержится в книгах, можно почерпнуть и там.
Преисполненные оптимизма, мальчик с девочкой трудились слаженно. Как и прописано в художественной литературе, организовали спальную площадку, кают-кампанию, санитарную зону, а так же наблюдательный пост – на дереве, чтобы можно было обозреть округу.
Ближе к вечеру случилась первая ссора. Атаманша не позволила Барону подержать батькин пистолет. Сказала, что неумеючи браться просто глупо. Да к тому же атаманша (не как кликуха, а как должность) она, так что пусть сидит и не рыпается. Барон, обозвав напарницу дурой, в сердцах пошел отыскивать отдельное место для ночевки. Как говорится, предприятие начало разваливаться в зачатке.
Когда мальчик ушел, девочка искренне расплакалась. Она ведь просто опасалась, что пацан, не обладающий навыками владения огнестрельным оружием, случайно натворит бед, то есть, соблюдала технику безопасности. Батька-то своего Постреленыша стрелять обучил – ну, так, на всякий случай (так что спасибо родителям, за то что они хотя бы есть). А Барон принял за обиду и включил гордыню. Да и вообще: в банде кто-то один должен верховодить, так мир устроен. В общем, Майя... прости, Атаманша стала строить планы на сольную карьеру. Наверное, утром она уплывет на другой остров, оставив бывшему другу часть припасов, и там все зачнет с нуля. Хотя и жалко, но что делать – се ля ви.
Между тем город жил радостным возбуждением: Козлово разом избавилось от двух заноз. Все почти надеялись: мальчик с девочкой наконец утонули, и это хорошо, ведь чем больше становятся детки, тем увесистее от них бедки. Гражданин Начальник, задав трепака надзирательше, закатил истерику, что явно не красит таких авторитетных людей. Подобный сценарий предполагался, в обязанности Агафьи входило так же пресечение такого рода инцидентов. Но баба не справилась с поставленной задачей, да и если откровенно, у нее вряд ли получилось бы. Поди, справься с ураганом.
Все знают, какую безумную любовь дарит поздний ребенок. От собственного бессилия и злорадства козловчан Гражданин начальник злился еще более, а на несчастье наложилась еще и неприятность: с зоны откинулась, то есть бежала зечка, что в начальнической карьере Постреленышева батьки случилось впервые.
Гарнизон был мобилизован в количестве всего личного состава и поисковая операция приобрела тотальный характер. Ну, там, собаки, водные и сухопутные патрули, телефонограммы и все такое. Но исполнители действовали неповоротливо и явно неретиво, зная, что даже если найдут (живыми) – еще неизвестно, сообщат ли. Вот все думают: только дети бывают такие жестокие и бессердечные. Взрослые хуже, да к тому же они умеют мерзко ненавидеть, а примеров тому в человеческой истории хватает.
Колька, то есть, Барон, бродя по берегу в тоске, в свете вечернего солнца на песке увидел тело. Вот еще не хватало, подумал мальчик. За свою беспризорнищескую жизнь он видел немало утопленников и ему очень не нравится их запах. Приблизившись, во-первых пацан установил, что это женщина, причем, молодая, а во-вторых она не воняет, а значит пока еще жива. Склонившись над лицом, Барон отметил, что оно молодо и непередаваемо красиво. А еще оно, то есть, тело, дышало.
Ее звать Фатьма и она таджичка. Несложно предположить, что Фатьма и есть та самая беглая каторжница. Преступление молодой красавицы состоит в том, что она в некоем сокровенном месте перевозила крупную партию героина. Надо было обеспечить многодетную семью, у Фатьмы есть младшие сестры. Теперь она, то есть, семья, необеспечена. У девушки, если говорить честно, ходка не первая. Предыдущие попытки наркокурьения были удачные, а вот взяла да попалилась, причем, кто-то явно настучал. Приговор: двенадцать с половиной лет строгача. Это потому что девушка уже была в оперативной разработке и на беззащитное существо навешали другие разные эпизоды, избавившись от висяков.
Фитьма хотела вернуться в семью, к матери с отцом и к сестрам. К побегу посланницу с Крыши Мира сподвигло не только положение семьи; Фатьма не хотела становиться любовницею Багиры, отрядной паханки. Особо не готовилась, но удалось проникнуть в мусорный бак и остаться незамеченной. Дальше девушка взобралась на танкер "Волго-Балт", затаилась бочке, но была обнаружена командой. Над красавицей надругались и бросили за борт в набежавшую волну. Надеялись, с концами, но витальные силы вынудили таджичку бороться за жизнь – и последняя победила. Все потому что девушка страстно желала вернуться на Крышу Мира чтобы и дальше помогать семье. Правда на суше силы Фатьму окончательно оставили и она вырубилась.
Барон обрадовался поводу: теперь можно навести мосты с атаманшей. Он побежал к Майе. Само собою, дети ничего не знали о судьбе спасаемой. Они просто тащили человека в свою палатку чтобы его выходить. Наверное, они еще окончательно не ссучились, в отличие от большинства козловчан.
Ближе к ночи находка стала бредить, причем, на непонятном для детей языке. У женщины начался жар. Атаманша помнила, что Агафья, когда Майя болела приблизительно тем же, лечила ее лекарствами и протирала водкой. Девочка не забыла, где все это лежит. Оно конечно, в "Воронье гнездо" пробираться опасно, но ведь она бесстрашная. Решительно собравшись, Атаманша отправилась в экспедицию за целебным зельем.
 
Оставшись один на один с больной, Барон боролся с желанием раздеть несчастную. Ему просто чисто из человеческого любопытства интересно было посмотреть, как красавица выглядит нагой. Мальчик довольно долго поддерживал огонь, чтобы спасаемую не знобило, и не заметил, как закемарил. Ему снился сладкий сон о том, как он плывет на передке острогрудого челна с бородою и пистолетом, командуя своим казакам: "Сарынь на кичку, бр-р-рат-ки!!!"
Когда Атаманша растолкала Барона, уже вовсю грело Солнце. Девочка была возбуждена, ибо в ночь пережила немало приключений. В отчий дом проникнуть удалось, ибо отец с горя напился в стельку. Добыла и лекарства с водкой. Но вот на выходе девочку схватила Агафья. Все-таки эта бой-баба не зря на зоне двадцать лет оттрубила – в качестве вертухайки, конечно. Пришлось бороться, даже кусаться. С такой внушительной массой как надзирательша фиг совладаешь, но у Атаманши с собою был весомый аргумент: отцов пистолет. Потом еще уходила от погони, в которую рванулись подоспевшие папкины обалдуи. Помогло хорошее знание городских задворок, коим девочку снабдил Барон. В общем ускользнула, да еще и принесла предку радостную весть: не утонула и не сгинула, а очень даже жива. Майя... прости, Атаманша не задумывалась о том, что город завтра затоскует в трауре, ибо для козловчан-то как раз весть очень даже удручающая. Отсюда вывод: незнание – сила. 
Самое интересное случилось на обратном пути. Атаманша во тьме разглядела каких-то стремных людей, которые сошли с красивой белой яхты на соседний с Вольницей остров и там что-то спрятали. Может быть даже клад. Девочка, будучи по природе своей пытливой, все выведала и приблизительное место засекла. 
Но надо все же поднять на ноги больную. Девочка вытолкала мальчика из шалаша, раздела женщину обработала тело водкой, влила в нее микстуры, а после еще укутала в шерстяное. Барон пытался подглядеть в дырочку, но толком ничего такого не узрел. Моцион помог: красавица очнулась и большими своими миндалевидными глазами долго изучала спасительницу. После чего произнесла, по-русски:
- Ангелы...
Барон снаружи, выпустив изо рта дым, ответил:
- Во плоти.
Фатьма поведала свою историю, упустив некоторые взрослые подробности. Атаманша же наврала, рассказав, что они с Бароном крутые и все такое прочее. Ну, вообще-то вранья в Майином рассказе немного, но уж про то что ее отец – великий и ужасный Гражданин Начальник, девочка распространяться не стала. Интуиция подсказала базар фильтровать.
На более-менее восстановление здоровья ушло два дня. Когда Фатьма начала откашливаться, пусть и с отхаркиванием, стало ясно: идет на поправку. Просто, повезло с сухой и теплой погодой и сердобольными детьми. Женщина не только замечательно обустроила быт, но и продемонстрировала отменное умение готовить. Банде именно что не хватало такого вот... зампотылу.
Тайник на соседнем острове отыскать было несложно. Уж дети-то умеют прятать и разыскивать. А вкупе и безвозвратно терять – тоже. Каково же было разочарование мальчика с девочкой, когда вместо несметных сокровищ они увидели какие-то черные полиэтиленовые мешки. Расковыряв один из них, разбойники извлекли мешочек поменьше, теперь уже в прозрачном полиэтилене. Может, взрывчатка? Ну не сахарная же пудра...
Вернувшись на Вольницу, наши герои показали находку Фатьме. Та попробовала порошок на вкус, после чего нехорошо улыбнулась. И сколько там этого всего, спросила женщина. Дети сообщили: десять больших мешков. Красавица разрыдалась, причем, совершенно непонятно, от счастья или наоборот. Дети смотрели на нее как на сумасшедшую, а Фатьма про себя думала на своем языке заоблачных гор: "Ш-шайтан, видно дурман-кирдык – моя судьба навсегда..."
Отвлекусь на тему эстетики. Фатьма обладает удивительно классической красотой. И здесь нет ничего удивительного: давным-давно на самый край Ойкумены, под Крышу Мира забредал Александр Македонский со своим героическим эллинским войском. Возможно, девушка – потомок древнегреческого солдата, а есть вероятность, что и сам Искандер Великий мог поучаствовать. Иначе – с чего Фатьма так напоминает Венеру Милосскую, только с руками? Но это я так – для общего культурного развития.
Итак, дети обнаружили не просто пудру, а несметное богатство, дороже золота и бриллиантов. Если поделить порошок на дозы, получится несколько... да не миллионов, а миллиардов. И не рублей – долларов. Ну, да: в жертву дури (а в мешках именно дурь) надо еще принести миллионы человеческих жизней и миллиарды судеб... Но разве Золотой Телец (второе имя: Желтый Диавол) не требует таких же жертвоприношений? Сокровища еще никому счастья не приносили, а порошок приносит. Хотя и ненадолго. А эффект привыкания приблизительно одинаков.
Поумничаю. Наркомания – командировка в ад со всесокращающимися увольнительными в райские кущи, а роскошь богатства – вечная ссылка в непонятно что, имеющее форму рая, но обладающее какой-то не такой сущностью. Именно поэтому роскошь и наркомания зачастую сливаются предсмертной агонии, внешне напоминающей экстаз. О, сказанул-то.
Те люди, которые нанимали Фатьму, убеждали девушку, что чем больше она перевезет шайтан-кирдыка, тем больше погубит неверных, тем самым гарантировав себе билет в рай. Были и такие учителя, кто внушал, что, отправив в ад несколько десятков неверных вместе с собою, взорвав во славу того, кто воистину акбар то, чем тебя обвяжут, ты попадаешь в ту часть рая, где обычный рай покажется адом. Фатьма им не верила, ибо кто же тогда будет кормить семью, она же старшая из сестер.
В общем, Фатьма посоветовала сначала осторожно перепрятать находку, а потом уже и поразмышлять о дальнейших шагах. Что наши герои и сделали, переправив мешки на Вольницу. Они и сами не промах: знают, что в сложных ситуациях не стоит делать слишком уж резкие движения.
В то время верные хунвейбины Гражданина Начальника уже третий день тщательно зачищали зеленку по берегам и обыскивали острова. Отец Постреленыша практически воспарил, ибо теперь наверняка знал: дочь жива – и даже очень. Дело было только во времени, а как свинтят - отошлет в Туманный Альбион под строгий надзор. У англичан хрен забалуешь. Козлово же впало в депрессию: по городку распространились слухи о пистолете и все ждали начала налетов Атаманши, которая уже может успела сколотить банду. В принципе, три человека – это уже банда.
Хозяева схорона тоже не преминули появиться. С тревожным интересом наблюдали наши герои как по соседнему острову в бешенстве метались преступники из конкурирующей группировки. Они громко ругались друг на дружку всякими такими словами и грозили оторвать все части тела. В то время как на белой яхте сидел пожилой мужчина лет, наверное, сорока пяти и красиво курил сигару. Видимо, он о чем-то размышлял. Наконец наркобарон (похоже он именно в этой должности) произнес:
- А тот ли это остров, ур-роды р-рода человеческого?
Бандиты принялись наперебой доказывать каждый свое. Некоторые высказали сомнение в том, что они уроды.
- Хорошо. - Прервал их старик. - Обшмонаем и другие острова...   
И молодчики передернули затворы своих изящных автоматов "узи". Короче, ситуация повернулась не в лучшую сторону, причем для всех.
Первая стычка вспыхнула уже через час. На еще одном соседнем с Вольницей острове мафиози наткнулись на вертухаев. С одного конца причалила белая яхта, с другого – серый катер, на котором был и Гражданин Начальник. Получается, своими умными и одновременно отчаянными действиями наша троица (а Бог, как известно, таковую любит) столкнула две серьезные группировки. Людишки носились по кустам и безжалостно убивали друг друга. С одной стороны ужасно, с другой – прикольненько: экшен, по каналу энтевэ это часто бывает.
Фатьма вспоминала древнюю восточную притчу о том как обезьяна, сидячи на вершине горы, наблюдает за поединком двух тигров. Странно... на Крыше Мира нет ни обезьян, ни тигров. И одновременно девушка строила план возвращения в родные горы, к семье. И все-таки, думала Фатьма, надо будет изуродовать свое лицо, ибо красота приносит только страдания.
Колька мечтал стать таким же крутым как наркобарон. Осталось только подрасти, обзавестись оружием и сигарами. Надо дождаться конца битвы и пойти помародерничать. Уж больно красивые автоматы у тех… а Майка пусть выкусит со своим пистолетом!
Девочка же пребывала в сомнениях: зачем уничтожать друг дружку за какой-то там порошок?! Где здесь благородство, романтика, понятия в конце концов...
Нет, как-то мир сей все же устроен не так. Вот Волга: она много тысячелетий течет издалека и долго, не зная сомнений. Реку образуют тысячи речек, сотни тысяч ручьев и миллионы родников. Источники все равны, нет главных и подчиненных. У людей же все иначе. Столкнулись два потока, так нет чтобы слиться воедино – они давай взаимоуничтожаться, практически, аннигилироваться. Почему люди не хотят учиться мудрости у воды? И так продолжается из века в век: племена, народы, государства, группировки хреначат друг дружку, стремясь занять доминирующее положение; разбойники обирают держащих путь, ищущие воли уплывают к мифическому Беловодью... зачем все это? Что за рок нависает над Волгою?
Однажды, это было в низине Волги, столкнулись две громадные армии. Они сражались за город, цепляясь за берега зубами. В крупнейшей битве за всю обозримую историю человечества с обеих сторон участвовали два миллиона солдат, из них погибли миллион. Еще раз для тех, кто не вчитался: миллион убитых! И это только военных; жертв среди гражданских никто даже не считал. Весь мир теперь знает слово "Сталинград" и содрогается при одном его произнесении. Вы ни разу не задумывались о том, почему подобный ужас случился именно на Волге? А зря.
По Волге одно время шатались громадные банды, которые сколачивали вольные казаки Степка Разин и Емелька Пугачев. На Волге одно время утвердилась столица Золотой Орды Сарай, в которую стекалось награбленное с половины Мира, и от которой теперь осталась пыль. Волгою владели Хазарский каганат, Казанское хамст... то есть, ханство, Великая Булгария. Теперь же Волгой беспредельно владеет страна Расея. Надолго ли?
И все ради чего? Чтобы убивать и владеть, убивать и владеть... "Все куплю!" - Сказало Злато. "Все возьму!" - Сказал Булат. "Все приму!" - Сказала Волга. "Все отдам!" - Сказал Солдат.
 Вот какие серьезные мысли обуяли девочку.
В конце концов перебиты были все, за исключением главного мафиози и Гражданина Начальника. Остров маленький и хорошо простреливаемый. Двое возлежали по разные стороны одной дюны и готовились к решительному броску. И в этот момент Майя узнала отца. Помочь родителю она была не в силах, ведь от одного острова до другого двести метров, из пистолета не попадешь.
- Э-э-эй!!! - Взвизгнула девочка.
По счастью ветер дул в нужную сторону. Два богатыря обернулись и стали пристально всматриваться в Вольницу. Атаманша распорола первый пакет и высыпала содержимое в воду. Белая пыль шипя соединялась с гладью.
- Палу-чайте-е-е!!! - Вновь выкрикнула Майя – и распорола второй пакет.
- Что она там делает? - Спросил Гражданин Начальник у противника. Напомню: он искал дочь и его отряд случайно напоролся на наркомафию, те же подумали: спецназ – и пошла кромсать губерния.
- ДурИт. - ответил наркобарон.
- Дурь – что?
- То.
- В каком смысле?
- Дети уничтожают тыщу годовых бюджетов Поволжья.
- Наркота. - Догадался наконец Гражданин Начальник.
- Нарко-эта 
Оба бугая стали дуэтом что-то кричать соседнему острову, но ветер дул не в нужную сторону, а потому дети с Фатьмой ни черта не слышали. Майя все высыпала и высыпала порошок из надрезанных пакетов, при этом звонко чихая.
Наркобарон орал, что девочка жестоко ошибается и можно еще поделиться, а папа вопил о том, что надо оставить хотя бы часть партии, ведь это вещдок. Все бесполезно – у ветра свои понятия. Когда в разбор пошел шестой мешок, дядьки вскочили и ринулись каждый к своему плавсредству. Повинуясь инстинкту, авторитетные люди развернулись – и выстрелили...
Дальше я рассказывать не буду, однако скажу таки кое-что умное. В историю мирового добра входят люди, которые прекращают войны. Те, кто разжигает войны, тоже входят в историю – но не мирового добра. Здесь есть закавыка: поставить точку в войне можно при помощи переговорного процесса либо путем полной безоговорочной победы. Ну, чтобы потом написать "подлинную историю мирового добра". Я к чему это: дело не в таланте дипломата или полководца. Дело в окончании смертоубийства. А если всем по фигу и никто никого не слышит, мы будем мочить друг друга до опупения и даже после такового.
И еще – нечто познавательное. Древнее имя Волги: Ра. Получается, "ра-дость" – то, что достанется Ра. Или – кому достанется Ра. Вот здесь я зависаю, ибо не знаю, на которую сторону перейти. А неопределившийся человек – не боец.













 
















КРИВЯКОМ ПО ПРЯМОЙ
 
Кто ищет, тот обрящет,
 Кто обрящет, тот будет изумлен,
 Кто будет изумлен, тот умалится,
Кто умалится, тот прозрит,
Кто прозрит, тот станет Светом для окружающих.
 
Из Кумранских свитков
 
Поселок казался Тине диким, враждебным миром. Она шла главной улочкой (которая больше походила на лесовозную дорогу), тянущейся вдоль железнодорожной ветки, и болезненно ощущала на себе обжигающие взгляды прохожих. В прошлом году они с Платошей путешествовали по Италии. Случайно забредши на нетуристическую улочку Неаполя, они почувствовали на своих спинах бездейственную враждебность аборигенов к чужакам. Ни слов, ни действий, одни пожирающие взгляды. И вот – дежа вю в костромском преломлении.
Тина Лопухина (в девичестве – теперь-то она Панина) сама из подобного селения – невзрачного и депрессивного. Оно в другом регионе, в Кировской области. Хотя, люди там как-то теплее и благожелательнее, или, что ли, роднее. Пообвыкшись в большом и шумном Ярославле (а до этого – в тесной Костроме), Тина стала как бы уже и стесняться своего глубинного происхождения. Примерно так борзеют дворовые котята, которых из жалости берут в дом. И все же приятно осознавать себя барыней-сударыней. Они все вокруг такие нищие, обделенные судьбою, оттого и злые. А она добрая и великодушная, только покамест они этого не знают. Не сказать, чтобы Тина прям первостатейная красавица, но и не уродина. Опять же, со страхудрами на улице не знакомятся, а Платоша нашел Тину именно на улице. Просто подошел – и глубоким, проникновенным своим голосом произнес: "Меня зовут Платон. Мне думается, вы – моя судьба". Тина училась в колледже. И она с легкостию бросила учебное заведение. В момент встречи Платон был уже свободен. Он оставил шикарную квартиру бывшей дражайшей, а сыну с дочерью купил в Ярославле по однушке. Дети взрослые уже, ответственности отца уже как бы и нет. С точки зрения морали все чинно и благородно – Тина ничего ни у кого не отбила и никому ничего не разбила. Люди встречаются, влюбляются, ссорятся, разводятся. Это реальность. Платоша часто говорит, что всю свою предыдущую жизнь он искал именно ее, Тину. Почему не верить хорошему и сильному человеку?
Муж часто в отъезде. И сегодня Тина тоже одна. В конце концов, она не раб из золотой клетки – не все же в тереме торчать. "Терем" – двухэтажный сруб за зеленым забором из профнастила. Подняли его умельцы из Архангельска за два месяца. Платон пока что местным не очень-то доверяет, хотя и среди них наверняка мастера-плотники попадаются то ж. Конек венчает щит с вензелем "ПП и К": "Платон Панин и Компания". Так именуется мужнина фирма: производство пиломатериалов из лучшего северного «зимнего» леса.
Чтобы дело развивалось эффективнее, Панин решил переехать поближе к производству. Дистанционное управление пользы не приносило, да и Платон привык не передоверять бизнес всяким "управляющим" и "менеджерам", что отягощает систему управления злом. Все они ворье, и даже честные почему-то быстро научаются строить всякие схемы откатов. Коллеги из бизнес-среды предупреждали: "Андреич, ты совершаешь глубокую ошибку, ибо для успешности дела вредно, когда работодатель приближается к своим гномикам..."
Слово "гномики" стало популярным в предпринимательской среде после того как один молодой подтянутый олигарх еврейского происхождения на очередной вечеринке, устроенной на борту легендарного крейсера "Аврора", на вопрос светской корреспондентши о том, не расточительно ли выкидывать денежные средства на слои черной икры и ананасы в шампанском, совершенно искренне ответил: "А, гномики еще накопают..." Платон Андреевич Панин, 100-процентный 48-летний русак и патриот страны, с эдакой позицией согласен не был. Он немало пережил, взошел на пирамиду из самых низов, якшался с разными структурами и знает: негоже делить общество на кланы, касты и сословия. Хорошим это не кончится, как не кончалось и ранее в истории святой многострадальной Руси. Ведь что такое поселок Чудневица в глобальном смысле и в частности? Продукт бездарной и подлой политики нескольких поколений властной верхушки. Результат гешефта охлократически-плутократической системы. Когда-то в Чудневице гремел (причем, на весь эсэсэсэр) один из крупнейших в стране леспромхозов. Путь к процветанию пролегал через тернии – но ведь не бывает в жизни прямых дорог. Хотя... от станции Поназырево, что на главнейшей железнодорожной магистрали, на Север, к Чудневице идет именно что совершенно прямая ветка. Некий начальник в 30-е годы прошлого века прочертил по линейке линию на карте, причем, чернилами, а не карандашом, и давай-ка, выполняй ответственное партийное поручение! Само собою, строил стальной путь спецконтингент, для чего в Поназыреве основали зону. Которая, к слову, здравствует и поныне. А за ценою у нас не стоят: рабы будут отсыпать насыпь той высоты, какую укажет мудрое руководство. Это тебе не "гномики", которые имеют право обидеться и даже забастовать. Другой вопрос, нахрена им все это надо и что они будут делать, когда их повыкидывают из шахт в бараки, а преисподнюю загрузят китайцев...
Первыми обитателями новообразованного поселка Чудневица стали семьи раскулаченных крестьян с Украины и с Юга России. Немногие здесь "зависли": крестьяне и в эдаких условиях разжились - причем, настолько, что ведомству ГУЛАГ (а именно оно здесь хозяйничало в ту пору) пришлось отправить разжившихся дальше, на Восток. Новые "поступления" – выселенные из захваченных (ну, или освобожденных, не знаю уж, с какой стороны взглянуть...) восточной Польши, западной Украины и Прибалтики. Среди прибывающего контингента встречались не только поляки с гуцулами, но еще литовцы, латыши, эстонцы и белорусы. В самом начале войны в Чудневицу пригнали поволжских немцев. После Победы и в последующие годы контингент пополнялся за счет отсидевших в лагерях предателей, коллаборационистов и дезертиров; таких на родину не отпускали, а определяли на вечное поселение во всякие отдаленные леспромхозы типа Чудневицы. Вот эти, с позволения сказать, люди были обречены на веки вечные. Но ничего - тоже жили, и даже размножались, а по выходным и праздникам собирались в клубе, распивали по чарке-другой и распевали бравурные советские песни.
Чудневица в ту пору на самом деле процветала. В результате работы эдакого "котла наций" сформировался своеобразный народ. Не сказать, что плохой или хороший, но именно что своеобычный. Я бы отнес их к категории совков – то есть, людей, не умеющих думать своими головами и во всем полагающихся на начальство, но некоторая степень горделивости в них все же есть. Правда, зовут обитателей Чудневицы не шибко благозвучно: чудиками. Здесь, видимо сыграла роль наука топонимика. Название поселку дала деревушка Чудневица, которая ныне умерла. Поселок вообще втянул в себя или высосал все окрестные веси, среди которых были и Чудилиха, и Чудская, Чудьево. Так вот, согласно преданиям здешние леса некогда были оплотом народности чудь, которую славяне издревле именовали "чудиками". Теперь и чуди нет, а "чудики" все же остались.
Панин был движим светлой идеей показать, что нынешние обитатели Чудневицы вовсе не "гномики", и тем более не рабы, а свободные граждане великой страны, способные создать в своей вотчине некое подобие рая. Он вообще поставил перед собой сверхзадачу наладить жизнь и экономику в отдельно взятом поселении, что бы доказать (хотя бы себе): можем же, ежели захотим. А, если таковое возможно на ограниченном пространстве, значит, не все так беспросветно в масштабах страны.
Платон прекрасно осознавал: самые умные дано свалили – некоторые даже не из Чудневицы, а из Рашки вообще. Произошел естественный отбор, в результате которого остались покорные судьбе. Но у него была надежда: в генотипе чудиков наверняка хранится не только германская страсть к порядку, но и настоящая крестьянская закваска, в основе которой – сметливость. Важно только создать условия к пробуждению лучшего. Тот факт, что гены могли сохранить и худшие черты народов, он во внимание не принимал. В этом и заключался существенный недостаток позиции Панина.
Чудики наградили Панина "заглазной" кликухой "Платоша". Платон об этом знал и считал, что это хорошо: помогает выровнять социальную пирамиду. На самом деле, основной смысл, который заложили местные в прозвище, звучит примерно так: "Ну поиграй в нас как в солдатиков, великовозрастное дитя..." По большому счету местные правы, ибо в них уже неоднократно играли.
Те структуры, у которых Панин выкупил активы Чудневицы, наигрались не просто вдосталь, а до самых жабр. И предыдущие собственники тоже повеселились, и пред-пред предыдущие... Всего на остатках леспромхоза руки погрели пять или шесть раз. И каждый новый учредитель преумножал свое состояние за счет раздербанивая всего движимого и недвижимого, а потом перепродавал высосанный ломоть другим. Так великое становится жалким, а всему виною – алчность. Чудики не виноваты в том, что совершили ошибку, доверив свои акции жуликам. Им просто на этапе перехода т.н. социализма в т.н. капитализм никто не удосужился объяснить новые правила игры, первейшим пунктом которых значится: "Человек человеку волк, акула и троглодит". Потом-то они поняли. Но отрезвление произошло на этапе, когда горечь уже ничего не значила, ибо никто ее все равно не примет во внимание.
Платон сознательно взвалил на себя социалку. Нуждались в ремонте школа, больничка (с отделением сестринского ухода, иначе говоря, богадельней), клуб. Одно только отопление школы требует столько дров, что поленница поднимается выше крыши. Как хозяин, Панин радел о людском. Но и с отсевом рабочих был строг: за пьянку – моментальное увольнение, за воровство - тоже. Матери нерадивых вились у конторы, несли челобитные. Иногда Панин прощал. Но редко. А мотаться по стране приходилось потому что Платон искал рынки сбыта. Для людей же старался. Хотя, некоторые из них достойны были звания скотов.
 
- ...Что видела? - устало спросил супруг.
Тина поняла: доложили. Вообще она почти с первого дня интуитивно знала: ревнивец, хотя и нефанатичный. Позже стало ясно, что он еще и скрытен. Не всегда ясно, что у супруга на уме в самом деле. Но ради того, чтобы вырваться из замкнутого круга нищеты, Тина готова была пожертвовать и ЭТИМ. Что ее ждало после окончания колледжа? Да ничего. Вернулась бы на свою Вятку - и...
- Людей видела, Платоша. - Тина прильнула к мужу. Она знает, что он оттаивает от ласки. Всякий раз из своих командировок Платон возвращался немного другой. Будто подпитывался злом Большого Мира.
- Люди... дело хорошее. - Муж думал о чем-то своем. Тина на этом сыграла:
- Что-то случилось?
- Да ничего особенного. Устал...
Тина – женщина, у нее есть шестое чувство. Наверняка встречался со своими детьми. Вероятно, у сына или дочери проблемы. Но, если мужик не хочет, чего вытягивать? Пожелает – сам скажет.
- Ну, погулять-то – не грех.
- Погулять-то... смотря, в каком смысле. Надо тебе Тинюша, - "Платон Тину "Тинюшей" зовет – прям будто она его дочь...), - дело какое-нибудь подобрать. От безделия вся тоска, тут я промаху дал....
Промаху многие дают. И, что характерно, берет этот промах у всех, без разбору.
 
...В следующий отъезд мужа Тина дошла до самого центра поселка. На сей раз Тина с удовольствием отметила: агрессии  во взглядах встречных стало чуточку меньше. Ну, идет и идет себе Платошкина фикса... мало, что ль, народу ходит. Зашла в магазинчик, купила сигареты "Парламент". Иногда Тина курит, но только изредка. Если здесь продается "Парламент", значит, его кто-то покупает. Получается, не совсем конченое место. Продавщица обслуживала нарочито равнодушно. Хотя, когда выходила, Тина чувствовала, как девка (ее ровесница, кстати, не такая и страшная) прожигает взглядом ее спину.
Площадь (ежели закиданный бетонными плитами пятачок можно назвать таковым) украшает пристанционная постройка, выкрашенная в едко-зеленый цвет. На коньке красуется золотящийся крест. От строения веяло смесью ладана и пота – так пахнут намоленные храмы. Живя в Костроме, Тина хорошо запомнила запах русского православия. Внутри нестройно, старческими голосами пели. Наверняка идет служба.
Долго сомневалась: стоит ли входить в церковь в штанах, да и платка у Тины тоже нет. Не решилась, даже курить не стала, хотя и хотелось. Но постояла, понаблюдала происходящее. Как раз люди стали выходить из этой убогой молельни, вовсе не похожей на храм. Все держали малюсенькие просфорки. На свет Божий вышел и батюшка. Тину поразило, насколько он молод, как у него сверкают глаза, и сколь тонки черты его лица. Одетый в черное, с клобуком на голове, с русой бородкой клином, поп навеял почему-то сравнение с Алешей из "Братьев Карамазовых". Священник вел беседу с двумя бабушками. Он бросил мгновенный взгляд на Тину, отчего та к своему стыду зарделась.
На улице шестилетний мальчик, кивая на священника, спросил у мамы:
- Мам, а это Христос?
- Нет, сынуль, это батюшка. Он за наше здоровье молится.
Выдержав паузу (видимо, производя мыслительные действия) малыш вопросил:
- А он тоже всех спасает?
Чем заслужил легкий подзатыльник от матери.
Рядом с Тиной оказался долговязый юноша в золотистом церковном убранстве со светлыми кудрями. Тина решилась спросить:
- Как звать этого вашего батюшку?
Тину воспитывала бабушка, женщина набожная, но мягкая. Верить Тина так и не научилась, но вот уважение к религии у нее в крови. В том поселке, где она выросла, церкви не было, но бабушка возила Тину в районный центр. Учась в Костроме, девушка нередко заглядывала в храмы, любила гулять в Ипатьевской слободе. Думала даже исповедоваться, причащаться, а возможно, напроситься к какому-нибудь батюшке в духовные чада. Но то-то в последней момент всегда отталкивало.
- Отец Артемий. - С оттенком сарказма ответил кучерявый.
- Хороший?
- Кто?
- Поп.
- Поп... кхе! - Усмехнулся смазливый юноша. - А разве плохие бывают?
- А разве попы не люди?
- Причем здесь люди?
- При том, что среди людей тоже встречаются всякие.
- Не-е-е... отец Артемий хороший.
- Чтобы узнать, хорош ли он, надо якшаться и с плохими.
Юноша завис. И все же промычал:
- У-у-у-у... наш - хороший. Добрый.
- Тишка! - Окликнула алтарника одна из старух, явно из той когорты, которые ведут себя в храмах как "религиозная полиция нравов". - Чего там шуры-муры разводишь, сюда иди.
Прозвучало неприятно. Будто собачонку подзывают...
- Щ-а-ас... разбежался. - Еле слышно произнес блондин. Зевнул, изобразил позу независимости. Но все же пошел.
 
Отец Артемий – основной оппонент Панина. Черный священник появился в Чудневице значительно раньше предпринимателя-энтузиаста. Артемий пережил самый мрачный период в истории поселка, чему несказанно рад: молодому батюшке довелось материально и духовно поддерживать некоторую часть чудиков, кое-кого наверняка спасши от петли. Эпидемию суицидов (от безысходности, конечно) ценою неимоверных усилий удалось погасить. Ну, так казалось Артемию, что "погасить" – на самом деле все склонные к самоубийствам ушли из жизни по своей воле, но новые находящие выход в петле еще не подросли.
Под храм переоборудовали вокзал. Звучит громко конечно – как "вокзал", так и "храм" – на самом деле речь идет о деревянной постройке типа "зал ожидания", возведенной еще при Сталине. Там отогревались этапы, привезенные в скотовозах. Поскольку нижние венцы сложены из лиственницы, постройка простоит и еще сотню лет, если не спалят. "Кукушка", которая раз в сутки приходит с Поназырево, в каких-то там "залах" не нуждается, вот железнодорожники любезно и отдали лучшее здание поселка под святые нужды. Владыка, приезжавший освящать молитвенный дом, после долгой службы, за трапезой, задумчиво произнес: "Это ж как пострадала земля русская! Трем поколениям не расхлебать..." Но уехал довольный, разогретый кагором. Вместо благословения душевно расцеловал молодого батюшку, пожелав терпения и любви.
 Келейка, в которой живет Артемий – крохотная сараюшка при "вокзале". Мучительно долго народ наблюдал за батюшкой, искренне удивляясь: а что это он еще не сбежал? Все предыдущие священники к пущему удовольствию населения драпали в первую же зиму.  Дьячков – так и под страхом расстрела сюда не затащишь. Удовольствие объяснялось просто: "Ага, мы особая раса, привычная к суровости и лишениям, а ты, поп толоконный лоб - слабак и рохля!" Испытание лишениями Артемий, к слову, чистый городской уроженец, выдержал с честью. Народ уже и побаивается: доброго батюшку епархия переведет в более престижное место, а завезут сюда очередного хлюпика.
Батюшка стал частично общественным лицом, его даже избрали в поселковый совет. Позиция отца Артемия по отношению к Платону полностью построена на мнении паствы: предыдущие инвесторы тоже обещали златые горы. И чудневицкий народ в шестой (или седьмой) раз наступает на одни и те же грабли, так и не научимшись соображать своими соображалками. Об этом он часто напоминает на проповедях. Мне думается, в отношении отца Артемия к Панину ведущую роль играет особливое русское чувство: "Ах ты, олигарх хренов, решил стать ближе к народу? Это я, русский православный священник близок к людям и живу их жизнью, а ты, капиталист разэдакий, только имитируешь близость, только разве раздражая людей и маня в зияющие мраком высоты..." Конечно, батюшка открытым текстом никогда бы такого не сказал и даже не подумал бы. Но суть отношения передана верно. Действительно: для чего Панин отстроил хоромы и окружил их высоченным забором? Это что: выражение доверия к тому самому народу, который он де уважает?
И еще один момент, деликатный. Артемий тет-а-тет общался с Платоном на предмет строительства настоящего храма, предложил стать меценатом. Панин отказал. Не категорично: заявил, что в начале надо наладить производство и быт, создать в поселке благоприятную для жизни среду – и только потом думать о вечном. На аргумент Артемия о том, что о вечном надо думать всегда, в чем и заключается смысл Веры, Платон отрезал: "Сто лет назад Русь была утыкана храмами, и народ русский обзывали богоносцем. Закончилось все большевистской катастрофой. Где логика?" Артемий не стал оспаривать сложное утверждение, хотя ему было, чем. Он мог бы рассказать о том, почему бес попутывает. Расстались два сильных человека еще большими недругами.
 
Панин тоже из низов. Вырос он в поселке Социалистическом, при торфоразработках. Торф добывать перестали, а поселок остался. Этот факт и способствовал бизнес-удаче. Принято не спрашивать, где человек взял свой первый миллион. Если б спросили, Платон рассказал бы, причем в красках. Но ведь не спрашивали. Умом и сметкой, между прочим, заработал, правда, мало кому Панин пожелал бы такой судьбы. В картишки и в бизнесе нет братишки, приходилось порою проламывать стены лбом. Но ведь не мы выбираем времена и страны, в которых нас выплевывает на свет Божий.
Людей при деньгах всегда осаждают просители. Артемий – не первый поп, который пришел за панинскими деньгами. В Ярославле и Костроме Платон насмотрелся на батюшек, рассекающих на мерсах, бумерах, а то и хаммерах, зато ладно грузящих с амвонов «вечностью». Даже у Панина нет бээмвэ, он ездит на тайоте рав четыре (так практичнее). Может быть, Платону просто не повезло, что он не встречал порядочных священников. Зато Панин очень даже знает бизнес-среду. Мир своеобразный, чистый серпентарий, но все же со своими понятиями. А все эти законы Божии... чего скрывать: Панин до сих пор уверен, что религия – опиум, так сказать, забытье для тех, кто своего "стержня" не имеет. Вот они и ищут опору в виде пастыря.
 
Вечером отец Артемий учинил Тишке небольшой, но форменный допрос. Практика духовного окормления приучила священника не упускать деталей, а так же следить за тем, чтобы чада не подавались искушениям, коих обычно немало вьется вокруг всякой земной твари. В лице странной женщины Артемий увидел скрытую угрозу. Чему – он и сам не осознавал, но всем своим существом чувствовал опасность.
Тишка буквально дышал восхищением от мимолетной беседы, явно в парне играли гормоны. Артемий и сам еще недавно был молод, прекрасно знает силу прелести. А что касается темных сил... только монаху известно, каково противостоять лукавому. Артемий общается с Тишкой как отец. По большому счету, он уже и стал для парня отцом, хотя, по возрасту больше годится в старшие братья. Он знал изначально: душу мальчика надо спасать.
С одной стороны, Тишка Переверзев – человек-недоразумение. В интернате его звали "непришейкойкчемурукав". Ну, погоняло грубее звучит, но здесь же литературное произведение, приходится прибегать к эвфемизмам. Неясно до конца, при каких обстоятельствах Тишка прибился к отцу Артемию. Алтарник из Тишки не очень, раздолбай, одним словом. Артемий, когда служит, то и дело поправляет недотепу, ибо тот всегда хватается не за то. Да и старушки-певчие на пацана шикают, с чем батюшка борется, хотя и безуспешно. Нельзя "строить" людей в доме Божием, это ведь может отвратить того, кто пришел в храм впервые дабы нащупать опору.
Одного мгновенного взгляда хватило Артемию, чтоб образ женщины запечатлелся в сознании надолго. Для борьбы с ним существуют только два оружия: молитва и пост. А, может, оно и к лучшему, размышлял Артемий: расслабился, посчитал жизнь медом. Дополнительный стимул с удвоенной силою продолжить выбранную стезю земной жизни: спасение. Вдруг вспомнилось мирское имя, которое Артемий носил до пострига: Андрей. Да, оно записано в паспорте, но монах годами приучал себя к той мысли, что Андреем звали совсем другого человека. 
 
Люди не склонны верить буквально историям о Пигмалионе и Галатее – то есть, о Золушках, ставших при посредстве волшебства или протекции полусвятого чудака принцессами. Я это к тому говорю, что все знают, откуда ноги растут у девушек олигархов и прочих сильных-бессильных мира сего. Если жена молода, а муж в преклонных годах, значит, шлюшка разбила семью, а ее жертва (в лице спонсора) проявила малодушие поддавшись искушению и питаемый надеждою омолодиться в слиянии с младшим поколением. Да, жизнь гораздо сложнее, обстоятельства случаются разные, но общественное сознание приемлет наиболее вероятный расклад.
Платон придумал для жены "хотя бы какое-нибудь" дело. Тина теперь – заместитель генерального по социальным вопросам и связям с общественностью. Должность сочинена, раньше фирма "ПП и К" как-то обходилась без лица, ответственного за социалку. Суть-то проста: отстегивай себе денежки на всякие непрофильные мероприятия  , а финансовые документы подписывают гендиректор и главбух. К "социальной сфере" относятся все объекты, важные для населения. К таковым Панин причислил и церковь: ей он обещал выделить дрова на отопительный сезон, а так же оказывать содействие в транспортном обеспечении при проведении религиозных мероприятий. Работа Тины заключается в том, что она заносит в отдельную тетрадку, что, кому и, главное, сколько нужно, а потом передает все своему начальству – в лице Платона, конечно. В плане глобальной политики это полезно: население знает, что "Платоша" радеет о народе и даже озаботил свою фиксу. Тина вошла во вкус: активно ходит по объектам и пытается наводить мосты с людьми. У Платона даже идея: ввести супругу в поселковый совет. Пущай побудет местным парламентарием, прочувствует, как соотносятся бюджет поселения и бухгалтерия "ПП и К": больше будет уважать мужнин бизнес. Но надо пройти процедуру выборов, а для этого неплохо бы приобрести симпатии электората. Как вы поняли, у Панина далеко идущие планы. Он вообще хочет стать спасителем Чудневицы. Благодетелем-то он уже стал (хотя, некоторые придерживаются иного мнения). Во всем районе Панинское предприятие – крупнейшее. Так что олигарх он без кавычек. Может быть, в масштабах Москвы, Питера или даже Ярославля Панин мелкая шушара, но здесь он практически бог. Питает Тину тайная надежда: муж наиграется в свою игру "за державу обидно", и свалят они из Рашки далеко и надолго, только бы перетерпеть, вынести.

