Книга3 Предназначение Глава5 Севильина ночь часть2

                СЕВИЛЬИНА НОЧЬ               
               
                Часть 2 (с дополнением)

Пятью часами раньше от рассказанных событий.

Кто б соколиный глаз и Дух из нас имел,
тот с высоты полёта птицы сразу б заприметил
разночинный человечий нескончаемый поток,
который к Итии со всех земель в сей час бредёт.

Так ежегодно в эти праздники бывает.
Но боги очень необычный день создали.
Солнце ярко светит, парко, душно, ветра нет.
Испарины людской назойливый флюид стоит.

Жара. Жара. Жара! Она испепеляет.
К полудню раскалились камни и пески.
Вода в дороге ныне особо цЕнима людьми.

У родников с кувшинами толпятся семьи.
Их дети, силы потеряв, уже молчат.
Возничие — коней своих в ручьях поят
и, отъезжая, сразу уступают место водопоя.

А в Итии — детишки плещутся в фонтанах!
На улочках паломники снуют, толпятся и галдят,
и кто-то ищет для своих повозок и коней
уже любое место для стоянки,
чтобы скорей святое восхожденье к Дэльфам
продолжить дале пеши.

В лесной тени немного легче будет
усталым путникам дышать.

Патрициев и их детей в носилках крытых
рабы по горным тропам будут поднимать.

А знатные гетеры, что сохранили Честь и Душу,
поедут дальше скромно: на мулах иль ослах.

   *   *   *
Повозка, которой управляла Марфа
к привычному жилищу прибыла.
Ведунья распрягла лошадку,
и в стойло как обычно отвела,
а там… все оказались заняты места.

Задира-пёс взрычал на лошадь Марфы,
но, встретив добрый взгляд её, узнал
и виновато хвост тотчас же опустил.
Побрёл вновь спрятаться в тени платана.

Хозяин — Марфу у порога встретил,
тряпицею солёный едкий пот утёр со лба.
Свою собаку взмахом длани отругал:
«не злись, Хорон, нельзя».

Беловолосой Деве приветственно кивнул.
— О-о… Ха-ха! Хвала Деметре, Марфа!
Какой сегодня ночью будет праздник!
Людей так много прибыло,
как не бывало в прежние года!
Рад вас семьёй увидеть снова.

— Хвала, хвала, Аркадий,
— Вздохнула изнурённо Марфа.

Хозяин возбуждённо продолжал.
В знак уваженья подал деве обе длани.
— Так быстро эта ночь холодная прошла,
как будто и не спали.
Видать, что прогневились чем-то боги
и посылают с неба испытанье нам.

Вчера гроза сухая в Дэльфах грохотала.
Бессчётно извергала красных молний тут и там.

На море – буря бушевала, ливень с градом.
Пришлось не сладко кормчим, лодкам, кораблям.

Галеру с Крита бросило на рифы. Затонула.
Погибли люди, лошади и красное вино.
Они так были нам в сей день необходимы!
Принёс тот шторм сиротство, разоренье и вдовство.

И, говорят, ещё видали,
как бурей гидру к берегу пригнало.
Она в ночи чрез наш залив
куда-то дальше в горы поползла.
Но нет следов змеи на травах и камнях!

Я ж думаю: гребцы и рыбаки солгали.
Уж сотню лет никто её не вспоминал, а тут…

Как среди тьмы ночной и пенной дали
возможно чёрное чудовище узреть? Скажи.
 
Марфа:
— Прости, Аркадий, я не знаю.

Аркадий:
— Вот то-то и оно! КОНЕЧНО лгут!
Стой, погоди.
Дай отдышусь с тобой в тени немного.

Вчера — рвал ветви жуткий хладный ветер.
Теперь — жара и абсолютный штиль.
В си дни весна ж — не лето!
Издалека в одеждах тёплых едут семьи, дети.
Под солнцем ныне будто варятся в котле!

С утра собаки родники все охраняют.
Пугают мулов, лошадей, гусей.
Хвала богам, что никого не покусали.

С рассветом вновь работы через край.
Паломники всё прибывают, прибывают.
Всем дай ночлег, еду, прохладное питьё.
Младенцам — кашу, молоко.

Они как будто разум потеряли!
Кричат и требуют подать ВСЕГО и ЛУЧШЕГО, НЕМЕДЛЯ!
Жена и дочери готовить им не поспевают.

Представь: все заняты котлы, пифосы, чаши!  (Пифос – большой сосуд для продуктов)
Скисает козье молоко чрез ТРИ ча-аса-а!
А богачи всех свежих лошадей
ещё с рассветом разобрали.
Видать, что о крушении галеры разузнали.

Ростовщикам и судьям, конечно же, «важней» пройти
все таинства и ритуалы.
Как будто у Кастальского источника
вода вот-вот протухнет иль иссякнет.

Я ж думаю: грехи они скопили за года.
Вот бремя их и не даёт спокойно спать!

Патриции перед богами очень задолжали.
Налоги повышают и большего величия хотят.
Вновь мир в душе за злато будут выкупать.

Жрецы скорей всего простят… за драхмы.
Но НАШИ боги… врядли душегубов пощадят.

Гляди, детишки подросли,
отроковицы расцвели…
А старики малюток увели в залив.
Дышать там нынче легче.

Ракушки, самоцветы после шторма собирают.
И даже говорят, что золотые украшения бывают.
И кто-то там нашёл ещё великолепные мечи.
Но чьи они никто пока не знает.

Все заняты в сей час по горло и, коль не сыновья,
то мы б уже за переменой лошадей не поспевали.

Гляжу, повозка новая?
В пути коню она легка ли?
Я ждал вас ранним утром.
Предполагал, приедете верхом.

Марфа:
— Да вот, немного припоздали.
Легка повозка.
В дар за врачевание Адонису досталась.

День, правда, очень не обычный.
Возрожу едва ли.
В Афинах слух такой прошёл,
что Пифия сегодня пророчить будет на года.

А в Элевсисе говорят, что будто бы  Деметра
не сразу нам дала священного огня.

Ведь до начала ритуалов
внезапной смертью старика на траке начат Хаос.
Пред лошадьми повозки первой
тот замертво упал и запылал.

И кровь пред храмом Геи ручьями пролилась…
Разбились тары с кикеоном, маслом.                (Кикеон — ритуальный напиток)
Пожар случился, люди обгорели очень.

Вдруг почему-то лошади с ума сошли и понесли.
И странно трое мистов в давке пострадали.
Адонис и Аврора всю ночь спасали жизни им.

На третий день калек везли домой в Афины.
И по дороге Доплен Здорг исчез потом. Куда?    (Доплен Здорг - жрец храма Зевса)

Правитель Кодр уверен: миста старшего украли.
Сатрап отправился на розыски его тотчас.
Он где-то в горах с небольшим отрядом бродит.
Коль взялся сам, то обязательно найдёт жреца.

Год очень странно начался, Аркадий.
Вот потому, возможно, ведуны и чародеи, тайно,
как паломники, теперь со всех земель идут сюда.

— Ах, вот в чём дело?!
Да-а… Беда-а… беда-а…

Аркадий Марфу за локоток обнял и в ухо зашептал:
— А ты, что чувствуешь?
Что боги Ариев сказали?

Пичужка вдруг в ветвях защебетала.
Взгляд Марфа любопытно подняла,
её зерцалами искала                (Зерцала - глаза)
и тихо греку отвечала:
— Ещё не всё разрешено, пока.
Но чувствую, что Мир от разрушения
хранит в своих ладошках малое дитя.

— Дитя?!

— Дитя. — Взглянула Марфа Аркадию в глаза.

Тот почесал в затылке, поднял брови.
А Марфа улыбнулась и тронула его плечо.
— Ты ж тоже перемены чуешь? Внук волхва?

— Да-да.
С тех пор, как в небо поднялась кровавая луна…

Такие сны в последние недели… Страх и ужас!
Боюсь уснуть и утром не прийти в себя.

Тогда-а… пусть охраняют боги девичьи дороги
и всё свершится так, как должно в срок.
Надеюсь, эта дева не одна.

— Конечно.
— Аврора тоже знает?

Кивнула строго Марфа: «Да».

Аркадий:
— От сей минуты за дитя молиться буду.
Как величать её?
Какое имя боги дали?

— Саманди.

— Саманди?
Самандар?!
ДИТЯ ДРАКОНА…
Та самая,
которую нам боги-деды через руны предрекали?!
— вновь почесал затылок и раскрыл зерцала грек.
— Из-за неё мы рифмами слагаем речи?

Моргнула, улыбнулась Марфа:
— Тише, тише.
Думаю, что да.
И лгать уже никто не может. Ты заметил?

