Глава XV

     У настоящего, имеющего совесть человека
есть только три истинных несчастья — болезни,
угрызения совести и невозможность сделать
что-либо полезное для окружающего мира.
     Научись получать удовлетворение своей души
в преодолении трудностей, в физической нагрузке
своего организма. Гони от себя с к о т с к о е
удовлетворение и насыщение плоти.
     Учись разумно объяснять все явления жизни и
признавать действительным только то, что разумно.

      После проведения всеобщего обследования осужденных флюорографией на тубик администрация лагеря отделила заболевших чахоткой в отдельные бараки. Заболевших было более двести человек. Нас разместили в двух бараках, отдельно от всего остального контингента лагеря.
     Заболевшие тубиком не могли выйти за пределы своего расположения, даже построение на утреннюю и вечернюю проверку проводились внутри лакалки. Так же мы не могли посещать и столовую, и общую баню. Пищу нам доставляли прямо в барак, в солдатских бачках. В баню же водили раз в месяц, после чего баня проходила дезинфекцию.
     После того, как заболевших тубиком отделили от остальных осужденных, в лагере началась ломка контингента. Так как, почти все, кто рамсовал с администрацией, за людское, за общее дело, были в числе заболевших, а они находились отдельно, то легавые решили остальных научить «армейской выправке и дисциплине». В начале остальные восемь отрядов выводили по одному отряду отдельно на плац и заставляли ходить строевым шагом. Если же кто-то не подчинялся, то всех заставляли ходить на кортах, при этом всех жестоко избивали, при помощи сук. Да и сам зам. по РОР имел удовольствие оттянуть резиновой дубиной того, кто не очень качественно выполнял его команды, ибо он сам лично учил всех строевой подготовке. Мы же с болью в душе наблюдали из-за своей лакалки, как режимники издевались над братвой.
     Наблюдая из-за решётки над тем, что твориться на плацу Дмитрий плакал, я наблюдал, как у него текут слёзы, чувства убили всю его гордость, он рассуждал о жестоком положении в лагере, да и во всём Казахстане, казалось, что он вот-вот бросится на дерзкого режимника. Он побледнел, губы у него дрожали, глаза выкатились из орбит, но он держал себя; но и стоявшие рядом с ним, в свою очередь, могли рассказать такие же жестокие драмы; когда бы каждый из них поведал свою повесть. Итак, все они испытывали потребность заглушить горе и угасить сознание, удваивавшие горе.
     Наблюдая за происходящим сердце моё болезненно сжалось.
— Что же делать? — спросил я.
— Война есть война,— сказал Дмитрий, при всех, кто находился рядом.— Борьба будет долгой и трудной. Напиши брат о том, что ты видишь и твоя книга будет прекрасной. Очень часто люди не понимают значения моих слов, ибо каждое слово к каждому относиться индивидуально. И только тот, к кому относиться данное слово должен понимать его буквально.