...Какая-то сила удерживала Тину, чтобы не идти в храм. Нужна-то была сущая малость: явиться в "вокзал" и спросить у батюшки: что нужно? Уже везде побывала "Платошиха", и даже в определенной степени подружилась с руководителями учреждений. А в церковь все не шлось и не шлось. Тина в курсе того, что Платон дал Артемию от ворот в поворот в плане строительства новой церкви. Муж и сам не рад, что занял столь принципиальную позицию. Он готов был помогать православной общине в плане обеспечения жизнедеятельности – ну, хотя бы ради того, чтобы в поселке не расплодились сектанты. Но строить храмину при таком нижайшем уровне жизни по убеждению Платона безнравственно. Сначала надо накормить людей, подарить им надежду на светлое будущее, и только потом уже думать о всяком таком.
… И все же Тина решилась шагнуть в чрево Чудневицкого Божьего дома. Перекрестившись, стала вглядываться в полумрак. Электричество не горело, свет лился через окошки и от свечей. Артемий, скорее всего, находился в алтаре. Кроме нестройного старушьего хора, в помещении находились человек пятнадцать. Впервые за время пребывания в Чудневице Тина ощутила, что на нее никто не обращает внимания, она такая же, как и все. Ее даже охватила легкая досада – к звезданутости привыкают. Стоять пришлось долго, аж ноги затекли, а двинуться Тина почему-то боялась. Из алтаря вышел уже знакомый мальчик и почти сразу, даже бесстыдно упулился на молодую женщину. Тина почувствовала как к ее лицу прилила кровь. Вскоре показался и Артемий, шикнул на алтарника, тот вышел из оцепенения, исчез.
Как раз священник не обратил на Платошиху ровно никакого внимания. Тина с удовольствием наблюдала за тем, как Артемий самозабвенно служит. Хотя бабушка водила маленькую еще Тину в храм, смысл службы она так и не поняла. Артемий, взойдя на амвон, держа перед собою блескучий крест, принялся читать проповедь. Тина не различала слов, она восхищенно наблюдала вдохновенное лицо. Завораживали тембр голоса, интонации, сама обстановка. Когда священник стал громко, нараспев произносить молитву, старухи выстроились в очередь. Тина пристроилась в конце. Женщины целовали крест и руку. Тина знала, что крест она поцелует, а вот – поповскую десницу... Да у любого попа поцеловала бы! Но вот Артемьеву... У нее что-что сжалось в груди, ноги повиновались едва-едва. В то время как рассасывалась очередь, сердечко колотилось все гулче.
Все разрешил сам Артемий. Дав поцеловать крест, он тут же произнес:
- Рад вас здесь видеть, надеюсь, не в последний раз! Был бы вдвойне рад, если бы вы не отказались попить с нами чаю...
...Клетушка, в которой обитает отец Артемий, изнутри оказалась очень даже уютным помещением. Здесь были стол, уставленный сладостями, самовар, старинные этажерки с книгами, аквариум с рыбками гуппи, лимонное дерево. Их в комнате трое: Тина, Артемий и Тишка. Была еще старуха, видимо, добровольная служанка из местных религиозных активисток, но она удалилась. Монах не смеет поднимать глаз. Эдакий, ч-чёрт, праведник, мелькнула в голове у Тины мысль-скакун. Перед трапезой Артемий читал молитву. В углу – большой компьютерный монитор, что возвращало из прошлого века в реальность. Тина ожидала увидеть стены, увешенные иконами, но на самом деле икона была одна: репродукция Рафаэлевой Мадонны.
- Когда-то очень давно я был программистом, - Тихим и одновременно жестким голосом рассказывал Артемий, - и очень даже неплохо зарабатывал. Но однажды подумалось: два года я пишу программу, она с год живет, а потом устаревает и ее стирают. И зачем все это? Наверное, у каждого человека случается в жизни момент, когда ты задумываешься о вещах, которые выше тебя...
Такое было ощущение, что батюшка вроде бы как оправдывается. Конечно же, Тина гадала: были ли у него женщины? Артемию на вид лет тридцать, может быть, тридцать пять. В отличие от множества попов, что видела Тина, у этого нет пуза. Здесь, в Чудневице Тина почти сплошь встречается с людьми, у которых дурно пахнет изо рта – чудики явно не стремятся санировать зубы. От Артемия не пахнет ничем, ну, разве только чуточку – ладаном. И почему такого человека занесло в эдакую дыру? Может быть, здесь кроется какая-то тайна, связанная с личной драмой... Как минимум, очень хотелось, чтобы все обстояло именно так.
- Зачем же тогда... - Томно произнесла женщина.
- Трудно сказать... - Ответил священник, все, кажется, поняв. - Подозреваю, в моем случае сыграли роль те же мотивы, что и у вашего мужа. Но есть разница. Дело в том, что нам, людям Церкви, гораздо-гораздо легче. У меня появились сомнения, недоуменные вопросы – я иду к духовнику. Он обязательно наставит. Так, Тихон?
- Угу... - Промычал "херувим". Причем, таким тоном, что вовсе дело обстоит не так.
- Плохо, когда человеку не к кому идти со своею душевною болью. Это же ад на земле, если тебя никто не выслушает и не подскажет...
…В каком-то смысле имел место вызов: "Твой-то Платоша один-одинешенек, в трудную минуту не у кого ему, будолаге, спросить совета; у тебя-то не спросит – потому как ты ему как кукла..." Тина не брала слова священника близко к сердцу. В ее голове крутились иные мысли. 
"Какие же у них отношения с этим блондинчиком?" - Размышляла Тина. Получается, живут поп и попенок вместе... пусть без огня, но дымок. Тина сама себя ругала: ну, зачем ты сразу о плохом думаешь?
- Но я слышала, семья - Малая Церковь. Так бабушка моя еще говорила...
- Все так. Хорошо, что у вас семья. Очень, очень хорошо...
- Муж и жена одна сатана! - Хамовито воскликнул Тишка. Чем вызвал явное возмущение священника.
- Брат Тихон, ты сначала повзрослей, а потом рассуждай. – И обращаясь к гостье: - Глупая поговорка. Тихон - сирота. Он мне как сын. - Вновь принялся оправдываться Артемий пред Тиной. - Отслужит в армии, придет – тогда парню самому решать, обзаводиться семьей или что-то другое.
- А вы... - Рискнула вопросить Тина. - были женаты?
- В жизни мне довелось испытать все.
- И дети у вас есть?
Конечно, напрямую спрашивать – верх наглости. Но любопытство буквально овладело всем Тининым существом.
Оглянувшись на своего келейника, Тихон обронил:
- Нас, черных священников, не благословляют рассказывать о прошлом...
- Но вы ведь не скрыли того, что были айтишником... - Тина даже внутренне возликовала, что поймала попа на противоречии. Но вовремя осеклась: - Вы уж не серчайте, лишку дала...
- Ничего, - примиряюще ответил Артемий, - Меня вообще часто спрашивают...
- Да у нас все по простому! - Встрял Тишка. – Бабки такое злословят!
- А судить, Татьяна – полагаю, вас все же крестили под именем Татьяна – надо не по злословию и даже не славословию, а по делам.
Артемий даже, кажется был рад хамовитости своего духовного чада.
- Тогда скажите... батюшка. Разве мой муж плохое дело делает? Я в глобальном смысле.
- Благодарю вас за искренность. А вопрос очень непростой. Черное, белое... А жизнь между тем состоит из полутонов. Можно, Татьяна, мы как-нибудь в другой раз об этом посудачим?.. 
Поговорили о делах. Артемий не отверг помощь, сказал, сколько нужно дров, пиломатериалов, краски для текущего ремонта. Еще раз напомнил: Тину здесь всегда примут как дорогую гостью. Про Платона то же самое сказано не было.
 
Вечером Тина к своему неудовольствию впервые заострила внимание на Платоновом животе. Мамон у мужа что надо, как будто он совсем неслегка беременный. Злилась она на себя: в конце концов, какая разница, что за комплекция у суженного? Это же не щенок, чтоб выбирать...
Платон наоборот был особенно весел, шутил, рассказывал соленые с перчиком анекдоты. Несколько дней сидения на месте пошли мужу явно на пользу. Оказывается, все зло мира супруг привозит оттуда, из цивилизации. Уже в постели Платон спросил:
- Ну, и как тебе этот... святоша.
- Ты все сказал одним словом, Платоша, - не задумываясь, ответила Тина, - Он реально святой.
- Забавно, забавно...
- Да не очень.
- Почему?
- Не любит он нас, зая. - Иногда Тина зовет супруга как будто он малыш - то "заей", то "котиком".
- С другой стороны, девочка моя, за что ему нас любить.
- Вот ты ответь: почему все попы хотят, чтобы мы обязательно стали религиозными болванчиками?
- Миссия у них такая. Отмиссионерить – и... а, впрочем, всем нужны наши деньги. За деньги они тебе любую партию споют. Некоторые еще и спляшут...
Тина не дура. Она прекрасно понимает, что, являясь законной женой, при любом раскладе вправе претендовать на часть панинского состояния. Муж не доверяет ей финансовой отчетности, но на самом деле капиталец у него есть. Источники финансирования Тине до конца не ясны, но явно у мужа имеются и еще кой-какие доходы. И вообще... неизвестно, для чего Платон так часто мотается в командировки. По большому счету, Тина уже выиграла в жизненную лотерею, себя обеспечила. Остается только подарить супругу наследника – и не останется никакой напряженности (которая все же есть). Пока еще между супругами не было серьезного разговора на эту тему, но, вероятно, рано или поздно придется проверяться на вопрос репродуктивного здоровья. Тина готова. Готов ли Платон? Вот родит Тина... тогда, может, муж поймет, что сыну (или там дочери) лучше расти в Амстердаме. Или в крайнем случае в Копенгагене (Тина как северянка не любит жарких стран). А, значит, вопрос о медицинском обследовании уже назрел, кому-то из двоих, а, может, обоим, придется лечиться.
- Деньги, деньги... Не все ведь ими измеряется, Платош...
- Декабристочка ты моя... гуттаперчивая.
- Почему это гуттаперчивая?..
Муж уже сопел. А вот Тина никак не могла заснуть. Едва задремывала – всплывало кроткое красивое лицо Артемия, произносящего: "В жизни мне довелось испытать все..."
 
Некоторая часть населения Чудневицы расшифровывает "ПП и К" как "полный пипец и кирдык". Само собою, речь идет о бичах, маргинальной части общества, в особенности – тех, кого Платон с треском выгнал. Надо признать: в трудные времена (которые, конечно же, излишне растянулись по настоящее) поселок оставили не только потомки ссыльных поляков, немцев и прочих репрессированных народов. Свалили почти все умные. Нельзя людей строить под одну гребенку, но, ежели вкратце обрисовать собирательный генотип чудиков, получится некое существо, которому все пофиг, будущего он не ждет и ни к чему не стремится. Идеальный, кстати, электорат для плутократической власти. Именно поэтому Чудневица всегда голосует скопом за тех, на кого укажут; стадо оно и есть стадо. Платон никак не мог найти хотя бы горстку людей, на которых ему можно было бы опереться, а без команды не побеждают. Фактически, единственным соратником Панина оставалась жена, а все менеджеры и бригадиры отрабатывали свой номер, стремясь по возможности умыкнуть какую-то часть леса и погреть свои шаловливые ручки.
Логика чудиков примитивна: гуляй, рванина, пока дают, Платоша дал добро! Увольнения следовали одно за другим, и многие через суд восстанавливались. Платон и видеозаписи воровства предъявлял в суде, но судья их во внимание не брал, ибо Закон всегда на (почти) на стороне уволенного, вне зависимости от того, мерзавец он или придурок. Понятно, что сутяжники у Панина все равно не задерживаются, но кровушку они таки пьют.
По счастью, удавалось внедриться в рынок. Панин наладил в Чудневице производство дверей и оконных рам из натуральной древесины, благо "натурпродукт" стал на рынке цениться. Из данного факта последовало увеличение заработных плат, а это, пожалуй, единственный стимул к повышению "индекса общего оптимизма". Чтобы закрепить успех, Панин придумал провести праздник поселка. В Чудневице не было своих праздников (общегосударственные и церковные не в счет). День выбран – Тихвинская Божья Матерь, ибо вокзал был освящен во имя этой чудотворной иконы. Само собою, финансовая нагрузка легла на Платоновы плечи. Он постарался организовать все красочно, радостно, даже выписал из Костромы артистов, не постояв за ценою. Немало сил к организации приложила и Тина, и она от конкретного дела воспарила.
Вот только, и здесь вышла коллизия, причем, роковая: Платон не согласовал мероприятие с Артемием. То ли не догадался, то ли специально хотел досадить попу. А Тина не подумала о вероятном конфликте, промашку дала. Параллельно был ведь и престольный праздник. После литургии должен был состояться крестный ход со списком святой иконы. Число верующих значительно уступает количеству любящих гульнуть, но права меньшинства неплохо бы уважать. И вот представьте себе: шум, гуляния, шашлыки, мать-перемать... и в этот карнавал втыкаются старухи с хоругвями и иконой, вышедшие из церкви. Неприятно, короче, а, ежели называть вещи своими именами, натуральный скандал. Толпа, конечно, раздвинулись, многие перекрестились и никто не стал возбухать. Вот только музыку – обычные попсовые там-тамы – вырубить не догадались. Разошлись в общем-то с миром, но кошачьим скрежетом в душе.
Рано или поздно авторитетные лидеры должны были схлестнуться в очном поединке. В качестве поля битвы подошла поселковая администрация, где ближе к вечеру состоялся праздничный банкет для избранных (естественно, спонсируемый Паниным). Глава поселковой администрации со знаковой фамилией Вертухаев – человек никакой, а назначили его потому что мужик он бесконфликтный и умеющий забалтывать проблемы. В будущем Платон планирует выдвинуть в главы своего человека (а, может быть, даже и себя), пока же довольствуется этим в сущности безобидным никакоидом.
Первый укол нанес Артемий. Прочтя молитву, предваряющую пиршество, монах произнес:
- И пусть в Чудневице нашей не взыграет бесовщина!
- Это что вы имеете в виду, батюшка? - Вкрадчиво, но с видимым сарказмом вопросил Платон. - Мы должны оставаться во мраке средневековья, сидеть и бояться молота ведьм?
- Бояться все же следует.
- Бога? Или вашей немилости?
- Вы сами все знаете.
- Знаю. Кто вам сказал, батюшка, что Бог именно и только с вами? По вашим понятиям Бог живет на вокзале. А по моему соображению, он везде и во всем. И в вас тоже.
В Чудневице жить скучно. Из событий – только криминал, да и тот – пьяная бытовуха да воровство. А здесь – дискуссия титанов мысли, столкновение двух миров ,двух систем. Публика напряглась, предвкушая отвратительную, но запоминающую развязку. Занятно было всем. А вот Тине – стыдно, причем, за обоих. В атаку пошел священник: 
- Вы как Абрамович на Чукотке: решили, что сможете облагодетельствовать край. Чукчи на Абрамовича тоже молились, думали, тот пришел навсегда. Абрамовича на Чукотке уже нет. А чукчи остались. Брошенные на произвол судьбы.
- Край такой же ваш, как и мой.
- Эта земля принадлежит людям. Несколько поколений осваивали территорию, строили инфраструктуру. А вы пришли и купили все на корню неизвестно за какие деньги...
- Да вы, батенька, коммунист.
- Я христианин.
- А мне не важно, какой на человеке ярлык висит. Я уважаю суть. А по сути, ежели вам дать волю - вы отберете и поделите. И всех преуспевающих - на лесоповал.
- А позвольте вас спросить, Платон Андреевич.
- Спрашивайте, Андрей Станиславович... - (Панин проявил осведомленность, назвав мирские имя и отчество попа).
- Лес вы рубите с размахом. А как насчет лесовосстановительных мероприятий? Сколько саженцев вы посадили в текущем году? Или вы думаете, лес – самовоспроизводящийся ресурс?
- Посадки будут, не сомневайтесь.
- Вы просто, видимо, не являетесь крупным специалистом лесной отрасли, и не в курсе, что на делянках в первую очередь вырастает малоценная береза. А хвою надо высаживать, пестовать. И вы этого не делаете потому что у вас психология временщика.
- Зато я наладил производство. Вот, пойдет прибыль – тогда и за посадки возьмемся. Вы быстро как-то забыли, в каком виде мне досталось предприятие.
- И конечно, для всеобщего благоденствия надо окружать себя предметами роскоши...
Артемий не был у Платона. Значит, доложили. У Панина небольшая слабость. Он украшает свой кабинет сувенирной продукцией – ну, там орлами, статуэтками херувимов, Венер, мадонн. Хренью, в общем – дешевый китай. Ну, должна быть хотя бы какая-то мелкая слабость у человека.
- Послушайте... это моя личная жизнь. Я честно заработал свои деньги и, поверьте, трудился никак не меньше вашего. А вы так и будете духовно близки с народом, стоящим на краю пропасти. Вымрет Чудневица вашими молитвами – вот, что я скажу.
- Вы ведете себя как будто являетесь высшим существом.
- Ваша обида, батюшка, понятна. Но вы не могли не знать о грядущем празднике. Как представитель одной из ветвей власти, вы вправе были внести предложение в поселковый совет о перенесении торжества. Значит, Андрей Станиславович, вы сознательно пошли на конфликт...   
Обеими сторонами сказаны были и другие обидные слова на грани фола и за таковой. Столкновение противоположных зарядов часто приводит к взрывам. Но притягиваются они вовсе не для взрыва, это лишь побочный и необязательный эффект. Вот и поговорили два человека. Ну, ладно – капиталист. Даже Маркс говорил, что нет такого преступления, на которое не пойдет Капитал ради прибыли. Но вот, когда склоку затевает священнослужитель... В идеале двум сильным людям соединиться бы! Они бы горы свернули, затеяли в Чудневице такое...   
… Дома Платон наказал жене никогда, ни под каким предлогом не ходить к Артемию. Подчеркнул: скандал затеял Артемий, а Платон лишь оборонялся от нападок. Помощи церковь пускай теперь не ждет. Отличный пример древней как мир истины: абсолютная власть развращает абсолютно. Тина понимала, что в муже проснулся банальный самодур, однако надеялась, гнев пройдет и все встанет на прежние рельсы, время лечит даже гордыню.
 
Позволю себе отвлечься. Каждый автор (писатель, художник, кинематографист, фотограф) воссоздает тот образ России (а по большому счету – бытия), который сообразуется с его представлениями. Дело в личном идеале. Человек рождается без идей и по мере жизни таковые накапливаются. В зависимости, конечно, от индивидуального склада и обстоятельств. А потом за идеи творят добро или мерзости. Но в любом случае идеи уносят с собой в могилы, а отказаться от идей (ежели они тлетворны) могут, пожалуй, только гении. А таковых ничтожно мало. Есть люди, способные заразить своими идеями миллионы. Они могут быть мыслителями, религиозными деятелями, творцами или просто демагогами. Каждый из них – в какой-то степени диктатор, но не стоит забывать, что культы личностей рождают не личности, а серая масса, состоящая из индивидуумов, обладающих хиленькими идейками. Хорошо идиотам: их идея проста: набить утробу, удовлетворить прочие физиологические потребности. Потому-то они и счастливы. А всем остальным – плохо, ибо мы воображаем себя несчастными.
Вот и я, описывая произошедшее в лесном поселке Чудневича, следую ряду идей. Естественно, я их стараюсь камуфлировать, но порою получается неважно – выпирают, сволочи. Все очень просто. "Россия сочинителя Пупкина" – из тех, в которой хочется жить, или из которой желательно поскорее и без оглядки валить. Но сочинителя "Пупкина" я не знаю, потому и заключаю гипотетического автора в кавычки. Россия сочинителя Пушкина (она неплохо прорисована в "Повестях Белкина") прекрасна – потому что в ней есть чистые благородные люди с идеями и высокими чувствами.  Да, там присутствуют и негодяи, причем, они зачастую побеждают. Но подлинные герои навроде Дубровского или Сильвио бессмертны – как минимум, в моей голове.
В Россию сочинителя Пушкина хочется стремиться. Мы немножечко создаем будущее своими выдумками, ибо сбывается один из вероятных миров, придуманных сочинителем. Россия Чехова в поздних рассказах Антон Палыча "Мужики" и "В овраге" – абсолютная депрессуха. От нее воротит, и понимаешь: бесполезно даже пытаться что-то улучшить, переделать такую Россию невозможно, ибо все равно победит серость. Мне представляется, безумие послереволюционной поры отчасти было заложено Чеховым – и в строительстве ада сей сочинитель преуспел более Маркса. Ну, это мое мнение.
Что же рисую я? Ох-х-х… Всмотримся внимательнее в Чудневицу. Чернушное поселение с мрачными перспективами. Я намеренно не описываю убожества, в котором пребывает поселок. Кто бывал на лесопунктах, и так все себе представляет. Кто не бывал, тому бесполезно что-либо передавать словами. А вообще говоря, Чудневица нормальный слепок значительной части страны. Есть целые депрессивные города – и люди там живут, даже находят для себя плюсы. Тренд такой: "свалить" – в Москву, в Питер, в Екатеринбург, в Амстердам, в Майями... Урбо кладет на лопатки орби.
Мне вспомнился один городок, Похвистнево. Когда Ходорковкий был в фаворе, его там приняли как-то не так. А это городок нефтяников, достался он Ходорковскому вместе с потрохами почти задарма. И Михаил Борисыч сказал (согласно легенде): "Этот ваш город я изотру в пыль, превращу в клоаку..."
Дело вот, какое... нефть в окрестностях Похвистнева начали качать еще в войну, и всю уже отсосали. Город уже приготовился издыхать. Ходор только, прочувствовав хребтом грядущий тлен, изъявил желание добить несчастного. Но ведь – не исдох! Нашлись иные ресурсы, в том числе и духовные. Да, многие нефтяники из Похвистнева свалили, нашли работу и жилье в сибирских землях, где нефть еще покамест не отсосали. Но большая часть специалистов трудится на нефтепромыслах вахтовым методом, и Похвистнево для них – Родина, милый сердцу уголок. А Ходор потом претерпел. Потому что в этом мире мы расплачиваемся за все свои дела.
Я это к тому говорю, что моя Чудневица тоже превратилась в игрушку. Только далеко не все мирятся с ситуацией. И чудики трудятся на вахтах – на северах, или в столицах. Когда Панин в меру своего понимания и согласно личным идеям возродил леспромхоз (хотя бы, в форме частной лавочки), кой-кто вернулся домой и устроился в "ПП и К". Тяжело, вообще говоря, по чужбинам таскаться. А то, что судьба поселка зависит от капризов одного богатея... Не приходила ли вам в голову мысль о том, что мы сами виноваты, попустив?.. Надо было лобными долями соображать, а не мозжечками. Всякий орган от бездействия атрофируется, это же относится и к серому веществу. Сейчас я в масштабах страны рассуждаю.
Ах, да... политтехнологии, черный, белый, цветной пиар и все такое... Есть мнение, что по любому нас обдурят и вставят в серое вещество "правильные" чипы, имеющие нужную настройку "свой-чужой". Интересное понимание. Но какое-то рабское. Ребята, на мой взгляд, все не так. Я же просто переживаю за своих детей, коими для меня являются герои рассказа.

… Пришло время опят. Тина выросла среди леса, и лес она любит. Просто так, побродить в одиночестве в тиши – разве это не благодать? Это же относится к горе-алтарнику: и он тоже тащился с корзинкой, правда, почему-то пустой. Голова перевязана банданой, чтоб лосиные мухи в волосы не заползали, на ногах резиновые сапоги, на плечах студотрядовская куртка с коммунистическими значками. Да и женщина тоже одета по-простецки. Столкнулись чуть не нос к носу – оба ринулись к пню, усеянному сотнями коричневых шляпок.
- Ой! - Воскликнула женщина.
- Ох... - выдохнул юноша.
- Ты как здесь...
- Не знаю. Шел.
- Ну, так и иди себе.
- Не пойду.
- Тогда пойду я. Семейка твоя – дарю.
- А мне не надо.
- Тогда – зачем?
- Вы мне... нравитесь.
- Ну и что?
- Я таких красивых как вы не видел.
- Ой ли.
- Правда. Вот те крест.
- А вот этого не надо. Не к месту, здесь не церковь.
- При чем здесь...
- При том...
……………………………………………..
- ...О, Господи, Господи, - Причитал мальчик, - ведь как же так... Успенский же пост! Грех-то какой.
- Ну, и дурачок же ты, - ответствовала женщина, - Что, не в пост разве не грех...
- И что теперь делать? - Как ребенок спросил Тишка.
- Язык держать за зубами. Ничего не было. Понял?
Оказалось, Тихон совсем неопытен в деле телесной близости. Тина внутренне ликовала: значит, с Артемием у мальчика ничего такого! У нее-то опыт чувственной любви имелся и до Платоши, а вот для Тишки – важнейшее событие в жизни. По большому счету, он оплошал в плане интимного контакта, но Тина не стала упрекать. Все у него еще впереди, такому только во вкус войти.
Грех – распространенное явление в истории человечества. Не будь греха, не существовало бы мировой литературы, доминировали бы сплошь святые писания, исповеди и утопии. А без грехопадения не было бы и самого человечества. Посему грешники – люди по меньшей мере занятные. Изредка грешников закидывают камнями. Но чаще всего все же не закидывают.
- ...Понял. Как не понять... - Тишка попытался погладить русые волосы предмета своей страсти. Тина тонкую руку решительно отстранила.
- Как у отца Артемия дела?
- Служит. - Тишка расстроен. Случился самый счастливый день в его жизни, а женщина-мечта – про этого попа...
- Что говорит о нас?
- О нас?
- О нашей семье.
- А-а-а... Почему-то ничего. Раньше говорил. А сейчас нет.
- А что раньше говорил?
- Что вы язычники. Поклоняетесь золотому тельцу.
- Да ну... А ты как думаешь?
- Никак. Я вас... люблю. Правда...
- Эх ты... пацан. Влюбленность это не любовь.
- А я – люблю.
- Это пройдет, красавчик...

 
...Не стоит накапливать по жизни недругов и недуги. Наверное, бизнес – такая среда, где друзья не приобретаются, а враги поджидают за каждым поворотом. В общем, на Панина завели уголовное дело. Повод – кляуза, которую некий доброжелатель настрочил в Следственное управление. Грамотное письмишко, с копиями финансовых документов. Предпринимать что-либо у нас можно только нарушая Закон, а посему если тебя не зажопили, значит, еще не активизировался враг.
Естественно, в первую руку на Панина навесили злостную неуплату налогов. Плюс к тому – 159-ю "резиновую". Платону пришлось чаще отлучаться – в добавок к бизнесу еще и на допросы. Нанятые в Костроме юристы готовились к суду. В общем, стало Платона затягивать болото сутяжничества. Платон предполагал, откуда ноги растут у дела. Он с нескрываемым удовольствием и хрустом оторвал бы у злопыхателя все конечности, но еще не факт, что имеет место злобная месть Артемия. Хотя, теперь уже и не важно: в бой вступила капризная и непредсказуемая, как престарелая прима, русская Фемида.
 
Встречи Платошихи с пацаненком продолжились. Они все больше приобретали форму игры. Именно игры – о любви в обыденном ее понимании не могло быть и речи, а страсть довольно быстро скатилась в русло похоти. По крайней мере, женщина особых чувств не проявляла, что сильно расстраивало пацана, все больше уходившего в себя и поедаемого печалью. Тишка слово держал: Артемию не раскрывался. Батюшка предполагал, что мальчик влюбился, и это, по мнению священника было хорошо: любовь человека остепеняет.
У Тишки, кстати, есть своя романтичная легенда жизни. Несмотря "вы****очное" происхождение (бросила малолетка-мать, теперь она спилась и сгинула), Тихон Переверзев несет благородные черты лица и весьма статен. Поговаривают, малолетка дала проезжему музыканту с именем. Его часто по зомбоящику показывают – он такой же кучерявый блондин. С другой стороны, Тишка "косит" под вероятного предка-музыканта, поддерживая персональный миф. Волосы он, кстати, тайком завивает, в натуре они прямые и жидкие...

В маленьком населенном пункте невозможно длительное время что-либо скрывать, как говорится, от широкой общественности. У бараков слишком тонкие стены. Фантазия слишком страшное явление, а особенно ужасным оружием таковая становится в устах верующих старух. А рогатые муженьки по своему обыкновению об измене узнают в последнюю очередь. Нюанс: Платон и Тина не венчаны, а посему с позиции Церкви их брак – всего лишь греховное сожительство.
Едва было донесено, "разбор полетов" отец Артемий откладывать не стал – раковую опухоль на душе необходимо удалять немедленно, даже если процесс болезненен. Словесная (и не только) перепалка вышла неприятной для обоих (кто бы ожидал иного...), но иных вариантов не было. Юноша, как говорится в определенной среде, "пошел по беспределу". Видимо, взорвалась "генетическая бомба", заложенная горе-родителями. Кончилась ссора тем, что Тихон пулей выскочил из Артемьева домишки – и пропал.
В первую руку Артемий помолился о спасении души своего чада. Что за полтора года не удалось воспитать истинного христианина – вина монаха и его грех. Взяв на себя ответственность за душу морально нестойкого человечка, инок изначально осознавал: предстоит брань, это будет сражение с силами тьмы. И, получается, священник одержал поражение. Это не оговорка: именно одержал поражение. Думая, что все идет как надо, Артемий упустил свое духовное чадо.
Наверняка духовник наложит епитимью. И это к лучшему. Но так же с большой долей вероятности епархия снимет с прихода, переведет монастырь, скорее всего, отдаленный. И это тоже хорошо. Артемий еще помолился о спасении души рабы Божией Татианы…
 
…Отправил Панин жену погостить на малую родину. Даже официально оформил ей командировку – с выдачей аванса. В командировочном удостоверении задание было прописано так: "За обменом опытом по реализации социальных проектов". В конце концов, он прекрасно понимал: девчонка морально устала от всей этой депрессухи. Тина и сама не знала, хочет ли она домой. С одной стороны, посмотреть милые сердцу места детства хочется. С другой... мать, бывает, уходит в запой, брат недавно откинулся с зоны (сидел за кражу) и неизвестно какой он теперь.
 Что такое "кукушка": обшарпанный плацкартный вагонишко, прицепленный к старенькому дизельному толкачу. И так вышло, что Тина и Артемий оказались в этом пышущем перегаром пространстве вместе. Провожая супружницу, Панин старался не смотреть в сторону Артемия, которого окружали вредные старухи, глядевшие на Панина со злобою, на Платошиху же – с презрением.
На прощание в качестве напутствия Платон произнес:
- Вот и все, солнышко мое?
- Ты о чем? - Спросила Тина.
- Кончился очередной этап жизни.
- Хороший ты, Платоша... - Нежно произнесла супруга и поцеловала его в губы.
- Я знаю. - Ответил Платон, облизываясь. - Возвращайся скорее.
- Конечно...
Сидело в вагоне человек пятнадцать, каждый в своем купе-загончике. Трое мужиков, едущих на отхожий промысел, затеяли пир.
Первой решилась подсесть к Артемию она.
- Батюшка, благословите... пожалуйста.
- Благословения не просят. Не священник благословляет - Господь. - Артемий перекрестил Тину, произнеся: - Во имя Отца, Сына и Святаго Духа... Аминь!
Тина пыталась перехватить руку, но монах отвел ее, сделав неловкое, резкое движение. И сам зарделся. Посидели молча, глядя в заляпанное окно. Мелькал грустный лес. Изредка мимо проходили пассажиры. Специально заглядывают, с-скоты, подумала Тина.
- Вы не знаете, где Тихон? - Внезапно спросил он.
- А почему я должна знать?
- Да... верно.
- А вот скажите... - Так же резко спросила она. - Вы Богу... верите?
- Риторический вопрос. Продолжайте.
- Зачем вы так... с Платоном?
Артемий все так же смотрел в окно:
 - А как?
- Да гнобите.
- Мне это слово не вполне знакомо.
- Уничижаете. Презираете. Злитесь.
- Татьяна... А как вы сама относитесь к своему мужу? Вы себе дали ответ на свой же вопрос?
На Тину накатила досада:
- Это наши отношения, и я вам не подотчетна. Тем более что я вам задала вопрос первая.
- Хорошо. Вы меня так же спросили о Боге. Отвечу. В вашей семье большие проблемы. И все потому, что, может быть, как вы выразились, и верите Богу, но живете без Него. И вакуум заполнили совсем иные силы. Я знаю, что Платон хороший человек, но... - Артемий запнулся.
- Ну так, договаривайте же.
- Платон несчастен. И таковым его сделали вы. Это мое мнение, хотя, я могу и ошибаться.
- Но разве... - Тина побоялась произнести резкость.
- Говорите, говорите, Татьяна.
- М-м-м... ладно. Разве ваш Бог только что меня не благословил?
- Татьяна, мы все – дети Божьи.
- А я слышала – рабы...
- Смысл здесь иной. Рабы… потому что...
- Что он все видит и всех ведет... так?
- Потому что, Татьяна, Он нас любит.
- Спасибо.
- За что?
- Услышала от вас то, что хотела. Эх ты... дурачок.
Тина пристально-пристально вгляделась в лицо монаха. Тот на мгновение поднял глаза, их взгляды встретились. Одно всего мгновение, доли секунды. Артемий сжал в кулаки свои ладони, положенные на столик. Тина встала и ушла в свой куток.
 
Минул год. Так получилось, что из командировки Тина не вернулась. Артемий появился в поселке единожды – только для того, чтобы собрать вещи. Его перевели на другой приход. Со своими ревностными старухами монах распрощался тепло, обещал приезжать. Но за год так и не появился.
Что касаемо Панина, то его посадили в СИЗО. Нашли грешки у олигарха, кто ищет – завсегда обрящет. На самом деле, случился рейдерский захват фирмы "ПП и К". Все эти кляузы в органы кропали грамотные люди, внимательно следившие за тем, как талантливый предприниматель налаживает производство. Что там навешали на мужика, чудики так и не поняли. Но все знают: оболгали и подставили. Может, и поделом – наверняка до своей чудневицкой авантюры в чем-то, да нагрешил. Говорят, в тюрьме его навещают старая жена и взрослые дети.
Новые учредители, пришедшие взамен Платоши, тоже обещают чудикам златые горы, хотя на самом деле никто их лично не видал, рабочим процессом рулят пришлые управляющие, главный из которых, Муслим, по национальности – азербайджанец. Человек он хитрый, но деловитый. По крайней мере, не пьет и не ругается матом. В общем и целом жизнь в Чудневице остается такой, как и была. Кто-то работает у новых хозяев, кто-то катается на вахты. Народ спасается натуральным хозяйством, а кто бухал, продолжает в том же духе.
Новый священник в поселке не появился. Старухи пишут челобитные в епархию, просят кого-нибудь прислать на приход, епархия обещает, но никто не едет. Нет таких дураков – отправляться на заклание в эдакую дыру. Так что, вокзал на замке, службы кончились. Опять чудики обратились на народное православие, а некоторые подались в сектанты.
Тишку так и не нашли. Всякое говорят. Одни утверждают: повесился. Для Чудневицы явление рядовое. Иные утверждают: прибился к банде беглых зеков и таскается по лесам, наводя страх на окрестные селения. Кто-то доказывает: сошлись они и с Платошихой, та хапанула мужниного бабла и теперь вдвоем с хахалем нежатся на солнышке где-нибудь в Гоа. Да и вообще: Платошу заложила его шлюха. Нарвался мужик на стерву. Бывает. О Панине, к слову, отзываются примерно в таком роде: "Платоша был Хозяин, всех в кулаке держал и все контролировал". Муслим уже несколько раз обманывал рабочих, выплачивая меньше, чем обещал. Все знают: и "эти" тоже долго не продержатся. ПрОклятое место. Даже благие намерения здесь традиционно обращаются в прах.
 














































 













ДЯДЯ ЮРА ПОЕХАЛ, ДЯДЯ ВОВА ПРИЕХАЛ

Оседлаю коня,
Коня быстрова
Я помчусь, полечу
Легче сокола.
Чрез поля, за моря,
В дальню сторону –
Догоню, ворочу
Мою молодость!
Приберусь и явлюсь
Крепким молодцем,
И приглянусь опять
Красным девицам!
Но, увы, нет дорог
К невозвратному!
Никогда не взойдет
Солнце с запада!

Алексей Кольцов




1

По рынку носился Женя-алкоголик, истошно туберкулезным рыком вопя: «Аллах акбар-р-р-р!!!» Клокотало противно, но все же привычно. По крайней мере, обитатели рынка на Женьку вообще не обращали внимания. Или делали вид, что не обращают… Вполголоса дядя Вова пробормотал: «Воистину акбар…» Да уж, провинциальные хроники. Треть взрослого населения города Акбарска спилось. Русский город, здесь мусульман-то с гулькин нос… А может, и вправду сюда исламистов нагнать? Те, говорят, не злоупотребляют. Хотя бы.
Дядя Вова знал этого Женю мальцом, тот ровесник его безвременно ушедшему сыну. Учились вместе, до поры дружили. Помнит, как вел своего Генку в первый класс. Было дождливо, холодно, первый звонок дали в спортзале. Стояли плечом к плечу с Женькиным батькой, шутливо спорили, чем отличается «Геннадий» от «Евгения» в смысле перевода с греческого. Забыли, кто из них «родовитый», а кто «благородный». Сошлись на том, что имена по любому удачные, все у сыновей будет хорошо. Продолжатели рода! За то и выпили в привокзальной тошниловке, где в затхлом табачном дыму колыхались проклятые акбарские души.
Отец Женин был хорошим человеком. Даже не злоупотребляющим. Но, когда мужики из Акбарска потянулись в Москву на «шабашки», Василий (так звали батьку Жени-алкоголика) там пропал. Так никто не узнал, погиб ли мужик, попал в рабство, или просто дал деру в более справедливые края. Ну, а что делать мужикам-то? В Акбарске Механический завод встал, а это, наравне с железной дорогой, градообразующее предприятие. В лучшие времена он на оборонку работал, производил (теперь уж чего военную тайну скрывать-то…) гидравлические узлы для самолетов дальней авиации, кресла-катапульты. Дядя Вова и сам на заводе начинал свой сознательный путь, дорос до начальника литейного цеха. В перестройку бросил, одним из первых в городе свое дело завел. Наверное, вовремя, а то ведь все эти двадцать лет, на заводе будучи, только и созерцал бы умирание огромного монстра. Вон, Женька-то тоже на заводе пахал, фрезеровщиком. Может и спился только оттого, что досада взяла на все это безобразие.
У дяди Вовы на рынке две точки. Были… Хозяйственный магазин «Мойдодыр» и цветочный «Зинаида». Последний – в честь покойной супруги, Зинаиды Семеновны. Сгорела от рака, за полгода. Все болезни от нервов, и данный случай не исключение. После того как Генку дядя Вова из Питера привез… в гробу, пышная женщина стала сохнуть, и, вот, зачахла. Горе иссушило, а рак – дело вторичное.
«Империя Пустового» – одиннадцать магазинов в городе, шесть - в селах. транспортная фирмочка, пункт приема цветного лома, деревоперерабатывающий цех, Дом быта, товарная база. «Социально ответственный бизнес» – он в лучшие свои годы любил покичиться. Кабинет дядя Вовы до сих пор увешан дипломами, грамотами да благодарностями рай- и обладминистрации за «внимание к людям». Но дядя Вова долгие-долгие годы считал, что на людей-то ему насрать. Еще студентом Пустовой по-своему прочитал Марксов «Капитал» и понял, что Капитал – инфернальная сущность, живущая вне зависимости от людей. Ты сколотил Капитал, а он тебя в оборот взял. Стоимость сама требует кормежки в виде прибавочной стоимости, и ты, каким бы крутым ни был, вынужден бросать в топку всевозможные средства. В том числе и людские. И ты сам – тоже средство. Сам как раб Капитала, и он тобою крутит яко хвост собакой.
Да еще все эти просители, просители… Едва обрастаешь – даже не Капиталом, капитальцем – вкруг тебя растараканивается ворох дармоедов. У того мамка помёрла, у этого сын родился, кто-то с кредитом попал на проценты… а у тебя «социально ответственный бизнес», одних твоих работников триста пятнадцать душ. И каждому жрать охота. Вот, для чего дядя Вова открывал все новые и новые магазины да палатки? А рабочие места давал людям. Благодарили? Да ни черта! С-с-скоты.
Генка метился в беспрекословные наследники. Бабам дядя Вова не доверяет, даже собственным дочерям. Они с Зинаидой пацана отмазали от армии, и за немалые деньги пристроили Генку в Питер, на юрфак университета. На свою беду… Недоглядели Пустовые сына, избаловали наследничка. Парень пустился на свободе во все тяжкие, учебу забросил (три раза мотался дядя Вова в Северную Пальмиру с пачкой баксов на рандеву с деканом!), и в итоге, ввязавшись в кабаке не Васильевском в драку, напоролся на нож кавказца.
Энное количество денег помогло найти злодея. Его отловили в горном ауле, в Дагестане. Судили, дали восьмерик строгача. Ну и что? Генку-то не вернешь… Дядя Вова после того как судья произнес: «…признан виновным…» встретился глазами с потухшими глазами отца джигита. Ненависти в дяде Вове не было. Была пустота. Как и сейчас.
Старик не знал, почему он сейчас решил свернуть на рынок. Может быть, глянуть на имя своей покойной супруги. Или захотелось напоследок окунуться в людское море. Его не узнавали. Сик транзит глория мунди. Мало ли стариков побирается на майдане в надежде набрать бутылок?
В школе еще Вовка Пустовой выучил стихотворение: «Когда же через шумный град я пробираюсь торопливо, то старцы детям говорят с улыбкою самолюбивой...» Лермонтов, «Пророк»: «Посыпал пеплом я главу, из городов бежал я нищий, теперь в пустыне я живу, как птица, жаждой Божьей пищи…» Надо же, в войну еще учил, ан запомнилось! Есть разница. На лермонтовского пророка пальцами тыкали. Хотя бы обращали внимание. На дядю Вову, ну, совершенно никто не смотрел. Ладно, ладно, думал старик, это к лучшему, что не узнают. В противном случае сдадут черт знает куда…