Послушай, оглядись, Аркадий,
все меж собой в сей час уже рифмят.
Всё лучшее и худшее немедля проявляют!
Слышишь?
Собаки, лошади и птицы, и древА,
как будто человечьей речью говорят.
А это означает,
что набирает силу сердце Самандар.

— Выходит, маленькая дева в храмы наши едет!
Дэльфинию услышать иль Дух её в ночи узреть?

Ведунья словно засияла,
и многозначительно кивнула.

Аркадий вновь утёр тряпицей пот со лба:
— Мда-а…
Все эти вести опаснее клинка под сердце
И потому я их уберегу.
Молчу, молчу.

Марфа:
— Благо дарю.
Скажи: найдётся ль место для повозки и коня?

Очнулся от раздумий наш хозяин, вспыхнул:
— А как же!
Для лекарей и для тебя — всегда!

Взял подузцы жеребчика, огладил,
отвёл, поставил в стойло у стены,
налил воды, охапку сена щедро бросил.

А конь, освобождённый от ярма, узды,
в знакомом месте, наконец, расслабив шею, ноги,
пил воду долго-долго и после сеном захрустел.

Аркадий размышлял:
«Дитя… Чудесное арийское дитя…
Сегодня ночью в Дэльфах будет?
Я для неё свечу зажгу
и буду до утра родителям молиться».
И к Марфе обратился:
— Кг, кг… К Адонису есть разговор.
Уверен, он здоров.

Где ж Тэррий? Почему не вижу.
Ушёл к источнику за свежею водой?

Моя жена, Афина…

Марфа утомлённо отвечала:
— Прости, Аркадий.
Да, Адонис наш здоров.
Был в Рэтах он, когда мы отъезжали.
Там роды тяжкие. Аврора сообщила.
И первородка в долгих муках двойню принесла.

Аркадий:
— Какое чудо! Сразу двое!
Что ж, понимаю.
Да, тяжко дети первые достались.
Старанием Адониса останется жива.

— Успеет ли подъехать вовремя сюда — не знаю.
Но, может, я смогу помочь твоей жене?

— Надеюсь. Хотя бы осмотри Афину.
Определи, быть может, мальчик в лоне у неё?
А для Адониса я мула придержу.
Приедет и отыщет вас средь храмов.

Услышав громкий говор,
болезненно Аврора пробудилась.
Ладонью рот прикрыв, зевнула широко.
Власы скорее расплела и снова в косы заплела.
Заколкой закрепив, заправила под плат.

И сразу занавесь повозки распахнула,
в плечо рукою слабой тронула Ахилла,
мол «сын, проснись, приехали, пора».

Спросонья огляделась мать,
Секвестру рядом не нашла.

Встревожившись, она сошла с повозки
и красный пеплос дочери везде искала.               (Пеплос – женская одежда)               

— Марфа! А где Секвестра?
Пошла за рыбой и свежею водой?
Об ужине побеспокоиться она решила?

Приветствую тебя, Аркадий.
Ты вроде бы помолодел.
Здорова ли жена?

Аркадий улыбаясь во все зубы:
— Вот, в пятый раз беременна она.
Надеюсь, сын родится в помощь
и потому я полон юных сил.

Приветствую, Аврора.
Дом новый вскоре строить буду.
Сестерций уж достаточно скопил.

Авроре — Марфа удивлённо:
— Ушла Секвестра? Не видала.

Мать вскрикнула, руками рот зажав:
— Ах, глупая! Опять сбежала!
Но… когда? Куда?!

Сын сонно из-под полога повозки всхрипнул:
— Ой, мам! В Афины, что ли?

Всплеснув руками мать:
— Вот где теперь её искать?!

Аркадий,
Скажи, а ты Секвестру не видал?

Он головою отрицал, махнул рукою.
— Она скорей всего, там у торговок,
Что предлагают наши жемчуга.

Аврора, не волнуйся так.
Примерив новые сандалии и серьги,
вернётся вскоре дочь твоя.

Аркадий суетливо удалился
усталых лошадей гостей принять.

Ахилл с повозки спрыгнул.
— Мы на мистерии из-за неё так опоздаем!
В театре будут заняты места!
Мам, я на торжище и разу же назад!

Кивнула строго мать.
Ахилл метнулся и в толпе пропал.

Аврора Марфу за руку взяла.
— Поди сюда. Как так случилось?
Ты от жары сомлела и уснула?

Марфа размышляла:
— Не-ет…
В дороге даже не дремала,
но… верно все же, я грешна.

— В чём, как? Немедля расскажи!

— «Видала»:
Послушник Зэо чуть было не погиб.
Там в самой чаще леса тисов, кедров
на паренька вдруг небывалый зверь напал.
Обоих Духом наблюдала.
Взывала к Зэо: «Оглядись!»

Он шёпот мой не услыхал,
а лишь лошадку гнал и гнал.

Тогда к богам я обратилась
немедленно защитника ему прислать.
И он пришёл. Точнее прискакал.
Но безоружный — юный отрок.
Себя Ахиллом называл.

— И что же, Зэо пострадал?!

Марфа:
— Хвала богам, послушник жив,
спасён в последнее мгновенье.
Ахилл в дом егеря его потом сопроводил.
И встреча с Кодром, знаю, состоялась.

Сатрап Афин, как должно, вести получил.
Я вижу, что к ночИ прибудет он уже в Афины.
А дева-Тара – будет этой ночью в Дэльфах.

— Тара?

— Дитя с глазами цвета аметиста,
Что в этой жизни носит имя Самандар.
С ней рыжий пёс повсюду ходит, знаю.

Ахилл вернулся взмокший,
последние слова от Марфы услыхал.
Блеснул улыбкою душевного юнца
и вдохновлённо вопросил:
— Саманди наша тоже в Дэльфах будет?!

Ахиллу – Марфа благосклонно улыбнулась:
— Коль я права — увидишь сам.

Ахилл мгновенно взглядом потускнел:
— Мам, мам. Там нет нигде сестры!
Весь рынок обыскал и даже у фонтана.
В рядах торговок жемчугами тоже нет.
Теперь, что сделать?

Аврора, теребя в перстах накидку:
— Подумать надо,
а пока…
укрой повозку нашу лучше от дождя.

Ахилл подумал и поник:
«Что-о? От дождя?
На небе ж нет ни облачка!
Ну ладно, ладно, говорите».

И Марфу мать от сына дальше отвела.
— Так, где ж Секвестра?! Объясни.

— Прости, Аврора.
Когда вне тела Духом пребывала,
не видела, и не слыхала,
как дочь твоя ушла.

— Когда виденье случилось?

— Примерно через два часа,
как Зэофанес в гору ускакал.

— Так значит, ранним утром!
И где ж она в сию минуту?!
Не ранена ль, жива?

Она ж больна!
Теряет годы непомерно быстро!
А леченья от сего недуга никакого нету!

Сколь ей часов ещё осталось жить?!

— Уединюсь в повозке, погляжу.

— И где Адонис тоже.

— Конечно да, моя Аврора.

Земля вдруг покачнулась под Авророй.
Все силы потеряв и побледнев она
невольно оперлась спиной на угол дома.

Сползла по стенке мать и обречённо села
обеими руками за камни Итии держась.

Так замерев, глядела слёзно на толпу,
то в лица, коих много проходило мимо.

А то тревожный бросив взгляд на синеву,
она богов, едва дыша, молила:
«О боги,
кто добрый есть в сей час для нас,
моё единокровное дитя…
живым скорей верните…»

А Марфа поглядев на небеса,
златые признаки заката распознала.
Подумала, что для «полёта» Духа
времени осталось очень мало  —
пока сияет над горизонтом колесница Ра.

И так под пологом повозки,
в уединённом душном полумраке
вещунья торопливо села,
над головою руки сразу подняла
и призвала на помощь Духов леса, вод, огня
а так же всех тропинок и дорог,
что путников по землям Аттики ведут.

Отсёкши волей шум,
собачий лай, людские разговоры,
запела тихо белая ведунья, зашептала:
— А-а… У-у… Ра-а… Хор-ра…
Откройте знанье, о Владыки.
Дух мой от тела отделите.

Привычно дева взмыла, «полетела».

И смутное видение открылось ей:
Адонис по лесной тропе спешит,
ведёт за гриву лошадь Зэо.
По виду лекарь заболевший.

Вот вышел из лесу на тракт
и по дорожным знакам распознал,
что к Итии прибудет через полчаса.

Волнуясь о жене,
ей неустанно сердцем Тэррий повторяет:
«Аврора, в Дэльфы спеши!
Секвестру не держи и отпусти!»

Вещунья размышляла:
«Один идёт? Пешком?
И лошадь Зэо без уздечки и слаба.
А где теперь семья дитя,
александрийская охрана?
Странно.

