Деревенское подворье

История одного стихотворения,  и  моего
отношения к своей малой сибирской Родине.

Словно замерло все до рассвета,-
Паутиной легло на плетень.
Потому, как деревня  пустынна,
И во тьме бродит месяц, как тень.

    А ведь была деревня.
Деревня с названием, давшим ей моими далекими предками - «Зеленая Роща».
    Мои прадеды, - один из них по линии отца, прадед Кузьма родом   из  европейской страны. Он с семьей еще в средине 19 века  переселился  сюда,   на вольные сибирские земли.
А мой второй прадед Филипп – уроженец  местных мест, с семьей, тоже оказался в этом сибирском регионе.
    Прадеды с семьями  жили на сооруженных ими заимках – отдельных   земельных поселениях,  и  общались между собой.
А  мои уже деды,  почти через сотню лет, переселились в  деревню «Зеленая Роща», 
   что стояла  среди островков березовых зеленых колок.
Свои дома с подворными постройками они поставили, один против другого, через единственную уличную дорогу.
.
   Видимо, отец моей мамы, Александр был мужиком более расторопным. Если дед Гаврила построил  дом из  саманных блоков и соломенной крышей, то  дед Александр  из добротных сосновых бревен с металлической  крышей.
А потом  их семьи  оказались в  составе  колхоза..
Деревенька моя…

    Почти девять десятков лет эти впечатления о деревне, и хорошие и далеко не очень, незыблемо живут в моей памяти.

И сейчас, я скажу, между прочим,
Ту деревню, как прежде люблю.
Я гляжу в ее грустные очи,
И себя молодым  в ней  ищу

И щебечут мне громко  синицы,
Две пичужки в зеленом лесу.
Неусыпной во мне ностальгией,
Хлещет солнце меня по лицу.
    Много разных периодов пережил колхоз в истории своего развития и падения.
В двадцатые годы «Продналога», а в тридцатые  «Продразверстки» было трудное, если не сказать, нищенское проживание деревенских семей, в том числе и моих предков. Тем более, семью деда Сани в то время комсомольцы признали кулацкой, и реквизировали его добротный дом. Но деду через суд удалось отменить решение местной власти и вернуть дом.
Дед Саня не дожил до моего дня рождения всего четыре дня.
    Почти в каждом подворье держали коров. Деревня находилась почти  в двадцати  километрах от города, и потому  по необходимости   сложилась традиция - молоко и молочные продукты для продажи  сносить поочередно в одно из подворий.  Для этого в деревне существовали пяти-шести дворки.  То-есть, несколько  крестьянских подворий  в течение нескольких дней сносили  продукты в «дежурное» подворье.
    Хозяева этого подворья летом в бидонах ставили всю собранную за несколько дней продукцию,   в собственный ледник, чтобы потом  увести  в город.   Потому в каждом подворье имелся такой  ледник – холодильник, Это был врытый в землю подвал. заполненный  снегом 
А зимой селяне каждого из этих подворий замораживали, а потом приносили в «сборный пункт» свои  замороженные продукты
 В годы войны  продукты  возили  в город на быках, а иногда и коровах.
    Все эти годы в колхозе был скотный двор, с большим  количеством лошадей,  коров и свиней. Была и своя кузница, в которой единственным кузнецом был мой дед Ганя. Ковал он для нужд колхоза, от подков для лошадей до бандажей  и осей колес телег. Не нарушалась эта необходимая  работа  и  в годы войны.   
    Мой папа Яков Гаврилович был призван на воинскую службу,  а мама и бабушка Феня работали  на колхозном поле, как и другая бабушка  Дуня,  и  ее сын Павел.
Сразу скажу, что за работу  в колхозе платили не деньгами, а начислением трудодней. За каждый вид колхозной работы  в бухгалтерия ежедневно начисляли  трудодни, в зависимости от характера работы. А почему не покидали деревню жители, и не уезжали в город?  Да потому, что у  жителей не было паспортов. А без паспорта  не только нельзя устроиться на работу, но  и прописаться  в городе.
Но, оплата заработанных трудодней проводилась после сбора урожая. Как правило, таким незначительным количеством зерна, которого не хватало, чтобы обеспечить хлебом  семью на целую зиму.
Что куда подевалось, не знаю,
Но не нужен  овин под зерно.
Где твоя  сила  Россия,
Ты ответь, покажи мне лицо!