2

Исподтишка дядя Вова выглядывал Женю-алокоголика, силясь узнать в нем тогдашнего первоклассника. Не получалось. Вот что время-то делает. Дядя Вова вспомнил, что из того класса, где Генка учился, уже, кажется шестерых парней закопали на западной окраине Акбарска, на новом кладбище. Пытался не думать о своих ровесниках, которые уже не топчут сию бренную землю. Всех пережил, однако… курилка. И ведь тридцать с лишком лет смолил, пока не донял бронхит курильщика, но бросил. А все равно, получается, курилка.
Женя вел себя нагло, правда, уже не кричал «Аллах акбар», но все же расхлябанно приставал к продающим редисочку и морковку старухам, бессовестно отламывая от пучков закусь. Старухи помалкивали, испуганно пряча глазенки в землю. Привыкли к хамству-то. Как опытный работодатель, дядя Вова знает, что такая порода, как у Жени-алкоголика непереводима и неисправима. Так-то они незлобивые, а нахрапистость в них оттого что за спиртным прячут свою природную застенчивость. Такой, когда трезвый, истово будет на работу проситься, а хотя бы грузчиком или уборщиком. Лебезить они умеют, некоторые и на колени пред тобой: «Батюшка родный, не дайте сгинуть…» Артисты. Едва первая капля попадет – они мстить начнут. За свое унижение. Быдластая порода.
- Владимир Михалыч, вы ли… - старушьий окрик, тихий, вкрадчивый, из-за спины. Дядя Вова отрастил бородку, шапка шерстяная до глаз, ан узнали… Хоть кто-то. Не оглядываясь, вдруг, пробурчал:
- Брошу все, отпущу себе бороду, и бродягой пойду…
Это он с юности запомнил, Есениным тогда многие увлекались. Все же оглянулся. Узнал. Наташа Нестерова, давнишняя «девушка мечты». Гуляли когда-то, когда ремесленное оканчивал. Трогала Вовку Пустового шикарная светло-русая коса, глазки голубые, «как цветочки полевые». Ее отец был большой шишкой на станции, начальник вагонного депо. Перед тем, как уехать поступать в техникум, думал: сохранить ли отношения, ведь такая деваха – находка. Плюнул. А из Саратова вернулся другим человеком, да еще с невестой. Жизнь – она колесо, не знаешь, когда тормознет и как повернется. Игра судьбы: на каникулах приехал бы в Акбарск, а не в студенческий отряд рванул – может быть, все по-новому с Наташей закрутилось бы. Но ведь не приехал…
А теперь стоит на рынке сморщенная старуха в потертом зеленом пальто, в ботах типа «Прощай, молодость», луком торгует… Если бы не голубые глаза, ни за что не узнал бы. Наташа была замужем, дочурка у нее, на станции бухгалтер. Мужа, Витьку Попова, года два назад похоронила. А голос - будто молодой:
- Про вас столько всего говорят-то. А я не верю, что вы с… - запнулась, зарделась.
- А не молчи, Наташа. Договаривай. С ума сбрендил? Похоже?
Дядя Вова сдернул шапку. Седой ежик, седая же борода, глаза от утреннего ветра слезятся. Недавно посмотрел не себя в зеркало и вспомнил, что такого типа на картинке видел. Хемингуэй, бляха-муха.
- Нет, что вы, Владимир Михалыч. – Да, глаза у нее все те же. Глубокие… С несколько секунд они молча всматривались друг в друга. Наташа училась в Москве, кажется, на филфаке. Потом вернулась в Акбарск и всю жизнь в школе детишек учила литературе. Верно, художественной, ну, такой, где все красиво и благородно. Лук на рынке продает, потому что пенсия нищенская. Дядя Вова достиг всего, стал одним из тузов города. Начальник вагонного депо для него – шваль. Была… А теперь стоят на грязном рынке две ненужные старые клячи, выкабениваются. Отработанный материал.
 – Знаете, я много думала о вас. Наверное, правы классики: за все надо платить.
- О, как завернула. И что это ты на «вы»? Я ничего ни у кого не украл, Наташа, пахал как сволочь. И против закона чист, и против Бога.
- Бога вспомнил… ли? - В голубизне Наташиных глаз блеснул злобный огонь. – В школе юбилей был, к вам коллектив обращался, просил помочь, проспонсировать. Много дали? Вы ведь вы, Владимир Михалыч, в ней учились…
Ох, сколько их было, просителей! Чуть не через день юбилеи, свадьбы, похороны. Идут вереницами, болезные. Сколь лет яко шлейф за кометой носились! Да… видно не расслышал, что для СВОЕЙ школы просили. Бога вспомнила? А сама-то чиста пред ним? Бог есть любовь…
- Не любишь ты нашего брата, Наташа…
- Ну, почему… - Опять старуха пристально смотрела прямо в глаза. Нет, огонь ненависти в тоскливой глубине погас, там читалась только жалость. – Я, Володя, возле милиции видела бумажку, там твое лицо, и написано, что де «пропал психически нездоровый человек, может быть опасным для общества». Жить здесь тебе не дадут, Володя.
У дяди Володи вдруг возникла крамольная мысль: интересно, а сколько в ее жизни было мужчин? Помнится, Зинаида частенько говаривала: «Женщине одного мужчины достаточно, а нескольких – мало». Он так и не узнал, изменяла ли ему жена. Дядя Володя в командировках, случалось, и предавался, так сказать, радостям жизни. Как там у молодых говорится: «Случается всякое…» Сладка только первая измена, потом все уже не так, обычно. Хранила ли Зинаида верность… Не все ли теперь равно. А вот про Наташу он подумал, что, даже еще будучи красавицей, она была верна мужу.
- Знаю, Наташа. Се ля ви, шерше ля фам. И чего нам бояться-то в наших годах? Везде теперь засада. А вот признайся. Если б открутить все назад, вышла б за меня?
Ее лицо неприятно сморщилось, старуха сжалась, но в глазах блеснуло что-то светлое.
- Нет, Володенька. Ни за что. – И неожиданно молодо хохотнула.
- А мне кажется, у нас бы вышло. Что-нибудь.
- Когда кажется, крестись.
- Ну, ладно, деваха. Твое горе луковое. – Дядя Вова кивнул на ведро с луком. – Не держи зла-то. Прощай…
- Господь простит.
- И как теперь жить? Посоветуй, что ль…
- А как всегда, Володь. Честно.
- Все ж не прощаемся. А ты, кстати, еще красавица, Наташ. – Дядя Володе хотелось сказать первой свой любови приятное. Старухино лицо чуточку зарделось, видно было, ей действительно приятно.
- Иди уж… олигарх. Конечно, увидимся. Не на этом свете, так на том.
Дядя Володя двинулся через рыночную суету к восточному выходу. Вспомнились все болячки – геморрой, простатит, радикулит, ревматизм. В последние годы из любимого своего джипа не вылезал, «Лендкрузера», в нем, проклятом, все это и заработал. Да еще пузень отрастил, эдакий момон…
На пути возник Женя-алкоголик. Вопросил, дыша отвратительным перегаром (уж не стеклоочистителя наглотался?..): «Ты че, трухлявый? Конкретных пацанов пропускать надо. Поял?»  Дядя Вова впервые за много лет вспомнил, что он росту-то небольшого. Мужик он коренастый, хотя и довольно крепкий. Был… Теперь уж и вправду труха сыплется. Дядя Вова внимательно всмотрелся в синее лицо Жени. Из его груди вырвалось:
- Глупь ты несуразная, Женька. Прыщ на лице земли.
Мужичек замялся. Почти слышалось, как в Жениной головенке скрипят остатки мозгов. Ублюдок, кажется, догонял, представляет ли старик для него опасность. Через несколько секунд он вознегодовал:
- Конкретного пацана задевать, пень? Ну, я тебе… Ал-л-л-ах акбарр-р-р…
Женя замахнулся. В глазах старика сначала вспыхнули искры, потом потемнело… Дядя Вова очнулся оттого, что почувствовал влагу. Он понял, что валяется в луже. Мимо него проносились люди, и все, ну, совершенно все упорно делали вид, что не замечают старика. Узнал ли кто-то из них, что в столь униженном положении некогда всемогущий Владимир Михалыч Пустовой, социально ответственный бизнесмен и мафиози? Наверняка, кто-то узнал. Но люди избегали дядю Вову, будто он прокаженный.
Дядя Вова кряхтя встал, шатаясь пошел вон с рынка. Он вспомнил юность, армию. Он был солобоном, и старослужащие, мужики, многие из которых понюхали пороху на войне, послали курсанта Пустового мыть очки (туалетные отверстия). Вовка мыл и уговаривал себя: «Три, драй, Пустовой, прочувствуй, что значит быть в дерьме. Знай, что в сущности ты пока и сам – дерьмо…» Пустовой в армии постепенно приобретал авторитет, как в глазах старослужащих, так и в своих глазах. Зарабатывать авторитет ой, как тяжело, а растерять можно за пять секунд. Он вновь, через много лет познал самую низину мира, в который попал, и путь теперь – только наверх.
На старости лет ты снова на дне, в дерьме Пустовой. Значит – самое время восстать и подыматься. Снова пронеслось в голове: «Смотрите: вот пример для вас. Он горд был, не ужился с нами. Глупец! Хотел уверить нас, что бог гласит его устами. Смотрите ж, дети, на него, как он угрюм, и худ, и бледен, смотрите, как он наг и беден, как презирают все его…»


3

На кладбище дядя Вова зашел на «свой» участок. Черный мрамор, увесистые памятники… все в ряд: Генка, Зинаида, мать, бабушка… Участок большой, места еще многим должно хватить. Пытался присесть на мраморную скамейку. Сентябрь, за ночь камень накопил холоду. Дядя Вова выругался: дурость одна эти египетские пирамиды. Все понтился, хотел чтобы как «в лучших домах». Не думал, что надобна простая деревяшка, на которую можно приложить свой тыл. Неуютно… Стоя, вслух, вопросил:
- Вот, такие дела, Зина. Может, ты меня и слышишь. И для чего мы жили? И тебя, Генка, не уберегли…
Генка в школе любил вазюкаться с малыми детьми. Учась в старшем классе, для пяти- и шестиклассников организовал кружок настольного тенниса. Детишки к нему тянулись, чуяли харизму. Хотел Генка стать учителем, видел в себе педагогический дар. Дядя Вова настоял на своем: «Какое к черту учительство – ты наследник, серьезное образование надо получать, юридическое. Ты што – хочешь нищим всю жизнь?!»
Ну, и отправил сыночка в Питер, подмазав дорожку зеленью. И в итоге так получилось, что упустил дядя Вова свое чадо. Ом много ночей раздумывал, в какой момент допустил ошибку. Сломал волю парня? Но ведь Генка мог скатиться по наклонной, ощутив на собственной шкуре учительскую безнадегу. Быстренько романтика из головушки повыветрилась бы.
Генка, поскребыш, обрадовал своим появлением на свет Божий, когда дядя Вова с Зинаидой уже на пороге старости стояли. Все хотел дядя Вова сына, ан не получалось. И вот на тебе – подарок. Думали: теперь уже только счастье впереди. Но счастливых дней все же достало. Маленькие детки – маленькие бедки, и мелких радостей вкусили Пустовые вдосталь..
Хотел Дядя погладить надгробие, приласкать, что ли, родных. Мрамор обжег. Будто током ударило. Привет с того света… «И впрямь, что ли, весь мир восстал против меня?..»
- Ну, вы-то за что… любезные мои. – Вспомнилось вдруг это допотопное «любезные». От бабушки, что ль… - А счастливый ты все же человек была, бабушка Мария. Всю себя людям раздала и ничего взамен не просила. Может, потому тебе и воздалось, и прожила светло, и скончалась окруженная любящими людьми…
Дядя Вова и о матери вспомнил. Он не часто ее вспоминал, все же обида за ее измену без вести пропавшему законному супругу разъедала. Тоже вариант ненависти… и за что… Она была красивая женщина – и что ж, одной надо было вековать? Эгоист ты, Вова Пустовой. Вот и получи по заслугам.
Дядя Вова почапал через кладбище, в сторону поля. Не оглядываясь, молча. На границе «города мертвых»  достал из кармана телефон «Верту», позолоченный обсыпанный бруликами, скорее всего, фальшивкой. Купил как-то за три тыщи фунтов, и сам не понял, для чего. Карман пух от бабла, зашел в Лондоне в торговый центр, и как-то, с сомнением, что ли на него посмотрел мулат-менеджер. Типа: «И чего тебя, старый козел, в наш гламур занесло-то…» Ну, и воспылало самолюбие.
Неловким движением дядя Вова бросил железяку в воронку, она, на мгновение отразив солнечный луч, плюхнулась в воду, тут же пропав в мути. Кажется впервые в жизни дядя Вова заметил, что даже такая грязь отражает голубизну неба, легкие облачка. Ну, может, в детстве он все это видел, но как-то потом и некогда было обращать внимание на все эти ненужные пустяки.
Впереди было поле. Раньше это был городской выгон, его изрядно ухаживали частные стада. Теперь, когда скотины у народа сильно поубавилось, выгон зарос угрюмым бурьяном. Вспомнилось: «Жизнь прожить – не поле перейти!» Вперед, Михалыч – к новой жизни!
Вот только поле перейти оказалось не таким простым делом. Давненько дядя Вова не прорывался сквозь дебри… Да на своем навороченном джипе он промахнул бы это поле за полминуты! А тут… Наверное, через час он окончательно выбился из сил. Упал прямо на чертовы колючки и по-старчески разрыдался. Здесь его уж точно никто не видит, можно наконец быть самим собой. Как-то накопилось, все стеснялся плакать-то. Кругом люди все-таки, пусть некоторые из них и нелюди.


4

Выплакавшись, будто очистился. Как груз свалился с души. Может, потому и рассорился со всеми так жестоко, что боялся показать свою слабость? Н-н-нет, эти подонки-зятья под любым соусом сожрали бы. «Бывает зверь жесток, но и ему знакома жалость. Нет жалости во мне, а, значит, я – не зверь…» Откуда это? А, неважно – по любому правильно, однако. До чего доперли, з-з-з-заразы: объявили сумасшедшим, затеяли охоту, как на… волка.
Три дочери у дяди Вовы: Анна, Белла, Валентина. Анька, по жизни отличница. Школу окончила с золотой медалью, экономический факультет с красным дипломом. Работает в местном банке, начотдела. Дядя Вова ее выдал за мелкого чинушу из горземотдела. Правильные финансовые вложения свое делают: теперь чинуша – замглавы района по вопросам строительства, видный функционер местного отделения партии власти. Двое сыновей у них, уже здоровенные лбы. Дядя Вова Аньке с ее чинушей особняк выстроил, внукам по «форду» купил. Одного в Англию отправил учиться – пусть все будет как у людей. Второй только что поступил на факультет госуправления. Крепкая семья, только… почему-то дядя Вова зятя так чинушей и зовет. Порой в глаза. И внуки – «чинушины». Ухмылялись, когда слышали. Наверное думали себе: «Ну, побарствуй, старик, все одно твой кураж иссякнет…» У-у-у-у, гавнюки. Ждали, ждали удобного момента.
Бэлка – веселая девка, сплошной позитив. Училась не очень, зато творческая натура. Дядя Вова ее выучил в Саратовском госуниверситете на специалиста по связям с общественностью. Она в райадминистрации пресс-секретарь, черт бы ее взял. А замуж выдал за мента. Само собою, мент ныне – начотдела УБЭПа. Самый нужный человек в бизнесе. Знали бы там, в ментовском главке, сколь стоит такая должность на уровне маленького Акбарска… Да знают, подлецы, конечно знают! Сами, небось, рыльцами в пушку козыряют. Сын у Бэлки с ментом и дочь, пока еще школьники. Дядя Вова им будущее давно нарисовал. Да теперь и без него уже все у них пойдет по накатанной. Деньги-то к деньгам липнут.
С чинуши и мента вся бодяга с бегством и началась. Дядя Вова, как и принято у русских предпринимателей, никогда ничего на себя не записывал. А всю движимость и недвижимость оформлял на дочерей. Двух… Третья, Валька, – особая история.
Валька получала образование юриста. Недоучившись в университете год, вдруг взяла, все бросила – и уехала в деревню. Был жуткий скандал. На каникулах влюбилась в агронома из села Троекурово. А ведь дядя Вова уже приглядел для Вальки перспективного помощника судьи… Ох, как девка кричала, проклинала и отца, и бизнес, и роскошь и вообще всю семью. А как зовут-то агронома: Вася Пупкин. Позор такого зятя иметь-то! Да еще мордвин… А все-таки уехали они в Троекурово. Один раз дядя Вова даже посылал в Троекурово своих «спортсменов». Отделали они этого Пупкина по самое небалуйся. А все же мордвин не сдался, сказал: «Убивайте, скоты – и вы; и ваш пахан в аду гореть будут!» А, может, вот этот бурьян в поле – и есть тот самый ад?
В общем, вышла Валька замуж за своего мордвина, и уже много-много лет не появляется в городе. Даже на похороны матери не приехала, вот какие дела… Колхоз в том селе развалился, Вася Пупкин оформил фермерство. Дядя Вова знает, что у них родились две дочери. А в общем-то, больше ничего и не знает. Он вычеркнул младшую дочь из своей жизни.
Так вот, о чинуше и менте. Четко они фишку-то просекли, что нет препятствий к управлению денежными потоками в обход дядя Вовы. Весь город знал, что у того и другого свой бизнесеныш. Дядя Вова и автосервис, и заправку, и магазин автозапчастей сам строил. Покупал менту акции городского рынка. Думал, они благодарны будут. Первое время действительно зятья вели себя почтительно. Но однажды Пустовой влез в платежки… и понял, что финансовые потоки утекают не пойми куда. На счета каких-то фирмочек, зарегистрированных на Каймановых островах, Сейшелах, Карибах и прочей слащавой тьмутаракани. Дядя Вова с первых дней своего бизнеса был щепетилен в финансовых вопросах, растаскивать капитал нечистым на руку бухгалтерам не дозволял. Но вот, после того как овдовел, стал забываться. Да еще попробовал в политику поиграть – один срок отсидел в депутатах областного заксобрания. А это поездки на сессии, из-за чего бразды правления бизнесом ослабевают. В общем, расслабился старик. А бизнес этого не любит.
И с чинушей, и с ментом он говорил с глазу на глаз. Те точно снюхались: «Ничего не знаю, Михалыч,  - (они его Михалычем зовут), - копай в другом направлении». На дочерей даже не думалось. Да и как такое быть-то может, чтобы кровинушки обирали? И все же как-то старшая, отличница-комсомолка-красавица, едко обронила: «Папуль а ты не забыл хоть, что реально ничем ты не владеешь?..»
Вот тут дядя Вова в первый раз и психанул. Никогда в жизни он так не кричал, в популярных русских выражениях объясняя Анюте, что и она, и сестра, и мужики ихние, и дети – все являются нахлебниками дядя Вовы, и вообще сидели бы они в дерьме, если бы… Потом-то понял, что зря глотку драл, еще и давление подскочило. Недели через две новая закавыка. Пришла партия моющих средств, две фуры. Зять, мент звонит: «Михалыч, так и так, партия серая, возможно уголовное дело», Дядя Вова ему: «Ты ж мент, замыль это дело…» - «Не могу, Михалыч, закон все же» - «Ага, до этого триста раз закон побоку, а сейчас, значит, правосудие?»
В общем, завернули фуры, мент сослался на то, что «есть наверху свои силы», а две фуры просто-напросто пропали. С концами. Ну, и дальше понеслось. Почуяв слабость, зятья начали клевать дядю Вову как вороны павшую скотину. А дочки подыгрывают своим половинам. И как-то дядя Вова сорвался второй раз. Собрал зятьев и тоже на популярном русском языке стал объяснять всю низость ситуации. Естественно руками размахивал, кидал на пол всякие предметы. Те слушали, слушал, и чинуша задумчиво изрек: «Михалыч, а ведь тебя надо… эта… к психиатру». То ли шутка, то ли…
С той минуты Пустовой спокойно спать перестал, ворочался по полночи, вздрагивал при каждом постороннем скрипе. Все ждал, что сейчас дверь в спальню сломают – и вбегут люди и белых халатах и с носилками. Или в зеленых, синих… неважно. В общем, почти что параноидальный синдром. А ушел дядя Вова после того как однажды рано утром у ворот фамильной резиденции остановилась карета «скорой». Он все еще сомневался – а может, и вправду заболел? Подправить психику – и вновь к делам. Но интуиция, звериное какое-то чутье подсказало: «Беги, Володька, спасайся злых сил!» Наскоро оделся, и тихонько так удалился через задний двор. Отсиделся в лесополосе, на бревнышке, все ломался: а не смалодушничал ли? И вот уже на рынке бывшая любезная подружка Наталья подтвердила: в розыске, как невменяемый маразматик…


5

Захотелось жрать. А значит и жить. Примитивно, однако, устроен человек. Как там циники талдычат: «Любовь приходит и уходит, а…» В общем, дядя Вова порылся в карманах и нашел сколько-то денег. Ага, за лесом поселок Радужный, там магазин. Не его точка, скорее всего, не узнают. Продирался еще с час сквозь бурьянное поле, потом с полчаса лесом… Перед входом в поселок привел себя в порядок, насколько хватило умения. Умылся в луже. В радужный вошел человеком. Уже начинало смеркаться и на дядю Вову вообще не обращали внимания. Ну, старик и старик, мало ли таких?
Из поселка выходил с двумя пакетами, набитыми простой снедью. Шел долом, опушкой березового лесочка, вдоль речушки Лыковки. Все никак не мог выбрать места притулиться. Стоял чудный лучезарный вечер, совершенно безветренный. Тишина, только пичужки изредка подают голоса. Благодать-то! Наконец, выбрал пятачок у кромки леса, наломал ветвей, травы накидал. Ложе – идеальное, можно и попировать. Открыл бутылку дешевого вина, вдруг вспомнил, что забыл купить стаканчик. Выпивать дядя Вова в общем-то любил, но и умел – потому что знал меру. По крайней мере из горла никогда в жизни не выпивал. Не приучен. Ну, что ж, когда-то надо и начинать… Все же глотнул, закусил консервированными сардинами. Растянулся на своем ложе, стал ждать, пока тепло алкоголя, охватившее грудь, захлестнет мозг. Не торкало. Снова хлебнул. И все та же мысль ввинтилась в голову как коловорот: «И куда дальше, Вовка Пустовой?» 
Ну, конечно, все произошло не так и спонтанно, дядя Вова давненько стал задумываться о том, куда бы свалить, бросить все к лешему. Устал как сволочь, обрыдла такая жизнь – только зло и плодится от капитала. Даже, кажется, самый праведный подвижник от блеска золота рискует впасть в безумие. Хорошо кроликам – они употребляют ровно столько, сколь потребно организму. Засыпь его лучшей хавкой, он все одно схавает не более нормы. Ну, да: кролик – кормовая база для хищников, а человек животное хищное. Пушкинская сказка про золотую рыбку – живая иллюстрация нашей натуры, которая любой достаток через короткий промежуток времени принимает за недостачу. За катафалком сейф не возят? О-о-о-о, господа романтики – еще как возят, да еще с помпой!
«Давно, усталый раб, задумал я побег…» Деревенское детство – это еще и познание окрестностей родного села. Была у дядя Вовы задумка одна, он только не знал получится ли заветное место отыскать, Наконец, мозг охватила алкогольная легкость. Тело обволокла смертельная усталость. Старик и сам не заметил, как провалился в пустоту.


6


«Серебром копи, золотом купи, медью не гнушайся, железом обороняйся». Так говорила бабушка Вовки Пустового, Марья Филипповна Окладина. Бабушка часто напоминала, что она казачьего, донского роду и поговорка эта – казачья.
Бабушка помнила царя, Николая Александровича. До ста трех лет прожила, мужа, деда Вовкиного потеряв на Первой Империалистической, пройдя Сибирь и многого чего еще. В их селе Владыкино хватало  зажиточных крестьян. Марья Филипповна, тянув на себе четверых детей, не бросила большого хозяйства, держала двух лошадей, три коровы, двенадцать свиноматок. И в 31-м ее раскулачили. Нашлись такие негодяи – из пьяни и рвани. Наподобие Жени-алкоголика. Бабуля рассказывала, что там, под Тюменью они с детьми разжились. И выдала замуж двух своих дочерей – за нормальных мужиков, тоже из ссыльных. Володька Пустовой родился в 35-м, в тайге, на реке Туре. Но Сибири не запомнил, так как семья вернулась на родину во Владыкино в 36-м.
Смутно помнит отца, запорожского казака. Михаил Семенович Пустовой ушел на фронт в августе 41-го, а мамка уехала в город и устроилась сцепщицей на станцию. Домой приезжала редко, но присылала деньги и жрачку. Внуков тянула бабуля, а их в общей сложности насчитывалось шестеро – мал-мала-меньше. Была у Вовки одна сестра, старшая, но ближе к концу войны она утонула. Пошла на речку и не вернулась. Только через неделю всплыло ее почерневшее тельце. Ну, да тогда смерть была в привычку, даже детская. Всю войну Вовка хотел жрать. Считай, все детство – сплошные мечтания набить утробу.
Отец с войны не вернулся. Мать привезла бумажку из города, на которой напечатано было: «Ваш муж Михаил Пустовой пропал без вести в боях под городом Демянск Новгородской области…» Где, при каких обстоятельствах, дядя Вова, даже став значимой фигурой и при деньгах, так и не смог узнать, хотя посылал запросы в архивы раз пять. Знатоки, из фронтовиков, говорили: «Михалыч, поверь, там, в новгородских лесах миллионы неприкаянных душ лежат! Дохлый номер…»
После войны было ремесленное училище в Акбарске. Парень Володя был смышленый, и по направлению от завода послали молодого и перспективного Пустового в Саратов, в Индустриальный техникум. Вот здесь-то сокрыта сама больная часть биографии дядя Вовы. Пустовой увлекался всем, в особенности лыжами, плаванием, литературой. Книжки проглатывал стопками – и сплошь классику, а не детективы с фантастикой. Когда был еще студентом, умер товарищ Сталин, человек, которого все они, юноши и девушки послевоенного поколения безмерно почитали. Червячком подтачивали слова бабушки о тот, что «усатый всю жизнь спортил». Бабушка произнесла крамолу два раза, шепотом, но в юный мозг сомнение закралось накрепко. Потянулись в середине 50-х люди с Востока, возвращались «враги народа». В народе пошла смута о «культе личности».
Но суть не в этом. На этаком подъема душевном, проявлении какой-то отдушины, приходил в техникум мужчина, предлагал записываться в Саратовский аэроклуб. Обещал, что научит прыгать с парашютом и даже крутить штурвал настоящего самолета. Володя тогда собирался на сборы по плаванию, и как-то предложение пропустил мимо ушей. Тем более что он в то время был комсоргом группы, и заедала рутинная оргработа. А несколько ребят записались. Среди них был парень, которого на потоке любили почти все. Веселого пацана звали Юркой, а фамилия его была Гагарин. Всего через каких-то семь лет о нем узнала вся планета.
А тайная обида на судьбу у дядя Вовы вот, в чем: они с Гагариным учились на одной специальности: «литейное производство». Приятелями они не были. Два раза мотались в одной «команде» на поля Саратовской области, на героическую борьбу с урожаем. Считай, хавали из одного котла. Но Юрка записался в аэроклуб, в Володька проигнорировал предложение. Хотя, возможно, и здоровья в нем было не меньше: лучший спортсмен, оптимист, активист. Да, в жизни всегда так: перед тобой распутье и ты выбираешь дорогу сам. А назад уже и не повернуть. Мог бы первым космонавтом Земли стать Владимир Михайлович Пустовой? Могло быть все. Но сослагательного наклонения в истории нет.
Владимир уже заканчивал учебу на заочном отделении Института стали и сплавов, когда Юрий Алексеевич триумфально шествовал по городам и весям планеты Земля. Карьерно Пустовой рос вполне успешно. Был старшим технологом,  бригадиром, дорос до мастера Литейного цеха. Из Саратова привез свою Зинаиду, тоже уроженку глубинки. Назло Наталье… Жизнь, конечно, вполне удалась. Но человеку, который сел в ТОТ ПОЕЗД, ставят памятники. А дядя Вова бредет сейчас по окраине Акбарска, имея вид затравленного старого волчары.
А все же Юрка Гагарин в материальном смысле давно уже прах, пусть и лежащий самом сердце страны. Недавно в газете написали, что в злополучной катастрофе самолета виноват именно Гагарин, а не техника или летчик Серегин. Тайно дядя Вова ликовал – не такой уж и святой первый космонавт человечества. Да и вообще на гребень славы всех возносит случайность. Итак, Юрка Гарарин замурован в стене, а Вовка Пустовой чапает еще по планете, пхает ее ножищами, пусть и больными. Володя даже и думать не мог, когда в техникуме учился, что доживет до третьего тысячелетия. Дожил. До позора…
Дядя Вова одним из первых в Акбарске оформил предпринимательство. Едва повеяло горбачевскими реформами, Пустовой осознал, что коммунизма не будет даже в отдаленном будущем. Он еще с техникума ходил в комсомольских активистах, на заводе вступил в партию. Не из-за идеи, просто, многие дела, в том числе и цеховые решались на партхозактивах, а без членства как-то затруднительно участвовать в жизни завода. Большое предприятие стало загибаться почти сразу после того как кончились заказы от военных. Цех стал забиваться литьем, который ну, совершенно некуда было сбыть. Зарплаты платить перестали, ну, и народ ринулся растаскивать народное достояние. Народное?.. Ну, да – ежели так – пусть народ тащит. А куда болванки-то сдавать?..
Так, собственно, и началась «бизнес-империя» Пустового. Дядя Вова знал, куда сбывать металл. И не только черный. Собственно, первым его предприятием была будка возле станции, на которой приколочена была написанная от руки табличка: «Прием лома от населения». Ну, да, против лома нет приема… В смысле, металлолома. Так вышло, что поставка лома в условиях коллапса экономики оказалась очень даже прибыльным удовольствием. Для всех. Включая районных чинуш, ментов, станционных начальников, заводских шишек. Кормились с металла очень даже многие. И те, кому положено бдеть, грамотно закрывали завидущие глазки на источники металла. К моменту прихода к власти Ельцина с Механического завода сперли все. И даже блюститеи понимали: если не лом, по миру пойдут несколько сотен акбарских семей.
Будка разрослась до ангара, потом до целой базы. Да, принимал дядя Вова (точнее, его сподручные) все металлическое, не спрашивая о происхождении. А между тем все новые деревни в округе оставались без света и связи. Милиция заводила уголовные дела на хищение проводов (километрами!), ангар был забит до отвала связками этих проводов… А волшебные цветные бумажки чудесным образом умасливали все потертости. И ведь дядя Вова не бросал должности начальника Литейного цеха! Даже исхитрялся находить редкие гражданские заказы. Но все же однажды бросил. Потому что в райадминистрации замглавы по экономике запросто сказал: «Ты, Михалыч,  - а с Павлом Санычем, замглавы, дядя Вова на короткой ноге, ведь и он выходец с Механического, - делай выбор. Нельзя два кресла занимать, ежели должности конфликтуют. Так и под статью подбредешь о злоупотреблении…» Дядя Вова и ему отстегивал – за лицензии и предоставление производственных и торговых площадей. Ясный пень, выбор пал на бизнес.
Капитал требовал прибавочной стоимости, то бишь, прироста. Самые быстрые деньги приносила торговля. Спекулировать дядя Вова не любил, ненавидел он спекулянтов еще с техникума, но ведь, как уже говорилось, в определенный момент капитал начинает управлять человеком, его сколотившим, и крутить им как ему, капиталу, удобно. Так и стал бизнес разрастаться, подминая под себя новые горизонты.
Бабушка, Марья Филипповна, до смерти своей не уставала повторять: «Деньги – зло, Володенька, въедливая пыль». Успела бабуля понаблюдать за первыми коммерческими успехами внучка. Языком цокала частенько, называла дядю Володю «купчишкой». Но вполне искренне гордилась внуком, ибо видела, как он пашет. Перед самой смертью произнесла странное: «За все в жизни, Володенька, надо платить. И за грехи наши Господь отбирает у нас самое дорогое…» Надо же… сегодня Наташа то же самое повторила на рынке. Слово в слово почти…
В то время дело у Пустового вертелось на полных оборотах, круг общения был титаническим, и шибко к словам бабушки он не прислушивался. Через пару лет после смерти бабушки он похоронил мать, человека, с которым он так и не сблизился. После войны мама сошлась с одним вдовцом, кладовщиком со станции. Жила в городе, после, когда вдовец преставился, вернулась домой, за мамой ходить. Володя учился, работал, нес комсомольскую и партийную нагрузку. И так получилось, ни разу с мамой по душам-то не поговорил. Потерю он осознал только после того как мать зарыли рядом с бабушкой. То есть, как всегда, в момент, когда уже ничего вернуть нельзя.
Появились у дядя Вовы свои спортсмены, которые себя называли «бригадой». Без них было бы затруднительно выбивать долги у кредиторов, охранять товар и базу, выдерживать давление конкурентов. Дядя Вова осознавал, что «спортсмены» на самом деле – братва. Бандюки, иначе говоря. Но это дети его сотрудников, то есть, свои ребята. Дядя Вова знал, что пацаны занимаются рэкетом, собирают дань с палаток. Однако, он прекрасно понимал, что, ежели он не будет поддерживать свою братву, на бизнес наедет братва сторонняя. Бывало, в Акбарске и стреляли. «Свои» на кровавых стрелках действовали решительно, тем более что многие пацаны прошли Афган и убивать умели. Один раз на стрелке с тамбовскими полегли семеро. Двое своих и пятеро чужих. Это было самое жестокое сражение в истории современного Акбарска. Памятник на выезде из города, на месте сражения дядя Вова ставил за свой счет. Вопреки протестам своих, настоял, чтобы на мраморе высекли семь имен. Он видел мертвых тамбовских, когда еще ленивая акбарская милиция обследовала место преступления: мальчики, может быть, деревенские, дети крестьян порушенных колхозов. Поиграли в бандитиков… недотепы.
Окрепнув и набив руку в боях, «акбарские» положили глаз на соседние регионы. Этот организм, как все тот же злосчастный капитал, жил самостоятельно, по ему лишь понятным законам. Закон-то был рыбий: если не сожрешь ты – сожрут тебя. Позже они легализовались, оформились как «охранные предприятия», а их лидер Вася-Лом натурализовался в виде предпринимателя Василия Павловича Голубкова. Открыл магазин «Защита», где продается потешное оружие. А из под полы – боевое.
Болела ли дядивовина совесть за то, что породил осиное гнездо? Логика Пустового проста: «если не я – то кто-нибудь другой». В конце концов, он старался строить «социально ответственный бизнес», и о людях, если верил, что они нуждаются, заботился всегда. Помогал и церкви. Но батюшка вдруг купил себе в личное пользование хороший джип. Дядя Вова давал денег на новую кровлю для храма, а кровли-то батюшка как раз и не купил. Оправдывался: надо по дальним деревням ездить, народ окормлять. Что ж: у Пустового  часто просили на доброе дело, а тратились на роскошь всевозможных мастей.
«Не мы такие – жизнь такая». Нормальное оправдание всякой мерзости. Перед кем оправдание – пред собой? А бога-то не надуешь. Дядя Вова не знает, верит ли он в бога. Или в Бога – с прописной буквы. У классика написано: «если бога нет – все дозволено». Бога не было, много лет его присутствие не ощущалось. Даже после того как верить разрешили и неприлично стало декларировать личный атеизм. Открывались новые церкви, плодились попы, ан веры в народе не прибавлялось. Когда в очередной раз дядя Вова вел переговоры с батюшкой о новом благотворительном транше, он часто слышал, что якобы «бог есть любовь». Не было любви в людях.
И в дяде Вове ее не ощущалось. Было много возмущенных и униженных. Точнее, считающих себя униженными. Люди всегда недовольны, особенно, когда кто-то богаче их. Уж как бабушка Мария трудилась – нет – настучали, скоты, добились, чтобы великую труженицу сослали в Сибирь. Дядя Вова почти хребтом чуял, что большинство недовольных - потомки тогдашний сволоты. Государство для их дружественного усмирения придумало карманные профсоюзы. Для недружественного усмирения – силовые структуры. Для одурения – телевизор. А для утешения?
Характер у дядя Вовы тяжелый, но он трудоголик. При нем и литейный цех шагал в передовых, и бизнес разрастался успешно. Да, трудный характер не предполагает друзей. Зинаида все же была другом. А теперь – никого, кто мог бы хотя бы советом помочь.
Все, кончился Пустовой-бизнесмен, благотворитель и спонсор. Лежит пьяный старик под звездными небесами и счастливо посапывает. Ему ничего не снится, потому что его сознание опустошено. Есть такое слово: «катарсис», по-русски говоря, очищение страданием. Очистился дядя Вова, только… не прикаялся.


7

...Больше шестидесяти лет прошло, и дядя Вова был не уверен, что удивительное открытие его детства осталось в неприкосновенности. Тогда он, мальчик военной поры, завалил вход в тайное подземелье довольно массивным камнем, и дал слово (Богу и товарищу Сталину) не раскрывать своей тайны никому и ни при каких обстоятельствах.
Открытие было неожиданностью. Он слонялся по склонам Волового оврага (есть такой невдалеке от родного села), собирал хворост, и под его ногами провалилась земля. Сначала в дыру смотреть было страшно, да и вообще он перво-наперво подумал, это подкоп, который сделали фашисты (фронт был относительно недалеко от Акбарска и над головами колхозников частенько пролетали мрачные самолеты – бомбить стратегические станции). Хотел уже бежать, доложить в милицию о зловещей находке. Но оттуда, из глубины повеяло чем-то необыкновенным, чарующим. Будто елей какой-то лился из бездны.
Дня через два Вовка решился прийти со светом. С опаской и приятным предвкушением протискивался он в лаз. А вдруг, думал он там какие-нибудь сокровища Степана Разина (бабуля рассказывала, что где-то в окрестностях Владыкина добрые разбойники зарыли клад и его «заговорили»)? Исследованию подземелий Вовка посвятил осень и зиму. Клада не нашел, но основательно изучил все закоулки пещеры, и даже обнаружил комнатки, в которых когда-то явно обитали люди. Там стены были расписаны портретами святых, в одной комнате даже были устроены две лежанки с деревянными настилами (неплохо сохранившиеся), а так же имелась печь, из которой наверх тянулся дымоход. В общем, Вовка окончательно уверился в том, что открыл секретный схорон разбойников. Тайну хранил, но все же по мере взросления к ней поостыл. Тем более что много учился, работал в колхозе на должности «куды пошлють», играл со сверстниками в войнушку. Ну, а когда пристало время поступать в ремесленное, накрепко прикрыл вход в пещеру валуном (ох, еле доволок!) и… почти что забыл о своей тайне.
Когда уже был начальником литейного, не единожды ходил в городской музей и там кое-то разузнал. Рассказал дяде Вове много Пал Палыч Бородкин, основатель музея и человек, много повидавший на своем веку. Как минимум, Пал Палыч хранил подшивки губернской газеты середины позапрошлого века, из которой можно было почерпнуть интересную хронику.
Сын акбарского мещанина Платон Кочетов с детства отличался благопристойностью и некоторой экзальтированностью. Некоторое время Платон подвизался в качестве трудника в местном Свято-Троицком монастыре, но однажды бесследно пропал. А через пару лет объявился в новой ипостаси. С этого момента (в 1856 году) коротенькие публикации в губернской газете и начинают вести хронику странного подвижника. Платон становится местной достопримечательностью. В Воловом овраге он то ли отыскал, то ли выкопал в известняковых породах пещеру. Там оборудованы были келейка и домовый храм. Себя Платон прозвал «иеромонахом», хотя никто никакого духовного сана либо звания на него не возлагал. И что самое интересное: к мещанину Кочетову стали приходить крестьяне окрестных сел, горожане и даже некоторые из дворян, ибо «иеромонах» Платон прославился своей прозорливостью.
Слухи о «лже-пророке» дошли сначала до епархиального начальства, а после аж до Священного Синода. Репрессия не преминула настать. Так же нашли законный предлог. При Платоне, в пещере поселился беглый крестьянин Оськин. Появились слухи, что эти двое чуть ли не предаются содомскому греху. В общем, отряд полиции, подкрепленный казаками, однажды данное «осиное гнездо» разворошил. Оськина вернули в село, из которого тот когда-то сбежал, предварительно всыпав розог. Самого же мещанина Кочетова отправили на Урал, в Верхотурский монастырь, на перевоспитание. Там следы «иеромонаха» Платона теряются навсегда.
И что интересно: в народе долго еще бродили предания о «добром святом», который знал будущее, а так же излечивал телесно и душевно. Корреспонденты сообщали в губернскую газету, что в двух волостях устроены были волнения с сожжением ряда дворянских построек. В одно из сел, Терновку, был даже прислан пехотный полк с приданной артиллерией, ибо там якобы мужики провозгласили вольницу, лозунг у бунтовщиков был: «Долой зажиревших попов – верните праведного Платона!»
Беспорядки жестоко подавили, зачинщиков судили и в кандалах отправили в Сибирь. Народу под страхом каторги запретили упоминать имя «сумасшедшего мужеложца», пещеру же, которую Платон превратил в «пустынь», взорвали. Как выяснилось, не до конца…


8

…Проснулся дядя Вова внезапно, от холода. Да еще что-то мешалось под боком. Едва начинало светать, изо рта парило. Он развернулся, и вдруг… увидел лицо ребенка. Мальчик, лет девяти, чумазенький, со смешной, но миловидной мордочкой. Прижался всем тельцем к дядя Вове, сладко посапывает. Старик боялся шевельнуться, долго лежал, неудобно вывернувшись и вглядываясь в смешное лицо. Странный заворот событий… Мысленно вспоминал своего Генку в таком же возрасте. Думалось, ангелочек растет, но вышло иначе. Кто ты – посланник Небес? Господи, как странно-то…
Мальчик, встрепенувшись, раскрыл серые глазки оттого, что робкое осеннее солнце уже вовсю разыгралось и высветило лежанку из ветвей. Забавно было наблюдать, как ребенок недоуменно соображает, где он. И мимика лица, и путешествие его глаз по окружающей действительности похожи были на маленький спектакль. Мальчик боялся шевельнуться. Дядя Вова спросил:
- Тебя как звать-то?
Малыш раздумывал, отвечать или нет. Прошептал:
-  Антофка… Чугуноф.
- Ну, и чей же ты, Антоша Чугунофф?
- Мамкин.
- Ага, ну а мамка где?
- Не знаю…
- Интересное кино. Ладно. Ты хотя бы знаешь, как сюда попал-то?
- Зябко было, дедушка. А вы теплый.
- Кушать хочешь?
- Там у вас было. Я уже.
- Чего от тебя такой кислятиной несет?
От мальчика действительно неприятно и как-то знакомо пахло. Дядя Вова знает этот запашище с детства, но сейчас никак не мог вспомнить, чем разит. Мальчик засмущался, сник. Молчал. Дядя Вова заметил, какой он бледный. Старик нарушил неловкую тишину:
- Ладно. Проехали. А ты не сбежал ли откуда?
- А вы никому не скафете?
- Что не скажу?
Снова молчание. Упрямое сопение.
- И что дальше, Антоша Чугуноф?
- Не знаю. Мамку буду искать.
- Но если ты не знаешь, где мамка, где ж  мы искать то будем?
- А вы меня не сдадите, дедушка?
- Куда?
- Тете Любе.
- Так-так… рассказывай, Антоша Чугунофф, все по порядку…


9

…Антоша Чугунов не знает своей мамы – так же как и отца. Бросила его мамка, еще в роддоме. А в доме ребенка мальчик получил диагноз: «олигофрения степени имбицилии». На самом деле он аутист, причем, неярко выраженный. Но кому оно надо – разбираться с проблемами здоровья одного конкретного сироты? Еще в доме ребенка многих его ровесников усыновили. Антошку не брали – боялись диагноза.
Что такое аутист: человек, живущий преимущественно в своем внутреннем мире, отгородившийся от реальности. Есть профессора, которые подобное лечат. Но это где-то там, в Европе… Антошка воспитывался в детском доме, потом в интернате. Грамоте его не учили, считали неспособным. Антошка грамоту постигал сам – по книжкам, по тетрадкам ровесников. Спросишь его о чем – дуб дубом. На самом деле мальчик все понимает. Только не умеет правильно выразиться. И боится смертельно, что накажут, если что не так скажет.
Однажды, уже в восьмилетнем возрасте, Антошке Чугунову повезло. Его взяла к себе жить добрая женщина, подруга интернатовского завхоза. Ее зовут тетя Люба. Не усыновила, а именно «взяла к себе». Тетя Люба – сугубая крестьянка, труженица. При советах даже ордена была удостоена как передовой животновод. У нее подворье богатое, одних только свиноматок двадцать штук. На свинарник Антошку и определили. В комнатке метр на два кинули тряпки на деревянный настил и поручили убирать за свиньями.
На самом деле тетя Люба взяла Антошку как работника и для денег. Как приемной маме, ей платили за Антошку почти десять тысяч. Тратиться на него особо не надо. Он патентованный дурак, а, значит, в школу собирать мальчика не надо. Одежда осталась старая, от уже выросших детей тети Любы, которые давно сбежали в город. Кормежка… да, та же, что и свиньям – объедки из интерната. Тетя Люба давно уже, договорившись с интернатовским завхозом, забирала пищевые отходы из сиротской столовой. Конечно, отстегивала за это, кому надо, но это все ж дешевле комбикорма. Еще у тети Любы была мечта: занять первое место в областном конкурсе частных подворий и получить заветный приз: УАЗ типа «буханка». Тогда о ратном труде знатной крестьянке снова напишут в газетах, как в старые добрые времена. А то и по телевизору покажут. Да-а-а… в старину, при коммунистах жили плохо, но все же хорошо. Теперь в общем-то хорошо, но как-то безрадостно. Тетя Люба своих кровных детей воспитывала – и чуть не насильно в город вышвыривала. Такой у нее спорт был, детей пристроить в приличные места. Все у ней получилось, но вот помощников не стало. Муж помер – и от вина, и от тягомотного труда на свинарнике.
Так что работник был просто необходим. Все-таки, Антошка - мальчик исполнительный и старательный. Ей так в интернате и сказали: «Не бойся, Люб, имбицилы тупые, но трудолюбивые. Их богу заставь молиться – лбы разобьют. В общем, не пожалеешь!» Она и обходилась с приемышем как с тягловой лошадью: жалела, но не сердцем. А в основном - утруждала.
Антошка всех этих деталей не знал. Он думал, что обрел пусть временную – но маму. Тетя Люба – суровая русская женщина, но все же верующая и даже богобоязненная. Ей просто объяснили, что она берет к себе не совсем человека, а глубокого инвалида, безумного. Она часто брала мальчика крупными своими ручищами, прижимала к жаркой груди, говорила какие-то ласковые слова. Как теленку или поросенку. Тетя Люба искренне думала, что мальчик все равно не имеет будущего - потому что у него «мозгов не хватает». Так пусть себе трудится, хотя бы приносит пользу. В Свинарнике тепло, кормежки хватает – а что еще надо-то? А в дом Антошку заводить было как-то нехорошо. Уж очень от него воняло свинарником.
Может быть, так и жил ба Антоша Чугунов, придатком к скоту, но однажды в гости к тете Любе приехал старший сын с внучкой, Антошкиной ровесницей. Девочка вышла на двор и случайно столкнулась с мальчиком. Состоялся приблизительно такой разговор: «А-а-а-а… ты тот самый дурак?» - «Почему это?» - «Бабуля говорила. А не похож ты на дурака-то» - «Бабуля – это моя новая мамка, тетя Люба?» - «Какая она тебе мамка?» - «А кто еще?» - «Хозяйка» - «А мамка тогда кто?» - «Мне-то почем знать. Ты детдомовский. Может, и есть у тебя мамка, только далеко» - «А где далеко?» - «Там…»
Девочка шутливо показала в сторону заката и убежала в дом. Антошка запомнил направление. Может, и вправду Антошка Чугунов немножечко «того», но, когда через неделю после встречи с девочкой он услышал случайно разговор тети Любы с соседкой о том, что «сирота стал шибко себе на уме» он понял внутренним чутьем, что пора. Сейчас – или никогда. Антошка таскал из туалета разодранные журналы и книжки. Читать. Антошка обожает читать. Но тетя Люба думала, мальчик задумал поджечь свинарник. Не хватало ее крестьянского соображения понять, что мальчик-то не совсем и дурак. С месяц он вынашивал план, соизмерял, не соврала ли девочка. И все же ушел. На Запад. И по случайности его бегство совпало с бегством дяди Вовы.
Рванул Антошка Чугунов в неизвестность. Она (неизвестность) пленила и обещала открытия. Было страшно, но некий стержень все же в мальчике возобладал: сейчас или никогда. Антошка легко шагал к закату, ему очень хорошо дышалось. Никогда в своей маленькой и простой жизни он не испытывал такого чувства освобождения. Когда стало смеркаться, испугался. Почти что паника охватила ребенка, только Антошка уже и позабыл, как возвращаться назад (хотя больно захотелось). Тут-то, на окраине леса он и наткнулся на спящего старика. Рядом лежали пакеты с едой, из которых Антошка наелся до отвала. Потирая руками уже слипающиеся глаза, пацан притулился у посапывающей туши и со счастливым выражением лица провалился в забытье.


