Глава 29

            25 декабря школа гудела, как растревоженный улей – актовый зал не мог вместить всех желающих. Как всегда, в этот день был праздник – день восстания декабристов на Сенатской площади в Петербурге. А ведь наша школа с гордостью носила имя героев-аристократов. И все мы, ученики и учителя, трепетно относились к этой теме. Особенно Фаина Фатыховна, которая стала создателем музея декабристов, разыскивала повсюду их потомков, приглашала в Казань и собирала в нашу школу на торжества.
            Декабристов в то время очень романтизировали. Когда кто-то из чиновников выступил с инициативой переименовать школу, дав ей имя Героя Советского Союза Шамиля Рахматуллина, старшеклассники устроили чуть ли не забастовку. В результате имя фронтовика присвоили улице, а школу оставили в покое.
           Только язва Федос заявил, что надо бы дать звание Героев Советского Союза всем декабристам – ведь, в сущности, благодаря им, проснулся Герцен, а там, сами знаете, что вышло.

             Наш Федос Петрович не мог находиться в стороне от всеобщего ликования. Он дружил с музами и был не чужд литературных опытов. Поэтому именно он стал главным действующим лицом дня. К юбилею восстания он написал пьесу под названием «Декабристы». Она состояла из двух действий.
             В первом – происходило тайное совещание декабристов перед восстанием. Заговорщики произносили пылкие речи о справедливости, о свободе народа и достойной жизни. После блистательной победы над Наполеоном всем хотелось республики, а не деспотической монархии.
            Во втором действии декабристы, разгромленные и арестованные, звенели кандалами на допросах, проводимых самим царем Николаем 1. Подкупленные коварством императора, они с наивной откровенностью раскрывали самодержцу свои планы. Писарь старательно фиксировал на бумаге их доносы на самих себя.
           Самым популярным мальчикам в школе поручили  главные роли. Они были увлечены ролями и своим сценическим благородством, были в восторге от голубых мундиров с золотыми эполетами, сапог с высокими голенищами, взятых напрокат в драматическом театре, и своих по-барски подвитых щипцами шевелюр.
          Как замечательно написал в главе о декабристах Евгений Евтушенко:
«…Они еще мальчишки были,
Из чубуков дымы клубили
В мазурках вихрились легко.
Так жить бы им – сквозь поцелуи,
Сквозь переплеск бренчащей сбруи,
И струи снега и «Клико»!
Но шпор заманчивые звоны
Не заглушали чьи-то стоны
В их опозоренной стране
И гневно мальчики мужали,
И по-мужски глаза сужали,
И шпагу шарили во сне…»
           Всё это вдохновляло наших шалопаев – они перевоплощались в своих героев и чувствовали себя на вершине славы! С удовольствием притворялись аристократами, сидели нога на ногу, теребили в руках белые перчатки…  Дошло до того, что они стали на время репетиций и в жизни разговаривать друг с другом «на вы».
            Красавчик Гарик Шейн со смоляным чубом играл Бестужева-Рюмина, голубоглазый блондин Сережка Левинский – младший брат Лиды – Муравьева-Апостола. Белокурый и нервный Энвер Шахмаев перевоплотился в Кондратия Рылеева, флегматичный упитанный Коля Артемьев – бессменный Лепорелло нашего донжуана Славки – изображал Пестеля. Рустаму досталась роль самого Трубецкого, который хоть и был назначен руководителем восстания, но, как известно, не вышел на Сенатскую площадь, чем обрек на гибель товарищей и общее дело, а, в конечном счете, и себя. Рустам на допросе чистосердечно каялся перед царем, вставал перед ним на колени. Эффектный и властный Николай 1 в исполнении Славки Вербовского был выше всяких похвал – он был жесток и величав. Замыкал галерею образов сам Федос Петрович, настолько темпераментно игравший подлеца Бенкендорфа, что граф, должно быть, в гробу переворачивался от собственной подлости.

