Мемуары Арамиса Часть 397

Глава 397

Филипп возвратился с пикника, который был устроен на открытом воздухе для увеселений двора. На этом пикнике принцесса Генриетта вела себя как Королева, тогда как настоящая Королева отказалась от участия, сославшись на головную боль.
Праздник прошел весело, если не считать одного инцидента. Принцесса, разгоряченная от подвижных игр, флирта и разогретая комплиментами Филиппа, ощущавшая всей душой свой предстоящий взлёт, почувствовала жажду и попросила прохладительного напитка. Вероятно, слуги переусердствовали со льдом, поскольку после изрядной порции ледяного напитка принцесса вдруг почувствовала озноб и общую слабость. Она попросила позволения отправиться к себе, после чего праздник завершился раньше времени.
Сердце княгини Монако наполнялось смешанными чувствами. Она по-прежнему была в фаворе, Филипп проявлял к ней много внимания, однако, она замечала, что постепенно всё его внимание переключается на принцессу. Возможно, виной было то, что княгиня числилась всего лишь фрейлиной принцессы, что помимо её воли ставило её значительно ниже Генриетты. Принцесса великолепно пользовалась своим положением, понимая, что даже настроение княгини в её власти. Давая поводы для маленьких радостей в отсутствии Филиппа и нанося незаметные уколы княгине в присутствии Филиппа, она влияла на её настроение, а оставшись наедине с Филиппом обратила его внимание на то, что княгиня проявляет гораздо больше живости, когда Филиппа рядом нет, чем в его присутствии. Это зародило в сердце Филиппа яд ревности, который постепенно овладевал всем его сердцем. Таким путем принцесса надеялась постепенно укреплять своё влияние на Филиппа. Но Филиппу всего лишь нравилось флиртовать с Принцессой, один раз он даже позволил себе зайти в этом настолько далеко, насколько не следовало бы заходить хотя бы из уважения к младшему брату и тёзке, герцогу Орлеанскому. Я не виню юношу, поскольку и сам в его возрасте увлекался не в меру подобными приключениями. И всё же к чести Филиппа надо сказать, что но был постоянен в своём самом сильном чувстве, самом главном увлечении, принцесса Монако оставалась для него главным человеком в жизни вопреки всему – логике, здравому смыслу, политике и чему бы то ни было. Для него первая влюблённость переросла в первую и последнюю настоящую любовь, что не исключало самого углублённого флирта с каждой миловидной девушкой, попадавшейся на его пути. Впрочем, я пишу это лишь для того, чтобы подчеркнуть два факта: Филипп не был схимником, но все его чаяния всё же были направлены на Катерину-Шарлотту де Гримальди, Принцессу Монако, урождённую де Грамон.
Вечером Филипп вернулся в свой кабинет не слишком обеспокоенный неожиданной болезнью Принцессы Генриетты.
«Обычная женская мигрень, — подумал он.  — Пройдёт».
— Ваше Величество, к вам капитан д’Артаньян, — доложил секретарь.
— С каких это пор, Юбер, капитан д’Артаньян просит разрешения войти? — удивился Филипп. — Капитан моих мушкетёров, отвечающий за мою личную охрану, всегда докладывал о себе сам!
— Добрый вечер, Ваше Величество, я так бы и поступил в утренние или дневные часы! — сказал д’Артаньян, входя в кабинет Короля. — Но опыт учит меня, что в вечернее время даже самые лучшие друзья могут быть не рады неожиданному визиту, а уж если таковой случился, никогда не помешает испросить позволения войти.
— Ах, д’Артаньян, дорогой мой капитан! — проговорил Филипп с грустной улыбкой. — Я вижу, что и до вас уже дошли слухи о том, что у меня десятки любовниц из числа фрейлин! Уверяю вас, что это вовсе не так!
