Шедевры литературы в призме православия. Глава 1

Предисловие.
 
Идеология «нью-эйдж», круто замешанная на эзотерике, оккультизме, а то и на открытом сатанизме, проникла и захватила огромную часть современной культуры: политику, науку, искусство, медицину, образование, СМИ, мультимедиа. Она пропитала собой даже детские книги, фильмы, мультфильмы и компьютерные игры.
«Нью-эйдж» обрушивается на наши головы, как лавина, и не замечать происходящего уже невозможно.
      
Однако люди зачастую бывают не готовы к вызовам времени, они дезориентированы в новой реальности и нередко бывают захвачены её обманчивым потоком. Или чувствуют, что он увлекает куда-то не туда их близких, но не могут найти убедительных аргументов для дискуссии на должном уровне.
      
Между тем, аргументы искать необходимо, поскольку борьба идёт за умы, за формирование человека уже в постхристианском мире, и книга, которую вам предстоит прочесть, существенно облегчит эту задачу.
      
Её автор, Панова Наталья Робертовна, не просто анализирует произведения нескольких выдающихся писателей, которые оказывают огромное влияние на взгляды целых поколений, а даёт чёткие критерии этого анализа.
      
Прекрасно владея сложным материалом и нисколько не умаляя художественной значимости произведений, она рассматривает их сквозь призму православия и убедительно демонстрирует, почему логичный итог блужданий человека вне ограды православной веры – тоска, одиночество и жизненный тупик.
       
Эти темы – лейтмотив современной западной культуры, пытающейся утвердить в качестве «нового мирового порядка» постмодернизм, принципиально отвергающий высокие смыслы, целостность и традицию.
      
Особая ценность работы Натальи Робертовны в том, что произведения, которые она проанализировала,  можно назвать программными, – и понимание глубинных смыслов, заложенных в них авторами, облегчает дальнейший разговор о современной культуре и современной жизни.
      
Разговор этот крайне важно вести с ищущей молодежью, которая, к счастью, не перевелась в нашей стране, несмотря на упорные попытки примитивизации детей и подростков.
      
Михаил Булгаков, Густав Мейринк, Ивлин Во и, разумеется, Габриэль Гарсия Маркес, – эти имена не понаслышке знакомы практически каждому интеллектуалу. Поэтому разговор автором книги «Шедевры литературы в призме православия» ведётся серьёзный и одновременно живой.
      
Эта книга будет полезна и даст много ценной информации, которая поможет построить конструктивный диалог с молодёжью, избежать расхожих обвинений в том, что взрослые судят о вещах, в которых сами якобы не разбираются.
      
Поскольку я в своей жизни много занималась художественным переводом и, в том числе, перевела на русский язык несколько произведений Маркеса, меня особенно заинтересовал взгляд Натальи Робертовны на роман «Сто лет одиночества».
      
Не буду пересказывать, прочитайте эту главу сами. Скажу лишь, что такой оригинальной и в то же время верной, глубокой, доходящей «до самой сути» трактовки я не встречала, хотя читала достаточно много литературоведческих статей о произведениях знаменитого колумбийского писателя.
      
Ну, а важнее всего, на мой взгляд, то, что автор книги «Шедевры литературы в призме Православия» ведёт читателей вслед за героями этих произведений и наглядно показывает, как именно заманивают на скользкие стези, уводящие от спасения во мрак, чем прельщают, в чём состоит обман, на каких чувствительных, наиболее уязвимых струнах идёт коварная, смертельно опасная игра.
      
То есть читателям в данном случае не просто рассказывают о писателях и их произведениях, выстраивая некие литературоведческие концепции, а как бы предлагают путеводитель, который, будем надеяться, поможет им избежать опасных зигзагов и падений в ямы (если не сказать «в пропасти!») на их собственном жизненном пути.
 
Шишова Т. Л., писатель, публицист, переводчик, драматург.
Член Союза писателей России, общественный деятель. Вице-президент «Фонда социально-психической помощи семье и ребёнку». Соавтор многих работ с И. Я. Медведевой. 


