Синеглазка

Он три дня не ел. Виной тому был картофель.  Да, тот самый обычный картофель в мундире: пища крестьян и ... богов. Ему нужно было прочувствовать голод, чтобы писать. Всё как по Станиславскому, но только для поэзии. Ему это было важно.

Картошка  оказалась разваристой, с глубокими трещинами и такой ароматной, что сил разделывать селёдку уже не было. Но он терпеливо,  закончил с ней и перешёл к нарезке лука. Эти процессы можно было бы объединить: разобраться с рыбой и нашинковать репчатый кольцами, пока картофель варится. Но большого опыта в готовке у него не было и он делал все этапы, по мере окончания текущего. "Хм,  вроде бы  всё". Он  суетливо сдобрил нарезку уксусом,  нерафинированным маслом и достал графин из холодильника. Протёр стопку салфеткой и, уж наверняка, выдул из неё невидимую пыль. Хотелось выпить так, что дрожали жилы. Налил водочки.  Одним махом опрокинул стопочку, крякнул и с аппетитом закусил селедочкой. "Между первой и второй - перерывчик небольшой". Сразу же дёрнул вторую. Правило не пить в одиночестве он категорически игнорировал. По телу разлилось тепло,  стало проще себя жалеть, накатила тоска.

Через неделю он очнулся в Уразово. На даче. Мучила жажда.  "Необходимо понять  какой сегодня день". А вот с проблемой "Где я?"  сложностей не возникло: сказывался опыт созерцания в прошлом, до боли знакомого, жёлто-обшарпанного потолка . "Далековато."  Он должен встречать Лику с детьми с югов
и по опыту знал, что его запой длится  неделю и в запасе были две. Но сейчас он был ни в чём не уверен. Да и  с описанием варки картофеля у него ничего не получилось. Придется повторить весь процесс вновь, но уже без графина, ибо гонорар он не только получил, но и похоже, что про́пил, а сроки все проходят. "Но сначала оклематься". Он встал, подошёл к оцинкованному ведру. Зачерпнул  кружкой воду, предварительно разметав  отливающую сине-серым тонкую плёнку налёта. Объем кружки оказался меньше масштаба бедствия и он стал жадно пить, прямо из ведра,  двигая кадыком с максимальной амплитудой. Затем вышел из дома и пошел босиком по траве. К реке. Жажда не уходила.

На берегу он встретил Серёгу.
— О! А говорили, что ты того.
— Не дождутся! Харитон сказал, ещё сто лет проживу.
— Харитон?
— Да ты его не знаешь, я ему косарь должен был, — ответил Серёга и спросил, — Вот ты у нас — Умка, как думаешь, вселенная бесконечна?
Он немного удивился такому вопросу. Вселенная Серёги была ограничена рекой, хэнд-мэйд алкомаркетом у Семёновши и третьей улицей, дальше которой тот никогда не заходил из-за отсутствия надобности, но тем не менее, постарался ответить:
— Если бы я задумался о конечности или бесконечности вселенной, я бы просто провел мысленный эксперимент и летел бы до тех пор пока не наткнулся на стену. И как только бы упёрся в неё, я бы задался вопросом, а что за этой стеной дальше?
— Просто толстая  и высокая стена. Как горы! — внезапно догадался Серёга и поинтересовался, — Похмелиться есть чем? Трубы горят.
— Нет.
После такого ответа, Серёга совсем потерял интерес к нему и  продолжил ловить рыбу. Умка немного помялся, хотел что-то добавить, но передумал, махнул рукой и пошёл дальше.

Лёгкая дымка струилась над водой. Умиротворенная атмосфера пресноводного водоема, подкреплялась кваканьем лягушек. Восходящее солнце всё более и более раздвигало небосвод на горизонте. Умка стоял и смотрел на воду. В нём не было опустошения или чувства вины. Как и любой алкоголик, он знал, что может завязать в любую минуту, в любой день, любого месяца и именно этот запой - он последний."Да ты что!  Больше ни-ни. Завтра у меня новая жизнь!". Внимание переключилось на  точку вдалеке. Она увеличивалась. Лодка. Её, казалось, толкало давление света, так мягко она скользила по водной глади. Мотор не нарушал утренней тишины, ему стало интересно,  на какой тяге она движется. Предположил, что на электрической.

 Посудина уже была близко и плыла в его направлении.
— Утро доброе! — окликнул он лодочника,— Хороший мотор! Где брали? 
Лодочник ничего не ответил и причалил к берегу.
— Мотор, где брали? Электрический? — спросил он громче.
— Пора.
— Что пора? — не понял он.
— На тот берег .
Он поднял глаза и у него всё оборвалось внутри. "Вот оно что!". Река Оскол превратилась, если не в море, то широкий залив и теперь противоположный берег едва виднелся. Поэтому и появился горизонт! Профессия обязывала  иметь хорошее аналитическое  мышление, чтобы сделать правильный вывод, а окружение — к максимально лаконичному выражению своих мыслей. "Мне хана."
Он в смирении засунул руку в карман вытянул заначеный  биткоин одной монетой и спокойно протянул его кормчему. Спросил:
— Этот подойдёт, Харитон?
— Это не всё.
Не сопротивляясь, он изрыгнул из себя обиду и жалость. Отдал перевозчику. Жалость Харитон с   презрительным видом отверг и она молниеносно вернулась обратно, бесцеремонно  сломав одно ребро, отрекошетило об другое  и, нанося максимальный урон внутренним органам, затаилась где-то очень глубоко внутри.
— Садись.
Они плыли по реке. Он был в шоке. Пытался справиться с нахлынувшим потоком мыслей. О жене, детях? Нет, он думал о картофеле, что  не успел достоверно всё описать и теперь урожай останется нераспроданным. "Или распродадут без меня? А что за сорт? "Синеглазка"?".  Ещё он думал,  что не надо было пить на голодный желудок, что жил и держал обиду на мать. "Как баба. Да и жалость к себе во мне." Он зарыдал. Ребро отозвалось нестерпимой болью. Он опустил руку в воду в попытке забыть всё, но видимо забылось только то, что из-за запоя не помнил и так. Харитон равнодушно смотрел вперёд.
— Но как?
— Моё дело перевозить.
Лодочник высадил его на другом берегу.
— Сколько будет стоить обратно? - спросил он.
— Обратной дороги нет.
— Да, брось! Ты скажи сколько? Я намайню.
— Если пройдешь все круги, тебе придется начать с електривчевства. Прощай!
Он долго ещё смотрел в след лодочнику, наверное надеялся, что китайский агрегат заглохнет или батарея сядет. "Хотя как? У них же нет электричества". Он стоял и думал, думал, думал, до тех пор пока за ним не пришли. Но он резко открыл дверь в воображаемой стене и шагнул в бездну. Одним движением его выдернули обратно и только тогда, все сложное  стало обыденным и  началось то, что никогда и не заканчивалось.