10

Местность с тех пор как дядя Вова в последний раз здесь бывал, изрядно изменилась. Там, где когда-то гулял по холмам ветрило, росли высоченные деревья. Вместо бывших колхозных полей во все стороны простиралась поросшая черт знает чем равнина. Неугодья, бесперспективная земля… А ведь до перестройки возделывалась и приносила отменный урожай. Ориентироваться было непросто. Да еще этот ниспосланный мальчик неустанно вопрошал: «Дедуля, когда?» Ох, какие метки-то искать?
Ага, вот лощина, от нее метров семьдесят влево. Господи, как байбаки-то все перерыли… Да, кажется, здесь. Дядя Вова выдернул с корнем несколько кустиков вереска – и вот он, тот самый камень! Вдвоем с Антошкой, пыхтя и надрываясь, они наконец-то откатили валун. Из прорехи пахнуло теплом. Ох, ведь в дырку-то он теперь, небось не пролезет… вырос. Вширь. Все же пацана туда пускать поостерегся. Еще изрядно поковырялся, стараясь увеличить проход. Снял куртку, примерился… Да – все же пролезает! Зажег свечу. Исследовал знакомые с детства внутренности. О, все на месте. Сыро только… Ну, ничего, Антошка натаскал хворосту, стали протапливать печь. Через полчаса в келье уже стало уютно. Дядя Вова оборудовал лежанки, восстановил стол. Продукты поместились в нишу, защищенную от грызунов. А ведь неплохо жил здесь странный праведник! По крайней мере, тихо.
Так и зажили. Семнадцать пещерных дней зря не прошли. Дядя Вова неплохо обустроил быт, практически приготовился к зимовке. Несколько раз он пропадал на целый день. Мальчика оставлял наедине с книгами, которые покупались всякий раз при вылазках в город. Вечером обсуждали прочитанное, разговаривали о разном. Дядя Вова понимал, что у мальчика много «белых пятен» в мозгу, он не знает, казалось бы, элементарных вещей. Например, не понимал, что такое деньги и не умел их считать. Ну, да это Пустовой умеет даже очень – он быстро восполнит пробел! Тем более что по чистой доске писать легче, нежели замарывать неверно написанное.
Мальчику дядя Вова не говорил, куда уходит, но на самом деле он собирал сведения об Антошкином происхождении. Был и в интернате, и в доме ребенка. Сколько-то денег у дядя Вовы было, а эти пахнущие человеческой подлостью бумажки способны творить чудеса. Дядя Вова понимал, что пещерное житье – не панацея, зимовать вряд ли придется. Надо что-то решать кардинально.
Было время и подумать в смысле «вообще». Дядя Вова размышлял вслух, Антошка внимал, и кажется, что-то понимал. Нет – точно сочувствовал, уж шибко глазенки смышленые. Дядя Вова рассуждал примерно так:
- И для чего мы, получается, живем-то, братец? Расплодились, вкусили сколь дозволено – и под крышку. И следующие так же. Цепочка дли-и-и-нная. Как там у математиков: дурная последовательность. Вот ты, брат, мамку хочешь найти. А она ждет тебя? Не отвечай, я так… риторически. Вот я свою мать не любил. Сам не знаю, почему… Наверное, все же был дурак. Может, и плата моя как раз за то, что недолюбил того, кто от меня ждал любви-то. «Бог есть любовь». О, как завернули, брат. Лю-бовь! А у большинства Бог есть страх. Придумали, понимаешь, «страх божий», на котором якобы мир держится. И живут по принципу: «ну, согрешу, покаюсь – мне и простится…» По правде всегда так: идешь и что-то топчешь. Червячка там или козявку какую. Все одно портишь. Не ошибается тот, кто ничего не делает – трутень, дармоед. Значит, он – счастливый праведник? Вот я, к примеру, много работал. Только и помню – все пахал, пахал… И вот, братец, допахался. До подземелья. Мы тут с тобой, брат, как заживо погребенные. До смерти умершие.


11

…Рано утром, накануне восемнадцатого дня мальчик растолкал старика:
- Дедуля, мне страшно!
Дядя Вова долго не мог сосредоточиться (уже несколько лет он полночи не мог заснуть, а потом забывался до бесчувствия), но, когда наконец вернулся в реальность, удивился:
- Ты что это, малыш… Испугался чего? Спи, братец, успокойся…
- Нельзя, дедуля. Что-то не так. Надо выйти. – мальчик был настроен столь решительно, что дядя Вова даже не осмелился перечить. Выбравшись на волю, они увидели огни. Вдоль оврага ехали несколько автомашин. В сумерках нельзя было разобрать, что это, но за семнадцать дней такое было впервые. Они быстренько вскарабкались наверх и затаились в кустах. Автомобилей было четыре единицы. Они остановились поодаль, погасили огни. Едва различимые фигурки, как жалкие тени, повысыпали из авто и окружили вход в пещеру. Решительный голос произнес:
- Гражданин Пустовой, выходите. Все ждут…
Да-а-а-а… где-то наследил дядя Вова, засветился. Ну, да – в магазины заходил, опять же,  дымок из земли все же виден. Но, кажется, они ничего не знают про мальчика. Антошка хорош – интуиция, однако…
- Папа, хватит дурить. Поигрался – и будет, выходи – и домой…
Ага, это старшая, Анька. Ее правильный голос. Отличница…
- Ну, правда, пап, - это уже Бэлкин резкий голосок, - мы уж с ума сошли, тебя разыскиваючи. Мы ждем тебя.
Ага! Сами, значит подспудно признали, что именно они с ума сошли! От алчности. И еще один знакомый голосина, зятя, мента:
- Михалыч, хватит уж. Стока народу переполошил. Ты уж того, человеком, что ли, будь.
Тишина, только неопределенные какие-то шорохи, суета возле лаза. Дядя Вова вспомнил, как дня два назад, зайдя в магазин, нос с носом столкнулся с мужичонкой, которого пару лет назад выгнал со своей базы, за воровство. Дядя Вова уверен был, что бородатым его не узнают, но мужичонка шибко пристально вглядывался в своего работодателя. Выследил, наверное, падлюка, и заложил. Засранец.
Стало быстро светать. В районе пещеры раздался хлопок, повалил густой белый дым… Антошка прижался к старику, приготовился заплакать. Дядя Вова обхватил мальчика и юзом двинулся в сторону лесополосы…


12

…Вот и проклятое когда-то село Троекурово. Других путей у дяди Вовы не остается, даже курточку свою с деньгами он оставил в пещере. Нищие они с Антошкой как тот бродяга из стихотворения Лермонтова. Тащились целый день, а усталости что-то нет. И откуда силы-то взялись, ведь одной ногой, считай, там, откуда не возвращаются…
Пару раз дядя Вова в Троекурове бывал, но видит Бог, не знает, где живет его младшая дочь. Дело к закату, село пустынно. Кое-где чадят костры (жгут ботву), над небогатыми домами нависло вязкое одеяло, подсвечиваемое золотистым закатом. Чистое голубое небо и низенькие избушки под позолоченной пеленой. Обычный русский убогий пейзаж. У дяди Вовы была когда-то мыслишка купить виллу в Болгарии, старшие дочери и сами говорили: «Па, ты заслужи отдых – давай, тебя на курорте определим!» А как-то не хотелось всую эту хрень оставлять. «Убого» - значит «У Бога». Не знает дядя Вова, было бы ему хорошо в Болгарии. А здесь все какое-то родное. Сантименты? Ну, да, не без них. Да просто привык, наверное. Как зек к зоне после пятой ходки.
Больше двадцати лет дядя Вова был в Акбарском районе, хозяином жизни. Как теперь модно говорить, «альфа-самцом». Перед ним прогибались такие начальники! А вот Вася Пупкин не прогнулся, хотя и отколошматили парня в свое время нехило – по самое небалуйся. Крепкий орешек… Была мыслишка наказать мордвина еще круче, подорвать его маленький фермерский бизнес, пустить с семьей по миру, дождаться момента, когда мордвин приползет на коленях за милостью. Достаточно было только дать намек своим «спортсменам» - и Пупкины в дерьме. Ага… а сейчас ты, Вова Пустовой, не по миру идешь? От тюрьмы да от сумы…
Ну, точно! Если Вася Пупкин – фермер, значит, надо искать крепкое подворье. Они сидели Антошкой  на крутояре, с него все почти Троекурово как на ладони. А внизу бесшумно пролетели две фигурки на велосипедах. Дядя Вова припомнил: у Валентины от Пупкина две дочери, а те, на велосипедах – девочки. Они несутся на самую окраину, и двор, в который они въезжают, уставлен полуразобранной сельхозтехникой. Комбайн, пара тракторов, подвески. Похоже на фермерские дела. Что ж, под лежачий камень ничего не побежит – надо идти и пытать судьбу.
Сам зайти во двор не решился, послал-таки мальчика: «Ты только скажи, Антошка, что знакомый поговорить хочет…» Мучительное ожидание, поиск правильных слов… И вот вышла. Она… Господи, Валька стала похожа на молодую Зинаиду! А ведь по-своему красива девка, только одета уж очень по-деревенски. Халат цветастый, белая косынка, тапочки на босу ногу. Дядя Вова приметил в окне две пары напряженных глаз. Некоторое время молча смотрели друг на дружку, первой заговорила дочь:
- Что стоим-то? В дом проходи… те.
Там, за столом сидел враг, мордвин. Худой, низенький мужичонка, гладко, до синевы бритый, с ежиком черных волос. Девочки перешептывались в соседней комнате. Дочь произнесла:
- Садитесь, а замарашку вашего мы перво-наперво помоем. Пошли… как тебя?
- Антофка. Чугуноф. – Какая-то воля в Валентине, похоже, здесь все ее беспрекословно слушаются. И мальчик поплелся за Валентиной. Безропотно и, кажется, с восторгом.
Дядя Вова не решался что-либо сделать, все стоял возле двери. Наконец, голос подал мордвин:
- Дык, вы присаживайтесь, Владимир Михайлович. И какими, значит, судьбами?
Конечно, стыдно чувствовать себя виноватым и униженным. Высоко поднялся – больно падать… Как там в одной притче говорится: слава – высокая башня; она всякий раз поднимает кого-то из толпы, пристально рассматривает и бросает наземь, произнося: «Опять не тот…» Вот, побывал дядя Вова на вершине, покочевряжился над людьми, почувствовал себя в полной мере хозяином жизни – и нате вам, пришел нищим к человеку, которого обидел, унизил. Просить прощения? Неловко как-то. А ведь этот Пупкин другого от тебя сейчас не ждет…
- У нас все просто, Владимир Михайлович. А вы, кажется, думаете, я зло на вас держу? Да наплевать и забыть. Садитесь уж…
Дядя Вова неловко прокашлялся, все же присел. Краешком глаза приметил: из приоткрытой двери за ним наблюдают внучки.
- Какой чай пьете – черный, зеленый, а, может, кофэ? – Произнесено было ерническим тоном.
- Мне простой. Без сахару… - Все же выдавил из себя старик. – Я ж только ради мальчонки…
Дядя Вова поведал зятю все, что знал про Антошку. И сам бы разобрался, да вот родственнички подсуропили: устроили облаву. Без денег, без транспорта – что сделаешь-то? Василий слушал внимательно. Вышли покурить на двор. Старик не курит, просто находился рядом. Пупкин едко спросил:
- И каково там, Владимир Михайлович?
- Где? – дядя Вова не понял, о чем это зять.
- Да я так… вообще. Про совесть. Не беспокоила?
Да-а-а-а… мужик все же злобу затаил. Да и как иначе-то? Выдал кредит – получи возврат. Похоже, Вася Пупкин хочет высказать все, что думает. Тет на тет. Готовься, Пустовой получить ушат помоев.
- Сложная штука эта жизнь, Василий. Ну, что ж…
Темноту на улице разорвал свет фар. Возле хозяйства Пупкиных остановились два авто, разобрать, кто они, было невозможно. Василий шепнут тестю: «Владимир Михайлович, таких гостей у нас по добру не бывает, ступайте в дом, хватайте мальчика – и на чердак…» Дядя Вова повиновался – аккурат после помывки дочь вывела Антошку.
На чердаке темнотища, пыльный воздух щекочет нос. Старик и ребенок прислушивались к голосам внизу. Почти ничего нельзя было разобрать, до чердака только доносились обрывки фраз: «Да никогда!.. Но ведь где-то… И ведь псих патентованный… А если там?.. Вообще говоря… Да разве об том речь!.. Маразм… Подпол… Достало!.. А если все же…»
Разговор шел на повышенных тонах. Доходило и до отдельных окриков, матом. Слышались стуки, звон. В какой-то момент заскрипела лестница, ведущая на чердак. Старик прихватил мальчика и забился в угол, за шифоньер. Дверца медленно приоткрылась, в дырку пролезла голова, блеснул луч фонарика. Пучок света стал осторожно рыскать по закоулкам. Дядявовино сердце так колотилось, что, кажется, биение было слышно даже в подвале. Мальчик вжался в старика, обхватил его ручонками. Еще одно мгновение – их осветят…
- Витек, - раздалось внизу, - пошли. Позвонили, видели старика в Терехино. Погнали туда…
Дверца захлопнулась. Еще минут пять тишины – и снова она отворилась, впустив поток света. Голос Валентины:
- Пап, ты популярен стал, прям звезда. Спускайся, пронесло…
Вместе, вшестером пили чай. Старались говорить тихо. Дядя Вова впервые смог рассмотреть внучек. Замухрышки, но ничего – миловидные. Да, в них «пупкинская» кровь, но все же есть четверть дядивовиной. Дочь рассказала, что приезжал мент, с «дружиной». Проверяют все возможные места, утверждают, что Пустовой Владимир Михалыч загнан в угол. Исходя из того, что в одном из сел пропал больной ребенок, у ментов есть версия, что дядя Вова взял заложника. В общем, черт-те-что, тем не менее Пупкин едко спросил:
- И вот скажите, Владимир Михайлович, какова вероятность того, что врут они, а не вы?
Да, действительно – дядя Вова все же много творил гадостей и верить ему резону мало. Бизнес не терпит честности – вот в чем засада. Но ведь не сдали же… пупкинское отродье. Вот, дядя Вова против выбора младшей дочери был только по причине того, что не хотел, чтобы Валька погрязла в сельской грязи (во, какая тавтология получается…). Он хотел для дочери лучшего. Занудно щемило сердце, все никак не могло уняться, одолела усталость. Шутка ли: чуть не три десятка километров одолели пешкодралом. Антошка – тот уж, свернувшись калачиком, вовсю сопел на кушетке. И все же дядя Вова решился произнести:
- Дети, дети… простите меня, дубину стоеросовую!
-  Да бросьте вы, Владимир Михайлович, - мордвин совершенно искренне, незлобиво лыбился, - святых нет, и все мы чего-то совершаем. Будем ложиться, утро вечера мудренее.
Засыпая, дядя Вова все же думал: «А все же не простил, зар-р-р-раза!»


13

...Областной центр, двор, ограниченный с трех сторон унылыми пятиэтажками. Вечерние сумерки. По диагонали, тропинкой, мимо детской площадки шагает женщина в мутоновой шубке. Красивая прическа, видно недавно делала укладку. В обоих руках пакеты с продуктами, через плечо – сумка. Женщина не слишком молода, но вполне себе симпатична. Она в сапожках на шпильках, идет с трудом, да и весь вид ее говорит о том, что она очень устала.
У площадки женщину окликает бородатый старик:
- Здравствуйте. Вы Чугунова Наталья Филипповна?
Женщина, не останавливаясь, бросает на ходу:
- Ну и что?
- Значит, вы…
Женщина почему-то испугалась. Шпильки утопают в песке, ей идти трудно – но она ускорила свой ход. Тут ребенок в детской площадки восторженно кричит:
- Деду-у-уля! Смотри, какие качели! Ух ты!
Женщина остановилась. Медленно обернулась. Сквозь полумрак пытается разглядеть ребенка. Дед ее догоняет, тяжело дыша, произносит:
- Знакомьтесь, Наталья Филипповна. Ваш сын. Антон.
Женщина роняет пакеты. Там что-то разбивается. Она стоит, как вкопанная, с минуту. Потом бросается на площадку. Мальчик так же бежит к ней. Они встают друг напротив друг друга в метре. Смотрят друг другу в глаза. Мальчик произносит:
- Вы – моя мама?
Глаза ребенка светятся искренним счастием. Женщина делает один шаг, схватывает голову ребенка, припадает на колени, всматривается в лицо малыша. Из глаз ее сочатся слезы. Старик отходит в сторонку, присаживается на краешек песочницы:
- В груди что-то схватило. Дышать трудно. Щас, щас… посижу – отойдет. Усидеть не удается. Старик нелепо падает вперед и замирает в позе младенца…
В этот же самый момент, на окраине города Акбарска, в поле близ кладбища на коленях стоит Женя-алкоголик. Как и всегда, он сильно с бодуна. Вытирая с грязной рожи влагу, человек причитает:
- Господи боже ты мой… за что же ты нас так? А?








































 










САМОЛЕТИКИ

Страдание о том, что нельзя уже более любить.

Федор Достоевский



Напротив торгового комплекса – офисный центр. Николай, сотрудник службы охраны, вышел покурить и стал свидетелем "маленькой Ходынки". Обезумевшие люди носились по площади и натурально дрались за какие-то клочки бумаги, которые в виде самолетиков запускали из офиса на пятом этаже задумчивые мужчины в строгих костюмах. Один из этих "людей в черном" деловито фиксировал процесс на ай-пэд.
Коллега, Антон (он работает дольше – и поопытнее) философически заключил:
- Опять эти... топ-менетжОры дурЯт. Широко, по-купечески. Два мира - две системы.
"Йоху" – откуда-то всплыло где-то и неизвестно по какому поводу слышанное слово. Николай понял: разгоряченная толпа гоняется на самом деле за пятитысячными купюрами. Эти "креативщики" сверху, складывая бабло, которого у них верно куры не клюют, в аккуратные самолетики, видно, ставили очередной эксперимент над человечеством. Или нанюхались чего. Исходя из того, что Николай в охранниках уже больше года и столкнулся с подобного типа действом впервые, акт свидания плебса с летающими деньгами – явление нечастое. Или этот цирк все время не совпадал с его вахтой. Охранная служба - дело молчаливых мужчин, лишних вопросов здесь не задают. А потому Николай особенно не вникает в дела, которые его не касается. Разве в глобальном масштабе страна не живет именно так? В смысле, правильные пацаны, дабы паровой котел не грохнул, время от времени кидают в безмолвный народ подарки с царского плеча.
Ну, да: в столице такие нравы. Нравится рубщикам капусты покуражиться, самолетики в массы покидать. На то они и "олимпийцы", обитатели высших сфер. Вообще говоря, Николай с трудом подавил желание поучаствовать в свистопляске. Пять тыщ – заработок за два с половиной дня вахты. Но он представил себя, мужичару в солидном прикиде (ведь и он сам – "человек в черном") расталкивающим быдло и взял себя в руки. Ничего, заработает честно. Оно конечно, на шее практически две семьи и кредиты... ну, да кому сейчас легко, как говаривал Иосиф Виссарионович.
Окна на пятом этаже наглухо закрылись. Народ (некоторые уже и с фингалами под глазами) еще в некоторое время в надежде потусился, но скоро начал рассасываться. Фенита ля комедия. Вернувшись на пост, Николай размышлял: вот ведь как просто устроен мир - поднялся наверх и кидаешь в толпу презренные билеты, которые когда-то называли "сладким ядом королей". А стадо внимает и тащица. Вот ведь откуда взялось выражение: "плевать с высокой колокольни". Три силы правят миром: секс, власть и деньги. Чё-то там власть грузит о нравственности и духовности, хотя им баблосы и свежие телки дороже всех трудов Эммануила Канта и Льва Толстого вместе взятых. А ящик включишь - там рулят богатые властолюбивые альфа-самцы, которые суть есть герои нашего времени. Как там один недавно сказал: "У кого нет миллиарда – пускай идет в жопу..." И не плевал он с высокой колокольни, а срал. А жопа – вот она, под окнами офиса.
Служба Николаю нравится. Торговый комплекс элитный, здесь все пафосно и гламурно. Режим хороший: две недели вахта – столько же дома. Кем он был в своем Поровске: водилой на сахарном заводе. А здесь – пафосный мэн с наушником, как у сотрудника ФСО. Поставлен на очень ответственном месте: контролирует пространство у ювелирных бутиков. Это тебе не торговый комплекс "Москва", сумасшедший базар-вокзал. Здесь народу немного, а бичей отфильтровывают уже на первом периметре. Событий мало, щипачи да отморозки почти все известны в лицо, занесены в базу данных, а потому времени на размышление хватает еще как.
Мысли Николай привык перемалывать подолгу. Вот, здесь (благодаря приятелю-земляку, оказавшему при устройстве протекцию) он созерцает мир успешных людей, явно живущих не от зарплаты к зарплате. Оно конечно, понтов у них хватает. Особенно у лысых пузатых папиков, ведущих под ручки длинноногих улыбчивых самок. Интересно наблюдать и контингент типа случайно забредших интеллигентов: они тупо дивятся роскоши. Поскольку Николай в системе, он прекрасно знает, что эта, блин, "роскошь" - удачно сфальсифицированный китайскими народными умельцами продукт. Даже папики по своей сути - лошары, ведь и они клюют на эту наживку. А бабло огребают те самые, которые от буржуазной тоски пускают в народ самолетики. Да жулики они все. И с деньгами-то легко расстаются потому что они им в легкую достались.
...А через два дня очередная вахта кончилась. По установившейся традиции Николай начинал бухать уже в автобусе. Дорога длинная, тащиться четырнадцать часов, а потому в путь брал два пузыря белой. Высосал первый – соснул, подрал зенки, потихонечку тянешь из второй. А там глядишь – уже и дома. Хорошо, что есть на свете это счастье путь домой!
Первые четыре-пять дней дома Николай отрывается по полной. Вообще говоря, охранная служба требует немалого напряжения, и морально устаешь. Крылья водки помогали снимать стресс. Хорошо, это понимает Шурка. Александра – вторая жена Николая, пока еще гражданская. У этого союза уже есть плод, полуторагодовалый сынишка Даниил. Вот уж радость-то! Мысли о сыне отвлекают от всякого жизненного негатива.
Жаль, пока не устроен быт. Квартиру Николай, совершив благородный жест, оставил первой жене Катьке и детям. Их от первого брака двое: 17-летний Антон и 15-летняя Тая. Так что Николай, считай, многодетный отец. Ну, да ничего – осталось немного, и старшие дети повзрослеют. Не надо будет отдавать половину заработка в первую семью и они с Шурой и Данилкой заживут достойно. Может быть, задумаются об ипотеке, о тайоте рав четыре, об отдыхе в Турции он инклюзив. Пока же приходится ютиться в общажной комнатушке да расплачиваться с кредитом за ЖК-ящик, холодильник да ноутбук.
С первой семьей Николай расстался по собственной природной активности. Ё....ь он знатный, и жена однажды застала муженька в интересной компании. Да их было много – одиноких, жаждущих нежности. Николай рано или поздно попался бы, и Катька по-любому не простила бы. Се ля ви шерше ля фам.
Пока что бабла хватает на обе семьи. Хотя с первой женой и старшими детьми Николай принципиально не встречается, материально он их содержит. И за работу надо держаться; к тому же Шура пока еще в декрете, он один кормилец. Николай себя уважает: не сподличал. А для Шурки, которой он старше на тринадцать лет, Николай не только первый в ее жизни мужчина, но и наполовину типа отец и наставник: девочка росла в детдоме. Ну, какая жена вынесет пятидневный запой мужа... Александра же относилась с пониманием и сочувствием. Практически, воспитал себе Николай идеальную жену!
...Выспавшись, Николай перекусил заранее приготовленной Шурой любимой яичницей с салом и зеленью, достал из новенького холодильника пузырь, который почти сразу аппетитно запотел. Хватанул рюмашку, вторую. Отдохнувший, сильный, нежно овладел супругой. Данилка сладко посапывал за ширмой. Шурка наскоро оделась, побежала в магазин за молоком и хлебом. Николай умильно любовался спящим сыном, потягивая холодную водочку. Даже поближе подсел.
Сынуля открыл симпатичные глазки, улыбнулся, поморгал – и, чего-то испугавшись, насупился. Николай хотел погладить по лобику, но малыш резко отвернул голову.
- Ну, ты чё, пацан, папку не узнал? - Николай вспомнил, что два дня не брился – вообще-то он следит за внешностью, даже когда квасит. - А может, у тебя температура?
Данилка противно завыл. Тихо, но все равно как-то душераздирающе. Николай прикрикнул:
- Молчок! А то щас атата...
Мальчик замолчал, но на отца глядел затравленно. Тут раздался звонок мобилы:
- Николя, - Шура звала его на французский лад, - там на столе кашка остывает. Данилку покорми.
- Нет проблем. Когда будешь?
- Ой, не знаю. Забыла, что надо в собес зайти.
- Целую во все места, жду. Приноси все свое... - Солоно пошутил Николай. Он хватанул еще водочки, закусил яичницей. Жизнь удалась! Обратился к сыну:
- Ну, вставай, соня.
- И буу... - пробубнил Данилка.
- Вставай, вставай, вставай-вставай дружок, и садися на горшок! Встава-а-ай, встава-а-ай, встава-а-ай... - пропел Николай гимн из своего пионерского детства. Собственно, на горшок не надо, малыш в памперсе. Мальчик отвернулся от отца, лег на бок.
- У-у-у, какие мы буки! - произнес Николай. - А если придет серенький волчок - тебя схватит за бочо-оок... - И он пощекотал двумя пальцами бок.
Обычно такая игра приводит мальчика в животный восторг. Сейчас он не реагировал. Наверное, все-таки занедужил, подумал Николай. Он отец опытный, это все же его третий ребенок. Мужика воспитываю – нечего потакать капризам. Он вырвал Данилку из кроватки, прижал к себе. Тот ручками пытался оттолкнуться. Конечно, безуспешно. Николай ловко, умело поменял памперс. Сел за стол, снял тарелку с другой тарелки, там каша, еще горячая. Сначала Николай хватанул стопарик, потом зачерпнул кашку ложкой, подул. Поднес ко рту сына:
- Ну, ложечку за папку...
- И буу! - категорично заявил Данилка.
- В каше вся сила, сынок. Будешь кашу кушать - вырастешь большой и сильный… как папка.
- Неть! - четко отрезал сын.
- Да. - твердо заявил отец.
И Данилка разрыдался. Николай по-мужски тряхнул сына – тот истошно завизжал. Вот тут-то наступило помутнение. Отец совершенно не запомнил, что произошло. Он, кажется, говорил какие-то слова, пытался насильно запихнуть кашу в рот малыша, носился с сыном по комнате... или всего этого не было...
Николай вернулся в реальность, остыл от вспышки гнева, когда сын, тяжело дыша, лежал в своей кроватке. Почему-то из угла рта малыша текла струйка крови. "Наверное, ложкой повредил десну..." - подумал отец. Он вытер полотенчиком кровь: малыш угомонился - значит, метод подействовал. Впрочем, Данилка победил: каша стояла нетронутой. Николай допил водку и провалился в сладкую негу.
Разбудила его Шура, практически - растолкала-
- Что с Данилкой?
- А что...
Александра задрала рубашонку малыша. На тельце в некоторых местах синели гематомы. Она взяла сынишку на руки, он с ужасом посматривал на отца:
- Заинька, тебе больно?
Мальчик качнул головой, прижался к маме.
- Коля... ты его избил?
- Да особо нет, Шур. Так – помял...
- Надо звонить в скорую...
- Подожди...
Николай представил себе сцену – врач спрашивает: "И кто изувечил дитё?" Это уже уголовка. Посадят – кому кормить две семьи...
- До свадьбы заживет. Доставай из морозилки продукты. Холодное приложим – рассосется.
...У общежития коридорная система: много-много комнат, выходящих в длиннющую темную паттерну. Контингент соответствующий, почти по Есенину: "снова пьют здесь, дерутся и плачут..." Крики, в том числе и детские, здесь привычный фон. Воспитание насилием – норма. Николай долго успокаивал Шуру, с которой случилась истерика. Он все же ее убедил: если сядет, двое детей загнутся с голоду. А Шура молодая совсем, вдруг еще родит: кто эту ораву кормить будет?
Часа через два у Данилки изо рта снова потекла кровь. Николай сидел над сыном и вытирал ее полотенцем, которое уже наполовину стало красным. Из глаз Николая катились слезы. "Господи, - молил он про себя, - если ты есть, спаси и сохрани невинную душу!" Данилку трясло от холода, он молча испуганно смотрел на мать. Шура сидела мрачная-мрачная, молчала как советская партизанка.
Ближе к вечеру дыхание ребенка остановилось. Николай прикрыл веки малыша, прижал к себе Щуру, произнес:
- А нам с этим жить...
...Таксист ждал у погоста долго, часа полтора. Клиент был странный, но щедрый: внес предоплату, пятьдесят процентов. Сказал, едет урну с прахом бабушки на исторической родине захоронить. Ну, в частном извозе всякое случается, таксист не удивлялся уже ничему.
На погосте села Владыкино действительно лежали предки Николая, в том числе мать и отец. Он вырыл яму у них в ногах, а кое-как сколоченный из фрагментов мебели ящик открывать, чтобы в последний раз проститься с сыном, не стал. Не хотелось смотреть в лицо правде. Особо не церемонился: сравнял землю, осушил прямо из горла пол-литра белой - и ушел, не оглядываясь...
Как на удачу затянулись дожди. Два дня Шура старательно выходила в магазин с пустой коляской, закрытой полиэтиленовым колпаком, типа гуляет с малышом. А на третий день они пошли в полицию писать заявление: "Оставила коляску с ребенком у входа в магазин, зашла на две минуты... коляска есть - мальчика нет..." На словах Шура сообщила, что вроде бы какие-то цыганки рядом крутились. Еще лила вполне искренние слезы. В общем, все по плану. Для относительно небольшого Поровска похищение младенца вообще-то событие экстраординарное. Поножовщины, воровства – полно, но дети пропадают о-о-очень редко. Все, конечно, наслышаны о маньяках, но пока что Поровск хотя бы от этого Бог миловал. Не только полиция вздыбилась, но даже общественность. Приехало местное телевидение, корреспонденты областной газеты. Николай, чтобы сохранять представительный вид, не пил. Шура давала интервью, строила предположения. Возникла у следствия версия о каких-то далеких родственниках. Проверяли и первую жену. А еще – нашлись добровольные поисковики, назвавшиеся "волонтерами". Вот эту братию (правда, большинство из них составляли бабы) Николай шибко невзлюбил - уж очень дотошные, как вши партошные.
Ночами Николай с Шурой спали плохо, а сказать по правде почти и не спали вовсе. Николай пытался находить какие-то слова утешения, но получалось не ахти как. Вообще, он чувствовал: Шура его боится. Он понимал, что является убийцею, но жить как-то надо. У его деда с бабкой по отцовой линии родились одиннадцать детей, и пятеро из них умерли во младенчестве. Бог дал, Бог взял. По крайней мере, он этими словами пытался успокоить и себя, и Шуру. Но, откровенно говоря, хотелось тупо потянуть время и скорее свалить на вахту. 
Но спасительный торговый комплекс от мыслей не защитил. Стоя у ювелирных бутиков, очень непросто ограничить мозговую деятельность. К тому же, вновь не удавалось заснуть – навязчиво светились стеклянные глаза сына, которые он закрыл недрожащей рукой. От переутомления уже и слышались голоса, а так же возникали всякие глюки – например, вдруг он видел свою мать, которая подходила к нему и жаловалась: "Сынуля, ох, как на ноги что-то давит!"
Николай не жалел денег на звонки Шуре. Она передавала подробности расследования. Менты шевелились слабо, а вот дотошные волонтеры развернули сумасшедшую деятельность. Они нашли каких-то свидетелей, якобы что-то "видевших". Тщательно отрабатывали энтузиасты и "цыганскую" версию. Ее состоятельность постепенно отметалась. Даже по тону, которым Шура вела "телефонные хроники", было ясно: петля сжимается.
И вот, в разгаре дня, эсэмеска с Шуриного номера: "они все знают скрывайся". Николай воробей  стреляный, он знает, что всякую информацию надо проверять. Несколько раз набирал номер: "абонент недоступен". И тут она сама позвонила: "Николя, я не знаю, что делать, они едут на эксгумацию, таксист сдал..." И все… отбой.
Та-а-ак... по крайней мере, все понятно: облом. Николай ну, просто совершенно не нервничал. На душе наоборот стало необычайно легко. Аккурат накануне выдали зарплату. Он попросил, чтобы непременно пятитысячными купюрами. Николай вышел покурить, но не вернулся на пост. Охрана напротив, в офисном центре - ребята знакомые, пропустили без проблем. Он поднялся на пятый этаж. Выбрал первую попавшуюся дверь, на удачу. В помещении сидели двое мужчин, у окна стояла гламурная блондинка. Николай не церемонясь молча вытолкал всех в коридор, заперся изнутри. Набрал на Шурин телефонный номер текст эсэмэски: "радость моя не смотря не на что я тебя люблю прости". Хотел что-то послать и первой жене, но вспомнил, что ее номер принципиально не занес в память.
Николай раскрыл окно, пахнуло жаром - в кабинете ведь кондиционер. Свежо живут, буржуины проклятые, подумал он и аккуратно разложил купюры на подоконнике. Новенькие, хрустящие, краской пахнут. Сложил из первой бумажки некое подобие самолетика. Получилось корявенько. Запустил... Конструкция резко спикировала вниз. Народу на улице было мало. Пятитысячная валялась на тротуаре и никто не обращал на нее внимания.
- Э-э-эй! - Крикнул Николай. - Каму баабло-о-о! Халява, ребяты…
Аккурат мимо проходили два респектабельных господина. Они посмотрели сначала на Николая, потом под ноги. Один из них нагнулся, поднял самолетик, развернул. Оба внимательно рассмотрели купюру, после чего вновь глянули наверх.
- Нраица! - крикнул Николай. - Еще?
Внизу остановились трое новых потенциальных счастливчиков. На сей раз Николай изменил конструкцию, сделав крылья шире. Самолетик некоторое время планировал в воздухе, после чего ушел в штопор, но перед самой землею попытался выровнять полет. Он сел красиво: шаркнув, проехал по тротуару. На сей раз в борьбу вступили семеро, в том числе две женщины. Один мужчина, совершив ловкий кульбит, поднырнул, ухватил бумажку и тут же упрятал ее в карман. Компания направила коллективный взор вверх, в глазах этого планктона Николай прочитал коллективный азарт. Он был богом, управляющим человечеством.
Между тем, дверь в кабинет уже выламывали. Следующий самолетик летел "лесенкой": планирует – в пике, планирует – в пике. Поскольку маршрут был предсказуем, на приземлении объект ждала изрядная толпа. Давка была жуткая – и впрямь маленькая Ходынка. Уже невозможно было разглядеть, кто из йоху победитель. Далее Николай пошел на эксперименты: он делал разновеликие крылья, чтобы полет получился непредсказуемым. Очень интересно было наблюдать, как стадо лихорадочно носилось по поверхности планеты, и движением масс управлял уже вовсе не бог, а скромная красная бумажка. Вспомнился Данилка, Николай рассудил: "Господи, какая мерзость, хорошо, сынуля, ты всего этого не видишь..."
Вдруг он понял, что у него осталась последняя купюра. Ради опыта он не стал творить из нее оригами – кинул просто так. Деньга покрутилась как осенний лист, внезапно спланировала на стену, примагнитилась к ней и стала медленно съезжать. Чтобы лучше разглядеть отвратительное шоу, Николай высунулся наружу. Быдло налипло на стену, некоторые пытались карабкаться вверх, чтобы схватить первым.
В этот момент дверь слетела с петель и в кабинет ворвались менты с охранниками. Николай взобрался ногами на подоконник, оттолкнулся - и...













 


















ПРО ПЕСЬЮ СПЕСЬ
 
 
Мое самое искреннее желание,
друг мой, - видеть Вас посвященным
в тайну века. Нет в мире духовном зрелища
более прискорбного, чем гений,
не понявший своего века
и своего призвания.
Когда видишь, что человек, который
должен господствовать над умами,
склоняется перед повадками
и косностью черни,
чувствуешь, что сам останавливаешься
в пути.
 
