Дранг нах остен, или просто нах

       Установилась легендарная постылая ноябрьская погода. Сереющее ватное небо: двадцать лет Егор не видел этих заряженных тросов открытого стапеля, вдоль рельсов, подёрнутых налётом вечной ржавчины. Участки почвы, свободные от асфальта, тонули в бессмертной русской грязи. В цеху, в эллинге, - полёт измельчённой в туман пыли в белёсых лучах прожекторов, заведомо беспристрастных.
       В сдаточном цеху Егора окружали добрые отзывчивые люди. Нового цехового мастера звали Гриша Чернов (мастер руководит бригадой рабочих, ведёт табель и т.д.). За глаза он звался Гриша Нигга, но определённые роковые события изменили его позывной. Однажды он собрался чувственно перекусить и неловко дёрнулся с огромной кружкой растворимого кофе в правой руке. Демон кипятка вырвался из кружки и рухнул вниз, прямиком на промежность. В меткости ему не откажешь. Кто бы мог предполагать, но после больничного Гриху ожидала тёплая встреча:
- Ну что, Гришка – ошпаренная шишка?
- O-oo. George – boiled cock!
      Новый начальник цеха ничего не смыслил в производстве, поэтому взялся за гуж давно утративших ценность человеческих душ. Он взял с собой одного мастера и посетил цеховую душевую за полчаса до конца смены. В клубах пара возмутительно плескалось добрых половина цеха. Начальник грозно окликнул спины лиходеев, в ответ откуда-то раздалось:
- А ты кто?
- Я - начальник цеха!
- А пошёл ты на …, начальник цеха!
Начальник живо повернулся к мастеру Гусельникову:
- Кто это сказал?!
Мастер деликатно повёл плечами:
- Да я своих по жопам, как-то, пока не очень…

        Начальник цеха был убеждён, что место красит человека, а не наоборот, а те, кто его поставил, были птицами того же полёта. Он не озаботился даже техническими терминами, чего ему вышестоящие всё-таки не простили. Сами старались отмалчиваться, чтобы не перепутать дейдвуд с симплексом. Был один такой случай с главным строителем. Бес его попутал однажды, но он тут же обвинил своих подчинённых.
         Когда наступила пандемия, она никого из нас не взяла костлявой рукой за горло, чтобы мы пытались его от неё защитить  марлевой маской. С утра на причале, затем  на разводе в цеху мы здоровались за руку с десятками, сотнями людей. Болезнь косила людей за забором, в городе, в других странах, во дворцах и в трущобах. Мы были заняты делом своей жизни и не думали об инфекции, похоже, никого она и не тронула. То, чего не видишь своими глазами, как будто и не существует. Или нас защищала вера в свои силы. Если бы существовала ещё такая вера, что защитила бы от чванства и кликушества. Коррупция разъедает души 
почище коронавируса.
   Этим личинкам выдвижения нужно было проявить себя, и рождались приказы, сталкивающие цеха в бесполезной гонке: такого бездарного руководства этот завод ещё не видел. Состарились и ушли опытные начальники, смену составила преступная свора. Два-три совещания в день в разных концах завода – Егор едва успевал на машине. Очередное совещалово: начальники всех уровней рычат и беснуются о срыве сроков, а Егор выбрал для себя замалчивание.
      Один корпус вывели на открытый стапель из тёплого эллинга, колёса тележек по законам физики примёрзли к рельсам при первой же остановке. Удачно, Егор и здесь смолчал, это время было нелишним для его бригады. Раньше всегда посыпали рельсы солью в такой ситуации, но нынешним манагерам такие секретные знания недоступны.
      Разбег у этого века немаленький – как бы ноги не переломать. Не мог Егор принять возврат к феодализму, как удалось многим, кого он считал товарищами по работе тридцать лет назад.
       Еженедельный обход строящегося траулера превращался руководством в триумфальный.
- Это что за дырка?!!! – дико вращая глазами, орал замгенерального, напирая на Пряхина.
- Это - ОТВЕРСТИЕ под шпигат! - вытягивался Егор, с сочувствием глядя на молодое дарование.
- Где?!!! – выбешивался манагер.
- В изготовлении… Карта запуска 3269, в цехе три, - назвал Егор вымышленный номер, что этот, щас проверять будет? Таких карт у Егора каждый день по двести штук, пойди разберись.
      Пряхин был свидетелем, как производственники устроили псарню в носовом трюме. Увидев свободный вырез в кострукции, они подняли оглашенный лай. Пряхин с интересом к ним присоединился, во всю силу лёгких. Выпустив пар за пару минут, вся группировка внезапно смолкла. Они развернулись и молча проследовали далее.
       После пожара в рыбцехе на борт явилась целая делегация высшего руководства завода. Вытянувшись в цепочку по одному, они шажками протискивались среди оборудования. До ушей производственных мастеров доносились праздные переговоры об авто, шашлыках, кабаках…Хит-парад мажоров…

