Устрицы. Охота на слова

Блогерша Юлия Витязева, ведущая своей части Прямого эфира Соловьёв LIVE     (Круглосуточный канал от Соловьёв LIVE),  рассказала, как другая блогерша уехала из России в Европу и расхваливает западную  жизнь, в частности, за очень дешёвые устрицы.

У меня никогда не возникало желания даже попробовать их, бесплатно дай – не возьму. Впрочем,   были времена, когда соседи по столу уплетали их с немалым аппетитом. Для кого-то они деликатес, то есть изысканное, тонкое кушанье.

Когда мы были в Китае, то видели, как после отлива по ещё не освободившемуся от воды морскому берегу ходили люди разного возраста и собирали что-то в мешки. Потом узнали, что собирали водоросли, раковины, каких-то рачков. Иногда попадали и живые рыбки. Там, на берегу залива, я убедился в своём мнении, что устрицы, голотурии, трепанги, водоросли и прочие рачки и раки – это в прошлом подножный корм для значительной массы самых бедных. Но в связи со спросом и признанием многих из них деликатесами,  на них подняли цену, внесли эти продукты в меню самых дорогих ресторанов и воспели в стихах и песнях.

Подножный корм легко добывался и нужен был, чтобы быстро насытиться. А когда он стал деликатесом, в нём открыли множество достоинств.

Устриц можно есть в раковине, сырыми, копчеными, вареными, печеными, жареными, запеченными, тушеными, консервированными, маринованными, приготовленными на пару или запеченными, а также использовать в различных напитках. Употребление может быть простым — открыть раковину и съесть содержимое, включая сок. Часто добавляют масло и соль.
В элитных ресторанах к сырым устрицам подают соус из свежего измельченного лука, смеси перцев, сухого белого вина и лимонного сока или уксуса. Подобно изысканному вину, сырые устрицы обладают сложным вкусом, который сильно варьируется в зависимости от сорта и региона: соленый, сладковатый, маслянистый, металлический или даже фруктовый. Текстура мягкая и мясистая, но нежная на вкус. Различия в солености воды, щелочности, содержании минералов и питательных веществ влияют на их вкус.   

Устрицы являются отличным источником цинка, железа, кальция и селена, а также витамина А и витамина В12. Устрицы имеют низкую калорийность: одна дюжина сырых устриц содержит всего 110 килокалорий. Они богаты белком (около 9 г в 100 г тихоокеанских устриц). Две устрицы (28 г) обеспечивают стандартную суточную норму цинка и витамина B12. Это данные из Википедии.

Следует учесть, что чрезмерный вылов, болезни, а более всего загрязнение окружающей среды резко сократили их запасы, но они по-прежнему остаются популярным продуктом, которое нередко отмечается на устраиваемых во многих городах и поселках специальных устричных фестивалях.

Устрица — общее обозначение для ряда конкретных групп двустворчатых моллюсков, которые живут в морской воде или солоноватой среде обитания. Обычно створки раковины у двустворчатых моллюсков симметричны  (например, у сердцевидок, беззубок). Однако у устрицы наблюдается  асимметрия створок: створка, на которой животное лежит, выпуклая, а другая створка плоская и играет роль крышечки, прикрывая первую.

В этимологию слова УСТРИЦА, которая предложена в Википедии, я не верю, как и в теоретические выкладки по поводу индоевропейского праязыка. Версия не может быть доказательством. Проще согласиться с мнением, что слово было заимствовано уже в петровские времена из голландского, впервые использовано в Морском уставе Российской империи издания 1724 года, а в быту дворян употреблялось в форме УСТЕРСЫ. В русской классике эта форма отражена довольно широко.

Смотрим в словаре Владимира Ивановича Даля.

УСТРИЦА ж. снедный морской слизень, черепокожное Ostrea edulis. Устрицеяд, или лучше устричник, птица Ostalegus.
Разговорчив, как устрица.
Устричный к ней относящс. Устричный вкус, сырой и пряный.
 Устричные раковины, плоские, створчатые, похожие на устрицу. Толковый словарь живого великорусского языка

А на закуску – рассказ Антона Павловича Чехова. Хочу обратить внимание, что в рассказе Чехова показана методика улучшения остроты зрения с помощью голода и специальной тренировки. Полезный навык для тех, кто не хочет кормить монополистов от оптики и жить без очков.

