Житейская кварта

Прекрасная пришла или удачная покупка

–  Витенька, я скоро. Всего пять минут! А ты попиши пока, попиши.
Жена послала воздушный поцелуй и исчезла в проёме торгового павильона «Сезонная одежда».
Я мысленно стёр со щеки губную помаду, присел на ближайшую лавочку и достал из портфеля ноутбук. Судя по опыту предыдущих ожиданий, впереди меня ждала долгая творческая работа.
Набив порядка пяти тысячи знаков, я посмотрел на часы. Заканчивался второй час объявленной пятиминутки. «Да… – подумал я, припомнив книжку Перельмана «Занимательная теория относительности», – с какой невероятной скоростью движется моя жена в агрессивной среде павильона (я обратил внимание на взлохмаченные причёски женщин, выходивших из торгового пространства), если два часа времени относительно моей спокойной точки отсчёта соответствуют пяти минутам её покупательной способности?
Логика женского поведения подтверждает самые смелые предположения Эйнштейна: при увеличении скорости время замедляется. Будь великий физик на моём месте, он бы не сидел лавочке и не набивал текст очередного литературного шедевра, но вошёл бы в павильон сезонной распродажи и лично наблюдал за перемещением женского тела со скоростью близкой к скорости света.
Следующие две тысячи знаков я набил минут за сорок. И бил бы ещё, если бы из торгового «душняка» (иначе не скажешь) не выпорхнула моя ненаглядная. Голубка присела на скамейку и виновато посмотрела мне в глаза.
–  Ты знаешь, я всё-таки купила эту вещь.
Я молчал, пытаясь угадать по лицу жены порядок суммы, выскользнувшей из нашего семейного кошелька.
– Сначала я хотела купить совершенно другую вещь, – затараторила любовь моя, – но потом подумала: а зачем? Зачем тратить лишние деньги, когда рядом лежит то, что я давно искала и не могла найти!
Мои предположения сосредоточились в интервале пяти-шести тысяч рублей.
– Уверена, ты будешь мною доволен. Потерпи, приедем домой, я сразу всё тебе покажу.
Мы сели в машину.
– Ты не представляешь, в этом магазине почти всё дисконт! Да какой ещё! – жена сидела на заднем сидении и щебетала так, будто разговаривала сама с собой. – Помнишь, мы были с тобой в другом павильоне («В каком?» – подумал я), там мне предложили то же самое, но в полтора раза дороже! Представляешь?!
Мы вернулись домой, я переоделся и по привычке включил телевизор. Бойкая НТВ-реклама убеждала невидимых собеседников в преимуществе новейшего покроя женской комбинации.
– Представьте!
Сахарная теле-мэм горячилась не на шутку. Она кокетливо сбросила с плеча бретельку верхнего платья и открыла интимную перевязь комбинации. Ничем не примечательная верёвочка огибала её статную шею наподобие недорогого купальника.
– Всего за четыре тысячи рублей вы приобретаете нательную роскошь царских достоинств. Сама Нефертити пользовалась подобным кроем!
– Что?! – надо мной, как раскат грома, раздался изумлённый крик жены. – Что она сказала?!
– Она сказала, что тельняшка от Нефертити стоит четыре тысячи рублей, – ответил я.
– …Как же так? – жена побледнела. – Мне же сказали, что это дисконт…
– А в чём, собственно, дело?
– Ты понимаешь, Витенька, – жена подбирала каждое следующее слово, –за эту комбинацию я заплатила… девять тысяч двести рублей. Она мне ещё сказала: «Поздравляю с удачной покупкой»…
Настенные часы гулко пробили восемь. Я обнял жену.
– В этой комбинации ты обворожительна! – улыбнулся я. – Настоящая Нефр-Эт*.
– Правда?.. – жена подняла голову, и я увидел в её испуганных глазах хрупкую надежду на справедливость.
– До новых встреч! – пропела за спиной теле-мэм, небрежно повела бёдрами и вышла из кадра.
 
* Нефертити (Нефр-эт). – Прекрасная пришла.



