Глава 14

          Однажды мы шли втроем по декабрьской предновогодней, сверкающей снегом и все-таки сумрачно-провинциальной улице Баумана в нашу любимую «Елочку».
          - Ребята! – говорила я. – Вы только представьте, что будет на этой улице лет через десять!
         - Через десять? – недоверчиво переспрашивал Вадик.
         - Ну, максимум через пятнадцать! И мы еще будем молодые!
         - И что же будет? – заинтересовался Рустам.
         - Да всё будет неоном залито – вот что! Дома будут стоять… не дома, а дворцы из стекла! И везде кафе-кафе-кафе, как наша любимая «Елочка». Даже лучше.
         - Скажешь тоже, везде!
         - А как же иначе! Ведь мы хотим этого? Ну, скажите!
         - Хотим… - неуверенно бормотали они.
         - Значит, это будет! Зажмурьтесь и представьте!..
         Они послушно исполняли мой приказ, а потом открывали глаза и оказывались на узкой заснеженной моргослепой улице. Мимо нас изредка, натужно воя, ползли троллейбусы и лавировали автомобили. Мы не отчаивались, когда открывали глаза, а смеялись несоответствию нашей мечты и действительности. Мы были юны – и нам было хорошо везде и во все времена.
          Сейчас и вправду улица Баумана выглядит как праздник – только этот праздник для юных… таких, какими были мы когда-то. Но этот праздник наступил через много-много лет. Когда рухнул строй, обещавший нам коммунизм к 1980-му году. Как говаривал мой отец: «Если бы у нас объявили капитализм – всё бы появилось как из-под земли». Так и случилось! Только тот срок, который я отвела преображению нашей улицы, оказался слишком мал.

          Мне сшили в ателье зимнее пальто цвета дымчатого малахита с серым каракулевым воротничком и каракулевую высокую шапку. В моду входили сапожки – но об этом приходилось только мечтать! Однако моя изобретательная мама договорилась с кем-то из своих пациентов и сумела по блату сделать заказ сапожнику в оперном театре.
           Сапожник дядя Миша был уникальной личностью. Даже когда он просто чинил обувь, то результат превосходил любые самые смелые ожидания. Туфли становились буквально новыми! Да что там – лучше новых! В оперном ему приходилось шить и туфли, и ботинки, и сапоги, и ботфорты разнообразнейших фасонов. Конечно, такой мастер не мог быть бедным даже при социализме! Рассказывали, что у него – единственного в театре – есть машина «Волга». У директора ее, к примеру, не было. А у дяди Миши была!
           Как-то случился казус – театру задержали зарплату. Что такое задержать зарплату всему творческому и вспомогательному коллективам в 450 человек – думаю, не стоит объяснять. Примадонны и премьеры могли такую козью морду сделать начальству, что не обрадуешься! Вот и обратился директор к дяде Мише дать ему в долг 40 тысяч рублей – 8 автомобилей  «Волга» между прочим! – на зарплату коллективу. И получил. Видно, дядя Миша только половицу приподнял – так быстро директор получил желаемое.
          Что стоило дяде Мише снизойти и сшить мне сапожки? Да ничего! Было бы желание! И сапожки появились на зависть всей школе!
          После этой ювелирной работы дяди Миши я никак не могла понять русской привычки обзывать всех бракоделов сапожниками.

         Славка Вербовский не оставил мой костюм незамеченным:
         - Казачок! – одобрительно подмигнул он мне.
         Потом обернулся к сопровождавшим меня мальчишкам и восхищенно щелкнул пальцами:
         - А какие у Галки сапожки!

                *  *  *

         Бесконечный провинциальный дефицит был проблемой, в основном, наших родителей. Мы могли только жалобно просить у мамы и папы что-то достать, раздобыть. Кому-то приходилось ездить за дефицитом в Москву – за тряпками и обувью в знаменитую польскую «Ванду», или в ту же чешскую «Власту», или в югославский «Белград»,  венгерский «Балатон»,  немецкий «Лейпциг»… После гигантских очередей и давки порою что-то перепадало. Кому-то удавалось доставать все дома, в Казани, – прямо с базы. Ну, это были счастливчики с крутым блатом. Как выкручивались наши бедные мамы?! Им хотелось понаряднее одеть своих дочек и сыночков – приходилось напрягаться.
         Ближайшие соседи Москвы – Тула, Ярославль, Владимир – ездили по выходным в столицу за продуктами. Мы не могли эти вояжи совершать столь часто. Однако нередко снаряжали кого-то из родни со специальной дефицитной сумкой-холодильником для перевозки мяса. Наш поезд «Татарстан» именовался «28-ой Кровавый», поскольку сочное мясо по пути из Москвы в Казань плакало кровавыми слезами…
          У нашей семьи крутого блата не было – но был волшебник-дедушка, который когда-то был начальником уголовного розыска, а тогда, в шестидесятых, находился уже в отставке. Но привычка работать ежедневно осталась. Дедушка с раннего утра отправлялся добывать съестное. Был в хрущевские времена период, когда не было и хлеба. Дедушка занимал очередь глухой ночью – и к утру ему что-то доставалось. Вообще дедушку знали продавцы всех районов города – а он знал их всех поименно и знал всю их родословную. Такая уж профессиональная память была у него! Да еще и говорил по-татарски, в отличие от нас – от молодого поколения, которое не изучало язык ни в школе, ни в детском саду… разве что в семье все говорили, тогда освоение шло само собой.
          Когда дедушка появлялся в магазине и начинал расспрашивать продавщицу, как здоровье Ильдуса, вылечил ли он спину, и как закончил Маратик четвертый класс – продавщица таяла. Дедушка никогда не уходил с пустыми руками!
         Самым удивительным было то, что, вернувшись из магазина, он рассказывал бабушке и об успехах Маратика, и о здоровье Ильдуса, и о том, чем он посоветовал лечить ему спину.
   
         В тот день мы всей компанией пришли ко мне домой раньше, чем дедушка – из своего похода по местам общепита. Родители были на работе, бабушка тоже куда-то ушла с моей маленькой сестренкой. Порыскав в буфете и в холодильнике – я ничего съестного не обнаружила. На полке в буфете сиротливо стояла коробка с нарисованной на ней аппетитной кукурузой. Я оживилась, решив, что это любимые мной кукурузные хлопья, которых я давненько не пробовала.
         - Живем, ребята! – возликовала я. – Кукурузные хлопья! – и поставила коробку на стол перед носом моих кавалеров.
          Голодные кавалеры с энтузиазмом вскрыли коробку, не глядя, набросились на содержимое и принялись усиленно жевать. Через минуту все с обалделыми физиономиями стали доставать изо рта нечто похожее на спутанные волосы.
          - Что-о-о  это? – повернулись они ко мне.
          Зрелище и меня озадачило. Я сосредоточенно начала читать сопроводительный текст на обложке и к своему великому изумлению узнала, что это «Кукурузные столбики с рыльцами – мочегонное средство». Ну, и хохотали же мы!
           В юности смешит всё – даже подобное фиаско. Лучше было остаться голодным, но веселым!