     Вечером того же дня у меня состоялся последний разговор с Дмитрием. Мы сидели на лавочке возле барака. Помню, потянуло холодком и тучи набегали на лагерь. По всему было видно, что надвигается дождливая погода.
— Всё братуха,— сказал я,— бросаю курить... иначе, думаю, не дотяну до з в о н к а.
— Согласен брат,— вздохнув изрёк Дмитрий.— Жизнь — постоянная внутренняя борьба!  Ты либо борешься, либо расслабляешься, а любое расслабление как известно ведёт к смерти... Самое лучшее расслабление для мужчины,— вдруг засмеялся Дмитрий,— когда он напрягается лёжа на любимой женщине, всё остальное иллюзия.
     Мы немного посмеялись.
— У каждого человека идёт внутренняя борьба,— вдруг серьёзно заговорил Дмитрий.— Каждого разумного беспокоят постоянно мысли, похоти. Кому-то хочется выпить, кому-то нажраться вдоволь, кому-то большого богатства, кто-то хочет купить самолёт, а кто-то кусок хлеба... и каждый борется со своим внутренним «я». Так улыбнись чудовище! — весело улыбаясь похлопал меня по плечу Дмитрий.— «Кто ты есть на этом свете» и сколько тебе наконец отмерил Господь?  Чтобы ты наконец прозрел...
— Я понимаю, что не могу изменить вокруг себя мир,— отрезал я.— Но знаю, что всегда могу изменить себя. Я не всегда понимаю страданий других людей. Поэтому, мне тяжело понять страдания тех, кто говорит о истине...
— Если бы ты знал,— вновь продолжал Дмитрий,— как сильно я устал от всех мерзких людей окружающих нас, пропитанных гнилой душой. Мне стало невыносимо жить среди беспредела окружающего нас, среди этих тварей, сук и бл…ей в погонах...
— А знаешь ли ты, что есть подача божественного вдохновения? — сказал я.— Это есть то, что ты пропустил через себя, через свой внутренний мир, через душу — через своё мировоззрение... Известно, что надежда погибает последней. Но неужели вера не имеет силу над надеждой?.. Я всё же думаю, что чувство терпения и ожидания сильнее надежды. Ибо человек способен ждать и терпеть когда уже нет никаких надежд.
— Я очень часто недоумеваю когда вижу людей которые не слышат правдивые слова, слова истины когда ты им говоришь, но почему-то думают, что слышат о чём ты думаешь.— И немного помолчав Дмитрий продолжил,— я словно зачахнувший цветок не успевший расцвести — угрюмо сказал он...— Однажды Богдан мне сказал: «нужно научится встать на позицию другого человека и понять, что нужно Ему, а не тебе! Тот кто сумеет это сделать, многого добьётся». Я часто пробовал,— у меня ничего не вышло. Многие люди в душе настоящие изверги, ты к ним с добром,— а они добро принимают за слабость. Когда ты относишься к ним добросовестно и честно — они думают, что ты лох или тормоз, которого можно кинуть...
— Знаешь ли ты друг мой!? — сказал я.— Что твоё постоянное спокойствие оскорбляет чувства тех, кто постоянно впадает в панику.
— Знаешь Геша, прежде чем сойтись с человеком близко, прежде чем разглагольствовать с ним о жизни, убедись, что у него нет заболеваний зависти и скотства.
     Свои короткие фразы Дмитрий вбивал словно гвозди.
— Я думал: что мне нужно от этой жизни, ведь ничто не бывает вечно... Последнее время я очень боюсь смерти — сказал Дмитрий.— На самом деле меня много раз смерть обходила стороной. Я не трус. Просто брат... не хочу умирать так рано... Только если бы великое небо дало мне ещё пожить на свободе, возможно я сумел бы сделать много полезного для людей...
— Человек — есть сам причина всех своих умозаключений и своих страданий — прервал я Дмитрия.— Человек сам делает своё счастье и борется со своей гордостью. Ты сам выбираешь свои чувства и желания. Ты сам несёшь в себе и Бога и дьявола. И для искренней добродетели надобно терпение.
— Послушай Геша, брат!  Ты падал когда-нибудь в грязь? — вопросительно кинул брови Дмитрий.— Представь, ты спешишь на большое собрание умных, высоко-поставленных людей в прекрасном новом костюме и вдруг на пути тебя настигает ненастье, сильный дождь. И не дойдя до места, где тебя ожидают ты вдруг оступился и упал прямо в грязь, в огромную лужу. И упав в эту лужу, тебе теперь никуда не хочется спешить. Ты лежишь и говоришь в душе, «Слава Тебе Господи! Ибо так было угодно Тебе!»  И при этом хохочешь во всё горло, вместо того чтобы материться и ругаться. Случалось ли с тобой такое чудо? Если подобное случится, то станешь истинно счастливым человеком...
    Дмитрий немного помолчал и продолжил:
— А знаешь брат!  Хочу сказать тебе вот что!.. Все мы в этом мире зависим от обстоятельств, в которые нас толкает судьба. Поэтому, никто никому ничего не должен. Человек устроен так, что зачастую думает, что владеет ситуацией... но человек совершенно не владеет обстоятельствами в которые его толкает непредвиденный рок судьбы. И поистине, богатый бы не стал никогда богатым, если бы не оказался в нужное время в нужном месте, равно как и удачно женившийся не встретил нужного ему человека в своё время и, в нужное время под воздействием необходимых обстоятельств. Так же и в дружбе и в бедности, и в тех обстоятельствах, благодаря которым мы оказались здесь, в лагере...— вздохнул Дмитрий.— Я зачастую встречал на своём пути людей умных, бедных — высоконравственных, которые вынуждены служить презренным негодяям и подлецам... На самом деле человек мало что решает и выбирает. Работает ветер обстоятельств, ветер кармы...
     Ты что не видишь, власти народ зомбируют?  И всё это происходит с помощью массовой информации, в основном через телевидение. И чем дальше, тем круче.
— Из твоих слов можно заключить, что ни хорошего, ни плохого, ни предательства, ни измены, по сути не существует,— заметил я.— Получается, что всё с чем мы постоянно сталкиваемся, это сплошное сума-шествие, сплошной дурдом и, вокруг огромная куча больных идиотов... Кто-то тебе что-то сказал, кто-то сделал замечание, кто-то оскорбил. И ты понимаешь, что вокруг психи, больные люди. А стоит ли злиться и обижаться на больных — ты в дурдоме.
     Мы долго весело смеялись.
— И знай брат мой! — продолжал Дмитрий.— Одно из главнейших правил — постоянно следить за своими мыслями. Только от мыслей зависит быть тебе счастливым или нет. Гони злые мысли, не давай им приюта в своей голове. Следи, чтобы твои мысли были полны доброты и веры.
— Понимаю тебя,— сказал я, и прочёл своё стихотворение:

