Поезда

Вы когда-нибудь выбегали на дорогу, чтобы считать вагоны проходящего мимо поезда? Мы с сестрой Оксаной любили так делать. Иногда выбегали вдвоем, а по большей части — поодиночке.
Мне девять. Все лето мы с сестрой проводим у бабушки, в доме по улице Горького. Дом из белого кирпича, перед домом палисадник с плачущей от жары, словно ива, березой. За забором наш маленький уютный мир: летняя кухня, ряд сарайных построек, курятник, душ, огород, а в огороде целый микромир из зелени. Главное в огороде, как считаем только мы с сестрой — две яблони “Белый налив”. Стволы огромные у яблонь, можно забраться и сидеть, придумывать игры. А еще употреблять яблоки в любом виде: хоть зеленые, хоть спелые, и, конечно, не мыть, а лишь хорошенько обтереть об одежду.
Вечереет. Ждем, когда за нами придут родители. Сестру забирают первой. Последние часы я провожу в скуке. Слоняюсь по огороду, забегаю в дом — там ничего интересного, без сестры как-то пусто. В итоге сажусь на завалинку кухни. Бабушка готовит в кухне за сетчатой дверью ужин. Сижу, болтаю ногами, хоть и делать этого нельзя из-за приметы, мол, так черта качаешь. Но примета кажется настолько глупой, и вообще, у взрослых миллион глупостей и предрассудков, что решаю болтать ногами сильней.
Но вот слышится отдаленный стук колес и звуковой сигнал. Ура, поезд! Уже к станции “Владимировка” подобрался, сейчас мимо кладбища поедет. Все внутри от предвкушения встречи с поездом сжимается. Еще немного! Еще чуть-чуть!
Те, кто живет рядом с железной дорогой, учится по звуку отличать — пассажирский идет или товарный. Пассажирский не столь интересен — он короткий, а товарный — длинный, да еще и с разными вагонами: под горючее — кругленькие, под щебенку или песок — прямоугольные. А цвета! Голубой, кирпично-красный или зеленый, и все вагоны выцветшие от постоянных поездок под палящим солнцем.
— Кажется, пассажирский, а может быть, товарный. Скорее всего товарный. Да, тяжело идет, — делает предположение бабушка, и я срываюсь с места.
Можно бежать к задней калитке через весь огород. Там калитка ниже основного забора. Заберешься на нее, перегнешься и начнешь считать вагоны. Но лучше бежать к главному входу. Открыть деревянную дверь рядом с мощными воротами, хлопнуть и даже не подумать — закрылась или нет. Ведь так интересно — права бабушка или нет?
Пассажирский расстраивал. Что там считать? Да и не знаешь, куда он направляется, куда везет людей? А вот товарный — глаза загорались. Ведь надо обязательно посчитать вагоны. Поэтому бегу от бабушкиного дома до конца тротуара к дороге, что пролегает по улице Черно-Иванова, благо недалеко бежать — три дома всего. Когда заканчивается тротуар, делаю еще несколько шагов, останавливаюсь. Дорога под ногами пыльная, проезжая часть разгоряченная под летним солнцем, по ней несутся машины. Близко не подхожу в дороге, страшно. Замираю на месте. Вот показывается состав, начинаю сосредоточено считать вагоны, чтобы потом похвастаться перед сестрой.
— Я пятьдесят восемь насчитала! — скажу я ей, хотя сама несколько раз сбиваюсь со счета.
— Это что! Я вот восемьдесят однажды насчитала, представляешь? — огорошит сестра.
Захочется сказать, что я и сто вагонов видела, а может быть, и тысячу! Но это уже перебор или нет? Ведь детские законы таковы — кто больше назвал, тот и крут. И неважно, что факты не проверить. Главное, врать уверенно и чтобы другие не поняли лжи. Ладно, в следующий раз точно все посчитаю.
Сбившись со счета, я теряюсь и только монотонно внемлю стуку колес. Стою на кромке тротуара, проезжающие на большой скорости машины обдают жаром, поднимают раскаленный за день запах асфальта и пыли. Вагоны стучат железными колесами об рельсы, мелькает перед глазами разноцветный состав. Все сливается воедино, остаются лишь пятна пестрых вагонов.
Я забываю про счет, скуку и про все детские обиды. Есть только громыхание, звонкое, ритмичное, покачивание тяжелых плеч состава, которое я чувствую даже на расстояние, и раскачиваюсь вместе с ним.
“Тыдын-тыдын. Тыдын-тыдын”
Стук сначала волнующий, зовущий, мол, поглядите, кто важный и грузный мчится через ваш город, а затем звук успокаивает.
“Тыдын-тыдын. Тыдын-тыдын”
Так уже стучат не колеса, так уже стучит сердце.
Стою как под гипнозом. Не могу отвезти глаз. Вроде бы простой поезд, а он мне нашептывает своим стуком что-то важное и взрослое:
“Не забывай ничего, помни этот день, этот ветер в волосах, это теплое солнце на исходе дня. Оглянись, позади тебя марево и прозрачное голубое небо, березка в палисаднике и серое дерево забора. Запоминай. Бабушку и дедушку, дом по улице Горького, родных с еще счастливыми лицами. Это у тебя жизнь впереди. А у бабушки и дедушки короткий отрезок. Запоминай дни. Пройдет время, и поезда унесут тебя далеко от родины, от родных. От того дня, в котором ты сейчас. Поезд сможет вернуть тебя на ту же станцию, с тем же названием — “Владимировка” но, поверь, там уже не будет ни бабушки, ни дедушки, ни березы в палисаднике, ни серого забора. Поэтому живи здесь и сейчас, не оставляя минуты на потом”.
Пронесется поезд, горизонт рельс окажется пустым, станет немного грустно. Вернешься в дом по улице Горького. Вспомнишь, что опять нужно придумывать цифру для сестры. Бабушке скажешь, что товарняк шел, очень длиннющий. А еще захочется сказать, что вроде бы что-то поняла. Что-то такое серьезное и непростое. О жизни. Но промолчишь. Потом и вовсе забудешь. А станешь взрослой, обязательно вспомнишь: грузный стук колес, пыльный ветер в волосах и как раскачивалось тогда сердце, как замирало и заставляло запоминать самое главное и что-то неуловимо важное. День. Лето. Людей. Пролетающую, словно поезд, жизнь.