ГЛАВА 1.  М. БУЛГАКОВ      
«МАСТЕР И МАРГАРИТА».
               
   
И показал он мне Иисуса, великого иерея,
стоящего перед Ангелом Господним,
и сатану, стоящего по правую руку его,
чтобы противодействовать ему… 
               
Зах. 3, 1.               


ЧАСТЬ 1. МАСТЕР

Для начала посмотрим, «кто есть кто» в этом романе.

Маргарита. Имя Маргарита с латинского языка переводится как жемчужина.  Природная жемчужина, хотя и настоящая,  но выглядит не очень эффектно. Чтобы приобрести коммерческую ценность, она должна пройти соответствующую обработку в руках мастера. Если это будет Мастер с большой буквы, то и значимость драгоценности соответственно возрастёт.
 
Задача Мастера не проста, но тем увлекательней процесс обработки и милее сердцу результат. Ведь Маргарита – жемчужина, в данном случае – живая человеческая душа. Мастер –Воланд, – искусный и искушённый, безупречный и хладнокровный, безжалостный паук, с сотворения мира непрестанно и умело плетущий паутину интриг, дерзко пленяя человеческие души, в своём споре с Создателем.  Все действующие лица романа находятся в роковом поле действия его могучей воли. Эта мощная воронка, нисходящая во тьму, непременно затягивает в сферу своего влияния всех без исключения – группами (целыми грузовиками и концертными залами) или поодиночке.

Ещё одно главное действующее лицо романа – русский народ. Впрочем, действующим его можно назвать с большой натяжкой: скорее, бездействующим, рефлексирующим, подопытным. Русскому народу, прозябающему в стране победившего атеизма, нечего противопоставить вторжению и воле своего  мистического хозяина. Олицетворением народа в романе является главный герой – Иван Бездомный. Слово герой хочется забрать в кавычки, а фамилию Бездомный – писать со строчной буквы. К сожалению, в силу  своего плачевного состояния, ничего  героического  в  нём  нет. Иван Бездомный… Говорящее именование. Иван, русские иваны – имя нарицательное, обозначающее у многих народов именно русскую нацию. Бездомный – псевдоним  широко  известного, любимого в народе поэта. Этим именем  автор вскрывает  глубинное состояние русского народа, его бездомность и ставит беспощадный, но абсолютно объективный диагноз.               

И ещё одна важная сила, действующая в романе, это закон антиномии. Из него следует, что если в художественном тексте упоминается только одно высказывание из двух, – оно подразумевает существование вытекающей из него его противоположности. Таким образом, из высказывания «бездомный», – вытекает понятие  дом. Но, поскольку, в центре Москвы словом дом нелегко удивить, – следовательно, имеется в виду какой-то другой Дом. В этом, другом, неведомом для многих москвичей Доме логично предположить и наличие хозяев: Отца, Мать, полную Чашу…
 
По ходу развития фабулы, в поле действия антиномии, будет  проступать сакральный Образ и предназначение этого Дома – там совершается Жертва. Но если на балу у сатаны – жертва кровавая и принудительная, совершаемая «во имя своё», то в Доме – бескровная и добровольная. Причем Хозяин приносит в жертву не несчастного, содрогающегося от ужаса грешника, а, Сам, будучи Безгрешным, приносит в Жертву Себя ради грешников.

Эти две оси повествования: видимая – управляемая злой волей Воланда, – яркая, эпатажная, сатиричная, злободневно-ироничная, обличающая, и – невидимая, тайная, но всё время подразумеваемая, пронизанная тоской об обратном, – периодически  соединяясь некими перемычками, создают,  таким образом, основной структурный элемент романа, его ДНК, – его спираль жизни. Поэтому роман такой многомерный и живой.
      