       Внук хамелеона

Собрание в кабинете главного редактора литературного альманаха «Трусцы» Петра Осиповича Дальновидова. Главред готовится произнести слово и, покачиваясь над столом, пристально всматривается в сослуживцев.
Минут пятнадцать назад он с приятелем из обкомовской малотиражки принял в спецбуфете сто пятьдесят граммов армянского коньяка. Коньяк спровоцировал в нём ощущение номенклатурного подъёма. И теперь Дальновидов со всей страстью своего служебного превосходства оглядывал собратьев по перу и наслаждается минутой всеобщего к себе внимания.
Пару дней назад Пётр Осипович узнал, что спонсор издания Антон Петрович Голованов благосклонно отозвался о творчестве одного из авторов альманаха, молодого прозаика Бекасова. Желая потрафить литературным предпочтениям денежного благотворителя, главред задумал хвалебную речь о творчестве Бекасова.
Насладившись вниманием зала, Дальновидов открывает собрание: 
– Друзья, начну с вопроса: «Что такое альманах «Трусцы»?
Из зала:
– Флагман отечественной литературы!
– Идеолог российского литературного будущего!
– Эстафета времён!..
Дальновидов:
– Правильно! Но есть ещё одна особенность у нашего издания. «Трусцы» – это кузница кадров, литературная, так сказать, колыбель. К примеру, наш молодой автор Иван Бекасов – восходящая звезда! Как пишет, нет, как пишет! А зовут, вы только вслушайтесь, зовут-то как – Вано! Это же вершина, тектонический, так сказать, разлом!.. Что? Не поставили в номер? Как не поставили? Я же пометил «В печать». Что вы говорите? Антон Петрович распорядился? Вот как?..
Дальновидов смущён и, как автомобиль, случайно заехавший под кирпич, поспешно пятится обратно.
– То-то я гляжу, коллеги, совсем мы с вами заработались, перестали ощущать пульс времени! Да-да, друзья, живём старыми штампами. К примеру, повесть нашего юного прозаика Бекасова «Там, за поворотом». Сварено добротно, прямо скажем, не по-юношески. Сырых мест немного, но разве это главное? Тема! Вот что сейчас должно быть главное. Ты о чём пишешь, любезный Вано? О каких-то комсомольцах, которые с песнями куда-то поехали. Где ты видал этих самых комсомольцев? Бизнес! Вот что сейчас фишка. Это читают, над этим плачут. А ты, помилуй – БАМ, Целина! Несовременно мыслишь, мой юный друг, нетектонично. Напечатать? – Можно. Но наш литературный журнал выходит всего четыре раза в год. Мы не имеем право говорить несовременно! Ты, Вано, не огорчайся и пойми, редколлегия обязана смотреть в будущее. Иди домой, погуляй, подумай, подработай фактуру – мой тебе отеческий сове…
В зал входит полный мужчина в дорогом велюровом костюме.
– Антон Петрович... – Дальновидов раскрывает руки для дружеского приветствия и направляется навстречу вошедшему. – Антон Петрович!
– Коллеги, приветствуем ярчайшего представителя отечественной гильдии меценатов! Антон Петрович, дорогой, проходите, присаживайтесь! Мы тут как раз разбираем повесть Бекасова и ещё раз убеждаемся в Вашем глубинном, так сказать, тектоническом понимания литературы. Вам удалось за эффектной динамикой сюжетной линии увидеть юношеский декаданс, отголосок, так сказать, мёртвой харизмы прошлых десятилетий! Я всегда говорил и говорю: «Антону Петровичу бы на моё место, вот был бы главред!»
Что? Антон Петрович, простите, не расслышал, что Вы сказали?
– То и сказал. Не читал я твоего Бекасова. А вот моя жена от него без ума. Нынче за завтраком говорит: «Тотоша (она меня так, хе, поутру окликает), этот мальчик – гений! Ты только послушай…» Берёт рукопись вместо чайника и читает, читает! Я ей: «Ты кормить-то меня будешь, Маруся?» Вот до чего литература доводит, о хлебе насущном, хе, порой забываем!
– Да-да, Антон Петрович, хорошая литература – великая сила и великое утешение! Смею надеяться, вам всё же удалось сегодня, хе-хе, позавтракать! Подскажите, что нам делать, ставить повесть в номер, или нет? 
– Ставьте, мне-то что.
– Слышал я, Вы были как бы против?..
– Я?! Да если Бекасова не напечатают, меня Маруся, хе, кормить перестанет!
– Ну, вот, всё и разрешилось. Я так и знал, Антон Петрович. Так и знал, что вы как истинный ценитель при;мите такое решение. А теперь позвольте представить вам молодое дарование, литературного, так сказать, фаворита несравненной Марии Ильиничны. Вано, подойди сюда. Вано!
Ушёл? Как ушёл?.. Совсем ушёл? В другую редакцию? Ох, плохо мне. Дайте валидолу! Антон Петро… 


 
Прощай, Пандора!