Секвестру отпустить?! Одну?!
Куда? Зачем и почему?
Да... очень странно.

О, Тэррий, Тэррий…
Что за беда направила тебя сюда?».

О дочери Авроры подумала ведунья.
Как вдруг
ей острой болью что-то опалило Дух и ум.

Ночная тьма внезапно накатила.
В ней Марфа постепенно услыхала
крики, лязг мечей, сраженья шум.

«Что это? Бой случился прошлой ночью?!
Меж кем и кем? За что и где? Неясно.
Немногим позже это место осмотрю —
в час восходженья Эи будет видно».           (Эя – богиня утренней зори у греков)

И дева мыслью собралась,
чрез боль на несколько часов вперёд
вниманием своим перенеслась.

И вот рассвет забрезжил, потускнели звёзды.
По небу, как по морю поплыли редко облака.
Едва рассеялся туман в верхушках кедров.
И гимны пташек пробудили трелью землю.

А дале дева под собою разглядела,
как боевые стрелы, словно свечи, догорели.
Затем восход ей чётче проявил кедровый бор,
поляну, дуб, копну, уединённый двор.

В сарайчике и тихом егерском жилье
спят раненные воины спиной к спине.
Хранят мечи на всякий случай под руками.

Их кони целы, сыты, дремлют в стойле.

На красной черепичной крыше
лежит в охране юный воин-лучник.
Уснул стрелок, колчан подставив под щеку.

Над ним Дух волка-пса в полглаза начеку. 
Накрыв бойца невидимым крылом, оберегает.
Один Семаргл не спит в дозоре на посту.

В светлицах верхних почивают мирно дети.
Адонис, маясь желчью в чреве, дремлет на боку.
Хозяин дома, словно кот, свернулся на полу.

А у давно потухшего камина
вот только что очнувшись от сонного вина
поднялся с лавки разноглазый римлянин-атлет.
Блестит златая шпилька Зевса на его затылке.

От злобы он кипит, на пальцах когти прорастают.
В гримасе ярости шрам проявился на чешуйчатой щеке.

И Марфа эту личность узнаёт и намеренья ясно слышит.

Тот Ирод жаждет немедленно найти и погубить
заветное арийское дитя.
Её зверь Возрождённой Тарой называет.
Особый запах девы чует в светлице наверху.

Ну а она в сей час в подвале тайном пребывает.               
Кодр рядом с девой, крепкий гераклеец — Таг-Гарт,
и с факелом в руках — её отец и мать.

На бедрах воинов в доспехах лёгких
в потёртых ножнах их славные мечи висят.

Средь великолепия разрушенного мира Тэрры,              (Прежнее имя Земли)
среди обломков храма, битых статуй и мозаик
маленькая Тара ищет вместе с мамой, папой и друзьями
чудесное драконье красное стекло —
с давно ушедших лет известное оружие от драко.
               
Свидетели Войны Богов застыли в саже, камне
и ничего рождённым в новом мире не расскажут.

Смертельной тишиной разбитых мудрых лиц
и утончённых тел поверженных атлантов,
они лишь намекают их нашедшим людям,
мол: «Мы — Род Творцов
и знания гармоний форм, объёмов, света, звуков.

Мы в этом нашем доме приютили инородцев
пришлых с дальних звёзд на лодья-кораблях.

И щедро дали землю, кров, одежду, пищу, воду.
Ложь, зависть, алчность в их делах не замечали.

Они нам льстили, наши знанья незаметно крали,
чтоб снова разрушать и поглощать вселенные, миры.

В семье отца и сына ложью разделяли,
чтоб в жажде власти Роды наши истребить.

Так инородцы завладели городами «Звёзды».               
И грабили Наследие Великих наших Праотцов —
воды, недра, древа, воздух, плодородные поля.
И мы, того не замечая, добровольно, сами
по «За Кону Неба» пищей стали.                (Смотри: Закон Единого Неба)

Опомнились, восстали. Слишком поздно.
И так была развязана Великая Небесная Война!
И коль вы нас в земле нашли – мы проиграли.
И перевёрнут светлый Мир на тёмный риМ.
Рабами змееликих выжившие наши чада стали!

ВЫ — те, кто останки прошлого нашли!
Вы — НИКОГДА
Не верьте в мирный с инородцем договор!

Откройте разум, наши дети, и очнитесь!
Иначе, без истинного знания о прошлом
у поколений будущего нет!

Не в Вере сила, Человеки с добрым сердцем.
Сила — в ясной Мысли, Истине и Знанье!
Теперь — Ваш долг: восстать и Зверя сокрушить!»

И прикасаясь к мрамору ладошкой,
дитя их наставленья яростные слышит
и потому в Душе отчаянно спешит
исполнить истинное предназначенье:
«Уснувших Духом Ариев скорее разбудить».

Но пред глазами в щелях камня
нет красного искомого стекла.
Лишь «чёрный камень мёртвых»
— обсидиан —
в огне от факелов блестит слегка.

И маленькая Тара, вспоминая,
говорит друзьям, отцу и маме:
«Что в нижнёй зале храма Геи
есть шанс драконее кровавое стекло найти».

При сих словах пёс рыжий появился, с ним Ахилл.
Пастух, дар речи потеряв, сатрапу жестом говорит.
Так просит помощи сестрёнку младшую спасти.
Мол, зверь очнулся и пред спаленкой уже стоит.

Моргнула слёзно Марфа и дале увидала,
как настежь распахнулись двери дома.
Из сонного жилища торопливо вышел вор —
теперь не человек, не зверь лесной
— трёхрогое чудовище с хвостом.
Блестит златая шпилька Зевса на его затылке!

Дитя, накрытое рубиновым плащом,
когтистой лапой жадно прижимает.
Рванул с порога тать и дальше наутёк.
                (Тать – устарелое - вор, мошенник, грабитель)
За ним стремглав бежит Таг-Гарт с мечом,
и завязался новый страшный бой.

Перепугалась Марфа,
во все глаза на то сражение глядела.
Ведунья призывала:
«Скорей!
На помощь, боги!
Кто ни будь!!!»

Из прошлого её призыв услышав будто,
Дух волка-пса на лапы крепко оперся.
Взметнулись мощно огненные крылья.
Бог малый ощетинился, и, зубы показав,
пустил отравленный туман из трав,
чтоб с толку сбить злодея, задержать.

И воин-юноша проснулся тоже.
Семаргл ему навеял яркий образ:
«Вставай! Поторопись! Вор! Враг!
Не дай ему уйти! Стреляй!»

Тверда у лучника рука.
Взор ясен, выстрел точен. 
Летит, летит разящая стрела,
свистит за ней другая, третья...

Но точно попадая в зверя,
Крошатся в щепки стрелы.

Вот из подвала метнулись к вору двое.
И, обнажив мечи, кричали во всё горло:
«К бою, греки! Александрийцы, к бою!»

И так в сражение за жизнь дитя вступили
Афин правитель – Кодр и Марк — легат.
Мгновеньем позже им на помощь мчались
раненные войны — с мечами, но без лат.

И видела ведунья, как все сражались рьяно,
но без усилий демон их сразу разметал.

Как драко лапой поразил легата,
и тем ударом, возможно, погубил его.

Единственным препятствием
остался перед зверем Кодр.

Туманом сбитый с толку ирод думал:
«Выкрал Тару! Удалось!»
Что перед ним один сатрап — не войско!

Вот из жилища выбежал мальчишка.
Того не ведая юнец держал наперевес
арийский звёздной стали чёрный меч
с резной на рукояти белой бычьей головою.

В сражение тотчас вступил калека. 
Взмахнул клинком и тот, как флейта:
«Си-и, ля, соль, си-и…»
— мелодию волшебную пропел.

Эфирную волну так разбудили меч и мальчик
и от неё на не уязвимом теле драко
чешуя вдруг поднялась и мягкой стала.

Оторопел, вдруг, демон, обернулся,
Арийский звёздный меч узнал,
оцепенел на краткое мгновенье,
удар по рёбрам тем мечом и пропустил.

ЗакровотОчил ирод, зарычал и застенал.

Ослабли мышцы лап его и девочка упала.
От морока очнулась, закричала:
«Ой, папа, папочка, спаси… спаси!»

А зверь опешил, подлог не ожидал.
Он, оказалось, Геру спящую украл.

Рассвирепев, пытался вновь сбежать
и после девочку сожрать.
 
Казалось, всё пропало и драко не догнать!

Метнул в него топор отец малышки.
И Ирод вдруг запнулся, навзничь пал.
Удар не поразил его, чуть только оглушил.

Тогда превозмогая боли, отравленье,
о девочке простой забыв,
Зверь из последних сил поднялся
и, сберегая жизнь свою,
исчезновенья чары применил.