         Бывают же дни, когда дела свищут, не успеваешь и подумать. Пряхин с утра летал по заводу, на псарне навтыкал им всем, и ничтоже сумняшеся влился с порога в свой кабинет, который делил с начпрб и замом. Они поверили в его триумф, но тут же раздался звонок от начальника. Ему наябедничал Доруня – ответственный сдатчик:
- Пряхин хитро отвечает…
- Зато не тупо молчит. – пытался парировать Егор.
- Срок тебе до конца месяца!!! – взвился босс, и Егору стало чутка жаль утреннего настроя. Если бы он что-то упустил, или пробуксовал на ровном месте, но он был уверен, что прописал этим вертухаям по первое число. Но босс всецело верил им, поскольку сам был той же породы. «Топи ближнего, нето тебя утопит дальний.» Конца месяца не дождались – начальника цеха уволили.

 «Мне бы гиперболоид инженера Гарина, чтобы выжечь эту начальствующую нежить! Тогда и начнём строить…»

- Если бы был Бог
Бог бы бродил бос
И указал брод
Через шторма в порт
   

      На причале у траулера накопилось немало контейнеров, под предлогом хранения инструмента. Когда их вскрыли, обнаружились топчаны, чайники, грелки, телевизоры. Прохиндеи в рабочих спецовках отмечали электронный проход на заказ и приступали к цивилизованному отдыху в контейнерах. Соответственно, их покрывали цеховые мастера, Пряхин узнал про одного, бывшего офицера – подводника. Он неоднократно ходил в боевые походы на убийственных глубинах с ядерным оружием на борту. Когда он попытался навести порядок, рабочие ему объяснили, что знают, где живёт он и его семья. Не выясняя последствий этих знаний, он уволился.
      Появился новый мастер – бывший гаишник Плошкин, видимо, устроенный по кумовству. Вскоре он начал путать траулеры: руководить людьми – это не палка полосатая…
      Близился Новый Год, инженеры сдаточного цеха сбросились на праздничный стол. Пряхин мониторил состояние мастеров, Плошкин с некоторыми начал праздновать с обеда предпраздничного дня. Глубоким вечером в цеху осталось два с половиной человека, а Плошкин был не способен к прямостоянию. Пряхин сгоряча вывел его на воздух и вынужденно вернулся за ключами от машины. Спустившись снова, Пряхин оторопел – Плошкина обступили пожарники, а он методически блевал им под ноги. Пожарники производили обход территории и имели право его задержать, Пряхин его отбил и усадил в машину, убедился, что он закончил излияния, и вывез за проходную. Плошкин рвался идти пешком, в спецовке и в белой каске по городу, Егору удалось выпытать его адрес и довезти до подъезда.
      В новогодние праздники его участок трудился, и Пряхин проехал в эллинг: монтажники пристраивали гребной винт на очередном траулере. Он только проследил, чтобы специалистам такого уровня ничто не мешало, и заглянул на склад.
       А этого случая он ждал последнюю неделю: кладовщица – стриженая шатенка в футболке и полукомбезе – была неотразима. Он очень серьёзно заговорил, усевшись с ней через стол:
 - А могли бы мы отпраздновать Новый Год?
 - Ах, сколько можно праздновать? – без тени кокетства заявила Наташа, ясно глядя на Егора в упор. Егор даже поразился -  кто бы говорил – на ней не виднелось ни следа усталости.
- Я хотел Вас пригласить… - она смотрела в упор, - У Вас нет обручального кольца!
 - А я не афиширую, что живу с мужчиной, - она так просто это сказала, не отводя глаз, что у Егора вырвалось:
- Вашему мужчине можно позавидовать…
- Спасибо…, - так же просто, как за чек в супермаркете.
Егор поднялся, и, неожиданно для неё, поцеловал ей руку.
« А-а-а, вот и молния в глазах сверкнула…»
С серьёзным видом, оставив её невозмутимой, он вышел через дверь.
В эллинге пыль стояля стеной - по приказу Возжука маляры закрасили весь киль, не прошедший рентген-контроль. В праздники они обдирали краску пескоструем. Сегодня мы дважды потратим народные деньги, а завтра за это урежем народу зарплату. Девиз нашей жизни: вкусно – и точка…
       Был случай, один из многих, когда вертухаи пытались Пряхина прихватить из-за сущей безделицы. Один из подрядчиков воткнул в корпус ржавую втулку, так надо было видеть их радость и нетерпение. Егор едва не рассмеялся им в глаза. На псарне они предвкушали упоение гражданской казни, а Пряхин успел послать человека с цинковой краской. И патрубок получился как новенький – серебряный.
        Пряхин впрягался как обычно – «вертикаль free» - ни один вопрос он не выводил наверх. Свои вопросы он адресовал смежным цехам напрямую – мастерам, старшим мастерам, начальникам цехов или замам. Порой это позволяло скрыть собственные ошибки, которые неизбежны. Руководство завода это бесило, выходило,.что они-то и не нужны, и вздрючить-то некого. По сути, это было правдой, но они предпринимали свои контрмеры. Пряхин уже не удивлялся, что классные специалисты – смежники, верящие в сотрудничество между цехами, постепенно исчезают с завода. Их просто вынуждали… Чем больше понимающих людей в производстве, тем яснее бесплодность руководства.
         И коллектив будто измельчал. Раньше преобладали специалисты, с мелкой фракцией лодырей, так и хотелось выйти лишний раз из цеха за-ради знакомых лиц, лишний раз перекинуться словцом, пожать руку. Сейчас это оказалось очень сложно. Стоит протянуть руку – и сразу жмёшь «пять» стукачу или дебилу. Последние очень легко, играючи, переходили в категорию первых.