— Будем лечить, или пусть живёт?
(из стенограммы медицинского консилиума)

Гриша проснулся рано и сразу почувствовал себя плохо. Поглядел на спящую жену, вздохнул, подошёл к зеркалу. На него смотрел явно больной человек. Вид его скорее пугал и отталкивал, чем вызывал сожаление.
— Н-да, нужен врач, — поморщился Гриша и вышел на крыльцо.
Загородный дом Григория стоял на задах живописной подмосковной деревни. День был воскресный. Ехать никуда не хотелось. Тем временем проснулась жена. Оглядев супруга, она без слов выкатила из гаража машину, усадиложила Гришу на заднее сидение и помчалась в город.
Через полчаса они вошли в вестибюль современной коммерческой клиники «В здоровом теле».
— Здравствуйте, расскажите нам о ваших проблемах? — обратилась к вошедшим миловидная девушка-регистратор.
— Да вот... — начал было Гриша, но девушка положила перед ним бланк договора и попросила расписаться в трёх местах.
Гриша расписался. Регистратор сообщила, что первичный осмотр стоит две с половиной тысячи рублей, и указала на окошко кассы, где следует заплатить. Гриша, пошатываясь, направился к кассе, однако жена опередила его, оплатила приём и, подхватив мужа под локоть вернула к стойке регистрации.
Вдруг Гриша тяжело задышал, было видно, что ему становится совсем худо.
— Девушка, — заволновалась жена, — скажите, где приём?
— Одну минуту, — ответила распорядительница, — я должна занести в компьютер факт оплаты и выдать талон!
Тем временем жена прочитала на табло расстановку персонала и поспешно повела мужа в кабинет первичного приёма.
— Стойте! — взвизгнула девушка вслед. — Вы не надели бахилы.
Юркнув между твёрдой стеной и аморфным Гришей, она перегородила проход.
— Наденьте, пожалуйста, бахилы! — голос прозвучал сухо, как бой металлокерамики.
Спорить было бесполезно. Жена вывела Гришу обратно в прихожую и, усадив на диван, обклеила ботинки синими целлофановыми мешочками. Сдерживаясь, чтобы не заплакать, она с трудом приподняла грузное тело мужа и, подперев его своим хрупким плечиком, вторично повела по коридору к кабинету первичного приёма.
С минуту они стояли перед дверью, ожидая пригласительного распоряжения. Постучали – ответа не последовало. Плюнув на все приличия, жена распахнула дверь и втащила Гришу в небольшое стерильное помещение. Напротив двери, у окна стоял стол, за столом сидел врач и что-то сосредоточенно писал.
— Доктор, осмотрите, пожалуйста, моего мужа, ему плохо, — задыхаясь от напряжения, сказала жена и усадила Гришу на единственный свободный стул.
Врач продолжал писать. Его спина выгибалась то в одну, то в другую сторону, в зависимости от того, начинал он строку, или заканчивал.
Неожиданно Гриша потерял сознание и повалился на пол. Произошло это так стремительно, что жена только всплеснула руками и бросилась поднимать мужа. Врач обернулся, поглядел на пожилую пару.
— Одну минуту, — он продолжил запись.
Действительно через минуту он отложил бумаги и подошёл к Грише.
— Что болит? — спросил он, разминая пальцы.
— Ему плохо! — ответила за мужа жена. — Сделайте что-нибудь!
— Вижу, женщина, не слепой. Надо сдать анализы. Я выпишу направление. Завтра утром приходите натощак. Попросите сделать вам экспресс-диагностику и с результатами ко мне. Всего доброго!
Он вышел из кабинета. Жена, не веря в происходящее, с минуту слушала затухающий перестук его каблуков. Наконец она поняла, что врач действительно ушёл и первичный приём окончен.
— Пойдём, Гриша, отсюда. Я сама.
Не снимая бахил, они вышли из клиники и направились к машине.
— Вы будете сдавать анализы? Мне оформлять или нет? — закричала вслед девушка-регистратор.
— Ответь ей, — шепнул Гриша.
На воздухе ему стало легче.
— Садись, пожалуйста, — буркнула жена, запихнула Григория в машину и, обхватив лицо ладонями, с минуту стояла неподвижно.
Из оцепенения её вывел повторный крик регистратора. Не отвечая, женщина юркнула в машину, вжала туфельку в педаль газа и, опережая ветер, помчалась прочь.
 Ехали молча. Гриша, пригревшись на заднем сидении, уснул. И приснился ему сон.
Сон Гриши
Едут они едут, и встречается им симпатичная девушка. Стоит девушка прямо на проезжей части и голосует, подняв вверх белую мраморную руку. Одета прелестница в белый короткий хитон и напоминает античную статую. Жена останавливает машину, в зеркало заднего вида говорит: «Жди, дорогой!», выходит из машины и заводит с девушкой оживлённый разговор.
Говорят они минут пять. Гриша прислушивается к разговору и узнаёт, что мраморную незнакомку зовут Пандора. Женщины обмениваются какими-то коробками и расходятся, посылая друг другу воздушные поцелуи.
— Нам надо срочно вернуться в клинику, — говорит жена, укладывая коробку на заднее сидение, — потерпи, Гриша. Будем надеяться на лучшее.
Машина разворачивается через двойную сплошную линию мчится обратно в клинику. В вестибюле их радостно встречает девушка-регистратор:
– Ха, умирающие лебеди вернулись!   
Отслонив жену, она припадает к груди Григория и вместе с градусником измеряет его температуру.
— Сколько? — спрашивает Гриша.
— Одна тысяча сто рублей, — отвечает девушка.
— Так много? — удивился Гриша.
— А вы как думали? Грипп — дело серьёзное! Теперь давайте измерим ваше внутреннее давление, —говоря слово «внутреннее», девушка улыбается и подсаживается к Грише так, что её колени упираются в его левое бедро.
Гриша замирает.
— Я так и знала, — огорчённо щебечет девичий голосок, — три тысячи четыреста рублей! У вас очень высокое давление. Нужна срочная госпитализация. День стационара стоит четырнадцать тысяч пятьсот рублей. Вам необходимо лечь минимум на три года. Положение очень серьёзное!
— Звать-то тебя как, милочка? - спрашивает Гриша, высчитывая в уме полную стоимость госпитализации.
— Звать? — переспросила девушка. — Положим, Пандорой звать.
«Пандора!..» —  с ужасом думает Гриша и открывает глаза.
Испуг участил его дыхание.
— Что с тобой, тебе плохо? — не оборачиваясь спросила жена.
Несколько минут Гриша вживается в происходящее. Затем произносит:
— Получи с меня, Пандора, два гнилые помидора!
— Что ты сказал? — переспросила жена, выруливая на деревенский большак.  — Какая Пандора?..