Так след его в лесу простыл.
А Кодр юнца с седою прядкой
в погоню дальше не пустил.

Неравный бой окончился.
Счастливое воссоединение
отца с его дитём свершилось.

Потом… Адонис врачевал всем раны.
И Марк — отец девчушки Тары
— оказался ранен — жив.

Напомнив наставления Саманди,
он Тэррия направил в Итию
— немедленно спасать семью.
«Что проклятую дочь Секвестру
немедля нужно отпустить.
Лишь так она останется в живых.
Что жизнь её с рождения хранит Аид».

«Ах, вот в чём дело?!» Уразумела Марфа
и дале на события глядела.

В сей дом чрез несколько часов
знакомый пастушок посланника привёз.
Узнала дева в парне Зэо.

Потом, из леса появился ростовщик,
а уходя,
он в пояс дому, словно храму, поклонился.
 
Пришёл-ушёл толстяк будто бы ни с чем.
Лишь амфору с водой унёс.
По тропке в чащу заспешил.

Подумала Ведунья Марфа:
«Был слаб старик. Теперь — бежит.
Как он у дома с Тарой оказался?
Чего хотел? Кого искал?
Родник разыскивал в жару?

Не-ет, в совпаденья я не верю.

Зачем послушник лошадь отпустил?»
— и увидала…

На склоне, в роще тисов кровь и труп.
Плоть человечью рвёт
и жадно поглощает тот же Ирод.
Блестит златая шпилька на его затылке.

Приобретает постепенно тело драко
снова римские точёные черты.
Зверь смачно чавкает, сопит, рычит.

Старик, что с амфорой воды бежал,
узрев, как Ирод друга только что сожрал,
поклялся драко больше не служить.

Теперь спешит он в Итию и дале в храмы,
чтоб Деву-Тару от мучителя людей спасти.

А рядом с извергом сидит-дрожит старуха.
В одеждах красных, рваных, но знакомых.

Не дева больше Секви — древняя карга
и времени ей жить осталось до заката
— лишь несколько часов и дале
неотвратимо Смерть её найдёт.

Моля любви или пощады Секви,
заискивая, на Лже-Тэоса ужасного глядит.
А он ей внятно говорит,
и Марфа слышит речи драко:

«За то, что оказалась мне верна,
И верность Яхве сможешь подтвердить, (Яхве - с иврита: тот у которого нет имени)
проклятие на Смерть сниму тотчас же,
дав выпить моей крови три глотка.

Так, дева, будешь вечно жить,
как боги змееликих — не старея.

Коль хочешь жить, Секвестра,
со мною быть, женою называться,
вкуси от человечьей плоти, пока она тепла.

Сие изысканное блюдо — доблестный ариец,
давно знакомый воин-перс Фуард.

Съешь почку правую и оба глаза,
достань, отрежь и съешь остатки языка.
Вот нож старинный ритуальный.

Так сделать иль не сделать,
решение немедленно прими — сама!»

Не размышляя ни мгновенья,
свершив всё так, как Ирод ей сказал,
Секвестра очень быстро
прежнею отроковицей стала
и нелюдские силы драко обрела:
на расстоянии через Эфир якшаться,             (якшаться — устарелое — общаться)
перемещаться телом быстро, словно лань.

И Марфа увидала,
как драко снова ликом Аполлон
и преображённая Секвестра
метнулись вместе
к источнику с целебною водой.

Смывая в чистых водах кровь,
они совокуплялись жёстко, жадно,
борясь, как звери, в битве насмерть.

И Драко победил, убил Секвестру,
ну а она через минуты ожила.
И тело было цело, невредимо.
Лицом — прекрасней, чем была.

Их плотский вой и бой,
и воскрешенье падшей девы
случайно путники заблудшие видали.

Тотчас же поплатилась жизнью вся семья.
И Секви тоже с наслажденьем убивала,
особо — малое невинное дитя.

Насытившись их кровью, плотью,
сменивши облик и причесав власы,
Лже-Тэос и Секвестра поспешили в Дэльфы.

Ведь там в полночный час
откроются Небесные Врата,
И там,
воспоминания о прошлом полно получив,
Цель воплощения поймёт
Саманди – маленькая Тара.

Глаза открыла Марфа, не дышала,
и постепенно Духом в тело возвращалась.
Ведуния ещё не осознала,
что льдом сковало её пеплос и власы.

«О-о…, бедная моя Аврора!
Что рассказать о дочери твоей?
Уж лучше б при рожденье умерла!
Она исчадьем Ада стала.

Минуту размышляя,
с собою Марфа согласилась:
«Скажу: жива и полно исцелилась,
и мужа, что искала, по пути уже нашла.
Не стоит волноваться, счастлива она».

Часть правды утаив,
я не солгу и силу не утрачу.
Как бы то ни было, сестра,
одна теперь отправлюсь в Дэльфы.

Мне б до полуночи успеть!
Вот только Тэррия дождусь и встречу,
тотчас отправлюсь в путь.

Нет времени почти!
Должна я Тару защитить.
Зло с каждым часом набирает силу!

Яйцо куры, что в ритуале стало сердоликом,
надеюсь, в битве с драко сумеет девочке помочь».

   *   *   *
Аврора, потеряв терпенье,
под полог к Марфе заглянула,
а там внутри всё в инее блестит.

Вещуния во льду, как мраморная статуя сидит.
Душа её исполнена сияньем лёгким лунным,
глаза открыты, а Дух витает где-то далеко.

Аврора к телу девы прикоснулась,
от боли резко руку отняла.

«Ой! С-с! Лёд, холод жуткий!
Как случилось? Ужель возможно?!
Такой — ни разу Марфа не была!
Она жива? Что видит? Что узнала?»

— Сестра-а, — тихонечко позвала.

Но Марфа не слыхала.
Аврора полог запахнула, отошла.
«Вот только бы её никто такой не увидал!
О, Марфа, поскорей приди в себя,
а я к повозке никого не подпущу».
— Ахилл, сынок, поди сюда.
Сходи-ка в дом к Афине,
пусть даст немного молока,
лепёшек, каши.
Иссякли силы наши,
и ужинать давно пора.

Сын, просьбу получив,
метнулся выполнять:
— Вернусь сей час же!

— Нет-нет, не торопись обратно!
Аркадию, коль надо, помоги в хлевах.
Я за тобой приду сама.
Ты слышишь?

В улыбке засияв, махнул рукою мальчик:
— Коне-ечно, мама!
Тогда я к лошадям!

— Беги, сынок. Беги…

Аврора у колеса повозки грузно села.
На сердце руку возложив, тревожно размышляла:
«Что ж Марфа о дочери узнала?»

Очнулась постепенно Марфа, поняла
под коркой льда она закована в плену.

Подняться с места дева попыталась.
Глазами повела и смутно разглядела,
что вещи тоже все покрыты инеем, блестят.

«Случилось, как во время ритуала, дома!
Но почему опять?!

О, Ра! Согрей, подай тепла мне в сердце!
Перун, Стрибог, что происходит, подскажите!»(Перун,Стрибог-словяно-арийские боги)
Кто, на самом деле, я?
Отцы и Матери Великие, спасите!

Пошевелиться Марфа попыталась.
Не выходит.

Дышать? Не дышится во льду.

И чтоб не умереть, ведунья напряглась,
всей грудью сделала глубо-окий вдо-ох.

Под натиском желанья жить
лёд, наконец-то, раскололся.
Упал с чела и с плеч, и с рук,
разбился тихо на осколки.

Так выбравшись из плена,
растёрла руки, ноги дева
и из повозки помалу подалась.

Длань слабую чрез полог протянула,
колючим хладом тронула сестры плечо.
— П-прошу, Аврора,
в-воды подай г-горячей
иль ч-что ни будь ещё.

Та вздрогнула и с места подскочила:
— Жива?! Очнулась?!
Ну, слава Гелиосу!                (Гелиос – бог солнца у греков)
Сейчас, сейчас.
Метнусь к Аркадию и принесу воды.

— Г-горячей,
М-много,
если с-сможешь.

— Я поняла. Бегу, бегу!
А ты поберегись и не сходи с повозки.

— Д-да я и н-не см-могу.
С-сил н-нет. З-замёрзла. О-очень.
Н-не з-знаю, ч-что со м-мной произошло.

О немочи своей забыв
Аврора побежала просьбу исполнять.

А Марфу разрывает в клочья дрожь:
«Ог-гня…. Ог-гня, о Р-ра!
С-скор-рее, боги!
Я с-слишком м-многое узнала? Да?
И ж-жизненные силы за это от-тдала?»

С горячею водой, вином и молоком
Аврора скоро возвратилась,
тяжёлым шагом к своей повозке подошла
и, задыхаясь, под полог снова заглянула.
 