                Я точно знаю, в благочестии живи,
                Хотя бы были, вокруг, кругом враги.
                Душа спокойна потому мой друг,
                Что вера путь ей освещает.
               
                И если ты живёшь, как Бог велит
                И на судьбу свою не злишься?
                Поверь, судьба тебя благословит
                И ты успеешь жизнью насладиться.

                И если можешь ближнему помочь?
                Пускай душа твоя не поскупиться.
                Друзья тебя, вдруг не прогонят прочь,
                И будет друг мой, чем тебе гордиться!..

— Я понимаю брат, какие страсти кипят у тебя в душе,— вздохнув произнёс Дмитрий.— Каждая строка радует душу разумного человека, а может это ступень в высший из миров? Лишь бы только твои строки не привели тебя вновь в тюрьму или в погибель... кто знает?.. Я понимаю, что писать о смысле истины и справедливости не просто. Тебе ведь придётся пропустить через себя роковые удары судьбы, придётся отказаться от всех недостойных моментов обогащения плоти, поступаемых от жизненных обстоятельств, чтобы своей жизнью показать окружающим истинность правдивого существования на земле... А то, что мы заболели чахоткой, это ничего. Болезнь — это хорошо. Она избавляет от страха. Ведь вся наша жизнь — постоянная суета и непрерывный страх смерти... Но вот пришла страшная, злая болезнь и страх понемногу улетучивается...      
— Ничего, друг мой, нужно жить несмотря ни на что — нужно жить.
     В это время над зоной нависла темнота. В темноте было видно как вдоль лакалки покуривая тусили суки. Железная коробка, замок, была подсвечена дежурным светильником, упакованным в предохранительный решётчатый колпак; в его свете, вдоль лакалки бродили хмурые, сосредоточенные образины, суки, зеки потерявшие всякую совесть. Лица их походили на лица мертвецов зомби, которых по какой-то причине выдернули из могилы и поставили сторожить вход у решётчатой лакалки.

