Глава 16

         На уроках я сижу с Надей Островой. У Нади невозмутимый характер, она наблюдательна и умна, но абсолютно равнодушна к саморекламе. Надя постоянно читает книги – на каждой переменке и даже во время урока, если позволяют обстоятельства. Читает так безмятежно  и серьезно, что невольно  возникает желание спросить, что у нее за книга, обернутая газетой от любопытных глаз.
          - Золя, - со спокойным достоинством отвечает Надя.

          Уроки литературы ведет у нас легендарный Федос Петрович. Он поджарый, лысый, подвижный, не чужд литературных опытов – пишет пьесы. Поговаривают, что его настоящий отец – белый генерал, мать – фрейлина, а сам он был усыновлен  простыми родителями в беспокойные революционные годы. Теперь у него на плечах двое здоровых спортивных сыновей. Кроме того, шепотом говорят и о его криминальном прошлом… Впрочем, в хрущевские времена у кого не было тюремного или лагерного прошлого? Многие после развенчания культа личности вернулись домой. Посему в поведении учителя есть некий надлом – непонятный для нас. Он любит выпить, на чем его ловят и преподаватели, и изредка ученики… Иногда он  внезапно начинает декламировать стихи, которых у него в запасе – уйма. В том числе есть и неприличные, типа о том, как «водка потечёт прямо в рот…» откуда-то.  Или вымаранные цензурой стихи Пушкина из подпольного академического издания. Или – еще хлеще! – вирши Баркова. А уж когда он входит в раж и в экстазе начинает декламировать запрещенного Есенина… особенно там, где поэт разоблачает Демьяна Бедного: «Ты только хрюкнул на Христа, Ефим Лакеевич Придворов!» - от возмущения даже стекла в высоких старинных окнах начинают потеть. Но его педагогический талант столь велик, что ему многое прощается. Наш женский класс он именует «мои балдессы». Тех девчонок, которые пишут стихи, он пестует по-особому. Дает некое задание, запирает в учительской и не выпускает на свободу, пока затворница не представит ему свой поэтический шедевр. Такими «заключенными» становимся частенько и мы с Элкой.

          Одна из его любимых тем – Наташа Ростова. Федос – как мы его зовем за глаза – рассказывает с воодушевлением, какое совершенство эта Наташа! Ему нравится в ней ее верность женскому предназначению. В этом смысле – она идеал. Сердце ее полно любви и доброты. Она талантлива и самоотверженна. Она крепко держит в своих нежных руках любящего мужа Пьера, который, в отличие от жены, безусловно, умен. Но умный Пьер подчиняется своей Наташе. Федос учит нас умению строить счастливую семью, и его безапелляционное утверждение, что муж должен бояться свою жену, приводит нас в недоумение.
          - Почему?! – возмущенно говорит кто-то.
          - Потому что, мои балдессы, если муж не будет вас бояться, он будет пить или гулять. А может быть, и то и другое. Тогда прости-прощай семейное счастье!
          Мы вздыхаем, но эта истина бесспорна до банальности.
           - А если я так не считаю?.. – мечтательно вопрошает одна идеалистка.
          - Значит, нужно пересмотреть свои взгляды… И по возможности изменить себя, - отчеканивает учитель.
          - Может, лучше изменить не себя, а мужа?
          - Вот-вот. Вы еще говорите, что не согласны! Сами уже готовы не просто держать мужа в ежовых рукавицах, а еще и переделывать под себя!
          Мы смеемся – убедил, лысый педагог.
         - Что же ваша любимая Наташа так изменилась, опустилась, когда вышла замуж? – не унималась спорщица.
         - Да она никогда и не была красавицей. Не то, что Элен! – ответил ей кто-то.
         - Ну, красавица-не красавица, а восхи-и-и-тительная! В нее же все подряд влюблялись.
         - Вот именно! Она же добилась своего – вышла замуж, да так удачно! Чего еще надо-то?.. Теперь можно и не напрягаться!
         В разгар спора прозвенел спасительный звонок – и Федос, бросивший спичку в костер, стремительной молодой походкой с журналом под мышкой покинул огнеопасный женский класс.