Под  перемычками  спирали  подразумеваем  раскиданные  автором  на  страницах романа  мостики  на ту, тайную сторону сюжета, куда ушло Солнце, где действует Вечная Сила, попускающая эту внешнюю жизнь, и от которой эта наружная жизнь полностью зависит. Например, это крестное знамение, разрушающее магические чары. Или красноречивое отсутствие Храма Христа Спасителя на том месте, куда устремлён угрюмый, испепеляющий взгляд Воланда, или праздник Пасхи, взламывающий своей радостью и ликованием наваждение воландовых декораций, или грязная, изношенная, истлевающая одежда и убывающая, конечная сила Воланда, не имеющая основания  в вечности и, следовательно, требующая периодического пополнения.

Красноречива и сцена с кухаркой, в которой лелеемый Воландом финал уже так близок, когда добыча уже загнана в угол, - но вдруг, из-за какой то чепухи, - одного мимолётного, ненавистного крестного знамения, которое чуть было не сотворила несчастная женщина, вдруг рассыпаться как карточный домик:
 
«– Гори, гори, прежняя жизнь!    
– Гори, страдание! – кричала Маргарита.
Комната уже колыхалась в багровых столбах, и вместе с дымом выбежали из двери трое, поднялись по каменной лестнице вверх и оказались во дворике. Первое, что они увидели там, это сидящую на земле кухарку застройщика, возле неё валялся рассыпавшийся картофель и несколько пучков луку. Состояние кухарки было понятно. Трое чёрных коней храпели у сарая, вздрагивали, взрывали фонтанами землю. Маргарита вскочила первая, за нею Азазелло, последним мастер. Кухарка, застонав, хотела поднять руку для крестного знамения, но Азазелло грозно закричал с седла:
– Отрежу руку! – он свистнул, и кони, ломая ветви лип, взвились и вонзились в низкую черную тучу»*.      

А что, например, сделал  буфетчик, только что едва переживший шок от соприкосновения с сатанистами: «Буфетчик что-то буркнул и быстро пошёл вниз. Голове его почему-то было неудобно и слишком тепло в шляпе, он снял её и, подпрыгнув от страха, тихо вскрикнул. В руках у него был бархатный берет с петушьим потрёпанным пером. Буфетчик перекрестился. В то же мгновение берет мяукнул, превратился в чёрного котёнка и, вскочив обратно на голову Андрею Фокичу, всеми когтями вцепился в его лысину»*.

В черновиках романа имеется интересное продолжение истории насмерть перепуганного Андрея Фокича. Столкнувшись с нечистой силой, он по старой памяти, бежит в церковь: «... В тенистой зелени выглянули белые чистенькие бока храма. Буфетчик ввалился в двери, перекрестился жадно, носом потянул воздух и убедился, что в храме пахнет не ладаном, а нафталином. Ринувшись к трём свечечкам, разглядел физиономию отца Ивана.
 
– Отец Иван, – задыхаясь, буркнул буфетчик, – в срочном порядке... об избавлении от нечистой силы...  Отец Иван, как будто ждал этого приглашения , тылом руки поправил волосы, всунул в рот папиросу, взобрался на амвон, глянул заискивающе на буфетчика, осатаневшего от папиросы, стукнул подсвечником по аналою...
"Благословен Бог наш..." – подсказал мысленно буфетчик начало молебных пений.
– Шуба императора Александра Третьего, – нараспев начал отец Иван, – не надеванная, основная цена сто рублей!
– С пятаком – раз, с пятаком – два, с пятаком – три!
– отозвался сладкий хор кастратов с клироса из тьмы.
– Ты что ж это, оглашенный поп, во храме делаешь? – суконным языком спросил буфетчик.
– Как что? – удивился отец Иван.
– Я тебя прошу молебен, а ты...
– Молебен. Кхе... На тебе... - ответил отец Иван. – Хватился! Да ты откуда влетел? Аль ослеп? Храм закрыт, аукционная камера здесь!»*
 