— Во-первых, достаточно и одной, чтобы мой визит мог оказаться неуместным, — ответил д’Артаньян. — Во-вторых, ваше поведение ничуть не удивительно здесь, при дворе Франции, таков был ваш дед, таковы же были и ваши предки по материнской линии, и если ваш отец выпадает из этого ряда галантных мужчин, то это скорее не красит его, а компрометирует, поскольку, не имея фавориток, которых бы ублажал и возводил в ранг герцогинь и маркиз, как это делал славный Генрих IV, он имел фаворитов, которых сначала возвышал до умопомрачительной степени, а затем позволял первому министру кардиналу Ришельё отправлять их на плаху всего лишь за желание полностью управлять Королём и королевством. Привычки вашего деда нравятся мне больше привычек вашего батюшки, так что уж лучше будьте по своему характеру схожи с дедом, чем с отцом. Надо сказать, что этим вы продолжите те традиции, которые… Нас никто не слышит? Которые следует продолжать, чтобы не вызывать ни у кого никаких лишних вопросов и сомнений, скажем так.
— Хорошо, я признаюсь вам, что я далеко не схимник, но всё же не настолько, чтобы имело смысл обсуждать эти вопросы сколь-нибудь всерьёз, — ответил Филипп. — Скажите же мне, чем закончилась ваша миссия?
— Моя миссия закончилась провалом, если иметь в виду освобождение герцога де Бофора, поскольку, к моему величайшему прискорбию, герцог де Бофор, действительно, погиб во время вылазки в крепости Кандия, а письмо, сообщающее о том, что он жив, было ловушкой для моих друзей и ваших верных дворян, маркиза де Ла Фер и барона дю Валона, — ответил д’Артаньян. — Если же говорить об основной цели моей поездки, то есть о спасении моих друзей, я счастлив сообщить Вашему Величеству, что моя миссия выполнена наилучшим образом, и даже с большим успехом, чем я надеялся. Мне удалось не только освободить из плена моих друзей, куда они попали вследствие коварного обмана, будучи арестованными в то время, когда прибыли для переговоров с белым флагом в руках, доверившись обещанию, данному им письменно, но даже удалось вернуть во Францию нечто важное, а именно – шпагу герцога де Бофора, которая была украдена у его трупа вероломными турками.
— Украдена у трупа? — переспросил Филипп.
— Это долгая история, — ответил д’Артаньян. — Сначала герцог лишился шпаги вследствие того, что она была выбита у него из рук осколком разорвавшегося поблизости взрывного устройства, так называемой гранаты.  Стоявший рядом виконт де Бражелон тут же отдал герцогу свою шпагу, а сам продолжал воевать отнятым у одного из турков ятаганом. Но затем следующая граната угодила в ящик с порохом, взрывом пушка была отброшена вперёд и насмерть придавила несчастного герцога. По этим причинам тело герцога было опознано не сразу, а турки, которые подобрали его шпагу, даже не поняли, кому она принадлежала. Нам удалось выкупить эту шпагу у нынешнего коменданта крепости после того, как мы уладили вопрос с освобождением моих друзей.
— А как вам удалось добиться их освобождения? — спросил Филипп.
— Путём обмена на других пленников, более ценных для коменданта турецкой крепости, — сказал д’Артаньян, который не хотел признаваться, что ему удалось обменять двух пленников на всего лишь одного юношу, поскольку ему и самому было удивительно, как легко ему удалось это провернуть.
— Удивительно! — сказал Филипп. —Мы не находимся в состоянии войны с Османской Империей, и при этом обе стороны захватывают пленных и обмениваются ими по законам военного времени! Однако при этом не соблюдается никакого уважения к парламентёрам! В какие времена мы живём?
— Времена здесь не при чём, Ваше Величество, дело в том, что географическое положение Османской империи таково, что она поневоле никогда не будет ни с кем иметь крепких союзнических отношений, но всегда будет лавировать между союзничеством и враждой со всеми соседями, чтобы перессорить их между собой и сохранить свою государственность, — ответил д’Артаньян. — Являясь портом трёх морей, располагаясь между Средиземным и Чёрным морем, которое они называют Кара Дениз, и Средиземным морем, которое они называют Акдениз, то есть «Белое Море», они контролируют морской путь из одного моря в другое, так что хотели бы доминировать в обоих морях, что категорически расходится с желаниями всех их соседей и не только. Так что Османская Империя вечно будет занозой в глазу любого европейского монарха, имеющего выход к любому из этих морей, и всех монархов Султан всегда будет заверять в вечной дружбе, и всегда всех их будет обманывать. Помяните моё слово, они ещё и замахнутся на проход к другому морю, расположенному на востоке от них, так что не хотел бы я проживать на юге от Османской Империи. Кроме того, отнятый у римлян Константинополь они сделали своей столицей, а это указывает на то, что они претендуют в дальнейшем и на ещё большее расширение на север, иначе зачем бы они расположили свою столицу не в центре государства, а в её самом северо-западном краешке? Иными словами, не советую я Вашему Величеству доверять соглашениям с Османской империей, в том случае, если у вас нет достаточных сил, чтобы потребовать соблюдения всех пунктов подобных соглашений. И, кстати, это относится ко всем соседним государствам, даже к Испании!