             Утренняя Голгофа ожидает нас на причале, загодя начала рабочей смены. Пользы в этих встречах не видит никто, кроме главного строителя -  Возжука.
В собственной фамилии он видел созвучие с фамилией маршалом Победы. Когда-то он начинал на младших командных должностях в надводном военном флоте. Там, видимо, распознали его наклонности, но уволиться в запас по определению службы не давали. Чтобы распрощаться с флотом, надо было разыграть неподдельную, настоящего градуса «дурку». Чтобы его списали на берег «по состоянию здоровья». Так он и появился на верфи, в скромной должности инспектора по качеству. Именно ему удалось привнести в производство феодальную составляющую, и это было веянием времени.
Все охотно верили в эту легенду, даже те, кто не был знаком с его женой. Те же, кому пришлось с ней сталкиваться, были немало озадачены повадками средневекового боцмана. По количеству флотского мата казалось, что это она послужила на крейсере «Пётр Великий», хотя в жизни не покидала цехового склада. Возжук со своей женой нашли друг друга, и их взгляды на людей поразительно совпадали.
        Они спасли друг от друга мир! – однажды отважно озвучила одна их общая знакомая, незамедлительно оставляя этот завод, город, район и край.
       Для пущего сходства с маршалом он обладал небольшим ростом. Для всех это служило объяснением его пристрастия к превосходящм по росту людям. Настоящее высокомерие, как известно, свойственно низким людям.
       То утро, когда кажется, что у тебя яркий факел в правой перчатке. В перчатке благодаря бушевавшей во всём мире пандемии. Увы, перчатки он надевал в исключительных случаях.
       Кто-кто, а Возжук погасит этот факел, с ним вместе – Белостругов, директор по производству. Зычные распоряжения Возжука разносятся по причалу, из них ничтожная доля будет выполнена, нет обеспечения. Белостругов с трудом выдерживает эти минуты и с рёвом набрасывается на Пряхина и Воронова. Пряхин внешне окаменел, а Воронов сгорбился. Директор по производству с утра получил выволочку у генерального и спустил её на сдаточный цех. Этим двоим грозило увольнение до 17-ти ноль-ноль нынешнего дня. Привлечённый рёвом мастер стропалей тревожно подрулил к ним:
 - Мужики, что это было?!
Воронов потерял дар речи, а Пряхин отмахнулся, отвечая обоим:
- Да сделаем всё…
Пряхин самолично сделал график выполнения трубопроводных работ на весь траулер, до конца дня, и отправил Белостругову в 16.45. Пускай стругает…
   Воронов весь день сомневался, заглядывал Пряхину в монитор и качал головой, а в 17.00 наконец выдохнул.