Да… некуда податься человеку! Храмы, если не разрушены, то осквернены…

Таким образом, в русле закона антиномии, из  сюжета  романа  рождается  благовествование,  которое никаким иным способом в стране победившего атеизма и жесточайшей цензуры провозглашено быть не могло. «Меня травят так, как никого и никогда не травили: и сверху, и снизу, и с боков. Я поднадзорный, у которого нет только конвойных. Что бы ни происходило в стране, результатом всего этого будет  продолжение моей травли… убитые мои пьесы…»*

Пасха и антипасха будут идти рука об руку, начиная со среды страстной седмицы и вплоть до последних шагов героев, ведущих их в погибель, в объятия ада, в ночь с субботы на Воскресенье, в то самое время, когда Царь Славы Иисус Христос открывает людям Свои объятия для Жизни Вечной.

Итак, все действующие лица и силы обозначены ещё на первых страницах романа: беззащитная душа осиротевшего русского народа, представителем которого является любимый поэт Иван Бездомный и воля, восставшая на борьбу за эту душу в лице Воланда – Мастера с большой буквы. Сила действия антиномии обеспечивает прочтение второго, скрытого, а на самом деле, важнейшего плана романа. 

Главные герои – Иван Бездомный и Воланд, – вводятся в действие романа в самом начале его развития, и покидают последними. Воланд чуть раньше. Но Иван, как главный объект исследования – на самой последней странице, пройдя через невероятные коллизии сюжета. Все остальные действующие в романе лица – лишь вспомогательные. 

Антиномия сразу звучит мощным крещендо. Она и задаёт амплитуду напряжения игры смыслов. Светлая сторона антиномии в образе уходящего, покидающего столицу солнца – Солнца Правды, Подателя Жизни, Христа Спасителя, уходит за сцену, валится «куда-то за Садовое кольцо». Но мы знаем, и всё время помним, что она есть там, за театральным занавесом.
      
В преддверии явления тёмной силы, ушедшая за занавес светлая, накачивается вдогонку тяжёлыми, негативными ассоциациями: невыносимой, обжигающей жары, «когда… и сил не было дышать», отсутствием возможности утолить жажду, – «пива нет, а есть только тёплая Абрикосовая». В раскалённом воздухе сгущается раздражение, нервозность, злоба, чувство тоски и обречённости…  А вот луна, ночь, прохлада, – они желанны и спасительны. Они дают отдых, покой, утешение и надежду. Тогда тьма, и самоё  ввержение души в бездну, – будут  восприниматься ею – как благо, освобождение, выход: «…Прокуратор  поглядел  на  арестованного, затем  на  солнце,  неуклонно подымающееся  вверх над  конными  статуями  гипподрома,  лежащего  далеко  внизу  направо,  и  вдруг  в  какой-то  тошной  муке подумал о том, что проще всего было бы изгнать с балкона этого странного разбойника, произнеся только два слова: «Повесить его». Изгнать и конвой, уйти  из  колоннады  внутрь Дворца, велеть затемнить комнату, повалиться на ложе, потребовать холодной воды, жалобным голосом позвать собаку Банга, пожаловаться ей на гемикранию. И мысль о яде вдруг соблазнительно мелькнула в больной голове прокуратора»*.   

Любое, искусственно созданное явление, будь то религия, государство, научная, философская, оккультная, или  любая  другая  система  знаний, любые союзы и общественные организации - абсолютно  всё,  не  имеющее  источником своего существования Бытие Бога и Его волю (как единственного гаранта  вечного и неизменного существования чего бы то ни было), является весьма неустойчивой в пространстве и времени моделью. Поэтому, для более или менее сносного и убедительного существования, – такой системе требуется неусыпное попечение её автора-создателя.

Именно ради этого вслед за уходящим Солнцем, Воланд и прибывает в русскую столицу. Цель его визита многоплановая и носит стратегический характер. Во-первых, система, которую он пестует, начинает сбоить, ведь антирелигиозная пропаганда на Руси теряет нюх – верующих всё ещё более половины населения, и это под дулом тотального доносительства и слежки, когда объявить себя верующим было уже равносильно подвигу свидетельства*. 