     Ночью гроза приблизилась. Грохотало так сильно, что окна в бараке звенели. Но вот хлынул сильный проливной дождь.
     Как ни трудно было то, что Дмитрий намерен был сделать, он знал, что это была единственная возможная для него теперь жизнь, и как ни привычно было вернуться к прежнему, он знал, что это была смерть. Вчерашний соблазн представлялся ему теперь тем, что бывает с человеком, когда он разоспался, и ему хочется хоть не спать, а ещё поваляться, понежиться в постели, несмотря на то, что он знает, что пора вставать для ожидающего его важного дела.
     Дима выглянул из барака и увидел как суки накинув солдатские плащи кучкуются под  дождём. Он быстро прошёл в обратную сторону к туалету и забравшись на сартир перепрыгнул через забор. Оказавшись перед запреткой Дмитрий притаился. Он отлично видел силуэты солдат стоявших на вышках по обе стороны от него.
     Но вот опять гром раскатисто прогремел и дождь хлынул с новой силой и Дима рванул. Он пролез через колючее заграждение, оказавшись в запретной зоне быстро перекатился на спине к большому бетонному забору, поверх которого находилась мотками скрученная колючая проволока. Долго не раздумывая он полез через забор, но на мгновение увяз в колючке. Внезапно сверкнувшая молния осветила всё вокруг. Дмитрий был замечен одним из солдат. Раздались автоматные очереди. Дмитрия больше не стало.
      Я в это время не спал. Лёжа в постели я размышлял, гонял свои думы. Как вдруг отчётливо услышал в ночи две длинные автоматные очереди. Моментально я развернулся на другой бок и увидел, что кровать Дмитрия пуста, сердце болезненно сжалось у меня в груди, от предчувствия, по чью душу раздались автоматные очереди. Но мне не хотелось верить в очевидное. Я быстро соскочил с постели, накинув тапки обошёл весь барак, Дмитрия нигде не было.
— Господи! — простонал я, слёзы залили всю мою душу и глаза.— Неужели он решился!?
     Я метнулся на улицу, в надежде на чудо своего заблуждения, заглянул даже в туалет. Дмитрия нигде не было. И я вдруг отчётливо осознал, что не увижу его больше никогда.