 Антон Павлович Чехов

УСТРИЦЫ

Мне не нужно слишком напрягать память, чтобы во всех подробностях вспомнить дождливые осенние сумерки, когда я стою с отцом на одной из многолюдных московских улиц и чувствую, как мною постепенно овладевает странная болезнь. Боли нет никакой, но ноги мои подгибаются, слова останавливаются поперек горла, голова бессильно склоняется набок… По-видимому, я сейчас должен упасть и потерять сознание.
Попади я в эти минуты в больницу, доктора должны были бы написать на моей доске: Fames [по-латински голод] – болезнь, которой нет в медицинских учебниках.
Возле меня на тротуаре стоит мой родной отец в поношенном летнем пальто и триковой шапочке, из которой торчит белеющий кусочек ваты. На его ногах большие, тяжелые калоши. Суетный человек, боясь, чтобы люди не увидели, что он носит калоши на босую ногу, натянул на голени старые голенища.
Этот бедный, глуповатый чудак, которого я люблю тем сильнее, чем оборваннее и грязнее делается его летнее франтоватое пальто, пять месяцев тому назад прибыл в столицу искать должности по письменной части. Все пять месяцев он шатался по городу, просил дела и только сегодня решился выйти на улицу просить милостыню…
Против нас большой трехэтажный дом с синей вывеской: «Трактир». Голова моя слабо откинута назад и набок, и я поневоле гляжу вверх, на освещенные окна трактира. В окнах мелькают человеческие фигуры. Виден правый бок оркестриона, две олеографии, висячие лампы… Вглядываясь в одно из окон, я усматриваю белеющее пятно. Пятно это неподвижно и своими прямолинейными контурами резко выделяется из общего темно-коричневого фона. Я напрягаю зрение и в пятне узнаю белую стенную вывеску. На ней что-то написано, но что именно – не видно…
Полчаса я не отрываю глаз от вывески. Своею белизною она притягивает мои глаза и словно гипнотизирует мой мозг. Я стараюсь прочесть, но старания мои тщетны.
Наконец странная болезнь вступает в свои права.
Шум экипажей начинает казаться мне громом, в уличной вони различаю я тысячи запахов, глаза мои в трактирных лампах и уличных фонарях видят ослепительные молнии. Мои пять чувств напряжены и хватают через норму. Я начинаю видеть то, чего не видел ранее.
– Устрицы… – разбираю я на вывеске.
Странное слово! Прожил я на земле ровно восемь лет и три месяца, но ни разу не слыхал этого слова. Что оно значит? Не есть ли это фамилия хозяина трактира? Но ведь вывески с фамилиями вешаются на дверях, а не на стенах!
– Папа, что значит устрицы? – спрашиваю я хриплым голосом, силясь повернуть лицо в сторону отца.
Отец мой не слышит. Он всматривается в движения толпы и провожает глазами каждого прохожего… По его глазам я вижу, что он хочет сказать что-то прохожим, но роковое слово тяжелой гирей висит на его дрожащих губах и никак не может сорваться. За одним прохожим он даже шагнул и тронул его за рукав, но когда тот обернулся, он сказал «виноват», сконфузился и попятился назад.
– Папа, что значит устрицы? – повторяю я.
– Это такое животное… Живет в море…
Я мигом представляю себе это неведомое морское животное. Оно должно быть чем-то средним между рыбой и раком. Так как оно морское, то из него приготовляют, конечно, очень вкусную горячую уху с душистым перцем и лавровым листом, кисловатую селянку с хрящиками, раковый соус, холодное с хреном… Я живо воображаю себе, как приносят с рынка это животное, быстро чистят его, быстро суют в горшок… быстро, быстро, потому что всем есть хочется… ужасно хочется! Из кухни несется запах рыбного жаркого и ракового супа.