Во-вторых, молодое поколение талантливых русских поэтов бессознательно, но верно чует то, чего ему знать не надо, ведь Христос в антирелигиозной поэме Ивана бездомного «получился, ну, совершенно живой», а тиражи то огромные разве для этого создавались? Как бы чего не вышло. Здесь нужна мощная хозяйская рука.
   
Ну, и в-третьих, и это самое главное, – Маэстро нужно, гм… подзаправиться, ведь его могучая энергия отнюдь не бесконечна, за истекший год она сильно поубавилась, можно сказать почти иссякла…

Он внезапно соткался из знойного воздуха прямо перед известными на всю страну, идеологически вышколенными в духе атеизма, литераторами, и без того уже находящимися на грани нервного срыва, чем ещё больше их расстроил. Это были - редактор толстого художественного журнала Михаил Александрович Берлиоз и поэт Иван Бездомный. Не дав им опомниться, Маэстро и его свита быстренько взяли их в оборот. Путём хитрых манипуляций и слаженной командной игры, – они вторглись в сознание советских литераторов с целью стереть из памяти Ивана тот образ Христа, который он изобразил в своей поэме, и внушить ему такой образ, который необходим антихристу.

Какова  первая реакция на вторжение нечистой  силы у Ивана? «На поэта иностранец с первых же слов произвёл отвратительное впечатление…»* Выражения, описывающие, отношение Ивана к происходящему, употребляемые автором в этом, небольшом по объёму эпизоде, следующие: «сердито», «мрачно», «злобно», «дико и злобно». В итоге, он решает «объявить  незнакомому собеседнику войну». 

Однако, умело манипулируя, Воланд вовлекает Берлиоза и Ивана в беседу на интересующую  его  тему. Он внушает литераторам своё видение вопроса – произносит  интригующий  текст, вразумляющий – как правильно преподносить народу образ Иисуса Христа: был (вместо есть), очень мудрый философ, верящий в Бога мечтатель, очень добрый человек, единственный ученик которого делает всё возможное, дабы освободить его от мучений – тоже очень добрый человек, правда, то, что он записывает, лучше сжечь. Кто ещё? Целитель, опытный  психолог, полиглот…

Тем временем «небо над Москвой как бы выцвело, и совершенно отчетливо была видна в высоте полная луна, но ещё не золотая, а белая. Дышать стало гораздо легче, и голоса под липами теперь звучали мягче, по-вечернему. «Как же это я не заметил, что он успел сплести целый рассказ?.. - подумал Бездомный  в  изумлении. – Ведь  вот  уже  и  вечер!..»*

Как мы позднее увидим, – такой же, один в один, сюжет уже был внушён иностранцем другому писателю, некоему мастеру.

Итак, Иван «решает объявить незнакомому собеседнику войну». Хорошо, цель у Ивана есть и весьма благородная. А средства для ведения этой войны? Какое оружие есть у него? С каким оружием в руках он собирается противостать этой силе?  Почему «в руках»? Да потому, что, исходя из вышеизложенного, понятно, что иного оружия – идеологического, духовного, нравственного – у него нет. Он «девственен» в этом отношении. на «борьбу» с нечистой силой Ивана сподвиг русский код, нравственный инстинкт, народная память, которую не вытравила  (хотела, да не смогла)  большевистская борьба с ней. И вот он идёт на супостата:

«– …повесили на грудь иконку. Было?
– Было, - хмуро согласился Иван.
– Сорвались с забора, повредили лицо. Так? Явились в ресторан с зажжённой свечой в руке, в одном белье и в ресторане побили кого-то. Привезли вас сюда связанным. Попав сюда, вы звонили в милицию и просили прислать пулеметы. Затем сделали попытку выброситься из окна»*. Вот почти и все «боевые» действия Ивана. Они тщательно зафиксированы приветливыми служащими психиатрической клиники.