        Однажды на верфи появились стажёры, и Пряхин с замом повели стажёров по траловой палубе, через нагромождения труб, обрезков, подвесок, кабельных лестниц, посреди визга шлифмашинок, каких-то ударов, шума береговых кранов. Нестройный невнятный гул поднимался из трюмов, где смешивался гвалт работающих людей и смутные звуки моря, проникающие снаружи через корпус. А над всем этим – свист чаячих крыльев, гомон бакланов и ослепительный ливень солнечного света, порванный на тени острыми надстройками, полосами ограждений и барбетами палубных кранов.
       Трап - башня установлена для входа на заказ, и прямо у неё, между причальной стенкой и бортом траулера, плещется глубокая вода. Она несравнимо мельче, чем в открытом море, но серьёзно отличается от пологого дна пляжа. Со стенки, даже не нагибаясь, дружественная поверхность воды кажется так близко, будто можно зачерпнуть рукой.

         У него был один знакомый, который хвастал подвигом, который и не снился Ди Каприо на съёмках «Титаника». На Канонерском заводе он провёз девушку на своей «газели» мимо охраны прямо на причал к судну на ремонте. Он вывел её ночью на верхнюю палубу капитанской рубки и взял её со спины, пока она любовалась огнями Петербурга, вцепившись в леерное ограждение.


         Доруня вновь, после очередного совещания набирал телефонный номер и желчно вычитывал начальника цеха:
- Твой Пряхин опоздал родиться! Сочиняет на совещаниях как Мюнхаузен. Прими меры!
Цеховой не раздумывая сливал своего сдаточного механика:
- А у меня другого нет! 
Кто-то услышал и передал Пряхину. Тот поднялся из-за компа, сделал пару шагов к стулу посреди кабинета и сел. Глубоко вдохнул и запел с хрипотцой:
- Чёрный ворон, что ж ты вьёшься, над моею головой…
          После совещаний у Пряхина никогда голова не болела. Только выходил к курилке и высаживал ЛД-шоколадную. Начальник малярки задержался однажды рядом, вдохнул:
- Как ты можешь, она даже табаком не пахнет?
- А я могу две! – отмахнулся сдатчик. И закурил вторую.
          Будущее возникло за спиной и встало, положило тяжёлую длань на плечо. Будущность – это как планировочная программа, уничтоженная на этом заводе, когда привыкли было работать в 21 веке. Назад - в феодализм…
       Стоит открыть эту дверь, дверь в комнату совещаний, как тебя охватывает атмосфера ожесточения. Как часто у Егора возникала уверенность, что внутри каждой агрессии живёт страх.
     Нет, неправда, эти ашаурки просто играют эту роль, и, надо признать, играют блестяще. Они понимают агрессию как явление, но и агрессия своеобычно помыкает ими, проникает в кровь, загоняет в серость. Серости свойственна агрессия, серость кучкуется: сворой нападать сподручнее. Так и они собираются на псарню – минимум втроём набрасываются на одного, а вслед ещё кусают со всех возможных сторон. Изобретают телефонные звонки, намёки в беседах со всеми тебя окружающими – всё идёт в ход, чтобы тебя опорочить.