          Я смотрю на Надю – и вижу, что она оторвалась от своей книжки. Значит, ее заинтересовал предмет разговора.
           - А ты хотела бы изменить себя? – неожиданно спрашивает она меня.
           - Ты имеешь в виду характер, поведение? Ну, характер – это врожденное. А поведение…
           - Нет, я говорю о внешности.
           Я помолчала, а потом ответила:
           - Надя! Посмотри, сколько у нас в классе красивых девчонок! Глаза разбегаются. Как будто их специально подобрал султан для своего гарема… Посмотри, какое точеное лицо у Милки, а она прячет его за стеклами очков. А кудрявая Нинка с ямочками на щеках? Вот похожая на индианку Гуля с чувственными губами. Черноглазая со смоляным пучком волос на затылке Алсу. Или пышноволосая блондинка Оля… Да и сколько еще! А я не хотела бы в себе ничего менять, пожалуй.
           - Да? – удивилась Надя. – Ты довольна собой?
           - Не то, чтобы довольна. Просто я вижу, что меняюсь в зависимости от того, что на мне надето, как я причесана, какой макияж. Меня иногда не узнают даже близкие знакомые. Мне это кажется забавным!
           - А рост? – спросила Надя с высоты своего гармоничного роста.
           - А что рост? «Рост Эллочки льстил мужчинам». Или, еще хлеще: «Маленькая собачка до старости щенок».
           Мы с Надей рассмеялись дружно.
           - Да,  многие артисты считают, что вытащили счастливый билет, если на их лице можно нарисовать любой персонаж, – заметила Надя.
           - Собственно, у Шаляпина было такое лицо – простое, русское, светлое. Хотя и красивое, правильное. Можно загримировать под кого угодно! И он становился совсем неузнаваем. Да, что мы всё об артистах! А ты, Надя? Ты хотела бы что-то изменить в себе?
          - Я просто хотела бы быть счастливой… - сказала Надя.
          - Будешь, - твердо сказала я. – Я тебе обещаю.

          После ее вопроса я задумалась о себе… что я, действительно, хотела бы изменить?
          В наше время высокий рост еще не считался престижным. И высокие девочки страдали больше, чем маленькие. Они сутулились, старались не надевать туфли на каблучках.
          Мне вспомнилась прочитанная в журнале «Советский экран» история с хрупкой очаровательной Одри Хепберн, которая была ростом 170 сантиметров, но считала себя слишком рослой и никогда не носила больших каблуков. Более того, всегда снималась в кино с мужчинами высокими, такими, как Грегори Пек, Питер О,Тул, Мел Феррер, Рекс Харрисон… Ей хотелось быть меньше потому, казалось мне, чтобы при поцелуях красиво запрокидывать голову, подставляя мужчине губы, а не целовать его, как подружку, глядя глаза-в глаза, или по-матерински сверху вниз, как это модно сейчас…
          Лидия Панфиловна по этому поводу рассказала мне о другом историческом случае:
          «Среди знаменитостей в далеком прошлом редко встречались женщины выше своих избранников. Как я узнала позже, такой современной парой были Пушкин в свои 167 сантиметров и Натали – в 174 сантиметра.
          Когда он влюбился, ей было шестнадцать лет, и она была достаточно миниатюрной. Но согласие стать его женой она дала только в восемнадцать – отказав перед этим дважды. Пушкин был настойчив – и, наконец, добился взаимности. За два года его борьбы за счастье, Натали подросла. И соотношение в росте изменилось. Это не мешало ему быть счастливым – но на балах Пушкин никогда не танцевал с женой, а стоял возле колонны, скрестив руки на груди и задумчиво наблюдая за танцующей Ташей.
           А что касается ревности, если она танцевала с высоким Дантесом, то… Натали гораздо больше ревновала поэта к женщинам, которые становились его музами».
 
            Старинные зеркала в нашей школе, казалось, были созданы не только для того, чтобы каждый мог следить за собой и всегда быть в форме, но и замечать все перемены, происходящие в себе.
            Когда я подходила на переменке к зеркалу, на меня глядела ничем не примечательная  круглолицая  девочка с русой косой. Правда, все мои наряды, с вдохновением переделанные из маминых и  исполненные ее руками, сидели очень ладно, как влитые. Мое отражение меня устраивало. Я даже не задумывалась о том, что я маленькая – таких тогда было достаточно много. Время акселераток еще не пришло.
          А наши классные красотки… Как сложилась их судьба? Приехал ли за ними принц на белом коне? Или на всех белых коней не хватило?

                *  *  *

          Удивительно, но Славка Вербовский не стал продолжать так беззастенчиво начатый роман в спальне Элкиных родителей. Поговаривали, что у Гели был уже свой парень, одноклассник, которого почему-то не оказалось у Элки на праздновании Нового года.
          До этого Славка, конечно, не мог удержаться и перецеловался со всеми референтками нашего и параллельного классов. Но его шалости не вылились ни в одно стоящее внимания любовное приключение.
           Меня мало интересовали его похождения. Когда мы еще до разделения по профессиям учились в одном классе, он как-то на уроке черчения выполнил за меня задание. У него это получилось отменно. С тех пор я постоянно пользовалась его услугами – и делал он это охотно. И, надо сказать, несмотря на то, что я была круглая отличница, с этого момента ни одного чертежа в школе не нарисовала своими руками.
           Когда я восхищенно благодарила Славку, он снисходительно улыбался, как бы не придавая этому значения,  и отвечал великодушно:
           - Не стоит благодарности!