Глядит: названая сестра, калачиком свернувшись,
лежит в одеждах мокрых белёхонько-бледна.
И расшибает тело девы тряска.

— О, боги, боги! Марфа, Марфа!
Как в этот раз тебе досталось!
Сменить одежды на сухие срочно надо.

— Нет сил пошевелить перстом.

— Я помогу. Давай-ка, дорогая.
Часть исцеления в одеждах тёплых,
ты же знаешь.

С усилием не малым
сёстры справились вдвоём.

Аврора:
— Теперь, вот амфора с горячею водой.
Всем телом обними её и грейся!

Укрою козьим одеялом.
Мало!
Ещё овечьим покрывалом.

Вот молоко, лепёшки с сыром.
Держи, пей по глоточку неспеша.
Кивни: жива ли дочь моя?

Едва моргнула Марфа: «Ддда». 

Парное молоко она, не торопясь, пила, пила…
Об амфору с горячею водою грелась
и мал-помалу возвращались к жизни
ясно видящей девицы кровь и телеса.

Аврора будто не дышала, наблюдала,
когда ж румянец станет проявляться
у Марфы на мраморных щеках.

Его заметив, Аврора губы подхватила,
тревоги стон в груди рукой сдержала
и всем богам молилась, восклицала:
«Хвала Деметре-Гее!
Хвала и Аполлону!
Хвала всем Олимпийцам!
Слава Ра!»
— Ну, сестра…
коль можешь, говори,
так, где же доченька моя?

Глаза чуть приоткрыв,
к ответу силы прилагая, 
хрипела истощённо белая ведунья:
— Ж-жива и полно ис-сцелилась.
И мужа, что искала, по пути уже н-нашла.
Не с-стоит волноваться, счастлива она.

— КАК исцелилась?!
С КЕМ счастлива?!
КТО замуж-то её берёт?
КУДА теперь идёт?!

— Прошу, Аврора, тише.
Сказала, что видала.
Другие вести есть.

Аврора взглядом умоляла:
«Коль можешь, говори…»

Ведунья продолжала:
— Адонис к Итии уже подходит.
Спешитк тебе пешком.
С ним почему-то лошадь Зэо.
Ещё немного отдохну
– пойдём встречать вдвоём.

— А отчего ты холодна?
Была покрыта льдом?

— За знания такую плату взяли боги.

— А что ужасного произошло?

— Видала бой сегодня ранним утром.
Афинский жрец…

— Кто? Доплен, что ли?!
— Да.
— Он где-то рядом бродит?!
Ах, бестия! Увижу,  так убью!
И глаз, и горло вырву собственной рукою!
Скормлю куски исчадия бездомным псам!

— Не сможешь, не пытайся.

Не человек он вовсе.
Под кожей человечьей скрыт
рогатый демон-крат.

Убить не так легко,
как прежде нам с тобой казалось.

Наш Кодр и александрийский друг его
пытались это сделать общим войском.

— Кто, Марк?

Кивнула Марфа: «да».
— Все воины в сраженье пострадали.

Аврора:
— Где Доплена видала?!

— Был в егерском дому, у Ларга.
На дочку спящую его напал.

— На Геру?!
Боги, боги!!!

— Да. Он выкрал Геру,
но погубить желал Саманди.

— ЧТО?! Дочка егеря погибла?!
А наша Самандар – ЖИВА ль?!

— Аврора, тиш-ше… тише…
Я расскажу, что знаю,
но громом раздаются речи
в моей заледенелой голове.

Аврора растирала деве руки,
дыханьем отогревала плечи,
и после подала в кувшине малом красном
горячее медовое из вереска вино.

— На, вот, держи. Целебное.
По счастию на солнышке согрелось.
Пей по глоточку не спеша.
По жилам огнь быстрее побежит.

Теперь, где ирод?

— Я не знаю. Был дважды тяжко ранен,
А после человечьим мясом исцелён.

— Он людоед?!
Ах, да. Припоминаю.
Мне точно так Кризэс и рассказал.

Адонис скоро ли прибудет?

— Уже в сию минуту.
Иди, поторопись, встречай.
Я, видишь, не смогу.
Смирись и будь послушной.
И сделай так, как мужу будет нужно.

— Да что ж случилось… где-то… ТАМ?!

— Прости, моя Аврора.
Со временем узнаешь.

Испив медового вина
глоток целительный второй и третий,
она подумала, что лучший миг настал уйти.

Как только с глаз Аврора
среди паломников пропала,
все силы волей Марфа собрала.

Куриное яйцо, что сердоликом
во время ритуала стало,
она в руке с надеждою зажала
и поплелась к Аркадию в хлева.

А тот у порога увидал девицу,
и не узнав её, шёл дале по своим делам.
Вдруг, оглянувшись снова, осознал:
— О, боги, Марфа! Ты ли это?!
За полчаса преобразилась!
Да ты бледна, как не жива!
Что вдруг случилось?!
Помочь иль лекаря позвать?!

Хозяин подбежал
и Марфу поддержал.

Она за древо ближнее схватилась,
едва дыша произнесла:
— Помочь прошу…
Нужна мне лошадь. Срочно.

Сопротивляясь просьбе девы,
Аркадий отстранился.
— Нет свежих лошадей. Я ж говорил.
Сказал же: разобрали,
другие — в бурю утонули.
Есть только мул.
Я для Адониса его теперь держу.
Авроре обещал.
Я – грек и слово не нарушу!

— Адонис в Итию уже пришёл, с конём…
Жеребчик пегий слаб и, видно, ранен.
А Тэррий, показалось, болен
иль чем-то заражён.

— Как сильно?

— Не могу сказать.
Помоги ему, потом…
Аврора мужа встретила вот только.
Торопись, Аркадий!
Не время медлить!
Помогай!

— Куда одна такая слабая поедешь?

— Отправлюсь в Дэльфы, срочно.

Хозяин в ухо деве зашептал:
— Что, Самандар в опасности?!

Она едва моргнула и тяжело вздохнула:
— Догадлив внук волхва.
Скажи Авроре: догоню повозку позже.
И в храмах Дэльф…
ей быть с семьёй не должно.
Адонис знает почему.

— Я понял. Седлаю мула, вывожу.
Прими опору на плече моём.
Пойдём в конюшню, дорогая.
Чем я ещё помочь могу?

— Не-ет. Человек — не сможет.
Мне нужен круг волхвов.                (13)
Чем больше соберётся наших магов,
тем можно сделать щит от Зла сильней.

— Что нужно сделать, говори!

— Защиту Деве-Таре до утра.        (она же Самандар)
Держать её любой ценою!
Зверь змееликий и его бездушная жена
горячий и кровавый взяли след!
И Самандар лишь случаем сейчас жива.

Аркадий стиснул зубы,
в Душе, как будто, зарычал:
«…лишь случаем жива?!»
— Ну-у, не-ет...
Дитя убить?! Которое нам Деды обещали?!
Уж слишком люди за столетье настрадались!
Надежду Мира Иродам не отдадим!

— Пора. Поторопись, Аркадий!

Грек, наконец, заметил:
— Тебя от холода трясёт?! В жару?!

И дева обессиленно моргнула.

Аркадий:
— Невиданное дело…
На вот, надень-ка плащ и капюшон.
Теперь держи поводья крепко.
Подай-ка ногу мне, садись в седло.

О, гляжу, Аврора с Тэррием идут!

Склонившись, Марфра другу зашептала:
— Прошу, обоих задержи, сколь сможешь.
Дай время мне исчезнуть до поры.

Кивнул Аркадий, указал рукою:
— Езжай сейчас за двор, чрез сад,
затем к фонтану, к рынку.
Там сразу будет тропка через лес.
По ней овец мы часто гоним в горы.
На полпути она и приведёт тебя
на каменный Дэльфийский тракт.

Знакома мулу та тропинка.
Красавца этого зовут Гикон
из-за похожего пятна на шее.
Вот саламандра притаилась. Видишь?

Ты говори с ним, Марфа.
Жеребчик понимает наши речи,
как будто прежде в человечьем теле жил.
Когда не нужен будет — отпусти.
Скажи: «домой», и он вернётся сам.

Поводья мулу натянув
и пятками в бока его легонечко ударив,
ведунья поспешила убраться со двора.
— Благо дарю. Прощай.
Прощай, Аркадий!

Вослед Аркадий, удивлённо:
«Прощай?! Сказала?
Да нет. До лучшей скорой встречи».

И деве Духом прошептал в Эфир:
«Жду добрых новостей.
Всем Родом мы обеих вас поддержим!»

В ответ она чуток кивнула,
знак Силы-Духа показала:
рука над головой прямая,
персты зажатые в кулак.