      Мы – подобие Господа или это проделки Антихриста? Он может горевать, гневаться…

      Всё, что он знал и умел, вышло за рамки шахматной партии в область грязных интриг. Всё, о чём не могла ныне предостеречь провидица. Её телефон стал окончательно недоступен, а в последнем ответе содержался отказ. Те же силы, что открыли ей астрал, заставили её помогать людям, они же и поставили запрет.
Вот и оказался он с этим один на один, хотя балансировать на этой грани у него почти всегда получалось достойно. Случались казусы, и он не чурался извинений, с завидным упорством он добивался понимания подчинённых. Тем яснее открывалась ему пропасть между ним и нынешними руководителями…

     Тёплый летний дождь – вселенская благодать. Небо нависает всё ниже и ниже, становится ближе и, наконец, проливается на землю, пронизывая ласковыми струями человека с головы до ног, до босых ступней. Небесная вода – главное условие жизни.
      Но не здесь… Здесь – это расплата за ошибки в обеспечении герметичности. Дождей долго не было, и в суматохе забыли заболтить съёмный лист в машинное отделение. И в эту субботу хлынуло через люк сверху, скатываясь со всей палубы. Тонны воды полились на головы трубопроводчиков, Пряхину позвонили сразу, он был на работе и прибыл на место. Завидев его, они перестали складывать матерки на головы виновников и вскоре подыскали нужные ключи. И Егор здесь же вспомнил, кто был виновником этого форс-мажора, вппрочем, наказывать никого не стал.

    Извечный приём невежд: в мутной воде легче топить подчинённых, и свои грехи списывать на утопленников. От обречённых требовалось лишь одно – безропотное послушание. Любое, самое дикое приказание должно было восприниматься с самим пиететом, любой возвысивший голос подлежал несомненному потоплению, в укор и назидание остальным, оставленным влачить своё ярмо. Как быстро в эти молодые головы вернулось самое дремучее, дремлющее в генах, российское крепостное право. Вот они, новые бесы, которые и похоронят свой кумовской капитализм.
 
      Казалось, это было случайностью, когда его молодой мастер вдруг ушёл на больничный, и Егору пришлось осуществлять спуск на воду траулера. В цеху все были уверены, что это – подстава. Возжук подготовил ему фиаско.
 
      Но они не знали, что Егор особенно востёр в таких ситуациях.
 
     Он тянул свой сдаточный участок с беспримерной ловкостью; когда хлынули ледяные дожди, он отогревал своих людей в своей машине. Знали ли шефы об этом? Сами они прекращали подавать руку нижестоящим – едва возвысились.
         Вечерами шнырял по помойкам овощебаз, нашёл пластиковые сетки для электродов сравнения катодной защиты взамен порванных. С людьми, с людьми повезло: работали сверхурочно и без выходных, а их оставили без премии. Это был удар для Егора – на всех заводах, в любых должностях он добивался достойной оплаты своим подчинённым.
        Он вернулся к вопросу о премии рабочим, после того как отбился в котрразведке. Подошёл к начальнику цеха:
        - Все обвинения сняты, надо бы заплатить людям…
        - Даже не думай – все уже забыли. Ничего не выйдет!
     Огульные обвинения Егора продолжались: он противостоял, не скрывая смекалки, чем ещё больше бесил псарню. В ход пошли подковёрные методы: неизвестный проколол ему колесо – Егор успел слетать на шиномонтаж. Там ему подтвердили злой умысел, шпилька была вставлена в канавку протектора колеса. С началом движения колесо наезжало на шпильку, которая прокалывала колесо и утопала в резине, становясь незаметной. Колесо медленно спускало, Егор подкачивал, и оно поначалу держало. Такие шпильки он видел на заводе, в развороченных транспортировочных ящиках. И колпачок ниппеля был зажат так, что только двумя пассатижами удалось его высвободить.
      - Сколько внимания к моей персоне, - про себя усмехнулся он, потерев гладкую щёку – любил бриться два раза в день, утром и вечером. Прыгнул за руль и погнал машину – его ожидала юная пожарница.