Из письма П.Я. Чаадаева А.С Пушкину
 
 

Погост
 
 
Что-то теплое ткнулось в Иванову ладонь, отчего тот нервически встрепенулся, чуть не подпрыгнул. Слишком был погружен в свое злосчастное эго, не ожидал. Аж сердце внутри заходило. Оглянувшись, увидел пылающие витальной силою глаза пса, умные, все понимающие. Худющий двор-терьер размером чуть больше немецкой овчарки был совершенно черным, разве только осмысленный взор исполнен красноватым огнем. Жутко вообще-то.
- Приятель, - рассудил Иван, - да тебя, пожалуй, легче убить, чем прокормить.
И хозяйски прикоснулся к лохматому лбу. Как бывший философ, Хвастов перескочил сразу через несколько логических цепочек (приблудил-прибился-втерся-неотвяжется-непрокормишь). В ответ животное устроилось возле могильного холмика и умиротворенно прищурилось. Лишь только куцый хвост неустанно вихлял, разметая траву. "Хвост крутит собакой", вспомнилось Ивану. В селе Истомине собак давненько не водится, передохли от отсутствия кормовой базы, этот - залетный.
Да и что осталось от села-то кроме развалюх? Это лет пятнадцать назад Истомино облюбовали прокурорские и судейские работники, скупали халупы за копейки. Все потому что здесь мобильная связь не берет, и телеканалы не ловятся. Можно отдохнуть от суеты дней, ну, лечь на дно - дабы не запеленговали. Постепенно истеблишмент рассосался; большинство свалили за кордон, кого-то посадили, некоторых убили. Жизнь кипела. В смысле, там, в городах. Здесь – тлела. Всю домашнюю скотину поизвели волки, лисы да еноты. Торжество дикой природы, в общем. Есть такая точка невозврата, когда милая глушь превращается в голую правду.
Нынешнее население Истомина – несколько одиноких старух, троица бобылей да одна пожилая супружеская пара. Почти все тоже когда-то приблудились как этот вот пес. Каждый сам по себе и нет пресловутых соборности и общинности, на которых когда-то держалась Русь. Сборище проклятых отшельников.
В Ивановом детстве Истомино было живым и шумным. Гремел леспромхоз, работали клуб, библиотека, больница, почта, детский сад, школа, конечно. Все было, практически – государство в государстве. А в магазине водилось такое, чего и в столичном ГУМе не найдешь. В смысле, в те, еще советские времена. Народ хорошо зарабатывал и не скупился на переплаты, товар сам напрашивался во владение к лесным трудягам. Клуб занимал пространство бывшего храма. Народ в Истомине, кстати, был не слишком верующий. В смысле, в Бога. Верили больше в светлое будущее, в партию и правительство. Впрочем, по большому счету не так и важно, во что ты веришь: сила веры не зависит от базиса.
У Ивана в детстве было погоняло: Хвост. Это от фамилии Хвастов. "Хвост" звучал не обидно, все - по понятиям. Блатная лексика – норма, ибо в селе было полно уркаганов, да и вообще считалось: тот не мужик, кто в армии не служил, да ходки на зону имеет. Система даже любила тех, кто пострадал – отсидевших с охотою брали в бригады лесорубов. Там, в лесу все тоже по понятиям, да к тому же только авторитет способен пресечь крясятничество и посягательство на социалистическую собственность.
Иван солдатом был, а вот зеком – нет. Бог миловал, хотя, лучше не зарекаться. Ведь сейчас хотя и без тюрьмы, да с сумой. Одно слово: маргинал. Причем, по доброй воле.
И вот занесло же на кладбище. Пришел не к родителям, а на могилку своей учительницы. Уже почти истерлась надпись на шикарном по здешним меркам мраморном надгробии:
 
МАРТА ФРАНЦЕВНА КЛЯЙСНЕР
УЧИТЕЛЬНИЦА С БОЛЬШОЙ БУКВЫ
 1925-2009
ОТ БЛАГОДАРНЫХ УЧЕНИКОВ
 
Креста нет, из сакральных знаков только звезда. Хорошо пожила. Во многих смыслах. Ушла предпоследней "из могикан". В мозгу навечно засело это ее: "Детки мои..." И куда теперь разлетелись все детки.
Когда Иван был молод, не сильно интересовался судьбою немки, преподававшей одновременно русский с литературой, да еще и фашистский язык. Ну, живет себе монахиней - и ладно. Военное женское поколенье почти все такое. Своих детей у нее не было, зато все – "детки". Сотни, тысячи детей, которых теперь разбросало по всей планете. А умерла незнамо как. Нашли по весне в ее домике иссохшуюся мумию, посередь горницы. Издержки одиночного существования. Может, Марту Фанцевну ограбили и убили. По крайней мере, денег органы не нашли. Или нашли, но не сказали, а уголовное дело заводить не стали, списали на естественную смерть. В то время в Истомине еще жили прокуроры да судьи – мрачный и скрытный народ, прямо как тати лесные. По крайней мере, в ту эпоху менты в село заезжали. А теперь никакими пинками не загонишь.
Судьба Фрау (так за глаза называли Марту Францевну дети) сложна, хотя и была она светлым человеком. По крайней мере, Иван был слишком молод, чтобы понимать. Это потом, изучая новейшую историю страны, он кое-как восстановил картину и даже собрал факты.
Фрау была из поволжских немцев. В 1941-м семью Кляйснер сослали на лесоповал, в поселок для спецпоселенцев Мирный, километров в сорока от Истомина. Мирного уже нет, там тайга, а узкоколейку разобрали. Так вот... подружилась Марта с местным парнем, его звали Василий Смирнов. Васю пужали, что он с врагом родины снюхался, грозили статьей, а он не боялся. В 42-м Васю обрили - и на фронт. Марта обещала дождаться, он дал слово вернуться. Он слово не сдержал, а она сдержала. То есть, в том же 42-м пришла депеша, что де красноармеец Василий Смирнов пропал без вести под Демянском. Не поверила только Марта. И всю оставшуюся жизнь – ждала.
Чудом, вопреки статусу и поражению в правах, поступила в учительский институт, вернулась в Мирный, а когда там закрылась школа, перебралась в Истомино. Скорее всего, у Марты с Василием ничего и не было. Так, юношеское увлечение. Впрочем, так ли это важно...
Иван теперь понимает, что немка была красива, прям "истинная арийка" с нордическими чертами. Вероятно, были претенденты, но женщина не сдалась. А, может, все дело в характере и склонностях.   
Фрау и впрямь была Учительницей, надгробие не врет. Она в своих учеников вкладывала всю свою душу. И, видимо, нерастраченную любовь. Иван, будучи старшим школьником, часто вступал с Фрау в споры, и не только на уроках. Вопросы задавал дерзкие, даже позволял себе сомневаться в целесообразности советской власти. Фрау мягко гасила его выпады, искренне доказывала неправоту. Она вообще была апологеткой коммунизма. Коммунистическая святая. То ли противоречивая натура у него такая, то ли подспудно был неравнодушен к женщине, сохранявшей привлекательность и после 50-ти. Всегда в безупречном платье, с аккуратной прической, чистенькая такая. Одно слово: Фрау.
Погост зарастает, еще лет пять - и будет здесь лес, глухие джунгли. Некому бороться с природой, чтобы отвоевывать у нее память о предках. Два года не ходил на кладбище, а вот теперь что-то потянуло, причем, именно к Фрау. Минута душевной слабости.   
- Ну, что, брат, - обратился Иван ко псу, старательно делающему вид, что дремлет, - пора, наконец, что-то делать.
Сфинкс широко раскрыл глаза. Но позы не поменял. Похоже, делать ему ничего не хотелось, даже хвост зверюги перестал жить своей бурной жизнью, замер.
- Ага, - рассудил человек, - легче ни хрена не делать, а бананы сами упадут. Только, дружок черномазый, бананов здесь не растет, вот ведь какая незадача.
   Вдруг показалось, что все это уже было когда-то, в другой жизни. То ли своей, то ли вымышленной.
- Ладноть, пойдем, что ли, домой. - Иван вгляделся в экстерьер пса. - Да вроде ты мальчик. И как же мне тебя звать?
Собака, по виду, кстати, молодая, глазищами дала понять: все равно.
- Гуталин... Пират... Бумер... Будешь Манделой. Мандела, голос!
Черный звонко гавкнул.
- Ученый. Типа меня. Значит, беспутный. И вообще... Мандела уважаемый человек, а не то, что ты подумал. Понял?
Собака, кажется, кивнула. Иван приметил, что на шее пса след от ошейника. Сорвался с цепи? Цепные псы на свободе обычно добрые.
- Хорошо, коллега, быть киником, - рассуждал человек, - ни тебе приличий, ни обязательств. Где хочу, там и обитаю. Киникам боги подают. А тебе? А, Мандела?
Собака мелко заскулила.
- Ну и что ты натворил, за что тебя выгнал предыдущий хозяин... Признавайся, чего уж. Кур передушил? Или насрал где не положено... - Иван осознал, что существо ему все же нужно. В качестве собеседника. С момента отправления из деревни в большой мир – а это было очень-очень давно – домашних животных Иван не держал, а потому отвык и собак побаивается. Этого он тоже опасался. Мало что у косматого на уме. Пес, приподняв ухо, слушал. Держался на почтительном расстоянии, чуть сзади. - Вырос, стал неприкольным - и тебя отправили на вольные хлеба? Да ладно. Ты ведь тоже не спрашиваешь о моем прошлом. Кому оно на фиг интересно? Есть только миг, которое мы именуем настоящим, все остальное - пространство вероятностного. Понимаешь, о чем я?
Мандела кивнул.
 
Сквозь щель в заборе за человеком с собакой наблюдала старуха. Когда двое пропали из виду, женщина проворчала:
- Пришла беда – отворяй ворота... 
 
 



Профэссор
 
- ...кислых щей. Ты еще добавь что доктор… этих... наук. Каких? Напомни...
- Хвилософских. Хома Брут. Помнишь? А вообще, все это не смешно.
- Смешно, смешно. Только еще и страшно. Все беды от наук. Особенно умозрительных. Вспомни учителя Мао, двуглавого Маркса-Энгельса и прочую шелупонь.
- Все беды от дураков, которые думают, что...
- Дураки обожают собираться в стаи, а впереди – профэссора. Во всей своей красе.
- А позади журналисты. Ищут, кого бы обслужить. Вторая древнейшая. Хотя, нет – первая.
- Интересно, и почему?
- Потому что. Только ваш брат способен убедить женщину в том, что секс-услуги – священная обязанность.
- Не-е-ее. Это ваша шайка-лейка подводит теоретическую базу. Мы лишь резонируем.
- Теоретики не убивают. Находятся применители, у которых руки чешутся.
- Убивают, убивают. Силою мысли.
- А есть еще информационные киллеры. Юзающие дар убеждения.
- Информация еще не идея. Как раз больше всего жертв от идей, герр профэссор.
- Вот и я о том же, мсье золотое перо. Всегда подвертываются дураки, которые думают, что убийство – практическое приложение к теории.   
- А может хватит все это ваше бодание?! - Обрывает Рита.
Рита... невольно к ее берегам влечет Ивана неведомая сила. Рыжая бестия, беда с зелеными глазищами. Хвастов у нее в гостях. Схлестнулся с другим "поклонником", корреспондентом местной районки "Верный путь" Витьком Антоновым. Это они делают часто. В смысле, гостят у Риты. Схлестываются все же не всегда. Но частенько. Иван знает, чем зацепить противника. Но решающий удар – по поводу его провинциальности и небрежных литературных опытов оставляет на финал. Хорошо смеется тот, кто смеется в последний раз, а добивать надо с серьезным выражением лица и брутально. Это унижает особо.
И Витек знает, чем задеть. Иван действительно доктор наук – философских. А начинал и в самом деле на кафедре марксистско-ленинской философии и политэкономии, будь они неладны. Зря он, кстати. Фрау хотя и была убежденной коммунисткой, оставалась чистейшим и светлейшим человеком. Может, потому Хвост и выбрал такое поприще. А мерзавцы способны обезобразить любое учение. Именно мерзавцы, а не дураки.
По большому счету Иван, Витек и Рита – древняя модель "два самца и одна самка". В старину проблема решалась у барьера, а сейчас вот лясы точат. У Витька одно лишь преимущество: он моложе. Таковое ВиктОр (так его зовет Рита) использует на все сто. По крайней мере, с Витя и Рита – одно поколение, а Иван по большому счету уже "перец". Но вообще, зря Витя за Ритой увивается. Нашел бы себе юную дурочку, для которой журналист районки – это круто. Ан нет, все туда же. Ну, так думает Иван. А у Хвастова нет никаких планов. Вообще никаких, в том числе и на Риту. В этом его беда. А, может, наоборот – счастье, хотя, скорее всего и то и другое. Вы ведь живете не только для того, чтобы мыслить и страдать, а по причине того, что вам дарована жизнь со всеми ее заморочками.
Рита – одинокая, бездетная жрица матриархата. Красивая – это да. Ну, разве с незначительными изъянами, даже добавляющими флеру. Дважды сходила замуж, крайний муж, оставил вот этот вот дом. Рита живет неизвестно чем. Не работает, не подрабатывает, не ворует. Хочет ли третий раз замуж? Неясно. Да и вообще непонятно, чего хочет, в чем ее духовное родство с Иваном.
Иван часто бывает в районном центре. Бывает, пускается в тяжкие, не монах же. А то, что перечеркнул прошлую жизнь, оставил кафедру, семью, дачу, тачку... сын взрослый, за него Иван уже не в ответе. Говоря уличным языком, догнал: наука теперь не нужна, ежели она не приносит моржу. Просто, Хвастов переселился на другую планету.
Чрево Ритиного дома – шедевр мещанского мира. Царство безвкусицы и кича, сплошная эклектика. Но Ивана почему-то это раздражает не слишком. Песня такая была у БГ: «мне б резную калитку, кружевной абажур…» Рита к нему обращается: "Иван Ссаныч". То ли уважительно, то ли уничижительно – не поймешь. Такое у Риты охватывает чувство… что все сущее – смешные глупости, ничего серьезного в мире нет. Театр клоунады.
Отрадно, что у Риты не обсуждают актуальное, на это дело наложено табу. Точнее, не наложено, а просто вовсе не хочется о злободневном. Где-то войны, все в дыму, слезы множества детей не трагедия, а статистика... Да и зомбоящик у Риты не включают, наверное, потому "светские беседы" столь ординарны и неостры. Как там говаривал Сент де Экзюпери... величайшее счастье на Земле – роскошь человеческого общения. О, как.
- Милые, Маргарита, бранятся - только тешатся. - Ответствовал Иван.
- Ваши нежности что-то вовсе не милы, Иван Ссаныч.
- Вот и поговорили... - Промямлил Витек.
Это все, подумал, Хвастов, от недостатка адреналина. Слишком здесь спокойная жизнь. С Ритой хорошо молчать, а корреспондентишко таков, что с ним нельзя пауз. Зануда. Говорят, как назовешь корабль - туда он и поплывет. Виктор – типа «победитель». Вероятно, победы парня еще ждут. Сомнительно, что в этой жизни.
- Почему ты так долго не женишься? - Напрямую спросил Иван.
Витек сначала не знал, что ответить. И не находил, куда спрятать глаза. Пролезает провинциальная застенчивость. Видно, подкатывает он к Рите много-много лет, может, ждал момента, когда побывает замужем и освободится. Вот, освободилась. А тут - бац! - Иван. Столичные пацаны завсегда берут верх, вне зависимости от наличия достоинств. Хвастов знает, что при случае этот районный папарацци его бы прибил. Ивану приятно осознавать, что кого-то он бесит одним своим присутствием, это вариант садизма. Может, Рита потому и приблизила Ивана, что тоже хочет поиздеваться над слабохарактерным нерыбанемясом.
Много раз Иван ловил себя на том, что ему просто нравится украдкой наблюдать за движениями Риты. Даже когда она курит. Может быть, большего ему и не надо, да и вообще большее он в жизни уже получил по самое небалуйся. Может, грядет климакс? Не рановато ли... Жена знала, что он изменяет. То ли терпела, то ли находила, чем отвечать. Впрочем, теперь уже неважно. Только недавно Иван понял: обладание еще не все. Гораздо важнее стремление.
- Жду своего часа. - Наконец ответил Витек.
- Когда взойдет твоя звезда пленительного счастья? Ждать лучше, чем догонять. - Вот сказать бы ему про партию с какой-нибудь студенточкой. Опять надуется и начнет дерзить. А остаться наедине, чтоб посоветовать как старший и опытный, все не получается. Ну, чисто по-мужски изъясниться. Витек избегает рандеву.
- Ладно. - Отрезала Рита. - Давайте уж в дурака. Переводного. ВиктОр, сдаешь.
Карты –универсальный прожигатель жизни в провинции. Можно ни о чем не думать или наоборот. Опять же, азарт. Ч-чорт, не жизнь, а зал ожидания. Играют не на деньги, но Иван все равно злится, когда остается в дураках. Теоретически должна проигрывать Рита, она рассеянна. Но мужчины благородно ее поправляют. Хоть в этом сошлись. Хотя, нет – не только в этом...
 
- ...Иван Александрович, приветик!
Восторженные, даже выпученные глаза Алены. Хвастов старый и опытный, знает, что маленькая толстушка, эдакий колобок от него без ума. Другой бы использовал, а Хвастов игнорирует. С ней Ивану всегда неловко, думается, что будет затаскивать в койку, а на таких у него ничего и не встанет. Алена – сотрудница почты, там и нашлись. Одно время Иван выписывал журналы, а, поскольку в Истомино почтальон не ходок, приходилось забирать в райцентре.
Журналы теперь пошли на растопку да на прочие утилитарные нужды. Оказывается, когда знания не в тренде, они не нужны в принципе. Да и вообще в богатстве знаний океан печали. Это раньше Иван с томлением ожидал новые свои публикации. Ну, положа руку на сердце, чужие были неинтересны, важно было потешить свой орган, вырабатывающий гормоны тщеславия. А теперь – чего ожидать?
Честно говоря, Иван не раз примерял на себя Алену в роли супруги. Она была бы идеальной женой, хотя почти что в дочки годится. Готовила бы, стирала, ждала. Настрогали бы детей. Но ведь есть еще и такая сила как половое влечение. Ежели такового нет – хрен. То ли дело - Рита...
- Привет, создание небесное.
Алена гениальный читатель. Есть такой род людей, которые умеют и любят читать. Колобок проглатывает не что либо, а серьезную литературу. А с недавних пор и философские труды, узнав, что Иван – настоящий «хвилософ», пусть и отставной. Когда заходил на почту, что-то даже обсуждали.
- Иван Александрович, что это вы к нам не заходите...
Иван с подписками завязал. Это было трудно, источники как пуповина. Столько лет плавал в информационном океане, стараясь быть на гребне. Привычка вторая натура. Теперь, когда чакры очищены, оказалось, тенденции не нужны.
- Все как-то не так, Аленушка.
Иван пытался отучить девушку от произношения его отчества – не получилось. А вот Риту даже не пытался, слишком независимое существо. Иван вышел от Риты немного раздраженный, едва отвлекся – возникла почтовая знакомка.
- А вы сделайте, чтобы было так. Нетрудно же.
- На самом деле, это труднее всего.
- Так значит, не зайдете.
- Почему же. Как-нибудь. Обязательно. Приятно тебя видеть. Пока...
- Опять пока...
- Что?
- Да ничего... до свидания.
Иван представил себе Алену замужем за Витьком. А что: нормальная пара. Торопунька и Штепсуль. Впрочем, они молоды, все равно не знают, кто это такие. И все одно – получилась бы ничего так себе пара. Неисповедимы Гименеевы пути.
Иван имеет внешность маститого модного писателя: длинные волосы, сильная небритость, тонкость черт. Порода, одним словом, даже несмотря на сугубо крестьянское происхождение. Витек – типичный провинциальный корреспондентишко, при пиджаке и без особых примет. Да еще и очки в пластмассовой оправе, под роговую. Иван поймал себя на слабости: он постоянно соизмеряет себя с соперником. Значит, побаивается.
Пройдя несколько шагов, Иван обернулся. Алена стояла как разукрашенная снежная баба и смотрела ему вослед. Практически, пожирала глазами.
Ну и ладно, подумал Иван, продолжив свой путь, пусть будет так, я ж ничего этой тургеневской барышне не обещал. Александр Сергеевич был все же прав, утверждая что женщине мы нравимся по мере нелюбви к ней. Может, еще найдет свое счастье, а я ее не испорчу. Надо, кстати, попробовать пушкинскую методу к Рите применить.
Вспомнилось из Саши Черного: "Две курсистки корпели над "Саниным", и одна, худая как жердь, простонала, глядя затуманено: "Ах, этот Санин прекрасен как... смерть!" А другая, кубышка багровая, поправляя двойные очки, закричала: "Молчи, бестолковая! Эту книгу порвать бы в клочки!"
 
 
Мандела в красном углу
 
Отчий дом не просто архетип. Это такое место на планете Земля, где есть матица, в которой торчит крюк, а на нем болталась зыбка, в которой тебе когда-то снился рай. Не путать с матрицей! Колыбель качается над бездной. А рай вовсе не снится, ибо колыбель – и есть рай, а другого не существует. Иван не так давно вынашивал идею повеситься на этом крюке. Но витальные силы покамест не позволили возобладать арцибашевским суицидальным идиотизмам. Иван искал зыбку на чердаке, но, видно, ее сперли ревностные собиратели старины, любящие пошмонать в полумертвых деревнях. Никто на самом деле не помнит, какие миры открываются в колыбели. В том-то и беда.
Отчий – значит, дом отца. Иван своего папку помнит смутно. Александр, говорят, имя несчастное, даже несмотря на то, что с древнегреческого оно тоже переводится "победитель". А, может быть, и потому что. Отец и взаправду был непутевый. Мать... ну, "путевой" ее не назовешь. Скорее, несчастной. Добрая русская женщина, в меру забитая и... в общем, баба как баба. Народ в Истомине не был особо верующим, но иконы в домах держали. Под ними и пили, ругались, и детей плодили. И помирали тоже под ними. Бог все видел.
Как мама болела за сына, взбирающегося в городе на неимоверные (по меркам Истомина) высоты! Да и ее на селе стали чтить, а то как же: родила профэссора. Иван было хотел вывести мать в город, да жена воспротивилась: две хозяйки в одной квартире по ее мнению – беда. А мама и не хотела, говорила, так помру. И умерла. Не в одиночестве, в райбольнице.
Образа Иван вывез в город – чтоб ценители старины не сперли. Там, в квартире, фамильные иконы и остались. Теперь в красном углу только черно-белый портрет оскалившегося Зюганова, держащего в руках вместо скипетра и державы серп и молот. Хочешь жни, а хочешь куй. Иван помнит газетенку, из которой вырезан образ. Называлась: "НЕ ДАЙ БОГ!" Мама Зюганова уважала. И Бога, наверное, – тоже. А отец уважал пойло. Бывает.
Что отвратило Ивана от греха? Вероятно, встреча с Ритой. Они познакомились в пригороде, на берегу реки. Просто, прогуливались каждый сам по себе, как кошки. И столкнулись нос к носу. Крюк пытался выкрутить – не получилось. Теперь вот любуется. Хвост и Крюк, две сущности. Смешно. Да и забавно посматривать: мэмэнто море, всегда есть "катапульта" на тот свет. Оно конечно, никакая наука достоверно не доказала существование такового. Но так же не доказано и обратное. Интрига, однако.
И вот представьте себе: возвращаешься ты из райцентра домой, готовый упасть и забыться, а тут – на тебе! – мужик. Сидит себе в красном углу и лыбится. Ты не ожидаешь гостей, откуда им в Истомине взяться-то? Тем более незваным. А он тут как тут.
Дядька лет тридцати пяти, худой, с густой черною шевелюрой. Шевелящийся желвак, выбритый до синевы подбородок, вострый нос, глаза с краснотой, будто утомились от чтения. Нехороший человек, похож на коммивояжёра.
- Это частная собственность, если что. - С ходу рубанул Иван.
- Ах, да. - Развязано ответил незваный гость, и сразу в контратаку: - Но у тебя ведь незаперто.
- А приличия?
- С ними беда, это точно. Но поверь: я ничего у тебя не украл. Можешь обыскать.
- Молодой человек, мы с вами на брудершафт не пили.
- И не ели тоже. Знаешь, что, Хвост...
Иван почувствовал, что чуточку поплыл. Смутные подозрения обратились в явь:
- Мандела?
- Если ты меня так назвал, пусть будет. Мне все равно, это несущественно.
- Чертовщина.
- Хуже. Боговщина. Шутка. Хвост, не надо усложнять. А собаки твоей нет. Ушла.
Иван, бывало, запивал. До чертиков не доходило, но... уединение (Хвастов упорно не называл свое состояние одиночеством) способно рождать чудовищ.
- Не сон, не сон, - успокаивал гость, - просто ты ждал меня, я и пришел.
- И?
- Ну, переночевать дозволишь? Или ты не хрестьянин... А после будет, как ты выражаешься, "и". Странно даже, что ты меня не помнишь.
- А должен?
- Здесь, Хвост... или Иван Александрович, если тебе угодно, никто никому ничего не должен.
- "Хвост" меня не обижает. Это же не член.
- Давай без пошлостей.
- Отлично. Значит, Мандела... Чем же тебя кормить, Мандела?
- А вот здесь, кол-лега, вы угадали...
Гость вынул из-под лавки зеленую сумку с надписью "Адидас". Иван припомнил: у кого есть ададас, тому любая баба даст... Из недр сумки извлечена была разнообразная снедь. На упаковках красовался лейбл "Седьмого континента". На стол выставилась и батарея стеклянных бутылок. Снова шальная мыслишка: бойся всякую тварь, дары приносящую.
- Давай уж перекусим. И – за встречу, что ли. Ну, или за знакомство, если тебе угодно. Раньше ты предпочитал армянский коньяк. Вот...
Гость нежно обхватил в бутылку "Ноя". Вопрошающе приподнял.
- Вообще-то... - Иван не знал, какую выбрать модель поведения. Вероятен и розыгрыш.
- Как хочешь. Я с дороги хряпну, если ты не против. И... прости, но ведь хозяин ты. Мне как-то неприлично предлагать тебе наконец-то сесть. Не серчай за прямоту: стаканы у тебя есть?
Ну, что ж… незваный гость хуже татарина. Но не выпирать же. Иван принялся хозяйничать. В итоге чернявый налил таки в два стакана по пятьдесят:
- Ну, за начало! - Пафосно произнес чернявый.
- Чего?
- Всего, коллега. В жизни каждое мгновение что-то начинается. Иногда мы просим его остановится, ибо оно представляется прекрасным. Но ему наплевать на наши хотелки.
- А ты схоласт.
- Просто, приколист.
Чокаться не стали. Иван ощутил, как напиток наполняет организм благостным теплом. Давно не получал такого искреннего удовольствия от качественного алкоголя. Аж закусывать не хотелось, хотя гость выставил белую рыбу, буженину, салями, балык. "Министерская закуска".
Помолчали, каждый думал о своем. Мандела разлил еще по пятьдесят:
- Ну, а теперь – за конец.
- Который, естественно, поджидает каждый миг.
- Смотря что назвать концом, коллега. Я про конец нового витка.
- Или начало старого.
- Не усложняй. Все у нас... будет.
Ивану стало вовсе хорошо. Неприятный симптом, предвестник запоя. Надо тормознуть.
- Хорошо. Спать пора. Извини, в свою постель не приглашаю.
- Очень надо. Я уж тут как-нибудь. На лавке. Мыши хавку не попортят?
- А уж это как ты с ними договоришься.
- Мыши не люди. С ними сложнее, Хвост...
- Как знаешь.
- Да уж знаю, знаю...
 
 
Ученик
 
Иван проснулся не сразу – слишком робкий стук в окошко, будто голубочек наклевывает. Довольно долго возвращался в реальность, в голове еще рассеивались смутные сны. Мандела сопел яко младенец, так способны дрыхнуть только безгрешные. Сквозь запотевшее стекло, разглядел виноватое глупо улыбающееся лицо. С трудом признал: Степа Вагняриннен, аспирант. Хвастов был когда-то его научным руководителем.
Про себя выругался: "Что-то вы, блин, валом повалили..." Степан, белобрысый застенчивый парнишка из карельского поселка Пряжа был вообще-то любимым учеником. Когда-то, в прошлой жизни. Дотошный и пытливый. Северные народы вообще падки на философию, а потому, наверное, часто имеют суицидальные склонности. А ведь Иван не распространялся по поводу своего ухода, место уединения оставив в тайне. Вычислил, з-зараза угро-финская. Не к добру.
- Приветствую вас, Иван Александрович, в вашей благословенной глуши!
- Спасибо, заценил. Только у нас теперь не университет. Просто Ваня. Ну, здорово, друг ты мой ситный.
Обнялись. Степа пытался чмокнуть в щеку, Иван увернулся.
- Как я рад, Иван Алекс...
- Степан... Ваня. Ну, или Иван. Мы здесь равны. Уразумел?
- А...
Степа внезапно расширил глаза. Он упулился в лицо блаженно спящего Манделы. Даже рот раскрыл в недоумении.
- Да, ты не первый гость. Второй за прошедшие восемь часов. И, кстати, за последние три года. Что-то не так?
- Да. Да-а-а... - Степан все никак не мог выйти из состояния пораженности.
- У него тоже интересная фамилия: Мандела. Он любит, чтобы к нему по фамилии.
- Фамилия... Иван Ал... то есть, Иван. В общем, я ненадолго. Просто повидаться. Можно?
- Гость в дом – бог в дом. Ну, рассказывай...
Степан принялся нудно докладывать о новостях околонаучного мира. Кто-то свалил из рашки, некоторые ушли в бизнес или спились. Большинство преподают в коммерческих вузах, благо таковых сейчас как собак нерезаных. Учат экономике, политологии, социологии, антропологии, эстетике. Какую только хрень не преподают, философии только не учат. А науки как таковой сейчас нет. Сплошные компиляции да переливания из пустого в порожнее. Ну, и понты: купля-продажа званий, чинов и регалий. Многие подвязались лабать диссеры сильным мира сего: те тоже хотят представляться кандидатами и докторами околовсяческих наук. Ученые мужи, сделавшись бессовестными грантоедами, научились имитировать исследовательскую деятельность, красиво пуская пыль в глаза дилетантам, пролезшим в чинуши. А руководство Академии Наук имеет с этого откаты, да еще и катается по международным симпозиумам, за кордоном своим чванством еще более дискредитируя отечественную науку. Для Ивана это не секрет: он, еще будучи сотрудником НИИ РАН, профессором одного из ведущих вузов, сам строил эту систему. Правда, никогда не имел мзду со своих учеников. С чужих, правда, имел. 
Про себя Вагняриннен сообщил туманно: из науки ушел - но не сосем. Диссертацию покамест оставил, охладел к теме. Да к тому же так и не нашел учителя, достойного Хвастова. Сейчас все больше ПРАКТИКУЕТ. Ивану даже интересно стало, какая может быть ПРАКТИКА у философа? Ученик сделал вид, что не понял вопроса.
Перекусили снедью, коей был уставлен стол. От стопарика Степа отказался, заявил: мутит сознание. А в общем и целом Хвастову даже было приятно увидеть пришельца из былого.
Когда Мандела наконец изволил пробудиться, их знакомство со Степой получилось более чем холодным. Ивану подумалось: парни друг друга явно знают.
- Отлично! - Воскликнул первый гость после довольно мучительной паузы. - Теперь мы постигнем подлинный смысл русского слова "нас-тро-ение". Нас трое, коллеги!
- Ага. Мы такие разные и все-таки мы вместе. - Съязвил Иван.
- Я не в этом смысле, Александрыч. Три мудреца в одном тазу пустились по морю в грозу. Здесь, в глубинке, мы способны отключиться от суеты будней и сосредоточиться на главном.
- Несвятая троица. - Неожиданно жестко рубанул Степа.
- Так значит ты нашел формулу святости... - Задумчиво парировал Мандела.
- Ну, святости не святости, а просветленности – это точно. - Похоже, нежданной парочке не впервой спорить.
- Все думаешь, святоши спасут мир.
- По крайней мере, на заведут на край пропасти. Или не дадут завести.
- Забываешь про действенность благих намерений.
- Не забываю. Как раз помню о том, кто именно способен расставлять кривые зеркала.
- Ребят, - умиротворяюще произнес Иван, - вы сюда приперлись бодаться?
Хвастову представилась, что он со стороны как бы наблюдает себя, родного в противостоянии с корреспондентишкой. Похоже, Рите все же неприкольно.
- Да. - Согласился Мандела. - Мы все что-то не о том. 
- О чем же тогда надо?! - Неожиданно для самом себя звонко и раздраженно воскликнул Иван.
- О чем... - Мандела помрачнел…
 
- ...Есть же в конце концов идеальное государство! Платона, например.
- Идея сама по себе хороша только в обрамлении грамотных практиков. Идеального не существует, это умозрительно. Но есть стремление – в частности, стремление построить справедливое государство. Советский Союз один из удачных примеров.
Класс, замерев, слушает дерзкие наскоки Хвоста на Фрау. Дискуссия возникла на уроке литературы по поводу "Истории одного города" Салтыкова-Щедрина. Хвастов зацепился за то, что чиновник, будучи частью системы, разрушал ее своими литературными провокациями. Марта Францевна на самом деле любила побуждать в своих учениках противоречивые мысли; подспудно она учила детей думать своей головой, заранивала зерно сомнения, которое суть есть фундамент всякой науки. Иван это понял много позже. Он – избранный, один из нескольких тысяч учеников немки, в коем зерно все же проросло.
Классу не интересна суть спора, хочется узнать: положит Хвост Фрау на лопатки или как. Элементарный спортивный азарт.
- Если нет реальной цели, Марта Францевна, двигаться бессмысленно. Я так думаю.
- Предположим, захотел ты стать чемпионом мира по прыжкам в высоту... Разве сразу преодолеешь планку на высоте два с половиною метра? Постепенно будешь стремиться превысить свое настоящее достижение. Но цель все равно ясна. Так и при построении социальной системы.
- Я так понимаю, по приближении к идеалу будет исчезать смысл.
- Это как в загадке про Ахилла и черепаху. Коммунизм – мечта человечества, справедливое общество, в котором каждый будет трудиться во благо всех, а уровень потребления не превысит реальных потребностей. Идеальным оно не будет никогда, но вектор останется. Так же как и в прыжках в высоту.
- То есть, вы хотите сказать, что у человечества нет альтернатив...
- Есть. Конечно есть. Их множество. На самом деле, наш путь по лезвию бритвы. Мы все время балансируем: налево тоталитаризм, направо общество потребления. И там, и там главенствуют идеи, религии. На самом деле, Платоново идеальное государство тоталитарно.
- Но разве идущий по лезвию тоже не верит?
- Конечно. Без веры нельзя. Я, к примеру, верю в светлый разум человека. И в твой тоже, Иван. Только мы часто забываем о том, что мы еще не достигли даже уровня второго юношеского разряда. Планка, которую мы способны преодолеть, еще слишком низка. Отсюда и Кампучия, и Китай, и Албания.
- Но ведь все они претворили идеи нашего Ленина.
Класс чуть не завибрировал в предвосхищении. Это ведь настоящая антисоветчина!
- А вот здесь, Иван, мы возвращаемся к Салтыкову-Щедрину. Владимир Ульянов был бы невозможен без Михаила Евграфовича, без Чернышевского, Толстого, Чехова, Короленко. Эти авторы закладывали фундамент нашей революции. Едкая сатира "Истории одного города" рисует государство, противное от идеального. Как чиновник, Салтыков-Щедрин прекрасно видел все изъяны системы самодержавия. Невозможно разглядеть недостатки, не держа в голове идеалов. Ленин это прекрасно понимал – потому что на самом деле тоже учился не только на трудах Маркса, но и на книгах великих русских писателей.
- На чем же тогда учился Мао Цзе Дун?
- И на трудах Ленина, и на наследии Лао Цзы, Конфуция. А судить никого не надо заранее. Посмотрим, каков будет Китай после своей "культурной революцией", и как разовьется Советский Союз. Будущее всецело зависит от нас...
 
- Странно это все... - Степа, кажется, окончательно вышел из ступора. - В такой глуши собрались такие люди.
- Не такая уж и глушь. Село все же. - Ответствовал Иван.
- Село зело осело. - Скаламбурил Мандела, как-то лакейски улыбнувшись.
Уж не в сговоре ли они, мелькнула у Хвастова мыслишка. Разыгрывают тут водевиль. Интересно... каков сценарий?
 
 
Кровь
 
- Помните, Иван Алекс.. э-э-э... Иван, свою работу "О вечно подлом в русской душе"?
Мандела секунду назад покинул дом, сказал: "По делам средней значимости". Степа свой сакраментальный вопрос задал будто через силу. Как не помнить свое эссе о глухих задворках ментальности человека, мыслящего и говорящего по-русски, как говорится, с подвывертом. Основная идея: в замкнутой комнате с тараканами разумное, светлое и жизнеутверждающее неспособно родиться. Замыкаясь в себе, русская цивилизация обречена на деградацию. Текст задумывался как полемический "камень", призванный породить как можно больше кругов на воде. Не получилось. Статья практически не была замечена и резонанса не случилось. Либо не к месту опубликована, либо работа слаба сама по себе.
- С трудом, Степан. – Солгал Хвастов. На самом деле от неудачи Иван тогда очень даже страдал. – А что...
- Так. К месту пришлось. Вы слышали когда-нибудь, что семена добра могут взойти, а могут и не взойти, а семена зла восходят всегда?
- К чему ты все это...
- Потом были Донбасс, Одесса, Киев.
- Ну и что.
- Люди погибали. Пачками. Вот, что.
- При чем здесь старая не слишком удачная статья?
- Когда Адольф Шикльгрубер сочинял "Мою борьбу", он тоже не думал, что сеет семена зла.
- Понятно. Значит, ты приехал именно за этим. Надо обсудить. Без ста грамм здесь не разберешься. В прямом смысле. - Иван схватил бутылку "Ноя", разлил по полстакана. Волевым движением сунул склянку в руку ученика.
- Мы, кстати, с тобой не разу вот так вот не сидели, чтобы по душам.
- Да. Да...
- Давай все же снимем формальности. Только до дна-а-а.
Выпили на брудершафт. Степа поперхнулся, покраснел, истек крокодиловыми слезами. Откашлявшись, таки допил. Карелы, вспомнил Иван, вообще-то спиваются по-черному. Он разлил еще – все, что оставалось в бутылке. Получилось по чуть-чуть.
- А сейчас давай выпьем за истину. Мы теперь друзья – равные, кстати – но истина важнее. Так ведь?
С отвращением выпив, крякнув, Вагняриннен неожиданно громко возгласил:
- Истина, Ваня, это не то, что ты думаешь.
- А вот это интересно. И?
- Она, конечно, не в вине. Но есть некая надчеловеческая сущность, которая...
Степа запнулся. Он внимательно посмотрел Ивану в глаза. Испытующе и зло.
- Послушай... - Прервал этот поединок взглядов Иван. - Я же ничего толком про тебя не знаю. Как ты жил все эти годы?
- Обычно жил, Вань. Искал.
- Надеюсь, не только истину?
- Зря надеешься. Только ее и искал. Вот вы... ты... хотел покоя. Я желал обратного. Получил. Вот... - Степа оголил левое плечо. Там зиял ужасный шрам. - Осколок прошел в сантиметре от сердца. Спасибо врачам, вытащили с того света.
- Ясно. - Иван откупорил новую бутылку. Это была водка, "Путинка". Разлил по сто. - Значит, воевал.
- Не то, чтобы очень. Но убивал. Уби... вал. Мне приказывали, я исполнял. Потом исполнял без приказов, мстил за ребят, которые вот на этих руках... А после плодил жмуриков просто так. Потому что – если б не я их – они меня. Ладно. За мир во всем мире. Нам нужен мир. Желательно – весь. Кхе! - Степа скорчил подобие улыбки. Похоже, это превосходство человека, понюхавшего пороху, над гражданским слизняком. Да еще и выпендривается, крутизну выпячивает. Степа залил содержимое стакана в себя и вновь, поперхнувшись, закашлялся. У Ивана нехорошо зашумело в голове.
- Эх, Ваня, Ваня... - Похоже, ученика понесло. Пиетет растворился в алкогольных парах.  - Ты не видел разбросанные человеческие кишки. И кровь... з-запах крови.
- Ты приехал сказать мне это. Но ведь каждый выбирает по себе религию и дорогу.
- Да... и женщину. Ты видел, как насилуют женщин?
- Степан... На войне нет правил, знаю. Я, кстати, в армии служил. В наше время был Афган.
- М-да. Так вот, я о вашей этой статье. О вечно подлом. Там есть пассаж. Де душа русского человека столь несовершенна, что, он как малый ребенок, с охотою впитывает все худшее из мирового опыта. А лучшее  отторгает. Так...
- Не совсем. Впитывает все, но неподготовленная почва не все принимает.
- Вот именно. Значит, русского человека надо направить волевым усилием.
- Ну, речь шла лишь о гипотезе. По правде говоря, я находился под впечатлением фильма "Матрица". Нео –избранный, я бы сказал, богоизбранный. Таким образом англо-саксонская модель политического устройства столь странно и неожиданно приходит к идее абсолютизма. Но я потом изменил позицию. "Матрица" по прошествии времени оказалась обычной сказкой для взрослых, хотя и не лишенной архитипических мотивов.
- Все проще. Даже твой это Нео убивал, убивал и убивал. Идея сверхчеловека всегда ведет к катастрофе. Духовной и гуманитарной. И вы... вы, Иван Александрович, таковую накликали.
- Предвосхитил, Степан. И не я один такой.
- Слово не воробей. Дальше вы... то есть, ты заключал, что русскому человеку необходим поводырь, избранный из своих, иначе говоря, национальный лидер.
- Ну, и что? В тот момент лидер и впрямь был нужен. Чтобы консолидировать общество. Иначе – война.
- Война, говоришь... а ведь мы поверили.
- Кто – мы?
- Ваня... ты для меня был не только учитель, но и… человек, знающий ответы на все вопросы. Я долгие годы оставался твоим апологетом. Рассказывал о твоих трудах соратникам, распространял твои идеи. В результате... идеи остались, а соратников нет. Я их закопал.
- Ты хочешь сказать...
- Да в общем-то уже и все сказал. Ах, да. Я думал, ты малый не дурак. А оказалось – дурак не малый.
- Ну, слава богу. Дурак – это верно. Давай за это...
- В связи с чем, уваж-жаемый Иван Александрович, я вынужден вас... убить. - Степа выхватил из за спины пистолет, передернул, наставил Ивану в лоб. - Много раз представлял себе это мгновение. Надо же, как просто.
- Ты так не шути... - Иван не мог понять, настоящее у Степы боевое оружие или пугач. Черт их знает, может, у них шутки такие. Крышу-то на войне сносит даже у сильных духом. А Степа к тому же всегда был с комплексами. - Так...
- Так, так. Молитвы знаешь?
Иван видел, как сзади к Степе подкрадывается Мандела. Он понял: нужно отвлечь убийцу. Он затараторил:
- Помню молитву, а то как же. Есть бог, нет бога, а надо верить. Итак, молитва, молитва, Господи, за что же ты нас, греш...
Чернявый наотмашь ударил Степу по голове тупой стороной топора. Тот выронил пушку, медленно осел на пол. Из черепа засочилась кровь.
- Вот так. - Хладнокровно произнес Мандела. - Мы остановили мгновение, которым эта особь попыталась насладиться.
- Вот, м-мудак... - Ругнулся Иван. - Парень явно неадек...
Потеря бдительности. Степа дернулся, хватанул Ивана за ногу, повалил. Светя пустыми глазами, как зомби, вцепился ладонями в Иванову шею, принялся душить. Прохрипел:
- Вреш-ш-ш-ш...
Иван не будь дурак тоже ухватился за шею противника. Мужчины сплелись в нечто невообразимое. Иван ничего не видел и не слышал было только одно желание: додавить. Степан вдруг обмяк, Ивану стало легко дышать. Казалось бы, можно отпустить, но, ощущая прилив адской силы, Хвастов надавил еще сильнее. Лишь сверхадская сила отогнула Ивановы пальцы. Учитель сидел над распростертым тело ученика, пытаясь сосредоточиться.
 
Мандела протянул Ивану полный стакан водки:
- Пока смерть не разлучит нас. Наблюдал ваш парный танец с эстетическим удовольствием. Честно: болел за тебя. И вот, что забавно: злодеев всегда губит то, что они склонны пофилософствовать прежде чем прикончить свою жертву.
Труп бывшего ученика лежал на боку, в позе младенца. Страшная гримаса исказила Степино лицо. И все тот же взгляд Франкенштейна. Иван, выпив, накинул на труп дерюгу.
- Теперь, Хвост, мы с тобой повязаны кровью. – С оттенком удовлетворения проговорил Мандела, кладя на стол топор и пистолет.
Иван, как ни странно, был абсолютно трезв, да и состояние было какое-то, что ли, просветленное. Наверное, адреналин. Вот только мысли все никак не собирались в кучку.
- И что?
- А то. Пушка и в самом деле боевая, тэтэ. Один из двух должен был уйти. Се ля ви, а ля гер ком а ля гер. Хвост... Планида твоя резко поменялась, смирись с этим. Нам с этим вообще жить.
- Пиз...ц.
- Ху....я. Нормальный естественный отбор. Дарвинизм в чистом виде.
- Да. Да...
- И еще неизвестно, кто из нас нанес маньяку травму, несовместимую с жизнью. Он же вцепился в тебя, уже будучи с проломленным черепом. Надеюсь, мозг не задет. Прости. Шутка. Неудачная.
Иван схватился двумя руками за голову. Наконец, до него стал доходить подлинный смысл произошедшего. Он взвыл. Последние надежды на то, что Хвастов стал объектом изощрённого розыгрыша, развеивались.
- Ничего страшного, - хладнокровно говорил Мандела, - дело житейское. Кто с мечом приходит, от него и погибает. А вот теперь, когда мы стали собратьями по крови, надо решать: готов душу свою отдать?
- Как пОшло.
- Нормально. Что пОшло – то и пошлО, народная мудрость. А вы вообще заметили, герр профессор, что я жизнь вашу драгоценную спас? Итак: ты живешь долго и успешно, имеешь все, чего душа не пожелает, а потом я ее, то есть душу, – забираю. Говоря по правде, тебе она все равно не будет нужна – потому как тебя как такового уже не будет.
- Вот, ч-чорт.
- Есть альтернатива. Ты здесь сдохнешь, всеми забытый и никому не нужный. Тебе даже памятник не поставят как Марте Францевне. Любимого твоего ученика мы уфандохали, вот ведь какие пироги. А все остальные о тебе практически забыли. Ты сам вычеркнул себя из контекста. Можешь отказаться от сделки. И неизвестно еще, что в таком случае произойдет с твоей душой.
Иван покачивался на табуретке как полоумный, все так же обхватив голову руками. Вдруг вскочил, сорвал дерюгу, попытался нащупать Степин пульс. Рука уже остыла, пульс отсутствовал. Иван ернически усмехнулся:
- Чего ж ты его душу не берешь, а?
- Хвост... на исковерканный продукт мало кто позарится. По крайней мере, я бы не рискнул. Разве ты забыл, что в древности убитых считали проклятыми? Оно конечно, если б я не успел, твоя душа обесценилась так же. И вообще: что ты теряешь, не пойму?
- Я... не знаю. Какой-то кошмар.
- Жизнь богаче самой кошмарной фантазии. А я тебе предлагаю насыщенную жизнь, с исполнением искренних желаний. Вот чудак-человек. Ты, может, один из миллиарда. Избранный.
- Нео.
- Что?
- То. Слушай... а как тебя на самом деле звать-то?
- Красиво. Красота вообще страшная сила. В общем, я частица силы, которая, желая зла творит это... как его... добро.
- От добра добра не ищут.
- Добро и зло явления относительные, ты же знаешь.
- Ну и говно же ты.
- Дорогой ты мой человек. Экскременты – продукт полезный, это удобрение, а вовсе не узление. Большинство людей, рождающихся на планете Земля, не то что не приносят пользу, а даже вредят. Впрочем, не мне тебя учить. Короче. Я не тороплю, подумай...   
 