Правда, была ещё погоня за непонятным котом. Купание в Москве реке, шатание по чужим парадным. В чьей-то коммунальной ванной с облупившейся эмалью и тёмной горячей влажной утробой уже были зажжены для кого-то горящие угли. На кухне, «никого не оказалось, и на плите в полумраке стояло безмолвно около десятка потухших примусов. Один лунный луч, просочившись сквозь пыльное, годами не вытираемое окно, скупо освещал тот угол, где в пыли и паутине висела забытая икона, из-за киота которой высовывались концы двух венчальных свечей. Под большой иконой висела пришпиленная маленькая - бумажная»*.

Стоп. Эта коммунальная кухня – краеугольная, наиважнейшая веха в романе. Здесь у Ивана опять срабатывает память. Не вытравленная никем и ничем… Он возьмёт эту бумажную икону, свечу и отсюда начнёт свой крестный путь – непосредственное «боевое действие» против нечистой силы – «крестный ход»… к Грибоедову, – как полагается, – с иконой и свечой.

Краеугольная ещё и потому, что всё, что теперь будет происходить в романе, возможно лишь при условии, что в «пыли и паутине» висят «забытые» иконы у советских граждан…

Путь же конкретного Ивана бездомного закончится на одной из русских голгоф, в психиатрический лечебнице. Система сработала, не подвела. Здесь же ему поставят печать – поцелуй Иуды:
 
«– Вот она, – ответил  мастер и указал на стену.
От белой стены отделилась тёмная Маргарита и подошла к постели. Она  смотрела на лежащего юношу, и в глазах ее читалась скорбь.
– Бедный, бедный, – беззвучно зашептала Маргарита и наклонилась к постели.
– Какая красивая, – без  зависти, но с грустью и с каким-то тихим умилением проговорил Иван, – вишь ты, как у вас всё хорошо вышло. А вот у меня   не так. Тут он  подумал  и задумчиво  прибавил: – А  впрочем,  может  быть,  и  так...
– Так, так, – прошептала  Маргарита и  совсем  склонилась  к  лежащему, – вот я вас поцелую в лоб, и всё у вас будет так, как надо... в этом  вы  уж  мне поверьте, я всё уже видела, всё знаю. Лежащий юноша охватил её шею руками, и она поцеловала его»*.

Здесь Иван бездомный – поэт и бунтарь умрёт. Будет жить… сотрудник Института истории и философии, профессор Иван Николаевич Понырёв. Какую «историю» будет преподавать своим ученикам уважаемый профессор? Ответ на этот вопрос мы находим в эпилоге романа, где автор констатирует, что Иван тяжко болен, а не даёт ему покоя в ночь на полнолуние «неестественное освещение во сне, происходящее от какой-то тучи, которая кипит и наваливается на землю, как это бывает только во время мировых катастроф»*.               

«Мировую катастрофу» беспокойному профессору гасят с помощью шприца с «жидкостью густого чайного цвета»* хороня её далеко в его подсознании: сердобольная жена легко управляется с этим. После укола профессору «снится» уже спокойный, правильный сон:

«От постели к окну протягивается широкая лунная дорога, и на эту дорогу поднимается человек в белом плаще с кровавым подбоем и начинает идти к луне. Рядом с ним идет какой-то молодой человек в разорванном хитоне и с обезображенным лицом. Идущие о чем-то  разговаривают с жаром, спорят, хотят о чём-то договориться.
– Боги, боги, – говорит, обращая надменное лицо к своему спутнику, тот человек в плаще, ; какая пошлая казнь! Но ты мне, пожалуйста, скажи, – тут лицо из надменного превращается в умоляющее, – ведь её не было! Молю тебя, скажи, не было?
– Ну конечно, не было, – отвечает хриплым  голосом  спутник, – это  тебе померещилось… Тогда луна начинает неистовствовать, она обрушивает потоки света  прямо на Ивана, она разбрызгивает свет во все стороны, в комнате начинается лунное наводнение, свет качается, поднимается выше, затопляет постель. Вот тогда и спит Иван Николаевич со счастливым лицом. Наутро он просыпается молчаливым, но совершенно спокойным  и здоровым. Его исколотая память затихает, и до следующего полнолуния профессора не потревожит никто…»*
 