     На утро меня выдернули в ДПНКа. Зам. по РОР замордовал меня вопросами о побеге Дмитрия. Но, что я мог ему рассказать? Для меня самого это было, как удар среди ясного неба. Через пару часов, ничего от меня не добившись отвели обратно в барак.
     На другой день, после гибели Дмитрия с лагеря сняли наказание голодом. Отчётливо помню этот день. В начале, в лагерь завезли селёдку и выдали каждому осужденному по целой рыбине. Хлеб стали давать как положено, три раза в день. Так же и по ложке сахару каждый день. Суп, стал походить на суп и даже завезли картофель. Каша стала похожа на кашу. В общем всё установилось так, как и должно было быть.
      Осужденные, все восемь отрядов продолжали маршировать на плацу. Суки, гордо носили свою лохматину на рукаве. Зеков всех зашугали. Администрация, по мнению «хозяина», навела наконец порядок в лагере. Мы продолжали жить в своей лакалке, нас особо не трогали. Многие, больные чахоткой и дистрофией, особо слабые, продолжали по-тихому покидать этот мир. В остальном, ничего не изменилось. Ограничение на посылки и свиданки вновь были введены согласно режиму содержания.
      Теперь я жил один. Максима видел редко, мельком, так как у Максима не было тубика, он проживал в своём отряде. Целыми днями, я так же, читал библию, много размышлял и вспоминал Дмитрия. Всё таки Дима решился на рывок!..  Не дождался соизволения божия. Я понимал, не смог бы он подчиниться унижению. Для меня было очевидно, что Дмитрий пошёл на смерть осознанно.
     О самоубийстве, при всей важности этой темы, написано очень мало. Явление это ещё до конца не исследовано. Данное самоубийство, есть следствие чувства, которое я назову, если вам будет понятно, с а м о у в а ж е н и е м, чтобы не смешивать его с понятием ч е с т ь.  Возможно, что самоубийство не поддаётся наблюдению. В то время, когда человек понимает, что его все вокруг презирают, или же в то время, когда сам человек проникнется презрением к себе, возможно, когда действительность вступает в противоречия с его надеждами, он убивает себя, и тем самым отдаёт дань уважения обществу. Чтобы там не говорили, но очевидно, что среди людского общества только трусы мирятся с обесчещенной жизнью. Хотя наша церковь и не дозволяет самоубийства и считает его вероломным, я думаю, есть два вида достойного ухода из жизни:  прежде всего самоубийство, как приступ болей неизлечимого заболевания; и конечно же самоубийство по обоснованным доводам рассудка.
     Гибель Дмитрия, часто не давала мне покоя. Как же всё-таки это случилось? Как же так?! Неужели его уже действительно нет в живых? Самый лучший человек из всех людей, каких я только знал, и вдруг!.. Это не укладывалось в моём сознании, это было не передаваемо страшно, чудовищно!
     Часто думая о Диме и не в силах оставаться в бараке, испытывая острую боль, я выходил на улицу и садился на скамейку, потирая ладонями разгорячённые виски, смахивая со щёк скупые слёзы.
     Оборвалась жизнь человека, талантливого, полного сил и разума... Каким же надо быть настойчивым и смелым, как надо верить в свою правду, чтобы, несмотря на все преграды, хорошо зная, чем это грозит, упорно идти к цели! Какую надо иметь силу воли, чтобы жертвовать ради счастья ближних, ради народа самым ценным — своей жизнью! Да, когда человек прав, он не боится ничего на свете. Нет силы, которая могла бы его сломить.
     Всё во мне трепетало, мучительно кипело, я был охвачен гневным протестом; едкая тоска жгла сердце, сжимала горло. Когда-нибудь, даст Бог, все вы ответите душегубы, убийцы!.. Загубившие жизнь Богдана, жизнь Александра Ивановича, а теперь — брата Дмитрия, разбившие жизнь матерей, жизнь всего народа.
     Я ходил быстрым шагом, я метался внутри лакалки, ничего и никого не замечая вокруг, словно хотел обогнать свои бурные, непокорные мысли.
     Как мы не понимаем, что каждое мгновение в нашей жизни очень серьёзно. Проходит жизнь и мы летим словно ветер, нам кажется, вот мы молоды и всё впереди, но вот мы стары и, не чувствуем более сил...

     Но вот,  наступила для меня долгожданная весна 1997 года. Помню, как звенел мой звонок. Седьмого апреля с утра не умолкал микрофон. «Осужденный Большаков! Просьба пройти на освобождение!» Микрофон звенел уже более часа.
     Но мы с братвой распивали чифирь.
— Геша! Братан! — сказал один из бродяг.— Пожалей человека, он уже надорвал голос тебе бомбить, как бы чего не вышло?
— Да ничего братва,— сказал я,— ничего они со мной не сделают, я дольше ждал.
     И вот я иду на освобождение. Тогда я не знал того, что меня приехала встречать мама. Так же приехал один из авторитетов того времени Николай, бродяга у которого за плечами было шесть ходок.
     Я шёл на свободу полный больших надежд. Но даже в самом страшном сне я не мог тогда предвидеть с какой ужасной действительностью столкнёт меня жизнь, что сделали со страной, что сделали с народом. И в каком чудовищном кошмаре мне предстоит теперь жить.

     Обращаюсь к вам с просьбой уважаемые читатели, если у вас есть возможность помочь данную книгу выпустить в свет, пожалуйста помогите. Всё написанное здесь— из жизни. Возможно кто-то найдёт для себя что-либо полезное.
     Мои телефоны — 8-771-54-64-101,  Ват-Сап 8- 707-566-19-68.