 
Женщина
 
Входя в райцентр, Иван разглядел знакомые очертания пса, воровато пробирающегося вдоль забора консервного завода. Хвастов радостно воскликнул:
- Мандела, сюда!
Собака остановилась. Замотав, как вентилятором, хвостом, рванула к Ивану.
- Вот ты где, блудная скотина, эка тебя занесло, бедолагу... - У Ивана прямо от сердца отлегло: значит, преображение собаки в образ человека – фантазии больного воображения! - Иди ко мне, глупопень, вон, как исхудал-то... - Пес остановился метрах в пяти. Поджал хвост. Стал пристально всматриваться в лицо Хвастова, мелко заскулил. - Что так? Обидел кто. Люди – они такие... ничего человеческого. Ну, если собака не идет к Магомету, то...
Иван сделал шаг. Мандела, истошно залаяв, бросился наутек.
- Ну и дурак. - Спокойно сказал Иван. Его прямо распирало от радости: какая нужная встреча!
Через полминуты вкралось сомнение: Мандела ли это был?
 
-...Марта Францевна, разве любовь не естественное состояние человека? Но в отношениях между людьми и все время возникают треугольники, а то и пятиугольники. Значит, конфликты неизбежны даже при коммунизме.
- Ох, Хвастов, Хвастов... Говоря "любовь", ты представляешь себе отношения между женщиной и мужчиной.
- А что – любовь к родине?
- И к ней тоже. А еще к любимой работе, к делу партии, к детям, к музыке, литературе, футболу, лесу, рыбалке.
- Но разве это одно и то же?
- Конечно. Ты разве не задумывался о том, что такое – любовь?
- Конечно. Это когда... любишь.
- Не нами придумано, Иван: согласно классическому определению, любовь – способность пожертвовать собой ради чего-то или кого-то. Бескорыстно пожертвовать. 
Ученик и учительница беседуют наедине – не для публики. Иван остался после уроков, чтобы вообще-то спросить про Достоевского и странности Раскольникова. От бессмысленного злодейства ради дурацкой идеи как-то быстро перескочили к теме любви.
- Что же вы тогда скажете о любви к... богу?
- Для начала надо понять: бог есть или его нет.
- Но ведь бога нет.
- Федор Достоевский утверждал: если бога нет, значит, все дозволено. У нас атеистическое общество, а всего не дозволено. Значит, понятие бога социализмом не отрицается. Тем более – коммунизмом. Только бог на самом деле – в тебе.
- Как это?
- А вот так. Бог – твое личное представление о том, что можно, а чего нельзя, что хорошо, а что скверно. Родители, ученики, наставники с твоего рождения впускают в тебя бога. Это и есть прямое действие любви – родительской и воспитательской. Даже Иисус Христос, которого, кстати, превозносил Достоевский, утверждал, что бог есть любовь. Ты повзрослеешь и, выучившись, женившись станешь передавать накопленный тобою опыт своим детям и ученикам. Не только жизненный, но и духовный. Так, из поколения в поколение бог будет жить или наоборот. Тем и порочен капитализм, что в ребенка внедряется идея потребительства, стяжательства. За внешней атрибутикой религии, которую капиталисты не отрицают, скрывается философия себялюбия. Бескорыстное самопожертвование как божественное действие исключено. Это хорошо понимал Ленин. Именно поэтому он положил свою жизнь на горнило победы Великой Октябрьской Революции.
- Но ведь Ленин был против попов.
- И правильно делал. Священники во все времена внушали людям, что служители культа де – посредники между людьми и богом. Вставали на пути человека к самому себе. Они всячески старались сделать так, чтобы люди не догадались о том, что божественное – в каждом из нас.
- Даже если речь идет о любви мужчине к женщине?
- Конечно. И более того: в особенности если дело касается отношений между полами.
- Но что тогда быть с любовными треугольниками и пятиугольниками? Ведь тогда может дойти до драки или до стрельбы. Пушкина, Лермонтова – убили.
- Иван, ты задаешь один из самых сложных вопросов на Земле. Он о справедливости. Убийство – грех. Разве не так?
- Смотря кого убивать. Вот, фашистов...
- Фашистами не рождаются. Некто вместо любви впускает в человеческую душу ненависть. Но в человеке всегда остается часть божественного. Кант это называл "законом в тебе". А убивают на войне – оттого что безнаказанно. На войне идея бога теряет первую позицию. На войне все дозволено. В любви же невозможна реализация своего "эго" за счет другого, да к тому же любовь исключает насилие. Когда война кончается – а всякая война кончается рано или поздно – несколько поколений искупают грехи тех, кто убивал. Мы вот – искупаем, и это будет длиться еще очень-очень долго.
- Значит, пока не искупим, коммунизм не построим.
- Здесь вот, в чем дело... Войны повторяются, это страшный грех человечества. Я не совсем понимаю, почему люди опускаются до братоубийства, но это правда. Жизнь сложнее, чем даже самая трудная литература. Но жить интересно. Ведь так?..
 
Рита... с ней что-то не так. Всего три дня прошло с последней встречи, а она изменилась. Иван так и не смог уловить, в чем сдвиг. Не успел Хвастов проникнуть в Ритино пространство, у порога возник этот зануда корреспондентишко, в неизменном ненавистном пиджачке. Похоже, Витек дежурит у дома предмета своего вожделения, извращенец хренов.
- О, господин профЭссор, какая нежданная встреча.
- Мне, своим хвилософским умишком представляется, что она очень даже жданная.
- Что-то вы, батенька, сюда зачастили.
- Слушай, приятель... мне уже не смешно. Ты что – распорядитель будуара?
- Ни в коей мере. Я защитник. - Витек гордо, как молодой петух, встал в полупрофиль.
- А я тогда форвард.
- Ой, какие вы, герр проф...
На сей раз Маргарита не стала продлевать для себя шоу бодания двух самцов:
- ВиктОр, разве тебя звали?
- А его? - Хамски парировал журналюга.
- Иван Александрович, - Это уже событие: не "Ссаныч", а именно что "Александрович", - пришел по делу. В отличие от тебя.
- Но...
- Никаких таких но.
- А вот и не уйду. Потому что...
- Хватит всяких этих твоих потому. Гуляй... пока молодой.
- Маргарита, ты просто не понимаешь, насколько он страшный человек. Он играет с тобою только ради забавы, а, когда наи...
- Дос-ви-дос. Иван Александрович, товарищ не понимает.
Итак, дарован карт-бланш. Иван получил ни с чем не сравнимое удовольствие, загребя противника в охапку и сбросив его с крыльца. Витек повел себя низко:
- А вот я сейчас в милицию. Она еще разберется, кто вы такой. В органах установят, что за...
Дальнейшая речь поверженного и отверженного не была услышана, ибо Рита захлопнула дверь. Ивану стало не по себе, когда произнесено было слово "органы", ведь еще совсем недавно он на пару с Манделой избавлялся от трупа ученика. После странных похорон Мандела попрощался и исчез. Возможно, драма с Вагняринненом была изощренной галлюцинацией. По крайней мере, кровавые следы на полу дома затерты столь тщательно, что даже органам не докопаться. Да... а что сказал Мандела напоследок: "Не упускай узд, Хвост, конь удачи ретив".
 
- ...Ваня... такое чувство, что мы друг друга знаем вечность...
Двое возлежат на Ритином сексодроме. Много раз Иван представлял себе это мгновение, казалось бы, оно прекрасно и остановимо. Но есть примесь досады. Все то же чувство: невозможно сосредоточиться, чтобы четко себя позиционировать. А, может, журналюга прав – ну, насчет того, что Ивану надо лишь наиграться? Был предмет вожделения, а теперь он стал объектом обладания. И что изменилось? Цель достигнута, за счет унижения соперника.
Случилось все слишком быстро и неизвестно, что успела испытать Рита. Она лежит совершенно нагая, прижавшись как ребенок к Ваниному плечу. Гладит ароматной ладонью волосатую грудь.
- Так оно и есть, зайчонок. Мы и вправду друг друга знаем очень-очень давно. Только все никак не встречались. Точнее, встречались не с теми.
- Ваня... не уезжай. - Вот, ч-чорт, выругался про себя Хвастов, наверное и вправду ведьма. Рыжий, красный – человечек опасный... Он ей еще не рассказал о своих грандиозных планах, а она все знает. А, может, спросить у нее про будущее? В смысле, о том, что выйдет в итоге. Нет, страшно... Иван, наконец, увидев Ритино тело все как есть, вдруг открыл для себя, что оно не так и совершенно. Праздность и далеко неюный возраст породили жировые складочки; туловище так и пропитано негой. - Или так, Вань. Ты возьми меня с собой. Я буду хорошей женой. Или подругой, если хочешь. Только не оставляй меня.
- С чего это ты вдруг, зайчонок...
А мысли у Ивана между тем о другом. Оказывается, победа – вовсе не достижение. "От ненужных побед остается усталость" - была такая песня. Час назад Иван еще только был "одним из", и вот уже женщина говорит: "Не бросай". Так легко жить, не имея привязанностей!
- Потому что я уже устала от всего этого. Я подарю тебе сына – правда...
Сын у Хвастова уже есть, и он отца люто ненавидит. По слухам, уже взял себе фамилию матери. Ну, да, Иван слишком был увлечен всякой фигней, на воспитание сына времени не оставалось. Но ведь это все было в прошлой жизни. И, кстати... почему Рита не родила от двух своих предыдущих мужей?..
Это в одну и ту же реку дважды не войдешь – в одно болото вляпаться можно тысячекратно. Всякая женщина, впуская в себя малую твою часть, желает овладеть тобою целиком, без остатка. Господь одарил Риту великолепной грудью, эту благодать не скрыть даже одеждой. Даже милые детские конопушки вокруг очаровательных розовых сосков не оттеняют великолепия пышущих жизнею персей. Наверное, она и вправду стала бы хорошей матерью.
- Зайчонок... я не против подарков. Но я думал, свобода для тебя -– высокая ценность.
- Кому нужна эта твоя свобода...
Иван когда-то был опытным ловеласом и знает: никогда и ни за что не оправдывайся перед женщиной. К тому же вот такое унижение типа "не бросай меня" – бумеранг. Попрыгун-стрекозел... Наговорить можно что угодно, слова - пыль; они материализуются, конечно, но крайне редко. Иван наконец огляделся. Спальня Маргариты еще пошлее будуара. Лебедя, киски да херувимчики. А, пожалуй, от такой среды она не избавится никогда и нигде, будет возить свою эту будуарину как улитка раковину. Даже по склону великой Фудзи. 
Иван вдруг понял, что не так. На самом деле Рита заклинает его... уехать. 






 
Нелюбовь
 
Иван и сам не понял, почему его завернуло к почтовому отделению. Наверное, жалость взыграла к влюбленному в него шарику. В отделении было нешумно, разве только отвратительный старик за столиком мусолил бумажку. Алену Хвастов не нашел, брутальная тетка едко доложила: в отпуске. С трудом выбил из матроны адрес. Оказалась, девушка проживает в другом конце райцентра. Благо, из конца в конец всего-то двадцать пять минут ходу. Старик, послушав, как скандалит Иван (Хвастов действительно вел разговор на повышенных тонах), издевательским тоном произнес:
- Тоже мне... хахаль. Уж околеванцы пора, а все туда же.
Бредя малознакомыми улочками, Иван то и дело порывался повернуть назад – рвануть в свое Истомино. Но не повернул… не то смалодушничал, не то продемонстрировал себе же свое упорство. На что ему уродина с почты? Хвастов и сам не понимал. Жалко, что ли. Оказалось, Алена обитает в двухэтажном бараке, на первом этаже. Устойчивый кошачий запах в подъезде вызывал приступ тошноты. У двери с изодранным дерматином, на которой белой краской был вымазан номер "9", звонка он не нашел. Пришлось стучать по косяку.
Дверь, как будто здесь логово Кощея, адски скрипнула, в щели показался блин Алениного лица. Она удивленно и одновременно испуганно пялилась на Ивана, не зная, как реагировать. Неловкость прервал он:
- Просто так зашел. Здравствуй. - И натужено улыбнулся.
- Да. Да... Хорошо. Подождите, я сейчас...
Сзади послышалось чье-то брюзжание: "Кого там нечистая принесла? Гони, гони на..." И отборный мат.
Дверь захлопнулась. Ждать пришлось минут десять. Чтобы не стошнило, вышел во двор, все украшение которого состояло из помойки и ржавой детской горки. Иван чувствовал, как из окон за ним наблюдают. Даже лениво было оборачиваться и смотреть, кто. Иван уже было решил плюнуть на свою жалость, но Алена таки изволила выйти. В черном платье, наскоро и нелепо накрашенная:
- Пойдемте в горсад...
- Куда скажешь. Ну, в общем-то я ненадолго.
- Вы уж простите, мама больная, лежачая. В квартире нехорошо. Да и характер у нее...
- Все нормально. Просто, хотел узнать - как ты, что.
- Ничего особенного, никакого движения. А вы, Иван Александрович, изменились.
- За последние дни, Аленушка, много всего случилось. Слишком много. Скорее всего, я возвращусь к научной деятельности. Поступило выгодное предложение. Я покидаю страну, буду преподавать там...
- То есть... – В голосе кубышки чувствовалась тревога.
- В лучшем университете планеты Земля. - Иван соврамши. На самом деле, все еще только в планах. Надо еще сочинить резюме на "ангельском" языке и разослать их в Йель, Сорбонну, Кембридж, или еще в какой-нибудь научный серпентарий. Уже одно только представление о том, что его бывшие коллеги узнают, что Хвастов – профессор какой-нибудь суперпуперхрени, греет душу.
- Рада за вас. И... спасибо за то, что и меня вы научили мыслить. Я стала много читать, теперь иначе гляжу на все это...
- Ты еще молода. Тебе учиться надо, куда-нибудь поступить. Уверен, из тебя получится хороший педагог.
- Из меня получится разве что хорошая... ничего уже из меня не получится.
- Аленушка, я тебе завидую. У тебя, в отличие от меня, еще вся жизнь впереди. - Иван уже и прикидывал: вот как бы свести колобка с корреспондентишкой. А что... а вдруг?
- Да. Я знаю.
Господь испытывает тех, кого любит, и обижает тех, кого не любит. Какая неправильная истина! Разве Бог, если он, конечно, есть, не любит всех в равной мере? Да и вообще: внешнее уродство – обида или испытание? Обижены разве только лишенные какого-либо дара. Все остальное – лишь внешние признаки.
- Аленушка, ты очень одаренная, умеющая мыслить. Не твоя вина в том, что обстоятельства не позволяли развиться твоим талантам. Но у тебя есть главное богатство на Земле: время...
Они вошли в пустынный горсад. Вывороченные скамейки, грязь, сырость. Видимо, ночью была дискотека. Одинокая старуха лениво прибирала бутылки.  Девушка долго молчала. Остановившись, они оказались лицом к лицу. Точнее, Алена уткнулась носом в его грудь. Ту самую, которую совсем недавно ласкала Рита.
- Иван Александрович... если вы что вообразили себе, смею сообщить: я вас не люблю. Не люблю... Но вы мне интересны. Как личность, человек, свалившийся в наш городок из другого мира. Вы много знаете, научили меня... нет... все не то, не то...
- Ты говори, говори. Знаешь… только сейчас понял. Ты для меня как дочь. Всегда мечтал о такой дочери. И мне больно за твою судьбу. Я слушаю, говори.
Иван опять лгал. И может быть и нет. Он и сам запутался. Хотя... кажется сейчас его слова похожи на правду. Из всех душ в этом городке Аленина ему ближе всего. А по большому счету, это же касается всей Вселенной. Просто, хотелось сказать этому святому существу что-то приятное.
- Иван Александрович, любви нет. Нет. Я это поняла в результате общения с вами. То, что мы привыкли называть любовью, есть всего лишь наши воля и представление. Вот, вы представили себя моим отцом. На самом деле, вам угодно потешить персональное самолюбие. Ну, как с кошкой поиграть: погладить, чтобы руку лизнула. А я не нуждаюсь в приятном слове. Тем более отцу не за что было бы гордиться мною. Дурочка, служит на почте... Если честно, мне ничего вообще от вас теперь уже не надо. Все, чем вы могли меня одарить – вы уже одарили. За что вам спасибо.
- Мне думается, Аленушка, ты неверно судишь, и это по горячности твоей души.
- Не имею цели вам понравиться или наоборот. Просто говорю, что думаю. Дайте мне самой совершить свои ошибки. И если время – богатство, величайшее благо – право говорить что думаешь.
- Вот видишь... ты убеждена в том, что знаешь свои подлинные мысли. Я же знаю только то, что ни черта не знаю.
- У меня такое ощущение, что черта-то вы как раз знаете...
 
...В этот момент, в дальнем конце горсада изрядно бухой Витек изливал душу клюющему носом синяку:
- Ты пойми, чудак... Они появляются, дурят ее и исчезают. Их задача – погубить как можно больше мечтательных провинциальных девиц и превратить их в мадам Бовари. Помню Маргариту еще десятиклассницей. Так светилась жизнью, какое у нее было легкое дыхание! И постепенно, пропуская через себя зло... ты слышишь меня, чумло?
- Ах, да... я – пас. - Очнулся синяк.
Виктор плеснул водки в пластмассовый стакан, так неловко сжал, что стакан треснул. Жидкость потекла по жилистым пальцам. Страстно глотнув из горла, журналист продолжил:
- Зло, значит. Оно оседает как в фильтре. Зло никуда не исчезает, копится. Рита загрязнилась. Очистить бы. Но...
- Ничего не проходит зря, приятель. - Вдруг отчетливо произнес собутыльник.
- Вот это правильно. Но я очищу. Тот моральный урод исчезнет рано или поздно. Умник, млин, профэссор. А Рита останется. У нас будет семья, появятся дети. Рита будет хорошей матерью. А дети наследую ее красоту и мой ум.
- Не боишься, что все выйдет строго наоборот?..
- Чумло и чумло. Это неважно. Главное – правильно воспитать.
- В нелюбви, приятель, правильно не воспитаешь...
 
 
Две стихии
 
Окрестности районного центра, живописное место, где краешек леса упирается в излучину реки. Именно здесь Иван когда-то впервые встретил Маргариту. Идут двое. Одного из них легко узнать: тот самый чернявый тип, дозволивший Хвастову называть его Манделой. Выглядит усталым, осунувшимся – как будто после изнурительной болезни. Идет согнувшись, будто против урагана, все время глядит себе под ноги.
Второй – неизвестный. Это мужчина лет 40-45, полноватый, с округлыми плечами, со светлыми волнистыми, но коротко подстриженными волосами. Он все время нелепо двигает ручищами – будто не знает куда их деть.
Двое весьма оживленно дискутируют. Утренний воздух доносит некоторые особо резко сказанные слова до противоположного обрывистого берега, отражает - и уносит эхом в чашобу. Оба не стесняются в выражениях, но нецензурщину я опускаю.
- Усложнять задачу - не наш метод, - внушает Плотный, - гениальность в простоте, ты же понимаешь.
- А ты разве не догадывался, - парирует Мандела, - что реальность всегда преподносит мерзкие сюрпризы? Случайные флуктуации, даже там, наверху никто не в силах предсказать.
- В силах, в силах. Но им как всегда лениво. Разучились получать удовольствие от частных случаев, им статистику подавай. Да и вообще... ты не заметил, что слишком много проколов? Сплошные форс-мажоры.
- Моя задача работать с людьми. Иногда, кстати, получается. А тебе легко рассуждать, потому что...
- Знаешь, у меня тоже была практика – накушался вот так. - Плотный сотворил из своих ручищ выразительный международный жест. - Знаю, что с людьми работать – кошмар, они ведь забирают энергию, вампиры, чтоб их. И еще. У нас здесь не военные действия, задания обсуждаются и даже оспариваются. Но если уж взялся за гуж...
- Нам предлагают чересчур сложные многоходовые комбинации, а в витиеватых системах слишком велика вероятность облома. Всякие попытки упрощать, или, как ты любишь выражаться, гениализировать, приводят к таким вот результатам. Прям вывод напрашивается: они сами стремятся к усложнению. И... разве вот ты всегда был в ладах с человеческой совестью?
- Да, сия область темна. Когда-то я листал их книжку: "Психология человека". Умные люди поставили на них гриф "Совершенно секретно". Авторы доказывают, что человек управляем абсолютно, нужно только искать слабости, страхи, точки зависти и ненависти. Книжка – руководство для ихних спецслужб. Правильно сделали, что засекретили.
- К чему это ты? - Чернявый согнулся еще ниже.
- Они всерьез думают, что знают себя. И пытаются доказать другим, что сила чувств высшего порядка ничтожна.
- А ты никогда не задумывался о том, что они-то как раз до кой-чего допетривают? Не через тексты – интуитивно...
- Конечно. Как не озадачиться. Есть версия, что неким пока незнакомым нам восьмым или девятым чувством они проникают в область случайного.
- М-м-да. Голод, информационная блокада, секс, алчность, гордыня – с этими объективными явлениями они точно не разберутся никогда. А вот с тем, что пока еще неведомо нам, они, кажется, нашли точки соприкосновения. Правда, не отдают себе в этом отчета.
- Надо соединять усилия. Сам ход событий подсказывает.
- Тэорэтик.
- Да, методы еще не придуманы. Но ведь можно и без метода.
- Околонаучным тыком?
- Примерно так. Ты же креатор – тебе и решать.
- Уж я решу. Решу...
 
...Иван стоял посреди поля. Уже смерклось, сквозь полумрак небес пока еще робко просвечивал Млечный путь. Иван возвращался к себе в Истомино, и почувствовал смертельную усталость. Под расколотым надвое дубом он проспал до самой ночи. Очнувшись, ощутил, что к нему наконец вернулось то состояние духа, в котором можно сосредоточиться, структурировать мысли и чувства.
Итак, закон в тебе и звездное небо над тобою. Есть сошедший с ума ученик, которого пришлось нйтрализовать, и заманчивое предложение странного гостя. Есть женщина, которую ты завоевал, и девушка, которая от тебя открестилась. От первой ты сбежал, от второй, в сущности, тоже. Ноль привязанностей. Все на своих местах, впору определиться.
Оставаться чревато, вероятно, Истомино Иван посетит в последний раз в своей земной жизни. Жалко, конечно, здесь он вырос, получил интеллектуальный и витальный заряды. Теперь – вторая попытка покорения Большого Мира. Мандела прав: редкая удача. Смысла, может, немного, зато... как там сын говорит... драйвово. Во-во. Подожди немного... отдохнешь и ты. Хвост неожиданно для самого себя расхохотался – прямо-таки демоническим смехом. Истерика. Или катарсис.
Успокоившись, произнес:
- Кто-то наслаждается, кто-то тащится, кто-то обалдевает, кто-то фигеет. И всем, что характерно, хорошо.
 
- ...Почему, душечка, у нас мальчики всегда налево, а девочки - направо? На дороге ведь наоборот – именно девочкам предлагают рискнуть жизнью и идти через проезжую часть, налево...
- Разве риск не дело мальчиков?
- Они слишком эгоистичны. И сами от этого страдают. Все самоутверждаются, пиписьками меряются – вечные дети.
- Бабы тоже разные бывают. Иные прям унтеры в юбках.
- Это от недостатка нормальных мужиков. Кому-то надо нести этот крест...
Две женщины, кажется, нашли общий язык. Алена сама пришла к Рите и та с радостию приняла девушку. До этого часа они не единожды видели одна другую, райцентр ведь маленький, но знакомы не были. Минута – и они уже закадычные подруги.
- Ты не представляешь себе, душечка, - искренится Маргарита, - что такое, когда замуж уже поздно, а сдохнуть рано. Ночами – слезы о двух абортах, сделанных по наивной глупости. Как ты думаешь: это грех?
- Я не знаю, Ритусь. Врачи говорят одно, батюшки другое.
- Пробовала ходить в церковь, исповедаться. Ну, что ли карму снять. Представляешь: он начал расспрашивать подробности. Зачем?
- Ну, наверное для тех миров они важны. Ведь священник, насколько я понимаю, лишь связующее звено.
- Вот именно. А мне еще в этом мире пожить хочется, и без звеньев.
- Аналогично.
- Что ж у нас такие судьбы-то...  - Рита приобняла Алену, стала гладить ее, между прочим, пышные волосы: - С детства слышала: не родись красивой. Не верила. Дуреха.
- Эх! Мне б хотя бы чуточку твоей красоты...
- Была б моя воля, дитятко, я б тебе всю отдала, или... ну, половину – точно.
- Да. На половину согласна. - Женщины рассмеялись.
- Знаешь, - тихо произнесла Маргарита, - у меня такое чувство, будто Иван совершил что-то такое страшное.
- Вот ведь... и у меня тоже. Но не убил же. Он, кажется, не из тех, кто способен убивать.
- То ли он кого-то предал, то ли его подставили. Иван и без того весь в себе, а теперь прямо как в броню заковался.
- Как ты думаешь: он вернется?
- К себе прежнему – уже никогда.
 
 
Недостижимое
 
Снова учительница и ученик тет-а-тет. Ваня остался после уроков, дабы спросить о повести братьев Стругацких "Улитка на склоне". Библиографическая редкость, дефицит, но Фрау, оказывается, читала. У Ивана вопрос: почему в повести нет положительного героя? И еще вопрос: получается, там все будто прокляты. Недостает выхода и входа, да и вообще – и Кандид, и Перец на самом деле навеки потеряли то, что ищут, но не могут с данным фактом примириться. На одной планете существуют две... планеты. Вот такая глобальная шизофрения.
- Что-то не дружит, Марта Францевна, текст с принципами социалистического реализма.
- Сам принцип неплох, ведь в его основе правда во всех ее проявлениях. И поверь: социализм в конце концов победит даже в капстранах. Дело не в методе, а в том, что есть писатели одаренные и малоталантливые. Вот только бесталанных писателей не бывает, хотя бы горсточка искры божией есть во всяком. А ты не задумывался, к какому жанру относится повесть?
- Фантастика, конечно.
- Не только. На самом деле, это фантастическая... поэма. Написана, правда, белым стихом.
- Но разве... так можно? Ну, поэзия без стихов.
- Конечно. Пример лежит недалеко: "Мертвые души". "Мастер и Маргарита" тоже поэтическая вещь. Читал "Мастера"?
- Не-а.
- Счастливый. Тебе еще предстоит впервые открыть эту книгу. Тоже, кстати, фантастика. Там, правда, демоническая фабула. Зато – поэзия потрясающей силы. Эпиграф из фантастической поэмы Гете о... впрочем, мы это проходили, ты знаешь. Булгакова – он написал "Мастера" – я считаю более великим, нежели Стругацкие. Впрочем, это дело моего вкуса. Да... "Улитка", мне думается, замечательное поэтическое произведение, и в нем два лирических героя. Но ведь и авторов тоже два. А кто тебе симпатичнее: Кандид или Перец?
- Кандид. Жалко его, он же потерял Наву. И он герой, а не хлюпик. А Перец, хотя сам безвольный и скучный, вдруг становится директором... ну, как нашего леспромхоза.
- А мне жалко обоих. В равной мере. Они несчастны тем, что все что им надо уже имеют, а желают ненужного им. И, кстати, про социалистический реализм. Данного метода придерживаются наши современники: Виктор Астафьев, Валентин Распутин, Чингиз Айтматов. И все они – замечательно талантливые писатели. Русская литература сохраняет свой высокий статус в мире прежде всего оттого, что авторы не только продолжают традиции психологизма, то есть, исследуют душу человека, но и развивают те линии, которые шли от Пушкина, Толстого, Достоевского, Чехова. Социалистический реализм возник не из пустоты, это продолжении магистрального пути русской литературы.
- Кажется, Сталин называл писателями инженерами человеческих душ.
- Сталин... - Немка на несколько мгновений ушла в себя. На самом деле, на это имя наложено табу, Сталина будто не было. Хотя, фотокарточка Сталина на лобовом стекле каждого грузовика в леспромхозе. Как икона дорожная... - Пожалуй, инженер в душе не разберется. Исследователь души: так, по-моему, вернее...
Фрау на уроках литературы немало рассказывает о творчестве современных литераторов, хотя, в школьной программе их нет. А на немецком читает наизусть фрагменты "Фауста", демонстрируя красоту "фашистского" языка. О Стругацких, впрочем, ни разу не говорила, да, собственно, школьники и так проглатывают фантастику и детективы на ура. Любые, без разбору. В сельской библиотеке беллетристика потрепана и перетрепана, а в классике зачастую и муха не... ну, нечитабельна она, короче. Современников – и то больше читают.
Стругацкие – Иваново открытие. За интересными сюжетами он разглядел глубину. Одноклассники от "Улитки" плюются, ведь там нет космолетов и межпланетных войн. Хвост даже удивился, обнаружив, что фантастика может быть серьезной литературой. Впрочем, к философии Иван пришел через Вольтера, так же открытого в выпускном классе, не без подачи Фрау. Позже он узнал, что в царской России вольтерианство называли "французской заразой". А еще позже Хвост осознал, что гораздо больше ему все же дали диалоги с Фрау.
- Марта Францевна, ведь у наших писателей есть положительные герои, идеалы и благородные цели. А по Стругацким вообще выходит так, что мы все дураки, живущие запросто так.
- Так оно и есть на самом деле, чего, Ваня, скрывать. Но из этого не следует, что вовсе нужно пытаться возвыситься над обыденным. Скажу банальное: душа человеческая есть потемки.
- А вот есть такая наука, которая душу изучает?
- По идее, психология. Но на самом деле эта наука занимается так называемой высшей нервной деятельностью. Психиатрия лечит душевные заболевания. А изучает душу разве что искусство. Только ненаучными методами.
- А социалистический реализм – научный метод?
- Нет, конечно. Это всего лишь один из способов сделать мир лучше. Наша жизнь меняется в зависимости от того, как мы хотим жить. Если нам будут талдычить: "Советский Союз это плохо, Советский Союз – империя зла...", мы в это поверим. И станем громить и уничтожать, а не выдумывать и строить. Именно для того и предназначен метод социалистического реализма, чтобы осознанно созидать. Осознавая, кстати, свои ошибки.
- Разве ж мы ошибаемся?
- Мы живые люди. И наша сила в том, что мы учимся учиться на своих оплошностях – особенно трагичных.
- А если не научимся?
- Вот это – беда...
 
Придя в свое Истомино, Иван в первую руку пошел на болото – проверить, не осталось ли каких неубранных следов. Нормальное поведение преступника, инстинкт самосохранения. Некоторые следы были найдены – что разрушило последние надежды на галлюцинации, вероятно, навеянные Манделой – и удачно ликвидированы. А на обратном пути вновь завернул на кладбище. Ноги сами привели к могиле Фрау.
- Здравствуйте, любезная Марта Францевна. - Доложил Иван каким-то ерническим тоном. - У вас здесь почет и прочее, а кто-то гниет запросто так.
Помолчал. Представил, что бы она ответила. Нет, не ответит. По крайней мере, в этой реальности.
- Итак, - продолжил Хвост монолог, - вы учили нас учиться на своих ошибках. Только, простите бога ради, не уточнили, как это делать. Тем паче так и не выяснили мы, каким таким способом отличить ошибку от верного действа. И вообще... природа построена на ошибках. Если бы не возникало мутаций, вся жизнь на этой планете – в тартарары. Иные ошибки, как показала практика, могут быть гениальны. Одно действо на миллиард, и – оп-ля! – ход истории изменен. И еще...
Из леса донесся отчаянный крик выпи. Стало жутковато и аж больно от одиночества. Хвастов упал возле могильного холмика свернулся калачиком и разрыдался.
 
...Когда Иван шагал сельской улицей, в щель на него глядела старуха. Проводя человека взглядом, она проворчала:
- Ходить все. Тэорэтик. Хоть бы раз поинтересовался, как тута люди живуть. Ни разу никому не помог, хоть дрова поколоть. Сыч. Выйдет тебе еще это боком...
 
 
Искушение искусителя
 
Вот уж нежданчик: на берегу реки сидят двое. Чего неожиданного? Это Алена и... ну, тот чернявый гражданин, который отзывается на "Манделу". Только что у них шла горячая дискуссия, почти перепалка, грозящая перейти в рукоприкладство. Если б кто-нибудь со стороны наблюдал, не вникая в смысл слов, подумал бы: муж и жена – один сатана! Теперь устали, выдохлись. Чернявый пытается оправдываться:
- Обычная практика. Людям необходима встряска, иначе они закисают и превращаются в говорящих и двигающихся овощей. Между прочем, у вас был такой ученый, Тойнби, который придумал теорию вызова.
- Читала. - Алена наконец отдышалась. - Там говорится о цивилизациях, а не о конкретных людях. Ты бы еще Иова вспомнил.
- К несчастью не дока я в этих ваших священных писаниях. А труды ученых, признаться, люблю. И ученых люблю тоже – как специалистов, конечно. Прикольные они.
- Ученые эгоисты – это да. Но они как дети, наивные и ранимые.
- Ну знаешь... эти дети на вашей веселой планете такого понавыкидывали! Уж прикололись, мама не горюй. И не надо уповать на их якобы детскость. В Освенциме или на Моруроа они показали весь свой этот эгоизм. Да ради истины они готовы...
- А вот не надо обобщать. "Ученые" - абстракция. Есть конкретные исследователи, готовые чем-то жертвовать. Многие клали на алтарь науки свои жизни.
- И все-таки больше чужих.
- Иван – философ.
- Ты хочешь сказать, мыслители безобидны. Молодец. Да ваш этот Карл Маркс своими идеями покосил народу больше, чем все эпидемии Земли вместе взятые. 
- Хватит увиливать. Так ты оставишь Иванову душу в покое или как?
Алена уставилась на оппонента как училка на нашкодившего первоклашку. После нехилой паузы покрасневший Мандела выдавил:
- Знаешь... ведь я тоже в некотором роде ученый. И знаю, что хвосты собаками не крутят.
- И Бога не боишься?
- Только дураки не боятся. Что, впрочем, не мешает грешить и умным.
- Хорошо... А ты возьми... мою душу. Стой-стой! Не смейся. Да, я, немногого стою, но... в конце концов, какая тебе разница. Молчи. Я на всякое способна, у меня потенциал. Ну, так жизнь сложилась, что... а если надо, могу и на преступление пойти. Легко. Ты Иванову душу-то оставь... и-и-и... в конце концов, я женщина, могу разные услуги оказывать, если что...
- А вот, что душечка. - Резко ответствовал Мандела. - Если у нас все неподецки, задам тебе вопрос. Слушай внимательно: задаю. У тебя неизлечимо больная мать, доставшая тебя своим дурным характером. Чисто теоретически: ты могла бы ради Ивана маму родную не пожалеть? Она ведь и сама в этом мире измучилась, и переживает, болезная, что и тебе жизни не дает...
- Но...
- Без "но". Тебе достается все. Что ты ни пожелаешь. В том числе до конца своих дней Иван будет твоим. Без остатка. И я знаю твои чаяния. Ты совершишь очумелую научную карьеру, войдешь в пантеон великих. И все такое.
- Да уж... ну ты чмо.
- Часто слышу нечто подобное. А обществу между тем кто-то должен мешать. Знаешь... мы уж по-свойски. Без всяких этих...
  Алена гомерически рассмеялась. Это была не истерика – скорее, тот хохот, которым ошеломили агрессоров защитники осажденной крепости, которым нечего уже было отдавать. Успокоившись, смахнув слезы, девушка вопросила:
- А можно встречное предложение?
- Ну-у-у... валяй.
- Сначала вопрос. Здесь вот, в чем дело. Ты считаешь себя представителем высшей расы, имеющим право чужими руками убивать людей?
- Совсем не так. Я-а-а... А вот не знаю. Но я переживаю за всех вас - чес-слово. Иногда до боли.
- Молодец. Душа, значит, болит за человечество. Как говаривал классик, в отвлеченной любви к человечеству любишь всегда одного лишь себя. Так вот, друг мой ситный. У меня все есть. Все, чего я хочу. Я люблю – большего мне не надо. А предложение вот, какое. Ты меня убиваешь и забираешь мою душу. Просто так – без всяких этих твоих... преференций. Понятно?
- Ну и дура же ты.
- Так и знала, что ты просто мающийся от непоймичего позер, да к тому же неудачник. Тебя там в твоем мире держат за нуль без палочки, и ты свои комплексы вымещаешь на том, что искушаешь людей. Опыты ставишь, исследователь задворок человеческих душ. Тебе прикольненько наблюдать суету нашего муравейника. А мне думается, приятель, без людей ты был бы полное... - Интеллигентная Алена обозвала Манделу нехорошим матерным словом.
- Все не так, душечка. - Однако, Мандела помрачнел.
- "Черный человек" – это про тебя?
- Знаешь, давай не...
- Давай не увиливать. Ты мою подноготную прознал, теперь моя очередь. Так что давай – убивай. Хочешь – утопи. Или придуши. Знаю, знаю: умеешь убивать, тебе это нравится – отнимать жизнь. Но всегда хочешь, чтобы в твоих маниакальных потугах участвовали эти мерзкие людишки. Маргарита помогла тебя найти – это было трудно, но разрешимо – и сие означает, что мы тоже кой-на что способны. А уж если тебя зацепили, изволь вести себя достойно. Высокоорганизованное существо, блин.
- Алена, душечка... ты, мне кажется, пересекла черту доз...
- К чёрту эта твоя черта. - Дискуссия снова облекла форму импульсивной ругани. - Ты не умеешь созидать, ты только разрушаешь – в этом твоя проблема. Наносишь раны и любуешься результатом. А личная твоя беда в том, что ты бездарь, за что и мстишь Вселенной, демиург хренов.
- Вот падла буду - щас тебя прибью.
- Ну, я, собственно, об этом и прошу. Шлепни, душу забери и пользуй.
- Ладно! Стоп. Хорошо... я подумаю...
 
...Иван сидел в красном углу отчего дома. Какое-то непонятное светлое предчувствие – будто что-то важное произойдет прямо сейчас – распирало изнутри. Только что он выдернул крюк из матицы, хотя пришлось изрядно и потрудиться. Хвастов был полон решимости. Только – на что?
 

























 



















ТУПИК ОТВЕТОВ

Взрослые боятся смерти,
дети — темноты.
Страх перед тем и другим
 подогревается сказками.

Фрэнсис Бэкон

На Руси у нас принято верить в чудо, что на самом деле не так и худо. Дело в том, что, если нечто такое особенное ждать и призывать, оно и приходит. Правда далеко не всегда в том виде, который породила фантазия. Именно поэтому великорусском народе столь популярно слово «п.....ц». Все знают, что коммунизм — фантом, прорицатели — хитрованы, учителя жизни — одержимые фанатики. Но как-что ли, удобно прозябать при какой-нибудь идее. Честь безумцу, который навеет человечеству сон золотой.
Давно не секрет: никаких чудес на Руси не бывает, да и во всей видимой Вселенной не бывает тоже (ежели не считать, что сама жизнь и есть — чудо), а есть лишь вера в доброго царя-батюшку и руководящая линия правящей партии и амбивалентная любовь к начальству. Если хотя бы поверхностно проанализировать русские сказки, выяснится, что все вышестоящие в них выставляются кретинами, а Иваны-дураки на поверку оказываются очень даже не дураками, а только прикидываются ради отвлечения вражеских промыслов.
 Но и русские бывают разных типов. Одним рабство (я имею в виду, духа) — отрада, другие бегут в казаки, ищут Беловодье, отправляются в бесцельные странствия как вовне, так и в свое подлинное нутро. На свете счастья нет, а есть покой и воля. Что уж тут рассуждать: мы хотя и не считаем себя идиотами, все одно втайне надеемся на чудо, в действительно же случается всякое.
Итак, пронесся по державе слух, что де за тридевять земель есть такое место, где можно найти ответы на все вопросы. Якобы умники из оборонного комплекса и специально подобранные особо одаренные менеджеры, а вкупе и недоучки, которых понабрали в научную роту, что-то там начудили, в результате настал большой пи... ну, в общем, сами понимаете: все как обычно – инфраструктурный каюк. И образовалась Территория, в которой происходят всякие явления. Народонаселение от греха эвакуировали, а безжизненное пространство предоставили самому себе.
Родилась легенда о том, что на Территории есть некая Комната, в которой неведома зверуш... то есть, непонятная сила сообщает Истину. Сами понимаете: навеяно стругащиной, тарковщиной и прочей вголоветараканщиной. Но я же с этого начал: фантазия, ежели ее культивировать, в некотором роде материализуется. 
К тому времени царство-государство вляпалось в очередную маленькую победоносную войну, на нашего национального лидера вновь начались подлые нападки извне, и подданные как-то забыли о наличии загадочной Территории. Но — не все...