В каждое подворье предков, окруженное плетнем из ивовых или березовых прутьев, витиевато  сплетенных между собой, и  с  двумя  горизонтальными  жердями,  входили две конюшни для овец и кур, и двух коров.
    В  годы ВОВ   в деревне  осталось  всего три мужика: мой дед, бригадир колхоза этой деревни, - мой дядька Павел – родной брат мамы.  Его  на фронт не призывали. С  рождения он жил с укороченной ногой, отчего при ходьбе  припадал на  эту ногу.
    Да, еще не был призван на фронт  Ефрем Абдуленок – отец шести детей, хитрый мужичок,  или талантливый артист  под  «дурачка» . Жила  вся его семья в непробудной нищете. Но Ефрем   часто выдавал такие словесные перлы, что потом их долго повторяли жители  деревни.  Кто воспринимал его шутом, а иные даже непризнанным мудрецом.
    К  каждому подворью примыкал личный огород, по площади, близкой  к гектару. В огороде   росли малина и крыжовник, грядки моркови, свеклы и других огородных культур.
Но большую часть огорода засаживалась картофелем. Он и спасал селян в трудные военные годы.
    И личный  огород,  и колхозные посадки,  содержали солдатки, проводившие мужиков на фронт, и обездоленные  незамужние девчата.  Это они  «несли»  на своих плечах колхозную и  всю  работу  на  личном подворье и  огороде.  В  войну об этом с горькой усмешкой  женщины говорили: «я и баба, и мужик, я  и лошадь, я и бык». 
Но  лошадей, действительно в колхозе  не было.  Каких   «призвали» на фронт, а  других  определяли «на мясо. Я помню, что эти женщины долгими вечерами лепили пельмени, и мешками  отправляли  их  на  фронт.

Как  через годы после Войны  и почему, жизнь крестьян   менялась в худшую сторону.

Был колхоз  богатейший и сытный,
Сотни свинок, коров и коней,
Был и клуб, вечерами  веселый,
И шумящие  нивы полей
    И куда все постепенно исчезло?
Вдруг земля, что поила, кормила,
Вся бурьяном, травой заросла.
Чья рука по бумаге водила,
Чтоб разрушить деревню дотла?
     Как правило, все семьи в деревне были многодетными. У деда Гани и бабушки Фионы Григорьевны было трое, а у деда Сани и бабушки Авдотьи Алексеевны – четверо детей.    В патриархальной  деревенской семье у каждого члена были свои обязанности, начиная с 10 -12 лет и до старческой немощи бабушек и прабабушек.
    Обращение к старшим,  и даже к родителям, всегда было на «Вы». И мы - самое младшее поколение – я, мой брат и сестра долгое время соблюдали  эту традицию. Я нарушил вековую традицию, уже обучаясь в институте.
Повторюсь, было недолгое время шестидесятых годов,  когда жизнь  крестьян  в колхозе  улучшилась. Но…

Это  чья   криминальная воля
Стала  злобно их жизнь  ухудшать,
Удалять  хлебопашцев от поля,
А скотину  ножом забивать.

И сгорела вся дедова кузня,
Наковальня лишь только стоит.
Ну не мог ее Сашка - пьянчуга
В пункт приема  тогда дотащить.
    Да, постепенно деревня стала  «умирать». Уезжали в город  для обучения  школьники, и там оставались после окончания.  Старики уходили из жизни, оставляя пустыми дома. Какое  может быть  продление деревенской жизни, когда нет ни школы, ни больницы.

Словно замерло все до рассвета,-
Паутиной легло на плетень.
Потому, как деревня  пустынна,
И во тьме бродит месяц, как тень.

. А бетонные плиты конюшни,
Раз случился такой расскардаш,
Главный бух, весь безбожно краснея,
Двухэтажный построил гараж.
    Жалость щемит сердце. Кто смог деревню довести ее до такого жалкого существования?  А кто-то из руководства   при этом,
не просто существует, а живет полно-радостной счастливой жизнью?
В огородах бушует конОпля,
Кружит ветром зеленым метель,
Ищет жертву костистою лапой,
В человечьем обличии, зверь.

Ну, а окна бетонной конюшни
В председательской даче давно.
Все по акту списали, ворюги,
На пожар и еще, неизвестно, на что.
    И эту деревню, и тысячи других,  с трибун, и в постановлениях славили, продолжая  дикую пляску мракобесия и безнаказанности
Я иду,   от  обиды стеная,
Где крапива стоит в полный рост
Старый крест, над собой поднимая
Глядит в небо забытый погост.

Говорю себе – баста, не хныкать,
Только пристальней надо смотреть.
Из скрижалей великой России
Память эту уже не стереть
    Концентрация памяти. Это она  стонет  в моей  душе с неодолимым желанием возрождения  этой и других деревень. Хочется верить в это.

И возможно мой внук или правнук,
За российский здесь сядет рояль,
Верю я, что и новые нивы,
Колосками зерна зазвенят
Июль 2024г.