  «До скорой встречи, до скорой встречи, там у лацпорта ждут губы - плечи. Под красной робой – тонкий топик, под тонкой кожей – вен узорчик.»
       
         Почти сразу, очень быстро Ленка превратила их мимолётные встречи в мучение:
 - Ты взрослый мужчина, а мне - замуж надо…- как ни странно, эти тяжёлые вздохи разжигали в нём желание, запутывали ещё больше этот банальный клубок. Зарасти оно всё ягелем - тяжко северному оленю на лётном поле!
         В один прекрасный день Ленка покрутила проворными пальцами его пуговицу на рабочей куртке и легонько оттолкнула за плечи:
- Прощай…

Любую задачу можно размельчить, растолочь, разжижить на тысячи ручейков, измочалить в тысячу хвостов, чтобы на финише и следа на осталось от первоначального замысла, как не разглядеть и самого финиша.

      Внимание было: само нахождение Егора в должности порождало злобную панику руководства от слова «руками водить». Сам того не ведая, с досады он озвучил одному коллеге информацию о бездействии определённых лиц. Затем последовала череда передачи инфы через родственников, прямо наверх, генеральному директору. Факты оказались убийственными, и везде звучало имя Егора. Двое лишились своих постов, а на Егора открылась травля. Те, кто остались на местах, и те, кто занял освободившиеся, были единодушны – устранить…
   
      Снаружи серая отвесная стена док-камеры выглядела грозно, как крепостная стена, которую хочешь-не хочешь придётся штурмовать. Шершавая серым бетоном, она возносилась вдоль дороги и выгибалась вверху крутым боком наружу.      Изнутри было гораздо уютнее, точно во дворе большого хозяйства, изредка ютились какие-то доски, торчали по углам скромно поржавевшие трап-башни да стояла невинно тёмная вода в нижнем бьефе. Где-то в ней в далёкие времена сгинул замначальника сдаточного цеха обледеневшей зимней ночью

         При спуске судна на борт грузится спусковая команда, это дело для них – редкий праздник. Через пару часов Егор получил звонок на телефон: кончилось горючее.Он смотался на машине в магазин за парой литров и колой. A la guerre comme a la guerre.

        Траулер занял своё место на воде, у причала на достроечной набережной. На воде… Полупустой внутри, даже почти пустой, отныне знающий себе цену среди старательных волн, готовых нести его навстречу северному солнцу. Егор практически не заходит на борт, его работа на нём закончена. Остаётся только чаячий грай, хохот и плач. По-прежнему границу завода опоясывает шоссе, по-прежнему летним утром полотно чернеет от наплыва рабочих на скутерах, бороздящих путь до проходной.   


       Конст был его давним другом, но держал это в секрете, прикрывал Егора втихаря, и в тяжёлые минуты в егоровых руках оказывались мощные резервы, силами малого механизированного отряда. Многие ему помогали делать общее дело, но настал и тот день, когда подпитка исчерпалась, и последний виток кислорода растворился на дальних подступах к лёгким.
    Конст назначил Егору встречу на пустыре:
- Меня вызвали в контрразведку, там не было ни компромата, ничего…
А я тебя слил, тебе будет выговор. –

    Егор его не осуждал. Конст хотел удержаться на своём месте, но от него ожидаемо избавились впоследствии.


     Наступила возможность уйти – и Егор совершил это без сожаления.
     Несколько недель на школьной доске в кабинета начальника цеха красовалась его надпись мелом:
 - Дранг нах остен, или просто нах…