— Благодарю за совет, капитан, но вы во время разговора со мной трижды подошли к двери, — ответил Филипп. — Вы порываетесь уйти, или же с вами кто-то пришёл, кого вы хотели бы представить мне?
— Вы чрезвычайно наблюдательны, Ваше Величество! — изумился д’Артаньян. — Я желал бы, чтобы вы были столь милостивы, чтобы приняли также моего спасённого друга барона дю Валона, который и вручит вам упомянутую шпагу герцога де Бофора, и который сгорает от нетерпения это сделать.
— Что же мы заставляем его томиться в приёмной? — воскликнул Филипп. — Пусть же немедленно войдёт!
— Барон дю Валон, входите! — сказал д’Артаньян.
— Ваше Величество! — обратился к Филиппу вошедший Портос. — Имею часть вручить вам шпагу внука вашего августейшего деда, Франсуа де Бурбон-Вандом, Второго герцога де Бофор!
С этими словами Портос торжественно преподнёс Филиппу на вытянутых руках шпагу Бофора, на три дюйма вытащенную из драгоценных ножен.
— Такой ценный трофей, возвратившийся в семью, я не могу принять из рук барона дю Валона, — возразил Филипп.
— Но… — пробормотал смущённый Портос.
— Встаньте на одно колено, барон, — потребовал Филипп.
Портос повиновался, всё ещё не понимая, что происходит.
— Барон дю Валон! — торжественно произнёс Филипп. — Я не могу сделать вас герцогом, поскольку такое дело не решается столь быстро и без должных причин. Но я провозглашаю вас графом де Пьерфон. Д’Артаньян, дайте мне вашу шпагу!
Д’Артаньян вручил Филиппу свою шпагу, после чего Филипп коснулся её лезвием поочерёдно левого и правого плеча Портоса.
— Граф де Пьерфон, встаньте, — продолжал Филипп. — Я позволяю вам вручить мне шпагу герцога де Бофора, возвращённую из плена.
В уголках глаз Портоса заблестели слезинки.
— Ваше Величество, — сказал Портос прерывающимся голосом. — Позвольте вручить вам шпагу герцога де Бофора, возвращённую неимоверными усилиями маркиза де Ла Фер и капитана графа д’Артаньяна. Я к этому делу совершенно непричастен, поэтому я недостоин той чести, которую вы мне оказываете.
— Портос, не лгите на себя, — возразил д’Артаньян. — Атос рассказал мне о той битве, которую вам пришлось выдержать, чтобы силой вырваться из тюрьмы и захватить в плен Ахмед-Пашу!
— Вы захватили в плен Ахмед-Пашу? — спросил Филипп.
— Это обстоятельство весьма содействовало успеху переговоров об обмене пленными, — ответил за Портоса д’Артаньян. — Когда я сказал, что мои друзья были обменяны на двух пленников, я имел в виду, что одного пленника захватил и доставил для обмена я, а другого пленника захватили они сами без чьей-либо помощи.
— Ваша доблесть должна быть по достоинству отмечена, а распоряжения Короля не обсуждаются, а исполняются, — сказал Филипп. — Барон дю Валон, отныне вы также и граф де Пьерфон, соответствующий патент будет выписан и выдан вам завтра, и я прошу вас никогда никому не говорить, что вы не достойны той награды, которую получили из рук Короля, иначе получится, что ваш Король награждает недостойных.
— Виноват, Ваше Величество, прошу простить мою неделикатность, — ответил Портос. — Благодарю Ваше Величество за оказанную мне честь и обязуюсь и впредь служить Вашему Величеству верой и правдой.
— Благодарю, господа, если у вас больше нет ко мне дел, вы свободны, — ответил Филипп.
После этого д’Артаньян и Портос поклонились и покинули кабинет Короля.

(Продолжение следует)