...Затаившись в укрытии, иначе говоря, из кустов они напряженно наблюдали за внезапным путником. Прячется тот, кто боится - такая вот диспозиция. Пришелец хорошо экипирован, в высоких берцах, весь в хаки, с удобным походным рюкзаком. Голову прикрывает широкополая панама с москитной сеткой. Шагает аккуратно, цепко, уверенно... После нескольких дней безлюдья появление человеческого существа — как явление пушкинской статуи командора. И вдруг Тимур прошептал:
- Дамочка...
Миша всмотрелся пристальнее... блин, точно: бедра, округлость, зад ходит китайским болванчиком... в общем, формы.
- Конкурент... ка. - Почти усмехнулся Тимур.
- Интересно... и впрямь — одна? - Облегченно выдохнул Миша. Чего бабы-то опасаться...
- Хочешь контакта.
- Смотря, в каком смысле.
- Скоро стемнеет. А направление у нас, кажется, одно.
- Вряд ли она нас сейчас слышит. Чего шептать.
- Сам-то. - Тимур перешел на обычную, но все же тихую речь. - Два бугая супротив одной самки.
- И все же признаков нашего присутствия она, кажется, не обнаружила. Прет как танкетка — даже не оглядывается.
- По крайней мере, она нас уже обогнала.
- Мы что... куда-то торопимся?
Миша усмехнулся. Да чего они, собственно, напрягаются, только пиндосские идеалисты считают, что де бежать непременно надо — не для того, чтобы успеть, а дабы не отстать (привет Керроловскому Зазеркалью). На самом деле никто никого никуда не гонит. Люди сами по своему обычаю суются во всякие места без спросу, отчего и происходит мировой кинематограф. 
Меж тем мужчины про себя подумали: женщина в мировой традиции — предвестник беды. По крайней мере, на мужской половине, к которой экспедиционеры зачем-то причислили Территорию. Но — промолчали. Действительно, уже вечер; пора готовиться к ночевке. Лес продолжал жить своим вечным покоем, лишь изредка подавали голоса ночные невидимые обитатели. В первые дни Куневой и Холодов подрагивали от этих ахов и ухов местной фауны, но попривыкли, стали воспринимать дыхание живой природы как обычный белый шум. На исходе лета лес спокоен; он отдыхает, наигравшись в возрождение жизни, и обрастает паутиной и грибами. Гнус гуманен, а осенние клещи покамест ненавязчивы. Путники уже и расслабились, так бы все шли, шли, а тут — человеческое существо, вынудившее поступить по-заячьи. 
Они одноклассники, друзья еще с детского сада. Взрослая жизнь пораскидала, изрядно потрепала, но таки соединила вновь. Оба не сказать, чтобы красавцы-богатыри, но мужики немаленькие ростом, поджарые, крепкие. Тимур кудри свои юношеские подрастерял, блистает теперь философской лысиной. Мишина огненная шевелюра все так же пылает комом. Оба обросли бородами, мордовороты обветрились, в общем, интерфейсы самые что ни на есть огалтелые. А тут взяли — и бабенки шуганулись. 
Тимур Куневой — физик, уже доктор наук, хотя и не профессор. Миша Холодов — студент прохладной жизни, историк-недоучка, не вполне удавшийся бизнесмен. Оба неженаты. Тимур так и не сподобился, его супруга — Мать-Физика. Миша — был, но половинка сделала ноги с Мишиным компаньоном. Беглецы-подлецы не забыли, конечно, прихватить и денежку… бывшая в качестве последнего прощального прости прислала эсэмэску о том, что всегда знала: рыжий-красный — человек опасный. Холодов с некоторых пор позитивных новостей от жизни не ждет, посему многоуровневый облом постарался встретить легко. Другой вопрос — получилось ли, но тщание налицо: прорисовалась на Мишином лице гримаса презрения ко всему сущему — это он открыл полгода назад, разглядев свою пачку на сделанной Тимуром фотокарточке. 
Идея экспедиции на Территорию возникла так. Тимур вернулся из Италии, где прожил шесть лет. Что у него не заладилось в научном центре, аккумулирующем самые изощренные европейские умы, не говорит. Хотя, заумно и с оттенком надменности может вещать о переходе информации в энергию и вещества в информацию, темы, в которую его пытливому уму удалось весьма глубоко проникнуть — да что толку-то, ежели Миша в вопросах физики дуб-дубом, да и в школе по этому предмету у Холодова был натянутый тройбан.
Миша когда-то искренне восхищался целеправленностью друга, все ждал: ну, где, где Нобелевка? Хотя, для себя Миша сделал вывод: если друг неспособен на пальцах разъяснить чайнику суть своей теории, значит, и сам толком ее не понимает. Любая идея — ежели она очищена от грязи — кристально чиста и изящна как слеза Мичурина, в ней есть подлинная красота.
В Тимурином бегстве из большой науки Миша видит "эффект Перельмана", что еще более заставляет уважать старинного друга. Тот сейчас трудится в академическом НИИ, но, похоже, без страсти. Как минимум, о состоянии российской науки цензурными словами Куневой не выражается... Устроившись в палатке, долго не могли уснуть. Первым голос подал Михаил:
- Вспомнилось. Женские ножки бывают у-образные, х-образные и безобразные. Ну, вот какого хрена ей-то здесь надо... 
- Почему сразу хрена? - С показной неохотой ответствовал Тимур. - Может быть, она идет за редькой.
- Ведь ты говорил, сюда ни одна сволочь теперь не суется.
- Я подразумевал только сволочей.
- Значит, солгал.
- Нет. - Убежденно заявил Тимур. - Территория и впрямь никому не нужна. Ее предпочли забыть.
- Насколько я правильно понимаю, сделать вид, что забыли.
- И это — тоже.
- Знаешь, старик... мне вот, что загадочно: испокон веков человечество всякие ненормальные места делает объектом религиозного поклонения или как минимум — культа. - Миша обвыкся с видимой пассивностью Тимура и знает, что тот, несмотря на свою явную манию грандиозо, все же внемлет. Тем более что комплекс гения — оборотная сторона комплекса неполноценности. - Неважно: поклоняются высшим силам или чертовщине — все одно мы всегда наблюдаем обрядность. Здесь же...
- С религией, - изрек Тимур, - плохие люди, следуя парадигме воздаяния, будут себя по крайней мере сдерживать. Но еще с религией хорошие люди делают скверные вещи. А здесь человечество имеет дело с непонятным явлением, про которое неизвестно даже, будет оно сдерживать или провоцировать.   
- Это, как ты выражаешься, явление — творение человеческих шаловливых ручек. - Миша внутренне обрадовался, что таки завел друга. - Там более что все эти слухи...
- Именно поэтому мы здесь. .
- А где же тогда остальные толпы ученых мужей...
- Которые признаются в том, что научный мир в очередной раз, как та лошадка, которая на скачках просила поштавить на нее, не шмог и сотворил наногиперкирдык?
- А что... больше не существует бескорыстных фанатиков?
- Старик, ты себя бы же в себе и замкнул. - Тимур смачно усмехнулся. - Фанатики — движущая сила всякой религии, ревнители культов. Мы здесь в том числе и потому что в нас есть религиозное чувство...
...«В нас», внутренне ухмыльнулся Миша. Это ты здесь типа хитроумный идальго, я же — твой верный сбоку припека...
- Надо же... - А я полагал, мы движимы чистым любопытством.
- Тайна — основа и религии, и науки. Мы — существа полифоничные. И наша цель  — истина. Мы просто попытаемся узнать, что это за хрень такая и как она функционирует.
- А — она?
- Хрень?
- Хомо мобиле.
- Да чёрт ее знает, кто она и куда тащися.
- Давеча ты выразился, что направление-то у нас — одно...
- Да неизвестно еще, блин!
М-м-мда... завел человека на свою беду. Миша предпочел перевести разговор на более низкий уровень:
- Между прочим согласно научной статистике женщинам в мужчинах более всего нравятся ягодицы.
- Да... да... но и пресс — тоже. А так же торс. Хотя... наверное, все же  — прежде всего нематериальные вещи: ум, благородство, отвага. 
 - И юмор. А ты знаешь, что самая трогательная и прекрасная любовь — у слизняков?
- Почему.
- Потому что они рождены ползать и делают это виртуозно. -
Мише приятно, что физик не знает того, чего не знает Миша, смотревший когда-то французский документальный фильм про любовь слизней. Жуткая картина: два отвратительных существа сплетаются телами, ласкают друг дружку, а потом у обоих из голов вырастают пенисы, которые тоже оплетают друг дружку. Кафка наяву. - Они все делают красиво и целесообразно.
- Ты про кого?
- Да про слизняков же! - Миша вдруг расхохотался. - Помнишь заброшенную школу? А там книжку подобрал. Тургенев для детей.
- Он что: юморист?
- ...А вот, слушай... Иван Сергеич Тургенев. Первая любовь.
- К Му-му? Или к слизнякам?
- Почти. - Миша включил фонарик, достал потрепанный томик, нашел заранее отмеченное место и принялся клоунским тоном декламировать: - Ее грудь дышала возле моей, ее руки прикасались моей головы, и вдруг — что сталось со мной тогда! — ее мягкие, свежие губы начали покрывать все мое лицо поцелуями... они коснулись моих губ... Зинаида произнесла: ну, вставайте, вставайте, шалун безумный, что это вы лежите в пыли...
После некоторой паузы Тимур выдал:
- А ты озабоченный. У тебя в глазах мельтешат тургеневские дамочки с собаками. И тебе не кажется, что эта милитаризированная незнакомка у нас уже колом в голове встала?..
 
...С утра, отправившись в путь, продолжили чесать языки. Конечно же, тон задал экстраверт Миша:
- Человечество подвел Льюис Керолл.
- Да только ли он один. - Многолетняя разлука не разучила мужчин понимать друг друга с полуслова. - Здесь и Булгаков, и Бредбери, и Бродский потоптались.
- Ха! Одни «Б».
- И бэ, и ка, и вообще весь алфавит, включая пэ. Научились фантазировать — и понеслось.
- Грани культурного развития.
- Культурное растение — не потому что воспитанное. А потому что его культивируют. Иначе — одичает.
- Уж не хочешь ли ты сказать, что у нас есть кураторы - ну, там, на верхах.
- Твой этот куратор сидит у тебя внутри. Но вот... Миш, что у нас — золото?
- Мычание.
- Давай тогда и помычим. Каждый о своем...
Очень скоро действительно удалось в некотором роде помычать. Или уж не знаю, как назвать те звуки, которые друзья выдали при виде следующей картины: раздвоенное дерево, а промеж стволов торчит задница — та самая, в камуфляже. Зайдя с фронтовой части, мужчины уткнулись во взгляд какающей мыши. Панама валялась на траве, кислотно-фиолетовая шевелюра лучилась во все стороны. Хомо мобиле в прямом смысле опростоволосилась.
- Вы живы? - Деловито спросил Тимур.
Дама в ответ прошипела яко кобра.
- Защемило, значит. - Ернически-деловито заключил Миша.
Соратники едва сдерживали смех. Оба подумали: это ж надо быть такой дурой! Видать, точеная талия не всегда на пользу идет.
- Вам помочь?
Девица, даже не прошипев, зло стрельнула выразительными глазенками.
- Тогда мы пойдем. Уж.
Мужчины и впрямь развернулись — и почапали.
Все же она не выдержала своей гордыни: внятно произнесла:
- Уроды.
И взвыла коровою.
- Да, ты прав, старик. - Заключил Миша. - Мычание — действительно немалая ценность.
Друзья вернулись к дубль-дереву. Покачали головами.
- Придется распиливать.
- Туловище?
- Там видно будет.
Миша с Тимуром, зайдя с тылу и спереди, ловко извлекли тело.
Из кустов, вчера, она смотрелась супервуменом, а на самом деле — малышка примерно с метр шестьдесят. Лицо — мальчишечье, хотя не без черт женственности. Может она и выкрасилась только для того, чтобы уж явно не походить на серую мышь. 
- Больно?
Женщина ответила гримасой страдания.
- Эффект сдавливания. Может у вас гематомы. Или внутренние органы повреждены.
- Все о’кей. - Заявила незнакомка заносчиво. И нелепо повалилась набок.
Женщина пребывала в обмороке. Мужчины не знали, что предпринять. Посмотреть область живота и поясницы на предмет травмы как-то неприлично. Расстелили палатку, жертву собственной глупости аккуратно уложили и постарались привести ее в чувство. Миша внимательно разглядел ее лицо и увидел множество изъянов.
По счастью, она открыла глаза. Едва ощупав себя, сразу вскочила. Хромая, молча добрела до своего рюкзака, валявшегося у злополучного дерева, принялась напяливать на себя панаму. Друзья вновь чуть не расхохотались, ибо как истинно комичный персонаж, женщина действовала с абсолютно серьезным выражением лица.
- Да подождите же. - Попытался успокоить незнакомку Тимур. - Мы ведь не звери.
- Да еще и спасители. - Добавил Миша. - Тем более вы наверняка получили травму.
- Ничего. – Произнесла неулыбчивая сурервумэн. - Уж так как-нибудь.
- Но вы же знаете, что любая связь здесь бессильна, скорою помощь мы не вызовем по любому, и...
- До свидания.
- А все же мы - попутчики. Да и веселее как-то вместе-то.
Женщина замерла в театральной паузе, похоже, в ее мозгу кипел мыслительный процесс.
- Но вы же не за грибами идете. - Заявил Миша. - У нас наверняка одна конечная цель. И мы явно не конкуренты. Не лучше ли консолидироваться...
Незнакомка бросила свой рюкзак, села, прислонилась к злополучному дереву, глубоко вздохнула. Мужчины представились.
- Михаил.
- Тимур.
- Евгения. - Ее голос помягчел. 
- Онегина? - Переспросил Миша.
- Почти. Странные, однако, ассоциации.
- Сударыня. Мы — ваше большое счастье. Здесь, мягко говоря, редко кто ходит. Если б не мы, в промежности дерева красовалась бы мумия.
Значит, и вы — туда же.
С нами-то как раз все понятно. У нас — команда. А вот героиня-одиночка — явление, мягко говоря, неясное.
; А я не одна. Со мной мой... ангел.

-...Сбившиеся в титаническую массу электроны перестают вести себя как отдельные частицы и становятся частью коллективного целого. Это уже как бы социальная структура, наподобие...
- Стоп. А разве человек — не собрание триллионов клеток? - Женщина вопрошала строго и пытливо. Тимур, вдохновленный вниманием существа, продолжил профессорским тоном:
- Все верно. В обоих случаях вступает в силу стратегия выживания. Но человеческий организм, да и любой иной организм, есть плод эволюции. Ну, это если верить здравому смыслу.
- А в этом случае — разве Комната не является плодом этой вашей эволюции? Человеческий разум породил нечто высшее, за что нам — глубокий респект.
- Вот, что я вам скажу, коллега... На самом деле мы не знаем, что там произошло. Собственно, мы здесь именно для того, чтобы узнать... - «Коллега»... Появление Евгении внесло некоторый диссонанс в ход экспедиции, в некотором роде — драйв. А то все «старик», «старик»... Началось игривое соперничество за, что ли, большее внимание со стороны существа иной конституции. К тому же отважная путешественница иногда искрит разумом.
- Да. Мы проводили целую цепочку экспериментов. Индивидуальные движения электронов и впрямь имели случайный характер. Но большое число электронов приводило к эффектам, носившим на удивление организованный характер. Плазма постоянно норовила регенерировать себя и окружала оболочкой все инородные тела — она действительно вела себя аналогично живому организму, когда в его клетку попадает вещество другой природы. У нас не было возможности провести эксперимент в большем масштабе. А у них такая возможность была. Но они преследовали иную цель...
- Дорогой вы наш физик. Мы знаем, что алхимики в поисках всякой туфты открыли много всего полезного.
 - Они вынуждены были пользоваться теми моделями и средствами, которыми обладали. Когда не хватает данных, помогает миф. - ...Вот ты надо же, досадовал Миша, мне он лепетал нечто невнятное, полагая, что я тупарик — а пред ней распинается яко Морган Фримен. Вот ведь что значит — реципиент. Евгения же питает свое любопытство сказками о Волшебной Комнате и готова вестись на любую лабуду. Тимур меж тем продолжал:  - ...Согласно одной из современных гипотез все вещи являются аспектами голодинамики, все сущее и есть единое целое, такая глобальная голограмма. Сознание и материя так же едины, вот. В некотором смысле наблюдатель и есть само наблюдаемое. Сознание присутствует в разных степенях свертывания и развертывания во всей материи. Поэтому — что электроны, что фотоны вот этого света, исходящего от костра, что атомы, составляющие нейроны головного мозга — все это, возможно, лишь всполохи бытия.
- Получается... - Евгения говорила вкрадчиво. - Следует заключить, что Солнце — ведь оно есть громадный сгусток плазмы — тоже мыслящее существо?
- А как же! - Тимур явно распалился. - Как там у Лермонтова: ночь тиха, пустыня внемлет Богу, и звезда с звездою говорит.
- Богу?
- Мы толком не знаем, что такое — электричество. А что уж тогда о гипотезе Бога-то говорить или хотя бы о термоядерных процессах внутри Солнца.
Холодов вдруг вспомнил: Тимур никогда не спрашивал, каким именно бизнесом занимался Миша.
- ...А что вы думаете, Михаил?
Евгения почему-то раздосадовала Мишу этим обращением. Миша ждал, что в дискуссию его введет друг, на самом деле, в пылу самовлюбленности забывший о существовании напарника. Холодов отделался шуткой:
- Нас невозможно сбить с пути — нам пофигу, куда идти.
- Зря ты так. - Тимур откровенно зарвался в своей менторской позиции. - Старик, мы же реально обсуждаем серьезные вопросы. 
- Еще бы. - Михаил решил уж добавить не ложку, а поварешку дегтя:  - И ведь не зря говорят, что женщину легко обмануть, но трудно напугать. 
Первой парировала женщина:
- Более всего во вранье верит врущий.
- Это да. Вы тут поворкуйте, а я уж как-нибудь так погуляю.
Холодов встал — и пошел к реке. Остановить его не пытались. Он размышлял о том, что женщина была им послана как искушение. Нет... боги не искушают, они испытывают (тех, кого любят), такими забавами не брезгуют иные силы. А ведь этот Знайка даже не думает о чистоте своих ногтей. Да что ты, Михаил, урезонивало альтер-эго, что ж ты повел себя как пацан! Или комплектуешь?..
Вернувшись к костру, Михаил застал все еще распинающегося друга.
- ...Каждый без запинки назовет имена семи знаменитых маньяков. Но вряд ли большинство припомнят имена хотя бы трех великих физиков.
- Я знаю. Максвелл, Фарадей, Каку. Продолжать?
- Просто вы в теме. - Миша понял эти слова друга как легкий наезд на Холодовскую недоученость, но ему уже было наплевать.
- Так чем же вы там занимались... на самом деле? - Вкрадчиво произнесла женщина.
- Пытались испытать на прочность гипотезу о том, что информация находится у истоков всего бытия. Когда мы смотрим на эту вот Луну, на    Михаила, - Тимур кивнул в сторону друга с явным неодобрением его скорого возвращения, - или атом, их сущностью является заключенная в них информация. Но эта информация начала свое существование, когда Вселенная обратила свой взор на саму себя. Существование Вселенной началось в тот момент, когда она стала объектом наблюдения. Это означает, что вещество Вселенной, возникло в тот момент, когда информация была замечена. Нами! Вселенная приспосабливается к нам точно так же, как и мы приспосабливаемся к ней; в том, что само наше присутствие обусловливает возможность существования Вселенной. Это в общих чертах.
- Как же это все можно исследовать... тут же философия, и физика, кажется, в этой области бессильна.
- В свое время были мыслители, предполагавшие, что все сущее состоит из атомов. Таковые открыли через тысячелетия. Эфир так же был лишь гипотезой, но гравитационные волны открыты лишь недавно. За фантазером дерзает  исследователь...
И в этот момент Холодов таки встрял: 
; Девятнадцатый век был веком поклонения искусству. Мы знаем, чем это кончилось. Двадцатый век был веком поклонения науке. Мы знаем, чем это кончилось. А чему мы поклоняемся в веке двадцать первом?
- Прежде всего, - убежденно парировал Куневой, - информации. Вот каково нам находиться здесь без возможности выйти в интернет?
 - Знаете что... - Миша сказал это уверено. - Вы и впрямь ведете себя как информационные вампиры. Правда...
...Итак, отправившись за тридевять земель, наша троица вполне себе поладила. По крайней мере, роли распределены и оформился классический треугольник. Видать, Господь и впрямь ее любит — в смысле, цифру три. Вот взять ту же воду (как химический элемент): молекула ашдвао состоит из трех атомов, в результате вода может быть (в определенном диапазоне температур) универсальным растворителем. Впрочем, это ж наши чисто человеческие заморочки: атомы, полагаю, столь же любимы, как молекулы — и не только Господом. И кварки не обижены, и мезоны, и даже неуловимые нейтрино. Замечу: химия имеет немаловажное значение в сфере межчеловеческих отношений, а квантовая механика и ядерная физика — вряд ли. Я подразумеваю не боевые отравляющие вещества, а всякие такие флюиды, афродизиаки и психостимуляторы. Химики, конечно, химичат дай Боже, но, когда со своими андронными коллайдерами наперевес в дело вступают физики — следует выносить всех святых, тому свидетельства — Хиросима и Чернобыль. Так что в большинстве случаев уж лучше быть раздолбаем как Холодов, чем разумным естествоиспытателем типа Куневого...

...Земля круглая лишь если на нее смотреть как на глобус — в реальности наша планета испещрена чёрт знает чем, а посему приходится преодолевать чёрт знает что. Вот и теперь стоят Миша, Тимур и назвавшаяся Евгенией красна девица пред зданием бывшей экспериментальной лаборатории, которое, как в сказке, торчит без окон и дверей, и только лишь краснокирпичная стена над путниками зловеще нависает. И тишина... Ах, да: двери с окнами когда-то все  же были, но кто-то таковые повыворотил. Всего лишь восемь лет прошло с момента не слишком удачного эксперимента, а лихо ой, как погуляло. 
Первой в проем ступила женщина. Она, кажется, и впрямь безбашенная. Последним нырнул Куневой — он замешкался, настраивая свои приборы.
- Комната... где эта комната... - Заклинала женщина. Мужчины глупо лыбились, стесняясь признаться, что девка выражает общее желание.
Кругом царила мерзость бесхозной песочницы, на которой детишки, натешившись, от души погадили, игрушки попереломали — и отправились на тихий час. Каждый элемент техногенного пространства нес печать мародерства. В античное богобоязненное время даже священное нутро фараонских пирамид, не боясь мести Омона или не знаю какой еще египетской силы, раздербанили по самые гланды, а что уж тут говорить о бывшем научном учреждении, лишенном вооруженной охраны.
- Я хочу отве-е-ета-а-а-а! - Стены гулко и игриво отразили истерический визг женщины. Только сквозняк гулял по коридорам и цехам, и почти везде над бардаком со стен насмехалась сладкая парочка МедвеПут, заключенная в разноцветные рамки.
И вдруг...
- Спра-а-ашивай, челове-е-ек! 
Все трое, ракрымши рты, замерли. Казалось, ответило само здание — мертвенным баритоном. Со лба Тимура покатились капли влаги.
- Ты кто… – По-детски промямлил Миша.
После минутной паузы:
- Это вопро-о-ос?
Евгения ступила вперед и звонко тявкнула:
- Ты существуешь?!
- У-у-уе-е-ешь! - Ответило эхо.    
Тишина. Может, массовый психоз. Тимур дрожащими пальцами попытался открыть свой рюкзак, но у него не получалось. Он простонал:
- Неужели...
- ...в самом деле все медведи околели... - Отшутился Миша, с непонятным удовольствием наблюдая в глазах женщины фанатичный огонь. 
В этот момент в зале засвистал сквозняк. Из нескольких углов сразу донесся дикий гуд. Тимур с Евгенией, как сладкая парочка покемонов, вошли в ступор: исчезло время, импульс паники резко сменился расслаблением кролика под властью удава. Тимур еще успел подумать: за что боролись — на то и напоролись, Господи, мы превратились в соляные столбы... но произнести хотя бы что-то вслух Куневой не мог, уста онемели, мозг обратился в вату.
- Вре-е-ешьне-е-ева-а-зме-ешь... - У Евгении едва шевелились губы, она произнесла эту фразу как зомби. Все вокруг поплыло, как на сюрреалистической картине... - Б....дь! - Женщина произнесла ругательство загробным басом...
Когда Тимур, наконец включился в реальность, оказалось, Холодов пропал.
 - Все это лишь психоз. Вот. - Кому Куневой это доказывал - себе? Евгения вдохновенно молчала. Оба как по команде присели на корточки и прижались к шершавой стене. И тут — крик:
- Оп-ля! Сеанс разоблаче-е-ения-я-я!
Это был голос Холодова. Миша тащил за шкирман седобородого мелкого старикашку. Впрочем, тот и не пытался сопротивляться. Посередине комнаты старец, неожиданно ловко оттолкнув Холодова, оправился и произнес:
- Без грубостей. Вы мне в сыновья годитесь.
Вострые глазки представителя старшего поколения нагло поедали фигуру женщины.
- Ваши приколы не смешные. - Заявила Евгения, поежившись.
- Ваша глупость беспросветна. - Парировал старик.
- Детский сад. - Констатировал Тимур.
- У него там очень даже уютная нора. - Доложил Миша. - Хорошо устроился… красавчег.
- Вы-ы-ычто-о-оздесь... - Евгения частично еще оставалась во власти недавнего религиозного помутнения, поэтому говорила замедленно. - Так и живе-е-ете?
- Обитаю. - Ответил старичок-боровичок и сморщил и без того морщинистый лоб.
- Мерзкая обитель. - Отрезал Холодов.
- Старик, не надо. - Этой фразой Тимур еще более распалил друга. Пожилой шутник при слове «старик» вздрогнул. Миша, зло глядя в глаза другу, взорвался:
- Надо! Ты тащишь меня в эту жопу, в которой мы нарываемся на этого прохиндея, устраиваешь флирт с какой-то чокнутой, вы оба кладете в штаны при первом же удобном случае, а теперь не надо. Молодец, чё.
- Ну-у-у... - Тимур покраснел. Ему было стыдно извиняться за свою слабость, он не знал, чем покрыть свой позор.
- У-у-у, ребята... - Дед заговорил торжествующе. - Да у вас тут, гляжу, конт-сент-сунс. На правах хозяина предлагаю попить чайку и вообще. А звать меня Пал Палыч...
 
-...Попытался отыскать здесь уединение. - Пал Палыч получал явное удовольствие от права вещать. Он пристально изучал троицу, но глазенки все время возвращались к женщине. - Найдешь тут, когда шляются.
- Уж нашли так нашли. - Миша играл роль скептика. - Небось стольких уж тут... позапугали.
- Вас запужаешь.
- Легко обмануть, трудно напугать... - Задумчиво произнесла Евгения. Чай он не пила — потому что таковым оказался страшно крепкий чифир.
- Неужели это — всё? - Тимур наконец более-менее оклемался.
- Что именно, юноша...
- Всё...
- Да хто все карты открывает сразу-то...
...Совершенно, ну, абсолютно пустой зал. Когда-то он был начинен аккумуляторным хозяйством, но все разворовали. Даже стеллажи утащили, наверное, они теперь в частных погребах. Нержавейка — материал для России сверхценный.
- Ну, и что... - Миша раздражен.
- А то. - Старик торжественен. - Пошли вон в тот куток.
Железная дверь отворилась с трудом — а там...
- Стоп! - Тимур, наконец обретя себя, уже орудовал одним из своих приборов. - О, Господи...
- Бога углядел... - На самом деле Мише было уже наплевать, что там за хрень.
- Громадный сгусток плазмы. Это удивительно, ведь без титанической энергетической подпитки такое невозможно.
- Ответы! - Воскликнула Евгения.
- Стоп! – Тимур резко рванул какой-то провод. Сияние исчезло.
Все увидели, что на всю стену белым выведено:

НУ И ПРИДУРКИ ЖЕ ВЫ

И отправилась наша троица восвояси, а по пути мнимая Евгения отборно материла лукавого старца. Никто из четверых не знал, что на самом деле они так не добрались до злополучной лаборатории. Все эти строения — лишь хозяйственные службы. Эксперимент проводился километрах в шести от "хэзэ" (так называли подсобную часть службисты). После катастрофы саму лабораторию на всякий случай старательно разбомбили, а потом еще спецгруппа постаралась сровнять развалины с землей. Государство старается не оставлять слишком уж явных следов своих экспериментов.
 































 



КЕНОСИПАТИЯ


Это - психологический отчет одного преступления.
Действие современное, в нынешнем году.
Молодой человек, исключенный из студентов университета,
 мещанин по происхождению,
и живущий в крайней бедности,
по легкомыслию, по шатости в понятиях
подавшись некоторым странным "недоконченным" идеям,
которые носятся в воздухе,
решился разом выйти из скверного своего положения...
Мне рассказывали прошлого года в Москве (верно)
об одном студенте выключенном из университета
после московской студентской истории - что он
решился разбить почту и убить почтальона...
 
Из письма Ф.М. Достоевского М.Н. Каткову


 
Самопожертвование есть высший нравственный закон. Но единственное основание для самопожертвования есть бессмертие, вечность внутренней сущности человека.
 
Н.Я. Данилевский, "Россия и Европа"
 

Секретутка декана сообщила Максиму Староверову о том, что он де отчислен, с каким-то особенным чувством подлого торжества. Маленький начальник – большая мезантропия. Вот коз-за, наверное думает, исполнители всяких мерзостей пред богом не в ответе, банально думал Максим, идя пустыми коридорами факультета правоведения, а ведь эта особь – ровесница Максимовой сестры, драть такую надо, в смысле, ремнем. Жаркий, пропитанный смогом август, от засухи деревья сбрасывают листву. Необычно лениво, придерживающиеся тенечка как тараканы, передвигаются москвичи. Вот и ты, студент прохладной жизни, скоро превратишься в такого. Но ты же этого хотел! Вспомнилось: "А вдруг эта ваша вечность - комната с тараканами?" Москва - большой понтовый зал, набитый таракашками. Все снуют и важно шевелят усами. 
Будучи недоюристом, Староверов прокручивал в голове варианты действий. Два хвоста, размышлял Максим еще утром - фигня. Вернутся препы с отпуска - пересдаст, извилины небось есть, Но удар пришелся как раз промеж ног: "У нас оптимизация, а на бюджетные места претендуют успевающие..." Знаем, в чем они успевают: занести. Судиться? С сильным не дерись, с богатым не судись. Есть второй вариант, известный всем: мзда. Десять штук евриков - и ты в дамках. Так и делают пацаны с Кавказа, а грызня научного гранита – лишняя опция. А чё: впрыгнет потом дитя гор в свой майбах – и к нормальной студенческой жизни, к тусне и прочей хирне. А у Староверова майбаха пока что нет, и вообще ничего нет. Поступал по уму, по честноку. Вылетел по дурости, пораженный вирусом "итакпрокатит".
Придется... м-м-мда... мать не перенесет, ведь даже часть пенсии на погибшего при исполнении отца-железнодорожника сынуле переводит. Отец, говорят злые языки, по пьяной лавочке свой локомотив под откос пустил, разогнавшись на поворотной дуге. Какой русский не любит... Начальство пожалело семью, оформили как героический поступок. Вот и живет Максим в Первопрестольной за лже-подвиг предка. Сеструха боготворит Максима, думает, брат еще отличник и вообще... на доске позор... то бишь, почета висит. А брат в иных местах зависает.
Сестра... Маша, если верить слухам, сейчас работает у крутого, непонятно в каком статусе. Семья надеется: Макс получит диплом, закрепится, оперится - и вытащит мать с сестрою из зачуханного городка. Вот тогда Староверовы и заживут! Получается, все яйца в одну корзину положили. И по ним – серпом. Что угодно - только не возвращаться в город происхождения. Ртищево-мудищево, перекресток России. Уж лучше - в ад. Потому что на щите он не вернется при любом раскладе.
Максим и сам точно не зафиксировал, в какой момент расслабился. Надеялся, на таланте вылезет. На первых курсах блистал рефератами, участвовал в симпозиумах, работал над проектами. Звезда факультета. Сик транзит глория мунди. В принципе, можно было бы и на платном, шансы были. В прошлом году устроился мелким клерком в юридическую контору - обычная студенческая подработка - но весною ушел, гордыня взыграла. Все держат за омегу, понукают, а карьерные шансы имеют только блатные. Уже и мысли гуляли под кого-нибудь лечь. Ну-у-у не-е-ет!  Максим как раз надеялся, подобрав хвосты, поискать работы в иных сегментах. А тут – жесткий кирдык.
В начале июля ездил домой. Родственники, друзья смотрели как на героя. Еще бы: одет в брэнды, говорит рассудительно и непонятно, глядит свысока. Пижон! Столичная штучка, мать-перемать. Маша глядела как влюбленная. Хотя, уже себе на уме. Что там у нее с крутым – великая тайна. Да и вся она стала какой-то… прибитой, что ли. Так и не поговорили по душам, вот ведь беда-то. Эх, Маша, Маша, думается иногда, а ведь твой вечный книжный герой Владимир Дубровский может не придет никогда.
Москву Максим презирает – и это мягко сказано. Исключение составляет подземка. Такое ощущение, что москвичи-таракашки, забиваясь в норки метрополитена, раскрепощаются в недрах подмосковья (с маленькой буквы) и становятся самими собой. То есть, существами с тараканьим мышлением. Но там, в организованной пассажиропотоками суете, во чреве планеты Земля, хорошо быть в одиночестве. Каждый сам себе крепость и никто до тебя не доеживается. К тому же хоть целый день катайся по цене одной поездки, не думая, что над тобою кишит Первопрестольная. Иногда в снах представляется, что ветка тянется до Ртищева. Конечная станция, с которой отправляются многие, а возвращаются только совсем уж потерпевшие крушение.
Почему-то захотелось выйти на "Достоевской". Однажды Максима потряс видоеряд оформления. Депрессивный – там даже Раскольников топором бабки... то есть, бабок рубит. А москвичи и гости столицы проходят равнодушные. Этот ж манифест в мраморе: "Наруби бабок и живи спокойно!" Но мало кто умеет читать визуальные ряды буквально.
Стоя на "Достоевской" и наблюдая как подъезжающие поезда выплевывают одних пассажиров и заглатывают новых, Максим размышлял обо всем и практически ни о чем. Например, о том, что зря наверное играл в несогласного. Когда был всплеск активности креативного класса, участвовал в либералистических шествиях против всего плохого за все хорошее. Это ему было интересно прежде всего как будущему правоведу: понаблюдать за настроениями офисного планктона, собравшегося в стаю и, руководимого через соцсети опытными кукловодами. Имитация общественного движения – и все ради амбиций провинциалов, рвущихся к Олимпу по телам других. Распирало любопытство: сумеют ли ЭТИ сбацать в Москве майдан? Вероятно, наблюдали-то как раз за Максимом, и отчисление связано не с хвостами, а с эфэсбэ. Ну, это лишь версия. И сейчас не советский период – хуже.
К себе на улицу Чугунные ворота возвращаться не хотелось. Там они на пару с земляком Пашей Тихоновым, студентом Пироговского медунивера, снимают комнатушку. У них она называется "базой". Общаться с Пашей стало затруднительно. Вначале он был скромным провинциальным пареньком, чуточку ботаном, а теперь из него вырос закоренелый циник и пуританин. Наверняка к моменту начала самостоятельной практики разжиреет совсем. Цинизм - последствия медицинской среды, да к тому же Паша подрабатывает в патологоанатомическом отделении, что явно не добавляет позитивности. Оно конечно, что выросло, то выросло, но быть под прессом черной иронии и даже сарказма как-то неприкольно.
Арендодатель – конченый наркоман Леха. Благо, честный и невыёжистый. Хотя, мозг уже изрядно атрофировался. Мама, своей опекой испортившая пацана, умерла, и Леха живет за счет квартирантов. Есть такой род тихих наркош, которые суть есть основная база для данного рода бизнеса. Самое интересное: кто его дилер. Это почтальон по имени Коля. Все гениально: по звонку выписываются квитанции на получение заказной корреспонденции - и пошел разнос конвертов. Одному богу известно, сколько у Коли адресатов. Ну, или не одному. По крайней мере, если наркобизнес существует, значит, высшие силы попустили. Да и почтальона понять можно: на почте не зарплаты, а символизм. А вот - простить... 
Кой-что Коля изредка подносит и Максиму. Пробовать легкие психостимулирующие вещества Староверов стал только ради личного опыта. Кстати, почтальон даже и не знает Староверова в лицо: снабжение идет через Леху. Максим почему-то уверен, что люди, которым он будет помогать в будущем в качестве юриста, в большинстве своем будут иметь всякие вредные пристрастия. Нужно знать их психологию.
Чего боишься - то и приходит: обобщающий закон Паркинсона. Толстяк Пашка был на базе, и не один. Земляк по привычке возлежал на койке, а за столом, изогнувшись как буква зю сидела тоненькая чересчур сильно раскрашенная деваха, и смолила тоненькую сигаретку. Максим этого сильно не любит, в смысле, когда курят в помещении, но сейчас почему-то не возмутился.
- Знакомься, Макс. - Отрекомендовал землячок. - Э-э-э... а как тебя звать-то.
- София. - Запросто отрекомендовалась девушка. И протянула Максиму почти детскую руку, изуродованную ярким как реклама макдональдса маникюром.
- Да. А это Макс. Будущий гений юриспургенции. Макс лучше всех знает, что каждый имеет право налево. Так, старик?
Максим сначала хотел ответить адекватно: "А это Павел, начинающий живодер и гинеколог-любитель". Но сказал:
- О правах мы в курсе. О вот обязанности забываем... - И кивнул в угол, на переполненную мусорную корзину. Эту неделю по базе дежурит Паша.
- Ах, да прости, старик. Умеешь ты... зреть в корень.
Максим не намеревался сообщать земляку новость - по крайней мере, сейчас. Пусть пока не радуется. Теперь же решил твердо этому эпикурейцу из морга не сообщать реальных фактов о себе ни при каких обстоятельствах.
- И насчет "налево". Я не вовремя?
- Ну, почему бог вообще любит троицу.
Максим заметил, что гостью от соленой шутки передернуло.
- Спешу тебя обрадовать, старик, - доложил Паша, - мне дали отпуск, и я уезжаю к нам. Еду я на родину и пусть кричат: "Уродина!" Поезд через полтора часа. Что передать твоим?
- Скажи: пусть всегда будет солнце.
- Где?
- На всех перекрестках этой планеты.
- Хорошо. Даму до метро не проводишь? Э-э-э... вот, чёрт, опять забыл, как тебя...
- София. – Снова равнодушно проговорила гостья. Прямо море терпения, а в нем буддистская глубина.
- Легко запомнить, старик. - Воодушевленно стал поучать сокамерни... то есть, соседа Максим. София значит премудрость. Мнемотехника.
- О, как... - Задумчиво и томно произнесло размусоленное под блять юное созданье.
- Нет, если хочешь, старик, - самоуверенно произнес Паша, - она и на ночь останется. Сколько ты берешь за ночь?
Максима передернуло.
- Вот еще... - Некоторое достоинство в девушке все же есть. Паша с недавних пор не брезгует приводить уличных девок. Утверждает, что как медик всех проверяет на предмет Венериных дел, при ненужных показаниях выбраковывает и посылает на. А Максим этого не приемлет. В смысле, проституции и вообще продажности. Он сторонник чистых отношений, с которыми у Максима определенные проблемы. Наверное, эпоха не та (и вопрос: а была ли в истории человечества, вообще говоря, ТА?). Парень Максим ничего так: блондин выше среднего роста. Ну, может, еще есть остатки провинциальной забитости – но они почти незаметны. В роли юриста крупной компании, с соответствующим дресс-кодом он смотрелся бы. Но и преступник из него вышел бы не самый худший, ибо нет особых примет.
- Вот видишь, - съязвил Максим, - теперь ты знаешь, с чего начинается родина. Когда ты готов примириться с тем, что она уродина.
- Ну, почему. Некоторые места очень даже ничего.
- Ага. Отеческие гробы. - Максим полюбил подкалывать земляка посмертной тематикой. У соседа тоже есть комплекс: его отец копает могилы на кладбище. Пусть это хлебное место и на образование сына вполне хватает. Но ведь, закон яблони и яблока никто не отменял. И кажется сейчас он Пашу таки подцепил.
- Ладно. - Буркнул толстяк. - Передам привет и гробам. В том числе.
Он сдался в этом своеобразной игре по обмену уколами, проявив редкую мудрость.
- Уч-чёные. - Вдруг резко произнесла девушка, про которую парни в азарте интеллектуальной игры и забыли...
 Максим не знал, что делать, как себя вести с падшим ангелом. До метро шли пешком. Через Чугунные ворота на Юных Ленивцев... то есть, Ленинцев, конечно, потом направо не Зеленобольскую...  опять очепятка: Зеленодольскую. Почти молчали, вдыхая вечернюю относительную свежесть (смог от смердящих на Востоке торфяников уже как бы не в счет, молодые организмы быстро ко всему привыкают). Если бы она "запела песни московских проституток" о несчастной судьбе и обстоятельства - еще бы и ладно, но София молчала как Зоя Космодемьянская на фашистском допросе. На вид ей не больше двадцати, а в глазищах написано: "Да: мало прожито - но много пережито". Отмыть от штукатурки - пацанка как пацанка, представлял Максим. А строго рассудить – ни сиськи ни письки. Только… обаяние юности в ней еще не растеряно. И зачем они стараются замаскировать этот неповторимый флер начала взрослой жизни, когда в женщине еще сохраняются черты ребенка?
Только на подходе к метро София вдруг обронила:
- А с тобой что-то хорошо. Жаль, что все так.
- Что - так? - Максим осмелел, почувствовав легкое превосходство над человеком, вдруг выдавшем исповедь в стиле лайт.
- Покурим... - Максим не курит. Встали под в наглую распершимся столичным тополем. - Да как-то все не так.
София, выпустив в небо дым, пристально взглянула Максиму в глаза.
- То у тебя так, то не так. Амбивалентная.
- Что?
- Противоречивая, говорю. Впрочем...
- Наверное, что-то произойдет.
- Всегда что-нибудь происходит.
- Страшное.
- Август. Роковой месяц для России.
- Может быть, может быть...
- А откуда ты?
- Прекрасное созданье.
- Нет, я правда.
- С Кассиопеи. Незаметно?
- Немного есть.
- Тебя не достало все это?
- Нет. Я сам кого хошь достану.
- Не любишь говорить правду-то.
- А ты?
- Она горька.
- Не оригинально. Сказал бы я тебе...
- На самом деле, ты уже все сказал.
- Правда? Не заметил.
- Я сказала правду...
   