Аркадий тайно тем же жестом ей ответил.
Скрывая смысл его от глаз зевак,
он будто бы власы свои потом пригладил:
«Да будет так!»
И сам себе подумал:
«Видать не зря волнами шторма боги
на берег утром вынесли мечи.

Всё-ё Прародители, конечно, ведают и знают.
Вот в помощь Самандар оружие заранее прислали».

Аврора всё же углядела,
как Марфа торопливо удалилась со двора.
Она к Аркадию метнулась:
— Кто это? Марфа? Верно?
Ей же дурно!
Куда поехала верхом, одна?

Аркадий обернулся,
смущённо поднял брови
и только рот успел открыть…

Адонис встретил взгляд его
и мысли друга сам озвучил:
— Ну, видимо, так нужно.
Оставь её. Дела свои решит
и обязательно тебя найдёт.

— Найдёт?!

— Найдёт.
Сегодня ж дальше едем.

Аврора, растерявшись:
— Мы, что ли, ждать её не будем?
Почему?!

Ахилл отца сердечно встретил, обнял:
— Пап, пап, куда лежит наш путь?
Ой, да это ж лошадь Зэо!

Отец сынишку обнял:
— Да вот. В лесу его нашёл.

Ахилл:
— А где же сам послушник? Ранен?!
Он так стремился Кодру вести передать.
Не уж то не случилось?

Тэррий:
— Наш Зэофанес, оказался, сердцем воин.
Ему благоволит и Ника, и Фортуна.
Случилось так, как парень пожелал.

Аврора:
— Муж мой, хоть что-то объясни?
Куда, скажи, мы едем?
И почему не в Дэльфы?

Адонис им:
— На празднествах нельзя нам время зря терять.
На земли Инглии, на запад, через море едем.
Вот только помощь этому жеребчику нужна.

Гляди, Аркадий, здесь у него на шее рана.
Зашить и наложить бальзамы…
Ведь ты коней, я знаю, можешь врачевать?

— А как не врачевать-то их? Нельзя…
Они ж чисты душой, как человечьи дети…
и служат преданно до смертного одра.

Он рану оглядел, края опухшие чуть тронул:
— Мда… Что, когти это чьи-то были? Да?
Гляжу, тебе тут кто-то помощь оказал?
Череду, крапиву приложил.
К такой-то ране? Верно-верно.

Попал ты, пегий, в переделку.
Ну, не беда…
Пойдём, дружок, со мной в хлева.
Теперь Аркадий воспаленье обезвредит.

Хозяин пристально взглянул Адонису в глаза:
— Дружище, силы есть ещё?
Помочь мне сможешь?

Тот приглашенье к разговору принял:
— Думаю, что да.
Аврора, а вы с Ахиллом собирайтесь.
И приготовь, прошу, нежирную еду.

Два дня уже не ел и маялся желудком.
Желчь отчего-то в чреве разлилась.

Теперь, час голода лечебного прошёл,
и можно было бы покушать, но немного.
Ларг дал мне пижмовый настой с собой. 
Держи. Добавь, пожалуйста, его в питьё.
 
Аврора:
— И даже ночевать здесь в Итии не будем?

— Всё расскажу тебе, но по дороге.
Лишь наберись терпения, жена.

— А как же дочка наша?

— А что с Секвестрой?

— Да вот, сбежала ранним утром.

— Ушла? Опять?!
Ну, вот и хорошо.

Аврора, в материнских чувствах вспыхнув:
— КАК: хорошо?!
Она ж больна!
Стареет отчего-то быстро.
Ты с хладом в сердце говоришь,
как будто Секви не отец!

— Поверь, мне тоже больно это знать.
Но не беспокоиться уже не нужно.

— ПОЧЕМУ?! Ответь!

— Скажу одно:
её судьба с рождения была определена.
И деве час настал своей дорогою идти.
Секвестра вскоре исцелится, коль больна.

— Кто так сказал?!
Ужель ты в бредни веришь?!
Ведь ты «болезни» Сэкви не видал!

Часы её уходят быстро так,
как будто с ветром пролетают годы!
И видеть это страшно!
Не знать, как можно ей помочь…

Девичий ум её не видит и не понимает,
что с телом происходит!
Молюсь, надеюсь, что ещё жива!

Адонис Тэррий жене на ухо прошептал:
— Сбежала всё же? – значит, будет дальше жить.
Случилось так, как дОлжно.

Поверь, Секвестра наша исцелилась.
Саманди видит нити наших судеб.
И доказательства тому
мы видели с тобой не раз.

Скажу ещё с её же слов,
о чём пока не ведаешь сама:
под сердцем носишь новое дитя.

Родишь как раз в час женской силы,
в день Равновесия пяти стихий.

И горячо обняв, поцеловав жену в лоб, щёки,
усталый лекарь отошёл.
Аркадию вздохнув, сказал:
— Пойдём, мой друг, жеребчику поможем.

Оторопев,
Аврора словно плети руки уронила:
— Но, как же так?
О, боги, боги, подскажите!
Уже ли доченька здорова и жива?
Уже ли исцелилась? Счастлива она?

И разделилась в чувствах надвое её Душа:
«Я… тяжела?
Ахх… да…
Мой, Тэррий, какая ночь любви
у нас с тобой на новолуние была…
Я плод её ношу под сердцем?!
Счастье!

Да, неужели более не увидать Секвестру?»

Авроры смятение услышав,
Адонис Тэррий обернулся:
— Жена, случилось как и должно быть. Прими.
И да, прошу, ещё купи в дорогу красного вина
и вяленой баранины, сыра.

Оторопев совсем, она зерцала распахнула:
— Вина-а?! – сказал?
В такой-то смутный день и час?!
Ты надо мною шутишь, Тэррий? Верно?!

Адонис тихо ровно произнёс:
— Вина. И мясо, сыр, овёс.
Приобрети всего побольше. На недели.
Прошу, Аврора, мне доверься.
Ахилл, будь с мамой. Не оставляй одну.

— Да, пап, я всё исполню. Помогу.
Скажи, а Зэофанес цел?
И пострадал лишь Пегий?

И опрокинутой луною бледных губ, отец ответил:
— Хвала богам, донёс парнишка вести.
 
Подумал Тэррий в след обоим:
«Мой сын — моя опора! И… драгоценная жена!
Нежданы оказались в нашей жизни перемены.
Ну, ничего… заботой боги не оставят.
На дальних землях новый дом найдём,
и дочь останется жива.

Тернистый путь открыт.
Все вместе мы его преодолеем,
Коль будет дружною семья».

  *   *   *
На этом месте, мой читатель,
историю Авроры, Тэррия, Ахилла
на годы с вами потеряем.

Но, чуть предвосхищая ход событий, расскажу.
Преодолев путь испытаний,
семья Адониса достигла цели:
счастливый дом на землях Инглии нашла.

Но, к сожалению, с тех пор,
как совершён был чёрный ритуал
жертвоприношения Месии
на горе масличной,
перевернулся Светлый Мир на тёмный риМ,
залился человечьей кровию невинной,
и потемнел, и повсеместно запылал.

На пепелищах и руинах расплодились ироды и твари,
И от того Свет в душах человечьих стал быстро иссякать.

По Да*арийским благословенным прежде землям
Четыре грозных всадника неслись во весь опор!
 
Для правнуков Творцов — Семьи Небесной —
опять настали страшных испытаний времена.

Волхвы и ведуны со всех земель вещали,
что целых тыщу тёмных лет продлятся
войны, рабство, голод, хворь, нужда,
пока не возродится вновь Мессия
и не восстановит Золотой Царь-Град.

И всё ж Аврора родила, как должно, дочь
— Надежду Мира —
в день равновесия пяти стихий,
в час восходящей женской силы.

Адонис счастлив был и много врачевал
на новом месте — Дорсетшире.
Но через десять лет он злыми языками
под инквизицию и скорый суд попал.

Был Тэррий заживо на площади сожжён,
как иноземец знахарь еретик ведун
за то, что отказался крест распятия принять
и преклониться перед новой верой.

И если б не разумница — подросшая Венера,
Аврора бы в отчаянье с ума сошла.
Мать сразу о кострища силой увела.

Семья едва спаслась тем жутким зимним утром
и бросив скромные пожитки,
сменила вовремя и земли, графство, дом.
Тем избежала участи «проклятых ведьм».

Тогда жеребчик Пегий сослужил им службу.

Пришлось семье всё начинать сначала
и без отца, и мужа, и бедствовать, и голодать.
Но жеребца не стали предавать и продавать,
ценя его за преданность и дружбу.

Ахилл в несчастиях окреп и возмужал,
жену хорошую нашёл, троих детей зачал.

И жизни одного из сыновей его — Тагарта
рассказ коснётся много позже —
в повествовании совсем ином.