Скидки на всё, что только!

На окраине областного сити, в окружении бетонных заборов неряшливой промзоны царило воскресное оживление. Торговые ряды импровизированного вещевого рынка зазывали горожан в самодельные павильоны с развешенным и набросанным на прилавок контрабандным тряпьём. Услужливые продавцы бесстыдно врали о преимуществах будущей покупки и страдальчески закатывали глаза, соглашаясь на мизерную скидку. Страдания продавцов легко понять: они совершали «страшный грех» перед хозяином, скидывая (только для вас!) полкопейки от тайного червонца грядущей торговой прибыли.
Я старался не отстать от жены, которая, как ледокол «Ленин», бороздила ряды и, не сбавляя шаг, шла от прилавка к прилавку. Её глаз, намётанный на оптимальное приобретение, лихо сканировал торговое разнообразие одинаковой на вид барахолки. Иногда жена задерживалась у какого-нибудь лотка, и пауза в ходьбе превращалась в спасительную передышку. Что-то купив, или не купив, она, даже не взглянув в мою сторону, устремлялась дальше, полагая мне роль декоративной собачки, сопровождающей даму в её полуденной прогулке. Когда я пробовал что-то сказать, жена направляла на меня указательный палец правой руки, что значило одно – не отставай!
В конце концов роль патронажного пса мне надоела. «Будь, что будет – прощай, хозяйка!» Я «сорвался с цепи» и исчез в омуте кожаных и хлопчатобумажных реликтов. Я слонялся по рядам с единственной целью – найти спасительную тропинку и выбраться из этой жутковато-безлико-безмерной вещевой топи. Слава Богу, денег у меня не было (всё до копеечки я отдал жене), и соблазнительные речи продавцов не искушали мои пустые карманы. В продажном пространстве приобретения, в этаком царстве торжества материальных преимуществ над свободой личности я вдруг почувствовал себя… свободным человеком! Я свободен!» – подмывало меня пропеть вслух и сокрушить словом дух стяжательства.
Существует старая, проверенная веками пропорция: чем больше твоя жена имеет денег, отправляясь на рынок, тем дольше ты абсолютно свободен. «Боря, потерпи двадцать минут, я всё куплю и, обещаю: мы едем на пленэр». Пленэр! Я мечтал о нём всю последнюю неделю. Замариновал пять кг бараньего шашлыка, нарезал салат, который остаётся только заправить маслом, нарубил и упаковал в багажник машины вишнёвые дрова для костра... И теперь, на исходе четвёртого часа обещанной двадцатиминутки, спрашиваю себя: «Где мой пленэр?..»
Время близилось к вечеру. Павильоны закрывались один за другим, а я по-прежнему не мог найти спасительный выход. Вдруг из торгового лабиринта выпорхнула жена.
– Боря, не отставай! – крикнула она, вглядываясь в верхние, ещё не закрытые антресоли развала.

Я почувствовал, как моя личная свобода, добытая в сражении с семейной принадлежностью, хрустнула и надломилась, и из образовавшейся трещины, как из царапины на еловом стволе, выступил елей покорного благоразумия. Я грустно улыбнулся и, выдохнув остаток крамолы, поспешил за супругой к последнему, ещё не закрытому павильону, над которым развевался баннер «Скидки на всё, что только!»