           Я сумела раздобыть фотографии со спектакля «Декабристы». Написала статью о нашем театре, об этой постановке. Зрелище было впечатляющим, и до чего же хороши были наши мальчики в героических ролях – такие красивые и возвышенные!
           Мой материал понравился – он был довольно объемным и занял бы целый подвал в «Молодежной газете».
           И вдруг… в назначенный день он не вышел. Я не могла понять, что случилось. Позвонила в редакцию  Надежде Андреевне Сладковой, руководившей отделом культуры в редакции.
          - Разве ты не читала статью «Блюз в кафе «Елочка»?..
          - Нет… - сказала я растерянно. – А какое она имеет отношение к нашей постановке?
          - Дело в том, что прототипы у этих статей одни и те же. Только на сцене они аристократы, а в опубликованной статье они… гм!.. представлены в неприглядном виде.
          - А что случилось?
          - Прочитай – узнаешь.
          - Хорошо, обязательно прочитаю. Значит, мне нужно
подождать? А когда выйдет моя статья?
          - Думаю никогда.
          - Почему? Пройдет время – и все забудут, что они провинились.
          - Когда все забудут – актуальность твоя статья потеряет. У нас ведь газета, а не книга и даже не журнал. Мы откликаемся своевременно. О вашей постановке к этому времени тоже все забудут…

           Подробности происшедшего в «Елочке» я узнала со слов самих провинившихся.
           К этому времени в нашей школе был создан довольно популярный инструментальный ансамбль «Ариэль». Им, как и городским джазом, руководил Влад Беринг, когда-то вернувшийся из Шанхая вместе со знаменитым  Лундстремом. Сын его – тоже будущий музыкант – учился в нашей школе.
            В тот вечер оркестр обслуживал предновогоднюю вечеринку Бауманского райкома комсомола. Митя Беринг – сын Влада – довольно бойко играл на саксофоне и кларнете, Коля Умнов – на фортепиано, Ваня Прокушев – на ударных, Гарик Шейн бесстрашно изображал контрабасиста и в качестве бессменного конферансье коллектива сыпал шутками. Лешка Княжко – важно демонстрировал свои способности  администратора, выдвигая неожиданные требования к заказчикам. Ренат Исмагилов – школьная знаменитость  – обычно пел в ансамбле магомаевский репертуар. Но, к счастью для Рената, тогда в кафе его не было.
            Славка Вербовский, не имевший отношения к ансамблю, дружил с Лешкой и сумел напроситься на праздник в качестве «почетного» гостя, прихватив с собой для веселья двух девочек. Хозяева праздника не хотели их пускать, но упрямый администратор настоял на своем. Этого музыкантам показалось недостаточно, и они стали требовать, чтобы у них на столах тоже было спиртное, иначе грозились уйти. После некоторого сопротивления райкомовцы уступили – и доступ к «Портвейну 777» для исполнителей стал свободным.
          Ребята торжествовали – и легкомысленно сорвались с катушек… Больше всех набрался Лешка. Пьяный администратор не мог держаться на ногах. К концу вечеринки, когда он встал из-за стола, чтобы двинуться к выходу, Лешку неожиданно мотнуло так сильно, что он не нашел ничего лучшего, как вцепиться в подвернувшуюся под руку елку. Нарядное, сверкающее игрушками, огнями и разноцветными гирляндами сооружение со звоном и шумом рухнуло, увлекая за собой незадачливого администратора.
          Я слушала историю с криминальным оттенком и представляла, как отчаянный Лешка, навязчиво напоминающий мне Семен Семеныча Горбункова из «Бриллиантовой руки», вцепившись в елку, как известный комик в микрофон, напевает популярное «А нам всё равно…» и падает на покрытый конфетти паркет в обнимку с зеленым сияющим чудом, производя вместо музыкального разрушительный грохот в разгар пристойного праздника.   
          Когда комсомольские лидеры попытались принять меры к проштрафившемуся Лешке, подвыпившие Славка и Гарик пытались активно защищать лыка не вязавшего друга – молодая агрессия бурлила в крови…  Славка дал в глаз заведующему отделом агитации и пропаганды.
          По свежим следам, полные благородного негодования райкомовцы обратились к редактору «Молодежной газеты» с жалобой на оркестрантов, и по его поручению обличающая статья была написана.

          Мало того, оскорбленные райкомовцы организовали  выездное собрание Бауманского райкома у нас в школе. В результате  Лешку исключили из школы, Славку и Гарика – из комсомола, остальным музыкантам влепили выговора. Комсомольские лидеры не могли простить разбушевавшимся школьникам не столько их нетрезвости, сколько их непрогибающееся поведение и подбитый глаз пропагандиста.
          - Слава Богу, Ренатка в этом не замешан! – говорил его  дружок Жека Долгов.
          Эстета Жеку не мог не восхищать бархатный голос школьной звезды, и он горячо за него переживал.

          Но потянулись родители наказанных в школу и в райком… Особенно впечатлило всех появление Ильи Генриховича. Когда за дело взялся Элкин папа, стало ясно – дело он выиграет. И потихоньку, без шума и пыли, восстановили хулиганов в школе и комсомоле, чтобы не портить юным балбесам биографии.