Мы снова встретим возрождённых
Марка, Таг-Гарта, Саманди и Сатира.
примерно через тридцать смутных лет.

Нет места нежной рифме
во временах кровавых грозных
и потому рассказ изложен прозой.

Теперь вернёмся в Грецию, посмотрим,
как сложится судьба известных нам героев,
как эту ночь Севиллы они переживут.
               

   *   *   *

Итак:
Кодр стал царём Афин и с титулом отца
его долги пред Трагосом тот час же принял.
                (Таргос – с греческого козёл. Бог Дионис, он же
                Бахус, Аполлон, часто проявлялся в этом образе)
Лишь с другом — Паном обсуждая планы,
решал, как свой народ и Грецию спасти.

Какой он сделал мощный ход «конём»
из летописей тех времён Эллады — знаем.
А если нет, то здесь подробности прочтём.

На крайний шаг решившись,
Кодр в одежды дровосека облачился
и тайно в беотийский стан один пошёл.
А там намеренно с охраною затеял ссору драку.

Да к сожаленью быстрой лёгкой смерти
добыть Кодр не сумел.

Царя Афин в простых одеждах
воины опознали
и к беотийскому царю немедля привели.

А тот был несказанно рад,
зло горделиво посмеялся,
что в руки случаем ему попался
великий воин Кодр — царь-дровосек.
И потому его три дня пытали.

А звездочёты не смолкая повторяли:
что Фивам ныне благоволит и Ника, и Фортуна.     (Ника и Фортуна – богини победы)
И проклятому семени Меланфа,
Пришла пора оплаты за обман.

  *   *   *

В ночь исчезновенья Кодра
Лекарь Пан проснулся на рассвете.
Тревога вдруг кольнула под старческое сердце.

Он вышел на балкон и огляделся, отдышался.
На зори посмотрел, послушал птичьи трели,
немного побродил в покоях, лёг, ещё поспал.

Лишь через несколько часов внезапно осознал,
что царь за ним ещё слугу не присылал.
К зениту приближалось золотое солнце.

В уединенье рассуждая, огорчился бывший воин:
«Жаль, новому царю совет от старика
уже не нужен стал».
И потому, скрипя спиною,
Пан в сопровежденьи Зэо поехал в Парфенон,
чтоб названного сына хоть издали увидеть.
Коль повезёт, то подойти поговорить.

Подъехав ко дворцу,
старик прищурился и вверх глядит,
а Зэо Пану говорит, что нет там пса,
пустое кресло Кодра на балконе,
участливый слуга Айлант
по обыкновению у врат его не ждёт.

Окликнув Артэмиду на ступенях,
Пан с нею тяжко в дом взошёл.
Там коридором шёл Айлант с едой.

И в царские покои все четверо вошли.
Нет в них царя, Базид — пёс старый спит,
не тронута постель, вино и фрукты целы.

Айлант вдруг вспомнил, лекарю поведал,
что Кодр вчера его к ночи призвал,
велел опять принесть топор, одежды дровосека,
возможно, чтобы снова тайно в порт пойти
иль на Агоре среди люда раствориться,                (Агора – рынок в Афинах)
чтобы доподлинно узнать от горожан,
какими думами живёт в си дни народ.

Никто не видел, как вернулся Кодр в свои покои.

И старый лекарь-воин осознал —
никто царя с ночи ещё не видел
и он вчера с супругою не ночевал.

Вдруг снова что-то укололо в сердце.

Тревоги Пан не показал,
сказал, что ожидать здесь Кодра станет.
И слуги поклонились, вышли.
Оставили гостям и псу еду.

Прищурив глаз, чтоб лучше видеть
и опираясь телом на клюку,
старик, кряхтя, побрёл к постели Кодра.
А Зэофанес, как обычно, Пана поддержал.

Старик присел на край, взгрустнул,
рукой провёл по одеялам
и рядом что-то хладное нашёл.

Прищурился и дале шарит по постели.
— Скажи мне, Зэо, что лежит?

— Кираса прежнего царя.
А с нею рядышком сияют
могучий меч и в ножнах нож
— оружье Менелафа, а ныне Кодра.

Ещё резной ларец из белой кости,
в нём вставлен ключ златой.

— Да-да.
В нём все цари Афин хранят кольцо-печать
и властный перстень с изумрудом.

— Разложено, так аккуратно, как будто на одре.

— О, боги! Зэофанес!
Да что ты говоришь?!
Язык немедля прикуси.
Откуда эти мысли в голове?!

Но тут Пан рассужденья Кодра
о пророчестве Саманди вспомнил.

Старик перепугался, заподозрив,
что царь решился добровольной жертвой стать,
чтоб сделку с Дионисом разорвать               
тем выкупить народ эллинский.
 
А Зэо продолжает Пану говорить:
— Ещё пергамент рядом с ларчиком лежит.
Он запечатан алой лентой, красным сургучом.

— Не вижу, жалко. Подай мне, посмотрю.

Вертел, вертел в руках тот свиток Пан,
и случаем нащупал, что под лентой
часть смоляной печати отошла.
Подумал бывший воин:
«Кодр, видно, торопился. Очень.
Но важный свиток запечатал наспех?
Странно».

Пан удивился:
— Гляди-ка, верно, сургучом.
Теперь, поди и расскажи,
что видишь ты с балкона, Зэо.

Послушник вышел и Пану говорил.
А тот его совсем не слушал,
Ведь старый воин знал:
печатью красной не скрепляются счета
да и простые письма тоже.

Так голосу своей Души поддавшись,
Пан аккуратно свиток вскрыл, прильнул и прочитал.
Там был завет–приказ начертан царскою рукою.

«Медонт, я горд тобой, мой сын – моя опора.
Ты — будешь дале этим чистым царством править.
Честь береги свою и сердцем защищай народ».

И старый воин пошатнулся, обронил клюку.
А Зэофанес услыхал и тот час же вернулся,
опору пОдал в руку старику.
Раскрытым свиток царский увидал
и часть его случайно прочитал.
И губы подхватив, моргал, молчал.

Тревожась, разгадать юнец пытался,
что вдруг задумал старый Панифаций.

Чуть отдышавшись, рассуждал старик:
«Мой господин прощался с домом?
И обходил владения в последний раз?
Я прав?
Пошёл один, пешком? Куда — мне не известно.
Возможно ли его догнать, вернуть?»

Зэо:
— Учитель мой, зачем папирус царский вскрыл?!
За это мы заплатим головами,
может, даже жизнями родных!

— Да, знаю, Зэофанес. Тише, тише.
Здесь время – жизнь для Кодра и Афин.
Решишься ль делать, как велю не медля?

— Конечно! Без сомнений.

— Так снова послужи Отечеству. Прошу:
опять моими стань глазами и ушами.
Будь невидимкою для всех. Всё подмечай.
И с вестью о царе голубку сразу присылай.
Беги, коня немедленно седлай.

И потому наш Панифаций
не стал пока Медонта волновать.
Но именем наследника короны решился он послать
в стан беотийцев переодетую в паломников охрану.
И всадники отправились царя немедленно спасать.

Издалека за ними Зэо тайно наблюдал.

Но боги слышали решенье Кодра
и Равновесию свершиться
свыше дан был день и шанс.

Вторая ночь безлуния пришла —
правление богини Тьмы — Гекаты.   

И вот, в ночном бою разбит
весь греческий отряд.
Никто о том пока не знал.

А Пан известий утром ожидал.
Не принесла их сизая голубка.

Медонт послал слугу найти отца.
Ни с чем вернулся мальчик тот.

А мать наследнику два дня уже твердила,
что воин Кодр, бывало редко,
но ночевал среди друзей в порту.
Хотя ей любящее сердце
с каждым часом громче говорило
о приближении большой беды к семье.
 
Вот день волнительно прошёл.
За ним и ночь ещё одна
беЗсонная безлунная пришла.
Геката хищный правит пир,
когтями выдирает Души у погибших.

В кромешной Тьме
на перекрёстках всех тропинок и дорог
глумятся Ужасы, Сомненья, Страхи.
И заплутавших путников внезапно
пожирают неземные и лесные твари.

А горожане в эти ночи каждый раз
особо берегут детей и скот,
огни в домах своих не тушат
и затворяют крепче окна, двери на засов.

Волнуясь, Пан от Тьмы слабеет.
Вторую ночь старик не ест, не пьёт, не спит
и каждую минуту, как молитву повторяет:
«О, Кодр, сынок…
вернись скорей домой живым…»

Вот третья ночь и день пропали в Лете,                (Лета – река времени)
а о спасительном отряде греков
почтовый голубь не несёт вестей.

Гонец — юнец последний уцелевший,
долг исполняя, всё нёс и нёс домой
своё иссеченное тело,
а в нём едва трепещущую Душу.