...На базе к Максиму докопался Леха, явно пребывающий в эйфории временного облегчения от адовых мук. Эти наркоши получают окошко в лучшую реальность только единожды, при потреблении первой дозы, все остальные разы – только временное ослабление страданий, будто тебе дают возможность из чана с кипящей смолою взглянуть на небеса. Недолог счастливый век торчка. Но и Цой в свое время пел, что умирать надо молодым – тогда и судьбою будешь храним. Леха по жизни безобидный и добрый, а под кайфом несет всякую лабуду, выдает микс из остатков некоторых мыслей, Обломов двадцать первого века. "Я ни хрена не делаю чтобы не преумножать зло..." Тьфу! Надо перенести, эта лжеисповедь длится минут десять-двадцать. Нормальный бонус к весьма сносной арендной плате. Ч-чёрт... надо ведь скоро платить, а бабло йок. Значит, следует перетерпеть с особым усердием. Выговорится - потом будет дрыхнуть и мучительно стонать, ибо наркоманы в грезах видят только ад. На сей раз Максиму хотелось придушить наймодателя, он с видимым удовольствием мысленно прилаживал пальцы к тонкой шее москвича-деграданта...
Максим повалился на Димину койку, даже попробовал принять стандартную позу эпикурейца. Он представил себе, как еще совсем недавно именно на этом ложе неуклюжий толстяк кувыркался с почти небесным созданием с Кассиопеи. Какое нелепое зрелище. У земляка бзик: он частенько делится подробностями своего страх... то есть, траха. Это ведь своего рода извращение, злая причуда, или уродливый способ самоутвердиться. Как хорошо, что горе-маньяк с психологией патологоанатома свалил! Если б он и сейчас принялся размусоливать физиологизмы, Максим бы его удавил подушкой. Люди чаще всего и не подозревают, что впускают в себя зло всякий раз, когда хулят других либо рассуждают о людях с превосходством высшего существа. Тупые, бездушные существа, умеющие только закидывать в себя жратву и выделять гадость.
Зло всегда рядом, на стреме. Если в мире ничего не делать, во Вселенной воцарится абсолютное зло. В этом ошибка наркоши, да у Леши и извилин-то не осталось, одна аморфная серая масса, чтобы хотя бы это понять. У зла много личин. Одно из них – Коля, почтальон. Сколько у этого монстра таких вот "Леш", которым он приносит аккуратные конвертики? А сколько в мире "Коль", в миру добропорядочных семьянинов, а по сути членов секты сатаны...
Особенно бесит Максима, что и он имел дело с почтальоном в плане опытов со спайсом. Тот же Леха и свел. Паша пытался вяло отговаривать, но Максим бравировал: "Все схвачено, старик, а в жизни надо попробовать все..." В принципе, не понравилось. Хотя всего по большому счету и не распробовал. Видимо, Максим из тех счастливчиков, кого не торкает. Хотя бы один дар от господа.
У Паши где-то был запрятан травматический пистолет...  Забрал ли он его с собой? Максим вскочил и принялся лихорадочно отыскивать ствол. Вот он! Аж мурашки по членам побежали. Паша говорил, там что-то подточено и при удачном применении можно убить или хотя бы на всю жизнь покалечить. Максим вновь лег на кровать и принялся пытливо изучать железяку, поглаживая скользкое железо, переключая предохранитель. Однажды они с Лешей в парке его испытывали; банку из-под приторного пиндосского пойла пробивает насквозь. 
Пока еще Максим не осознавал, на что ему оружие. Нет. Он понимает, конечно: его следует применять. Например, защищаться. Когда Леша идет в стремные места, пушку всегда берет с собой – для уверенности. Максим и представить не может ситуации, когда надо отстреливаться. Есть ведь первый прием каратэ: сделать ноги. И конечности у Староверова некороткие и упругие. Ну, сие касается самообороны. А сейчас, чёрт его подери, в кого-нибудь пальнуть уже и руки чешутся. Добро должно быть с пистолетом, а желательно даже - с пулеметом. Доказано неоднократно: подкрепленное Законом право на ношение оружия в разы снижает уровень преступности в государстве. На тех же полицаев иногда и нападают. Но значи-и-ительно реже, нежели на безоружных граждан. Одна ремарка: в том государстве, где строго соблюдается Закон и граждане знают и свои права. Там же, где царят понятия, действует только одно право: справедливости. Впрочем, каждый понимает последнюю категорию в меру своей испорч... то бишь, воспитанности.
Культура, образование, этика… Вот думают: в жизни торжествуют лучшие. Биологические законы подсказывают: успех в гонке сперматозоидов не за хитрым или сильным. Оплодотворяет яйцеклетку самый шустрый и, вероятно, удачливый. И никаких правовых оснований! Есть только один нюанс: в яйцеклетку впиваются сонмы претендентов, а впускает она в себя только избранного. Перефразируя народную поговорку: она не захочет – он не вскочит. А следовательно, сама матушка-природа установила принцип неравенства. Тысячи не могут, а один – может. И к чёрту дерьмократию и либерастику! Так и действует эволюция.
Только этот "один" пугает массы, серость прям бесится, когда перед ней непостижимое. Достаточно сказать толпе, что мол Коперник с демонами связан – толпа разорвет Коперника. Все потому что гелиоцентрическая модель Мира непонятна толпе, а модель с ангелами и бесами – понятна. Так рождается зло, которое на самом деле неуловимая субстанция, ибо толпа и гений понимают зло, как и справедливость, в своем ключе. А еще охламонов бесят пророки в своем Отечестве. Сократ, Иисус, Кампанелла – всех порвать и проклясть! Это потомки, когда осознают, какими мерзавцами были предки, поставят убиенным памятники.   
Вот, все: "право, право, право..." Твари дрожащие. Никто не хочет об обязанностях и ответственности. В Конституции целая глава посвящена правам, что есть явное упущение. Когда ты предоставляешь ребенку определенные свободы, в обмен он обязан нормально учиться и не хулиганить. Это в семье, даже непатриархальной. А семья – ячейка государства, на эти социальные структуры распространяются одни и те же Законы – как естественные, так и зафиксированные актами. Но Законы придумываются для правильной жизни, а гении рождаются для того чтобы попирать затхлое и расширять сознание человечества.
Если есть правоведение, должно быть и обязанностеведение. В круг обязанностей Человека (с большой буквы) входит не только защита Отечества, но и борьба со злом. "Человек" звучит гордо – потому что он способен на жертвоприношение ради спасения человеческой популяции. Если этот социальный механизм не действует, общество деградирует.
Лишь в борьбе со злом обретается право. Не будешь трепыхаться, сожрут. Вот, у гражданина государства РФ Максима Староверова есть право на получение бесплатного образования. Такового его лишили - причем, толсто намекнув на вероятность решения проблемы посредством таких волшебных цветных бумажек, которые суть есть религия современного общества. У кого много бумажек, металлов, камушков – тот и рулит, а остальные пусть все "идут в жопу" (как выражался торчащий теперь в жопе мажор). В чем сила, брат? Сила не в деньгах, а в правде. Так говорилось в фильме, ставшем пророческим в эпоху всеобщего помутнения. Но люди, говорящие правду и называющие вещи своими подлинными именами – маргинальные элементы, имеющие за душой лишь духовный опыт. И кому он сейчас нужен, если он не конвертируется? Один еврейский философ умно назвал это "духовной грязью". Скоро во всех музеях под картинами будут висеть ценники – чтобы быдло ходило и дивилось. По крайней мере, для них хождение в картинные галереи обретет смысл. А вы говорите: искусство, идеалы, принципы. Этот принцип давно обозначил другой еврейский философ, Маркс: стоимость должна приносить прибавочную стоимость. Все остальное лирика для идиотов.
Та-а-а-ак... наркоша Леха непонятно за что получает пенсию. Ее приносит почтальон, в сущности тщедушный мужичонка. Если так, пенсии Коля несет и в другие квартиры и дома. Следовательно, при нем значительная сумма денежных средств. Это на старте обхода.
Значит, нужно вычислись, где это старт. И уничтожить зло.
Зло не бывает абстрактным, у зла есть конкретные физические лица. У зла не может быть и юридического лица, ибо все, несущие саму идею инферно, организуют для этого структуры, состоящие из мозга и загребущих конечностей. И по Закону отвечают именно мозги. Если Закон не действует, его нишу должна занять иная сила. Этому учат все голливудские боевики, в которых добро побеждает априори.
Ну, ничего, воображал себе Максим, я уничтожу хотя бы частичку зла... да, отсижу – но это будет искупительная жертва. Если, конечно, поймают. А выйду на волю, стану правозащитником. "Записки из мертвого дома" писал, между прочим, убийца. В конце концов, кто-то должен решительно встать на стороне добра. 
Человечество, к слову, делится на тех кто может и тех, кто неспособен. То, что произошло в одесском Доме профсоюзов, без сомнения, изуверство. Но, может быть, уничтожив несколько десятков людей, изуверы предотвратили гибель в бойне гражданской войны тысяч. Если не так, давайте проклянем пиндосов за Хиросиму и Нагасаки. Практика искупительных жертв существует на всем протяжении истории человечества. Потому что, если нет малых жертв - всегда грядут большие. Таков пока еще не признанный правительствами Закон. А религии это не только принимают, но и выносят на знаменах: "Он (они) пострадал (пострадали) за нас, грешных!"
Ну, хорошо... добро должно быть с пулеметом (вспомним черепашек ниньзя). А с чем тогда должно быть зло? Ведь, ежели некая высшая сущность допустила существование зла – она его и вооружила. Да, вспомнил: зло вооружено коварством. И не надо мудрствовать о необходимости зла! Мол, даже если его искоренить, злом назначать добро, оказавшееся крайним слева. Нет! Категорический императив Канта утверждает, что зло – желание того, что себе не пожалеешь. Ах, да: там еще про "закон в тебе", иначе говоря, некую божественную сущность, обитающую в каждом. Сущность есть в каждом огурце. Он ее еще выплевывает, если дать ему перезреть. После того как овощ выполнил миссию - он начинает разлагаться и становится сгустком гниющей материи. Отсюда вывод: ни в коем случае не дать зернам, которые в тебе созрели, появиться на свет божий неспособными оплодотворить. Вкусны несозревшие огурцы – вот универсальная истина. О, до чего ты додумался, Староверов.
Только здесь ловушка: человек не огурец и не мыслящий тростник. И вообще он является плодовым телом лишь отчасти. Человек является Человеком. Точка.
 
...Просмотры блок-бастеров и отечественного криминального телепойла кой-чему научили. Ну, не для пацифистов же их снимают! Кинематограф вообще любит освещать жизнь всякого отребья. Самый главный урок: неудачное преступление – следствие промедления исполнителя. Все решают секунды, а то и доли. И не включать механизм сомнения! Сначала мочишь – потом уже размышляешь на тему «а нафига».
Максим, делая вид что спешит, пристроился за почтальоном, отпирающим электронным ключом дверь в подъезд. Коля на голову ниже – дохляк. Для убедительности Максим позвякивал своей связкой – типа местный. Едва жертва шагнула во мрак, Староверов, сдержав дыхание и дождавшись, когда наружная дверь захлопнется, приставил ствол к Колиному виску и нажал курок. Все происходило как в замедленном повторе: почтальон попытался оглянуться, но осел. Успел прохрипеть:
- Ау-м-м-м...
И попытался выползти наружу. В тамбуре было почти темно, только узкий луч света пробивался через сквозь разбитое окошко. Максим включил заранее припасенный фонарик (ведь долго готовился и репетировал), еще раз хладнокровно пальнул – на сей раз в лицо. Попал в шею, брызнула кровь. Максим предусмотрел и это, на нем были вторые штаны, а с собой запасная обувь.
Первым делом Максим вынул из внутреннего кармана куртки расплывшегося по полу почтальона содержимое, переложил в свой рюкзачок. Когда он принялся стаскивать сумку, внезапно открылась вторая дверь и нарисовалась тень. Максим, памятуя о принципе, выстрелил. Успел только разглядеть, что это пожилая женщина. Такое было ощущение, что действует не он, а виртуальный персонаж, Староверов же им просто управляет при помощи джойстика. Не желая дальше испытывать судьбу, он вышел наружу и быстрым шагом направился прочь...
 
...А пенсионные деньги еще до приезда полиции и скорой растащили простые обыватели. Первым решился это сделать здешний алкаш Леня. С ним была ежедневная компания таких же местных горе-бичей, с утра похмеляющихся в глубинной части двора. Органам не досталось ничего. Синяки со всего квартала пировали неделю.
В отдаленном уголке Кузьминского парка Максим сжег улики: окровавленную одежду, рюкзак, накладные бороду, усы. Очки и оружие бросил в пруд, предварительно протерев гигиенической салфеткой.
После изучил содержимое конвертов. Во всех были пакетики с серым веществом. Максим, идя к метро, выбросил их в помойку. Некоторое время покружил по веткам подземки, чтобы окончательно запутать следы. Потом рванул в свою бывшую "альма матер" – для алиби. В случае чего скажет, что целый день искал препов, чтобы договориться о пересдаче.   
Да-а-а... все было задумано неплохо, но вмешался злой рок, выразившийся в "визит-эффекте". Вероятность неблагоприятного события составляла 0,001, один из тысячи. Зря говорят, оказывается, что новичкам везет, трафит все же везучим. Впрочем, если корыстная часть не удалась, миссия все же выполнена.   
...На базе жадно смотрел по всем каналам криминальную хронику.   Сообщений не было. Ночью, как это ни странно, спал глубоко, как младенец. Утром столичный "Дежурный патруль" скупо сообщил о нападении на почтальона в Юго-Восточном округе. И никаких подробностей о жертвах!
Итак, олицетворение зла уничтожено. Да, возникли побочные эффекты, как без них. А облегчения нет, душою овладевала какая-то внутренняя пустота, менее всего похожая на буддистскую нирвану. Больше всего страшила неизвестность: живы - или? Ну, адский почтальон - наверняка уже в аду. Интернет тоже не дал нужных результатов; оказалось, во Всемирную Паутину попадает далеко не все.
Обрадовал разве звонок с малой родины: сеструха приезжает. На пару дней – узнав, что Димон (они знакомы) освободил койку на базе.
 
…Волей-неволей задумаешься о том, что некоторые особи нуждаются в намордниках. Опер "убойного" отдела УВД по Юго-Восточному округу капитан полиции Кутейкин в последнее время стал задумываться о том, что исключений нет. Каждому индивидууму нужно носить с собой специальное средство для укрощения персонального гнева. Даже Кутейкину.
Двойное убийство на улице Чугунные ворота – яркий пример изуверства, явно не присущего животным. Поймал бы – пришлепнул на месте, а пред этим еще и яйца бы оторвал. Ну ладно – почтальон, но старуху-то зачем укокашивать? Дело еще, блин, взял под особый надзор главк. В следственном управлении собираются в ближайшее время сколотить целую группу. Районные дознаватели уже как загнанные псы: вынуждены вынюхивать, выпытывать и выспрашивать. Только во дворе, где произошло преступление, какие-то партизанские настроения: каждый несет свою околесицу, а единой картины не складывается. Неизвестно даже, сколько было злоумышленников, а о фотороботе не может быть и речи.
И вот сидит перед Кутейкиным тщедушный парнишка и пытается сознаться в содеянном, которое он явно не делал. У Алексея Д. прям на табле написано: ни разу не убийца. Вероятно, наркоман: круги под глазами, истонченные руки (вот закатать бы рукава и глянуть: наверняка все в синяках), общая заторможенность. Вопрос: нафига это ему надо? Может, заплатили. Или запугали. Или... да что гадать! Пока нет подозреваемых, надо схватиться и за эту ниточку. Так потянешь - может быть, взойдешь на карьерный трамплинчик. Надо бы прошерстить круги этого идиота, авось на след выйти и получится.
В России метод дедукции слабоприменим, ибо значительная часть преступлений немотивированна. Убить могут за неосторожно брошенное слово (а то и взгляд) или потому что фэйс не понравился. Это от общей испуганности граждан; агрессия одна из граней страха. В данном преступлении мотив явен: похищены денежные средства, значит, имеют место корыстные интересы. Почти полмиллиона – значительная сумма. Кутейкину, завязшему в кредитах, таковая явно бы не навредила. Вот бы нарыть! А дело потом замять...
У Лехи свой резон. Он жить хочет. Понимает, что, если бы все продолжится как раньше, ему останется не больше года. Дурак: надеется, что на зоне соскочет с иглы и вернет здоровье. Таким безвольным за решеткой светит иное: лишится столичного жилья, и за дозу (а на зоне поставки очень даже налажены) действительно будет готов на все. До свободы не доживет, найдут в койке охладевший труп, а квартира случайно накануне окажется отписанной либо тюремному начальству, либо конкретным пацанам (что в сущности приблизительно одно и то же). К сожалению, Леха этого не знает и продолжает сеанс самоуничижения.
Леха еще и в панике: убит дилер, где брать товар, молодой человек не знает. Почтальон, создав идеальную сеть, приучил клиентов к легкой жизни. Кошка бросила котят. Кутейкин не торопится заполнять протокол. Он, задумчиво куря (в отделе все курят вопреки Закону) продолжает выслушивать фальшивую исповедь.
Итак, одно из двух: либо дурачок знает преступника, либо имеет место импровизация, основанная на какой-то дурацкой (у дураков других быть не может) фантазии. Показания свидетелей – запутанный клубок. Камера видеонаблюдения оказалась неисправной, служебная собака след потеряла в парке. У покойного почтальона дурная репутация: распространитель зелья. Опера его покамест не трогали, ибо во-первых Коля платил за крышу (ментам, конечно), во-вторых, информировал (ментов, конечно). Мерзкий тип, такого ни на копейку не жалко. Но все же человек. А старушка все же могла бы пожить… вот с-с-скоты безбожные!
Выслушав, проявив терпение, капитан спокойно произнес:
- Спасибо. Свободны. Пока.
- Как так? - Удивился доходяга.
- Просто. Адрес вы оставили, телефон тоже. Мы вас найдем.
- Но... глупо все.
- Вот именно. У нас теперь не правосудие по Вышинскому. Признание вины не доказательство преступления. Или вы хотите, чтобы я вас задержал?
- Ну-у-у...
- А вы мне дайте слово, что никуда не исчезните.
- Могу подписку дать.
- Это через суд. А я готов вам поверить на слово. Идите. Я вам позвоню.
- Честно?
- У нас здесь не церковь...
 
Максим между тем мучился вопросом: как потом Диме объяснить, что его травматическое оружие ушло по назначению? Надо было озаботиться приобретением индивидуального ствола... Первая мысль: пойти, выловить, отмыть, вернуть на базу. Сходил на пруд, прикинул глубину. Метра два, наверное, без тины; при желании можно и достать. Так, между прочим, "случайно" проскочил тот самый двор, мысленно посмеявшись над собой: тянет на место преступления.
Ради успокоения снова покатался на метро. Неосознанно вновь занесло на станцию "Достоевская". Там, глядя на жуткие картины и проносящихся мимо москвичей, размышлял: нет под луною ничего нового, сюжеты повторяются бесконечно, как эпизоды войны промеж землею и небом.
 
Машу Максим встретил цветами, чем ее искренне обрадовал. Нагреб денежек на торт, красную рыбу, фрукты и вино. Вечером на базе пировали. О своих проблемах с универом Максим не рассказывал, зачем расстраивать семью? А на родину не едет – потому что типа на работе занят. Между братом и сестрой хорошие дружеские отношения, что вообще редкость. Теперь Максим не слишком знает подробности личной жизни сеструхи. С кем она,  на каких условиях? И вообще: думает ли выходить замуж? Не ссорится ли с матерью, есть ли планы уехать из Мудищева... много вопросов - и немного боязно. Хотя и отличная возможность отвлечься от давящего груза.
Мария казалась таинственной, эдакой "вещью в себе". Уж не беременна ли? Поговорили немного на общебытовые, семейные темы – и вдруг:
- Понимаешь, Максимка... я ухожу в монастырь.
Брат сначала не понял. Вгляделся в светлые глаза родного человека. Изрек:
- Ты рехнулась.
- В каком-то смысле да. Но ты не бойся: покамест я буду трудницей. Потом... может быть... меня благословят в послушницы.
- А мать?
- Мама... мама не знает. Ты первый... из наших, кому я сказала. Ты умный, юрист, вообще наша фамильная ценность. Уверена, ты меня поймешь.
- Хоть православный?
- Кто?
- Монастырь конечно.
- Ну-у-у... не совсем. Но не в этом дело. Я встретила человека. Хорошего. Ты не подумай что: он стал моим духовным отцом. Он... он сначала был против. Но я его убедила. Что надо попробовать...
- Но ведь... Манюся, ты же раньше не верила.
- Максим, я и сейчас не уверена, что верю. Но...
- И где он, этот твой монастырь? - Максим мучительно ломал голову: может, задумала что-то нехорошее... или... Машку втянули в какую-нибудь секту и она придумала эту сказку про монастырь.
- Отсюда не очень далеко. От нашего дома – далече.
- Ты взрослая. Но мама, боюсь, не переживет.
- Это-то как раз переживет. Бывают дела пострашнее. Теперь уже сестра пристально изучала лицо брата. Максим ощутил, будто из полымя в огонь попал - наверняка аж зарделся. Неужто Машка что-то чувствует?!
- Манюсь... а вот без монастыря твоего этого – никак?
- Что-то никак. Правда.
- Послушай! - Максима осенило. - Как-то все это слишком банально, сеструха. Уж не задумала ли ты что? А для прикрытия придумала вот этот вот монастырь.
- Думай как хочешь, братик. Но ты же сам подчеркнул, что я взрослая.
- Я заметил. - Максим впервые заметил, что Мария по формам очень даже женщина. - Ты именно для этого приехала?
- Тебе не довериться не могла. А потом ты все расскажешь маме. Ладно?
- Прямо так и все. Я даже толком не понял, кто он, этот твой... отец. Или как его там.
- Придет время - узнаешь. И мне кажется, вы очень даже сойдетесь. Точнее, я уверена.
- Алилуйя.
- Не ерничай. Все будет хорошо.
- Я знаю...
 
- ...Что-то потеряли?
Максима передернуло, прям сердце заскакало в груди и аж в глазах потемнело. Ведь он решился таки отыскать ствол и вернуть на базу, выбрав самое безлюдное время - сумерки. А то ведь Леха вернется - еще в полицию заявит. Не убивать же землячка в конце концов. Хотя... бог, кажется, любит троицу. Зной спал, вечера стали прохладные. Время влюбленных…
- Люблю вот так. На сон грядущий. - Максим старается выглядеть уверенным.
- Ну-ну. Хорошее дело. В смысле, полезное. У меня такой воли нет.
Максим не знает капитана Кутейкина, да и тот не знаком со Староверовым. Опер, конечно, в гражданке, только опытный преступник способен разгадать мента. Максим же преступник покамест малоопытный. Хотя и перспективный.
Само собою, сыщик в Кузьминском парке неслучайно. Оружие, участвовавшее в мокром деле, чаще всего бросают именно в водоем.  Прецедентов полно, эмчеэсники уже весь пруд ни по одному разу перелопатили. Сейчас у капитана в принципе досуг (это когда не до сук). Он вышел в зеленую зону проветрить мысли, от людей отдохнуть. Если не отдыхать - пропадет всякая симпатия к человечеству. Работник органов без жалости к людям - звероподобный монстр, данный ресурс желательно не растрачивать. И тут как раз – подозрительный парнишка сосредоточенно намеревается залезть в воду.
Что делать? Максим, истово перекрестившись, бухнулся в воду и стал осуществлять нелепые движения. Пловец из него неважный, Ртищево городок степной, в детстве негде было научиться. Исход лета, вода остуденела, какая-то она черная, мертвенная. Поплескавшись, сделав вид что получает удовольствие, Староверов, дрожа, выбрался на берег. Этот козел так и не свалил, стоит, ждет, лыбится...
- Что-то не так? - Решился спросить Максим, по возможности строго.
- Да нет... все нормально. Думаю вот о преступности.
- К чем-м-му? - Максима затрясло сильнее - и не только от переохлаждения. - М-м-место - сп-п-пакойное.
- Я о преступности власти. Больно смотреть как Донбасс уничтожается. Это же русская земля как-никак. Ночами не сплю. Даже прогулки вот не помогают.
- М-м-мысли - эт-т-то ск-к-как-к-кун-н-ны еще т-те.
- Вот именно. Но мы ведь существуем именно когда мыслим. Война – расплата народа за ошибки политиков. Но россияне и украинцы делегировали этим с позволения сказать людям полномочия. Значит какая-то доля ответственности на каждом из нас. Оно конечно, и им, и нам потом за все отвечать, но... мы же не тот самый безмолвствующий народ Пушкина.
- П-поч-чему. Мы ж гы-гы-говорим на языке Александра Сергеича. А значит, и д-думаем по Пушкинским лекалам.
- А вы интересный собеседник. Мне повезло. Вот вы слышали, за какие дела Александр Васильевич Суворов получил звание генералиссимуса и бриллиантовую звезду? Да, кстати... меня тоже Александр зовут.
-М-м-максим. - Староверов сунул ладонь в протянутую руку, которая оказалось столь сильной, что у Максима хрустнули косточки. Да в придачу прохожий долго не отпускал Староверскую длань, сделав ситуацию еще более неловкой. Наконец хватка была ослаблена, правда напряженность не снялась.
- Так вот. Высшего звания Суворов удостоен за то, что избежал войны. В Крыму, между прочим! Александр Васильевич организовал массовую эвакуацию из Крыма армянского и греческого населения. Могли бы зачать боевые действия, ну, там вооружить повстанцев, послать своих военспецов... Но была выбрана стратегия народосбережения. Вот.
- К-к-к чему все это?
- Вот сам я родом с Волги, из города Маркс, бывший Екатериненштадт. Русская Германия. Давным-давно Россия приняла немцев, протестантов, которых тогда в цивилизованной Европе убивали католики. Да, им предоставили необжитые места, безводную степь. Они трудом превратили пустыню в маленький рай. Работали, к слову, во благо Российской империи. А потом...
- Надо же! - Воскликнул наконец согревшийся Максим. - Я тоже с Саратовской области. Ртищево.
- Вот какое совпадение. Тогда чего я вам рассказываю.
- В войну немцев репатриировали с Поволжья в Сибирь. Только вот не знаю, кто заселил эту вашу русскую Германию.
- Если честно, сброд. Но мы отошли от сути, не люблю стебаться. Итак, можно было организовать массовый исход русского населения с Донбасса – да и всех граждан Украины, тех, кто хочет жить и работать в России. У нас ведь на перифериях немало пустующих местностей, и не только в Сибири. Представляете: два миллиона пассионариев! Да они бы враз подняли бы нашу экономику.
- Для начала неплохо было бы их спросить. Да к тому же люди нуждаются в жилье, в соцкультбыте.
- Миллионы уже сделали выбор. Но суть в ином. Народ благодарен правителям, обеспечивающим мир и благоденствие. И проклинает любителей решать конфликты посредством уничтожения некоторой части подданных. Ведь так?
- Наполеон, если вспомнить, довел своими войнами Францию до ручки. Тем не менее, даже мы с удовольствием вкушаем торт "Наполеон". А некоторые вынашивают наполеоновские планы.
- Но во Франции, пока корсиканец таскал войска по окраинам Европы, царили мир и благоденствие. А вот когда в Париж пришли наши казаки...
- Прошло не более двадцати лет – и французы Бонапарту все простили. Он создал империю, вот. Отсюда наша любовь к Сталину.
- А знаете все почему у нас так?
- Что – все?
- Наперекосяк.
- Ну, могу только предполагать. 
- А я, как это глупо не звучит, знаю достоверно. Не нашлось человека способного взять на себя грехи. Я имею в виду – из верхушки. Прийти на лобное место или еще куда – и сказать: "Люди добрые, простите меня дурака стоеросового за все и казните смертной казнью". На миру и смерть красна.
- Стать козлом отпущения... Да вы просто идеалист, уважаемый. У меня другое мнение. Если бы все способные держать оружие мужики рванули на Донбасс и встали на защиту русских людей...
 - Оружие, говорите...
- А как без него. Это одно шапкозакидательство получится.
- По роду своей деятельности я имею дело с людьми, владеющими оружием. Скажу, что они применяют его отнюдь не ради спасения. Вот вы, к примеру, когда-нибудь применяли огнестрельное оружие? - Кутейкин пристально вонзил свой оперский взгляд в самое нутро Староверова. - Можете даже не отвечать. Просто признайтесь себе: вы, ну, к примеру, стреляли для защиты, или для сублимации агрессии?
- Вообще... - Максим замялся. - Да нет. Я по банкам стрелял. Не более.
- Коммерческим?
- Не понял.
- Шутка. Хе. Значит, оружие таки в руках держали. Хорошо, хорошо...
- Не настоящее. Травматическое.
- Здесь намедни преступление было совершено. У нас, недалеко, на Чугунных воротах. Из травматики убили. Двоих. Насмерть. Слышали?
- Район з-здесь не из спокойных. Много всего с-случается, не проследить.
Кутейкин всем существом, не хуже прибора «полиграф» почувствовал, что парнишка взволнован. Извинившись за назойливость, распрощался. 
Между тем опытный сыщик аккуратно и незаметно  проследил, куда пойдет вечерний купальщик. Первое правило опера: обращать внимание на всех ведущих себя странно, это как инстинкт, который на сей раз, кажется, не подвел. Гражданин петлял, менял направления. Но Кутейкин не из новичков. Интуиция подсказывала: удача.
Место обиталища неизвестного соответствовало адресу, сообщенному пытавшемуся взять на себя вину доходягой. Осталось только поставить капкан.
 
 …Увидев у станции метро "Кузьминки" знакомую субтильную фигурку, Максим не удивился. София, та самая девушка, которую Дима представил проституткой. Стоит как блоковская прекрасная незнакомка, вся в черном.
- Все закономерно. - Почему-то облегченно сказал Максим.
- Более того. - Добавила София. - Все неизбежно.
- Ты на что намекаешь, дитя Кассиопеи.
- Сначала было пофиг. Но однажды торкнуло. Я поняла, что ты попал в беду.
- Не верю в телепатию. Скажи... только честно: ты что здесь делаешь?
- Жду тебя.
- Как говаривал Константин Сергеевич, не верю.
- Без понятия, кто это. Твой начальник?
- В каком-то смысле - да.
- Начхать на начальство. Итак...
- Ты о чем?
- Ты мне должен все рассказать. Ну... как на духу.
- От сотворения мира или раньше?
- Я не прикалываюсь. Расскажешь о том, что натворил – и мы вместе решим, что делать.
- Слушай... премудрость. Мы только один раз с тобой виделись. Мельком. При не слишком хороших обстоятельствах. И по какой-то причине я должен перед тобой исповедоваться. Тебе не кажется все это как минимум странным?
Между тем – час пик. Москвичи и понаехавшие вываливают из чрева метрополитена, задевая двоих и отвешивая в их адрес типовые столичные проклятия.
- Пойдем... - София потянула Максима за руку как воспитательница детского сада. И он послушно пошел. Долгая молчаливая пауза.
Очутившись в сени парка, девушка с жаром спросила:
- Ведь ты убил – да?
- Мне не хотелось бы, чтобы у нас были отношения "родитель-ребенок".
- А мне хочется знать правду.
- Горько будет.
- Ты же никогда в жизни не исповедовался. Это как разрешение от бремени. В церковь-то ты не пойдешь.
- Как будто бы ты ходишь.
- Это мое дело.
- Тогда зачем в мои-то дела лезешь?
- Не знаю. Правда, не знаю. Но часть твоей боли я должна принять на себя. Должна!
И тут Максима стало трясти. Он открыл глаза - увидел испуганное лицо наркоши.
- Ну слава богу! - Воскликнул Леха. - А то вижу ты лежишь, рядом - пистолет. Жуть.
- Где? Что... - Староверов еще никак не мог возвратиться в реальность. Ч-чёрт, все та же комната с тараканами... Никогда в его жизни не было такого реалистичного сновидения, со столь тонкими подробностями.
- Думал, ты застрелился на хрен. О, пушка-то неплохая. - Леха, задумчиво крутил в руках подобранное оружие.
- Чужое. Да и вообще - травматика. - Максим грубо отобрал пистолет.
- Ох уж эти вы мне студенты. Я не рассказывал: до вас один тут был у меня. Повесился в Кузьминском парке. Переучился, верно.
- А что – почтальон?
- Не понял?
- Ах, да. Ничего. Проехали.
- Ты уж смотри, Макс. Не дури тут. Тот все с бледьми, ты со своей философией. И я с... почтальоном. Троица, блин.
- Несвятая.
- Это уж точно.
- Значит, будем жить.
- Живи. Только за наём платить не забывай - а?..
И чёрт с ней, со старушкой, самоиронизировал Староверов, а вот то, что София – лишь фантазия… вот это точно – зас-сада.
 

































 

ДОМОЙ

Дом — это место, где тебе
 не задают лишних вопросов.

Иосиф Бродский

«На храни яйца в одной корзине – не держи деньги в одном кармане!» Алексей Иванович, стирая кровь со щеки, сидел и глядел через окно автобуса на убегающие пейзажи. «Ах, дурак ты старый, так попасть!..»
Остался у старика только билет в одну сторону – от Твери до Воропунь – да рюкзак со скарбом. Час назад он был бесстыдным образом ограблен. Вышел Алексей Иванович с электрички, прошел на Тверской автовокзал, глянул расписание. Взял билет, вышел на улицу – и вот, наткнулся на этих… Два молодых парня стояли у табуретки, на которой «красовались» три стаканчика и поролоновый шарик. Они обратились к Алексею Ивановичу: «Дедуль, а ну, постой-ка рядом…» Алексею Ивановичу не слишком-то понравилось, что рядом на земле валялся мужчина, лицо которого было в крови, над ним склонилась женщина… Но те двое (откуда-то взялся и третий) схватили Алексея Ивановича за локти, подтащили к табуретке и сказали: «Выбирай стаканчик, дед…»
«Да не хочу я сыночки…» - Алексей Иванович пытался освободиться от объятий, но они были слишком крепки. Парни настаивали: «Выбирай, старый х…, не слыхал, что ль?..» Алексей Иванович тукнул пальцем в один из стаканчиков. Один из тех заявил: «Все, проиграл, дедуля… Гони бабло!» Алексей Иванович почувствовал, как по его груди шарят руки. Деньги лежали в левом нагрудном кармане рубашки. Вытащили все… Алексей Иванович взмолился: «Детки, как же это, ведь без всего меня оставили…» Один парень рыкнул: «Вали отсюда, старый… Жить-то, небось хочешь?» Другой двинул его кулаком в челюсть…
Алексей Иванович нашел отделение милиции, за два квартала. Дежурный, виновато улыбаясь, заявил: «Дудуль, нет у нас возможности на автовокзале пост держать! Сокращения… Да, мы знаем, что там банда наперсточников беспредельничает. Но не совладать нам, сил мало. Заявление писать будете?..» Писать Алексей Иванович не стал, хотел скорее сесть в автобус и оставить к черту этот ублюдочный мир…
Алексей Иванович ехал в деревню Губаново, на свою малую родину. В Московской квартире остались сын и молодой женой и ребенком. Когда сын услышал от отца, что тот переезжает в деревню, искренне обрадовался: квартирка-то двухкомнатная, общей площадью 46 метров…  Внук – тот вообще однажды заявил: «Дедуля, ты все живешь, живешь… Не устал жить-то?» В одну из бессонных ночей (а ночевал он на кухне, на раскладушке…) Алексей Иванович понял: и вправду устал.
А еще у Алексея Ивановича есть две дочери. Были, то есть… Одна пять лет назад уехала на заработки в Португалию. Временно, деньжат поднакопить… И это «временно» длится шестой год… Звонит дочь оттуда все реже и реже. Говорит, по Москве тоскует. И с каждым разом все восторженнее выражает свою любовь к России. Из этого Алексей Иванович сделал вывод, что возвращаться она не собирается. Другая дочь три года назад вышла замуж. За иранца. Едва иранец окончил в Москве ординатуру, уехала с ним. Тоже изредка звонит, сообщила недавно, второго ребенка ждет. Приехать, может быть и рада бы… муж вот только не пускает, говорит: «Ты хочешь мой труп из России увезти? Здесь меня за таджика примут какие-нибудь скинхеды – и убьют…» В общем, дочери – оторванные ломти, птенцы, безвозвратно выпавшие из гнезда…
Алексей Иванович всю жизнь работал на заводе МАЗЭТ, дослужился до мастера сборочного цеха. Ушел на отдых уже в пенсионном возрасте, в 71 год. Мягко говоря, его «попросили уйти». Он понял, что не нужен уже. Как и не нужны трансформаторы, которые на заводе собирали.
Жену, Людмилу Михайловну, он похоронил два года назад. Она на том же заводе на сборочном конвейере трудилась. Бойкая была женщина, деловая. Но в последние годы на давление жаловалась, аритмия у нее была. Однажды утром они вдруг упала на балконе – и умерла. Врачи сказали: «кровоизлияние в мозг». Утверждали, что скончалась легко, без страданий… Помыкался, помыкался старик в одиночку – и порешил отправиться в родную деревню. Помирать. Сыграла свою роль еще одна напасть: много лет Алексей Иванович страдал аденомой простаты. И недавно врачи сообщили: аденома перерождается в раковую опухоль… Предлагали химиотерапию, но Алексей Иванович отказался: во-первых, сын купил машину в кредит, не хотелось бы, чтобы угодил он в «долговую яму». Ну, а во-вторых… не видел Алексей Иванович смысла в дальнейшем продолжении жизни. Сколько ему еще жить, Алексей Иванович не знает. Прогнозы врачей расплывчаты: «Может месяц, может десять лет… как повезет!»
У семьи Смирновых (а фамилия Алексея Ивановича – Смирнов) две дачи – «ближняя» и «дальняя». «Ближняя» – в поселке Храпуново, в недалеком Подмосковье. Домик на шести сотках Алексей Иванович с Людмилой Михайловной строили двадцать лет. При коммунистах они были зажиточные люди, дачники! А теперь… да, что об этом говорить! Все почти старики в стране такие… лишняя каста. Есть у Смирновых и «дальняя» дача, в родной деревне Алексея Ивановича Губаново, в Калининской (простите – теперь Тверской…) области. В отчий дом он приезжал нечасто, в последний раз шесть лет назад, с еще живой женой. В тот год сообщили, что полдеревни сгорело (кто-то по весне поджег траву и огонь перекинулся на дома), но на деле выяснилось, что сгорели всего шесть домов из сорока двух. Могло бы и больше сгореть, но отстояли родную весь. Тогда посмотрел Алексей Иванович на вымирающую, зарастающую бурьянами деревню… и больше что-то не возникало у него позывов сюда вернуться. Печален показался ему образ Губанова!
В сознании его все перевернулось за последние два месяца. Лишний человек, лишний рот, лишняя раскладушка на кухне, лишний зад в туалете… Даже внук теперь не стесняясь заявляет: «Дедуля, ну ты и зажился!» То ли шутит, то ли… Как-то в кино, еще когда с Людмилой Михайловной молодые были, смотрели они японский фильм про то как стариков оттаскивали на гору Нарайяма – помирать. Чтоб, значит, обузой не быть молодым. Да те-то, молодые, когда время приходило, сами взваливали стариков на спину – и на гору! Алексей Иванович не помнит, что за кино, но название горы запомнил. Тогда он негодовал: надо же, какие дикие нравы были в Японии в старину!
Свою мать Алексей Иванович похоронил достойно. Она этого заслужила. Отец не вернулся с фронта, они, Алеша с братом Валькой да мамка, пережили оккупацию, голод, бесправие (паспортов-то колхозникам не давали…). Алеша сбежал из деревни после войны, пристроился в ФЗУ, получил профессию слесаря. А Валька – тот пошел по наклонной… Первый раз посадили его за кражу мешка комбикорма (своей корове зимой жрать было нечего); второй – за ограбление сельпо; третий – за пьяную драку. Из третьей отсидки, из Вятских лагерей брательник не вернулся… Может, потому так мать прожила немного (Алексей Иванович по возрасту ее уже на девять лет пережил), что за Вальку больно переживала…
…От Воропунь до Губанова идти девять километров. Путь для старика неблизкий… Впрочем, в Воропунях у Алексей Ивановича было дело. Сойдя с автобуса, Алексей Иванович первым делом пошел на погост, навестить могилу матери. Он сильно удивился, увидев, что могила ухожена. Присел на полусгнившую скамейку в ограде соседней могилы, достал из брезентового рюкзака припасенную четвертинку. Отпил, немного вылил на землю: «Ну, мамка… скоро свидимся!» В Бога Алексей Иванович верил не слишком-то. Но ведь никто еще оттуда не возвращался, чтобы доказать, что нету загробного мира… или того, что он все же есть. Не хотелось так-то: истлеть и стать кормом для червей…
Впрочем, больше Алексей Иванович размышлял о дне насущном. Так, размышлял он, продуктов, взятых с собой, на неделю хватит. Отзвонюсь сыну – он денег пришлет, не зверь же… скоро зима, а сколько там дров-то припасено? Алексей Иванович уже и не помнил, сколько… События последних лет (отъезд дочерей, смерть жены, уход с работы…) затмили деревенские бытовые заботы. Алексей Иванович и на «ближнюю» дачу-то не ездил года два, все дела сыну передал.
Вдруг зазвонили колокола. Наде же, шесть лет назад храм-то в Воропунях был брошен, а тут – на тебе! – уже и звон появился… Из храма вышла процессия во главе с молодым батюшкой. Понесли гроб в дальний конец кладбища. Народу было немного. Алексей Иванович захотел подойти ближе: может, знакомого хоронят. Из толпы выделилась фигурка и направилась к нему. Женщина, сильно согнувшаяся, опирающаяся на кривую корягу, несколько секунд всматривалась в лицо Алексея Ивановича, а после вопросила:
- Лешка! Ты ли?
Алексей Иванович не мог вспомнить, кто она. Женщина поняв, что ее не узнают, произнесла:
- Люба я. Заволокина.
Алексей Иванович поверить не мог:
- Любаня?.. Да быть такого не может! О, Господи, как время-то нас…
- Узнал, почетничек… Слышала, ты москвич. Небось в хоромах жируешь, на Мерседесах разъезжаешь… Как жена-то?
- Скончалась…
- Я тоже мужа похоронила. Пять лет назад. Одна теперь…
- Ваську?
- Ну…
- Ты где теперь живешь-то, Любаня?
- Так в Губанове и живу. Вернулась в родительский дом. А ты какими судьбами?
- Как сказать-то… помирать, вишь, приехал… Кого хоронят-то?
- Зою Первухину, с Притыкина. Знал ее?
 Алексей Иванович не знал. Но уже не об этом он думал. Он поверить не мог, что это она, Любаня. А ведь как он любил ее, такая красавица была! Вместе на «вечерки» ходили, кадриль плясали… Алеша уже окончил ФЗУ, вернулся в деревню на время, только ради Любани. Он уже и «почетником» Любиным был, но случилось досадное событие, все расстроившее.
Вернулся из армии Васька Ухов. Бравый старшина, грудь колесом – нос топором! Он из другой деревни был, Немцово, но на вечерки повадился ходить в Губаново. Алешкина деревня побольше была и поживее. Ну, пристал он раз к Любане. Местные парни отпор дали, выгнали Ваську. Любаня после того события подошла к Алешке и бросила ему в лицо: «Дурак, не так надо было!»  Васька собрал ватагу в своей деревне, из Воропунь несколько мужиков привлек… В общем, случились «кулачки», на которых губановские парни были жестоко биты.
А через неделю Васька подослал в Губаново сватов. Любаня дала согласие, и на масленицу сыграли свадьбу. Она уехала в деревню мужа, Алексей плюнул – и подался в Москву. Любаню он из своей жизни вычеркнул. Обидно было, что они и не поговорили напоследок по душам, как-то не по-людски вышло… Нанялся на завод, получил место в общежитии. Через год после возвращения из армии сошелся с такой же, как он, «лимитчицей», Людой. Не сказать, что жили они плохо. Все в заботах, в заботах: дети, обустройство полученной наконец квартиры, дачная стройка… Вот и пронеслась жизнь. Она полна была, и в общем-то счастливых мгновений в ней накопилось достаточно, чтобы заключить: «Она, жизнь, удалась!» И все же чего-то не хватало Алексею Ивановичу. В бессонные ночи он часто мысленно возвращался во дни юности, «прокручивал» в голове другие варианты развития давнишних событий. Может, и не стоило тогда-то Ваську из деревни выдворять? По-человечески с ним поговорить, что ли… И что Любаня имела в виду под «не так надо было»?
…Пока гутарили, гроб уже закопали в землю и народ молчаливо потек с кладбища. Люба, с трудом подняв голову (мешал горб), спросила:
- Лешка, поминать-то пойдешь?
- Так я и не знал покойницу, Любаня… Чего идти-то? Тут у меня немного есть, давай, с тобой посидим…
Нашли скамеечку в ограде, присели. Алексей Иванович достал стакан, четвертинку, плеснул, подал Любе. Та отвела стакан:
- Не выношу я эту гадость, Лешка. Сам пей…
- Ну, ладно… - Алексей Иванович выпил, занюхал кулаком… - Путь земля товарке твоей будет пухом.
- Ой, Лешка… А что у тебя со щекой-то?
- Так… приголубили… хозяева жизни. – Алексею Ивановичу не хотелось рассказывать о своем позоре. – Скажи, Любаня… ты хоть вспоминала обо мне?
- Бывало…
- Дети-то у тебя есть хоть?
- Двое. А у тебя?
- Считай, что нету…
- Это как же?
- Стал я им, Любаня, не нужен.
- Окстись! Подумай: может, они тебе не нужны, а не ты им… Ты ж сам росточки насадил, выпестовал. Вот и получи… результат.
- А твои-то где?
- Дочери у меня. Одна в Балакове, другая – в Твери. Летом внуков ко мне присылают, зятья дом отремонтировали…
- Да уж… - Алексей Иванович долил остатки из бутылки, выпил, крякнул. Немного помолчал. – Любаня, мне помирать скоро. Скажи, не ври: ты была счастлива с Васькой-то?
Люба улыбнулась чему-то своему, еще раз поглядела Алексею Ивановичу в глаза. Сказала:
- Всяко бывало, Лешенька. Да, что теперь говорить-то об этом… проехали. А чего это ты помирать-то собрался? Туда, - Люба кивнула на могилки, - мы всегда успеем. Пошли, что ли… Темнеет, однако.
- Куда?
- Как куда? В Губаново. Домой…
…Две согбенные фигурки, держа друг друга под руки, медленно двигались по слякотной дороге. Со стороны казалось: счастливая пара! Наверное, всю жизнь прожили душа в душу.