Я чувствую, как этот запах щекочет мое небо, ноздри, как он постепенно овладевает всем моим телом… Трактир, отец, белая вывеска, мои рукава – все пахнет этим запахом, пахнет до того сильно, что я начинаю жевать. Я жую и делаю глотки, словно и в самом деле в моем рту лежит кусок морского животного…
Ноги мои гнутся от наслаждения, которое я чувствую, и я, чтобы не упасть, хватаю отца за рукав и припадаю к его мокрому летнему пальто. Отец дрожит и жмется. Ему холодно…
– Папа, устрицы постные или скоромные? – спрашиваю я.
– Их едят живыми… – говорит отец. – Они в раковинах, как черепахи, но… из двух половинок.
Вкусный запах мгновенно перестает щекотать мое тело, и иллюзия пропадает… Теперь я все понимаю!
– Какая гадость, – шепчу я, – какая гадость!
Так вот что значит устрицы! Я воображаю себе животное, похожее на лягушку. Лягушка сидит в раковине, глядит оттуда большими блестящими глазами и играет своими отвратительными челюстями. Я представляю себе, как приносят с рынка это животное в раковине, с клешнями, блестящими глазами и со склизкой кожей… Дети все прячутся, а кухарка, брезгливо морщась, берет животное за клешню, кладет его на тарелку и несет в столовую. Взрослые берут его и едят… едят живьем, с глазами, с зубами, с лапками! А оно пищит и старается укусить за губу…
Я морщусь, но… но зачем же зубы мои начинают жевать? Животное мерзко, отвратительно, страшно, но я ем его, ем с жадностью, боясь разгадать его вкус и запах. Одно животное съедено, а я уже вижу блестящие глаза другого, третьего… Я ем и этих… Наконец ем салфетку, тарелку, калоши отца, белую вывеску… Ем все, что только попадется мне на глаза, потому что я чувствую, что только от еды пройдет моя болезнь. Устрицы страшно глядят глазами и отвратительны, я дрожу от мысли о них, но я хочу есть! Есть!
– Дайте устриц! Дайте мне устриц! – вырывается из моей груди крик, и я протягиваю вперед руки.
– Помогите, господа! – слышу я в это время глухой, придушенный голос отца. – Совестно просить, но – боже мой! – сил не хватает!
– Дайте устриц! – кричу я, теребя отца за фалды.
– А ты разве ешь устриц? Такой маленький! – слышу я возле себя смех.
Перед нами стоят два господина в цилиндрах и со смехом глядят мне в лицо.
– Ты, мальчуган, ешь устриц? В самом деле? Это интересно! Как же ты их ешь?
Помню, чья-то сильная рука тащит меня к освещенному трактиру. Через минуту собирается вокруг толпа и глядит на меня с любопытством и смехом. Я сижу за столом и ем что-то склизкое, соленое, отдающее сыростью и плесенью. Я ем с жадностью, не жуя, не глядя и не осведомляясь, что я ем. Мне кажется, что если я открою глаза, то непременно увижу блестящие глаза, клешни и острые зубы…
Я вдруг начинаю жевать что-то твердое. Слышится хрустенье.
– Ха-ха! Он раковины ест! – смеется толпа. – Дурачок, разве это можно есть?
Засим я помню страшную жажду. Я лежу на своей постели и не могу уснуть от изжоги и странного вкуса, который я чувствую в своем горячем рту. Отец мой ходит из угла в угол и жестикулирует руками.
– Я, кажется, простудился, – бормочет он. – Что-то такое чувствую в голове… Словно сидит в ней кто-то… А может быть, это оттого, что я не… тово… не ел сегодня… Я, право, странный какой-то, глупый… Вижу, что эти господа платят за устриц десять рублей, отчего бы мне не подойти и не попросить у них несколько… взаймы? Наверное бы дали.
К утру я засыпаю, и мне снится лягушка с клешнями, сидящая в раковине и играющая глазами. В полдень просыпаюсь от жажды и ищу глазами отца: он все еще ходит и жестикулирует…
1884