И вот он, наконец, дошёл,
присел, прилёг на хладные ступени.
Предсмертно проливая кровь на мрамор
дворцовой охране, покривившись, зашептал:
— Услышьте глас мой, други…
немедля Пану передайте вести:
…там… за горами…
…в стане беотийцев…
…повозок – море, бессчётно лошадей, шатров…
…костров, как ночью светлячков…
Там умирает в пытках Кодр — наш царь любимый.
Я слышал крик его.
От крика разверзались горы.
Спасительный отряд
не смог к нему и близко подойти.
Попали ночью в западню,
как овцы на закланье.
Тропинка там, на дне ущелья…
Стояли наши кони и палатки.
Убиты греки все до одного
горящими стрелАми с гор.
Врагов мы даже невидали!

Скорей! Царя спасайте!
Спешите с войском!

— Скажи нам, кто ты, отрок?
Тебя не узнаём.

— Я Зэофанес. У лекаря послушник.
Я чудом уцелел лишь потому,
что тайный исполнял приказ
и ночевал один, за камнем.

Я за отрядом нашим шёл
на дальнем расстоянии
и для доклада вёз с собою голубей.
Несчастные…
живыми сожжены дотла врагом.

Тогда — я голубем и полетел,
как мог, обратно…
Пришла беда! Война! Война!

Прошу, отцу и маме передайте,
что не вернусь я в отчий дом.

Хвала богам, я всё успел сказать…
Прощайте…»

И юноша упал и замолчал.
В спине сгоревшее древко стрелы торчало.

Последние его слова нечаянно слыхал Медонт,
а Панифаций послушника едва узнал и осознал,
что пред наследником короны греков
уж нечего ему скрывать.

Вот так решился Пан Медонту
о сделке деда с Трагосом подробно рассказать.
    
Наедине вручил ему завет отца с печатью,            
а с ним и кольца подтвержденья власти,
которые от глаз чужих все эти дни хранил.

   *    *    *               
Три дня царь беотийцев слушал, наблюдал,
как в долгих муках Кодр подходит ближе к смерти.
Как тот в последние мгновенья будто просиял,
в огонь кровавою улыбкой прошептал:
«Здорг… Слышишь?                (Афинский жрец Доплен Здорг, он же 
Ты в этой сделке проиграл!»             Трагос Сорос, он же Бафомет, бог Аполлон)
               
И Ирод тот, как эхо,               
на расстояние Кодра услыхал и зарычал,   
срывая на людей невинных злобу.
               
Едва остановилось воинское сердце,
в тот миг долги пред Родом беотийцев
Кодр жизнью полно оплатил.

А беотийский царь,
слова его последние услышав,
немедля приказал узнать:
«Кто этот некий Здорг?
В чём смысл смертельной сделки?»

Никто из мудрецов о том не знал.
Один из них старик над трупом прошипел:
— И поделом ему досталось!
Воз-змездие с-свершилос-сь!
Кодр за Менелафа кровь и жизнь отдал!

— За что, мудрец?

Тот, скрыв лицо под чёрным капюшоном:
— Его отец в нечестном поединке перед войс-ском
твоего отца копьём не в грудь, а в с-спину поразил!

— Да, знаю. За этим и пришёл!
Забрать Мелайну всю и Грецию по праву!

Я жажду равновесья и отмщенья за отца!
Излить всю эллинскую кровь
на их поля, дворцы и в воды надо!

Кто в спину бьёт, в том чести нет!

— Я говорил тебе, царь справедливый,
что время подошло к великой битве.
Оракул в Дэльфах в ночь Севиллы обещал,
коль нынешней весной
отправишься на Грецию войной,
то ТЫ в ней, безусловно, победишь!

И лишь теперь царь беотийцев догадался,
что Кодр не случаем нему попался.
Пришёл один, почти без боя сдался.
Тем новый царь Афин долги отца и оплатил.

Царь беотийский поразился.
"Не мыслимый поступок!
Прийти ко мне на муки, добровольно?!
А я решился б на его-то месте?

Пришёл один, простолюдином.
Намеренно затеял драку…

Сын ненавистного Менелафа
всё вынес и пощады не просил.

С улыбкой на устах умолк,
погиб один за всех, как полубог!

Не потеряв ни воина, ни драхмы,
Кодр выиграл сие сраженье
и честь Афинам возвратил".

— Раз так… — провозгласил, —
мы заключим в Афинах мир!

Посла пошлите пеши, безоружным.
Пусть он расскажет, что свершилось в эти дни.

Верните грекам тело их славного царя.
Омойте прежде и в доспехи облачите.
На золотой моей повозке бережно везите.

Скажите новому царю: Прибуду сам,
с сопровожденьем малым мирным.
Пусть ждёт меня Медонт в тот день, когда
на небосводе воссияют две луны!
Так будут узы договора крепче.

Советник звездочёт:
— О, царь!
Так рис-сковать с-собой нельзя!
Луна и Месяц воссияют чрез два дня….

— Нельзя-я?!
Кто так сказал?
Анну-ка подойди поближе!

Тот ирод ниже наклонился
и, шаркая ногою, подошёл.
— Медонт, увидев растерзанное тело,
пошлёт навстречу войско греков,
что будут жаждать крови и отмщенья!

Для скорби сына нужно время.
Для договора Мира слишком рано!

— Стари-ик, ты прав,
но всё-таки пойми.
Мне брошен вызов мужеством!
И я, как царь, 
его немедля прИнять должен!

И было видно, чёрный звездочёт затрясся.
— Но царь, вернее будет
дождаться знаков звёзд
на новое твоё решенье.

Прошу, немного подожди.
Ведь прежде твёрдо ты решил
с утра начать с Афинами сраженье.

ЧТО ныне изменилось?

Безлунной ночью
бывают мысли не верны.
Их путает Геката.

— Ну, хорошо. Ты прав.
Ищи ответ средь звёзд сейчас
иль слог богов услышьте 
в сновиденьях вместе.

Пусть мудрецы и звездочёты
мне ответят за три дня.
Ни часом больше я не стану медлить!

— Терпение спасает часто жизнь,
о, царь Фиванский…

— Уйди, старик! Ты в битвах не бывал!
Ты сам уже на свечку еле дышишь!
Мой пращур — Кадм —
потомок Посейдона!
Во мне струится та же кровь!

Теперь зашейте тело Кодра чисто, осторожно,
как воина достойного живого.
Маслами, миррой ублажите,
чтоб очевидно было и слепцу
сколь отдано Герою Чести уваженья.

   *    *    *

Так подвиг Кодра дома в Греции узнали.
В Афинах памятник ему и до сих пор стоит.

И Равновесие на этот раз свершилось.
Мир долгий в этих землях заключён,
а Трагос в сделке потерял своё.

Узнав о том, озлобленный, он затаил обиду.
Задумал совершить невиданный реванш.
И целью стали Радомир – Любви Учитель
и маленькая дева-Тара – Самандар, 
при которой не возможно было
никому хитрить и лгать.

Здорг Бафомет тогда избрал для ритуала
Святое место благочестия и древних Вед
— Арийский золотой Царь-град.

Днём казни обозначил —
день восхожденья женской силы
и равновесия божественных стихий.

И потому туда он к Каиафе сразу поспешил.

  (Каиафа (Йосеф Бар-Кайяфа) — первосвященник Иудеи с 18 по 37 год. Он был современником евангельских событий и первых моментов апостольской истории. При нём выступал на проповедь Иоанн Креститель, при нём Спаситель проходил своё общественное служение, и Каиафа выступал противником Христа и Его дела.
   После воскрешения Лазаря Каиафа является главой и руководителем преследования против Христа. Он первый решительно заявляет о необходимости смерти Христа, вместо гибели всего народа.
   Каиафа руководил совещанием синедриона относительно места и времени взятия Христа, и производил потом ночной суд над Христом, окончившийся осуждением Господа на смерть.
   Каиафа был назначен на этот пост Валерием Гратом, предшественником Понтия Пилата, а отстранил от власти будущий император Авл Вителлий).

   *     *     *
Хромой Медонт — сын старший Кодра
хранил завет отца и перечитывал его
в тяжёлые минуты разногласий и раздора.

Вот так с годами мудрый царь Медонт
стал первым из царей,
кто назван был архонтом.          (Архонт – как титул пожизненного единовластия)
         
Он правил справедливо, долго.
При нём народ был счастлив,
и, богатея, множился в любви.

Власть, раздавая в городах сатрапам  (Сатрап – управляющий городом, провинцией)
Медонт держал её не в кулаках, 
а управлял Советом Мудрых
рассудительно и властно.

И, как ему Афина обещала,
«Средь равных — первым стал»,
А Греция — великим царством.

Продолжение в части 3