Среди важной информации о судьбе Ивана бездомного, мы узнаём в эпилоге нечто чрезвычайно важное, особо лелеемое «иностранцем-консультантом», – то, чего он не открыл никому: ни народному поэту Ивану бездомному, ни редактору толстого журнала  Михаилу Александровичу Берлиозу, ни  писателю-мастеру, ни своей служанке Маргарите, – никому. Это он доверяет только учёному мужу в статусе профессора: в беспокойном сне консультант внушает ему, что казни не было.

Но, если казни не было, следовательно, не было и крестных мук, смерти,  сошествия во ад, и – Воскресения Спасителя! 

Воскресения Господа нашего Иисуса Христа – вот чего более всего боится и изо всех сил замалчивает «иностранец». Вот что трактуется подсознанием Ивана (мощное, упрямое же подсознание у русских), как мировая катастрофа: сокрытие информации о Воскресении Христа от русских людей.

Статус профессора в существующей системе позволит Ивану бездомному, то бишь, Ивану Николаевичу Понырёву, транслировать это сообщение от консультанта прямо в пытливые умы многих поколений молодых советских граждан и гражданок  абсолютно беспрепятственно.

Подведём некоторые итоги: мы  установили, что в Москву вторглась нечистая сила: Воланд и его свита. С лёгкостью произведя необходимые манипуляции с сознанием двух известных литераторов, эта инфернальная сила путём внедрения в их разум необходимого Воланду текста, достигает своей цели - вбросить через любимого поэта в умы огромных масс людей свою версию событий двухтысячелетней давности.

Версия Воланда – это образец дезинформации. Это – бесстыдное святотатственное поругание миссии и Личности Христа. Это – подлая, кощунственная карикатура на Его учеников и их Святое Благовествование. Это – замалчивание Правды о Спасении: Крестном Страдании, Смерти и Воскресении Бога. Это – сокрытие информации о покаянии и Евхаристии. Это – информационная война.   

Ни один, отдельно взятый человек, ни всё атеистическое общество в целом, оказались не в состоянии противостоять этому злому умыслу врага. Никто даже и не заподозрил, что происходит нечто кардинально важное для каждого из них.

Обратимся теперь, как принято считать, к «главным героям» произведения, – мастеру и Маргарите. Попытаемся разобраться, что за вечная «идеальная любовь» связывает их.

Читатель знакомится с человеком, называющим себя мастером (сразу заметим, что автор ни разу не называет этого персонажа Мастером с большой буквы, как это почему-то делают все исследователи романа. Он называет его исключительно только с маленькой, строчной буквы), когда тот, а точнее то, что от него осталось, – рассказывает Ивану бездомному свою трагическую историю о том, как он попал в психиатрическую лечебницу. 

Кто же он такой и как оказался в столь печальном месте? Историк по образованию, работал в музее, занимался переводами, женат. Была у него и любовница. Это внешняя  сторона  вопроса. Что можно сказать о его внутреннем мире, о его характере? Можно предположить, что занимаясь переводами, он прочёл множество книг. Но, очевидно, это были не те книги, где говорится о том, что истинный Мастер никогда не назовёт себя Мастером.
 
И, действительно, настоящий Мастер, Мастер с большой буквы, действующий в романе, таковым себя не обозначает. Он – действует. При этом, Мастер с большой буквы называть себя может как хотите: иностранец, профессор, консультант, специалист, – как угодно. Это закон духовной жизни. О самой духовной жизни, этот наш маленький мастер-подмастерье, стало быть, никогда и не слыхивал. Он абсолютно одинок. Но это не высокое одиночество духовного поиска. Это – одиночество человеческого существа, сдавшегося, смирно изживающего свои дни в безвоздушном пространстве законсервированных экспонатов музея революции*. Один из экспонатов этого музея шевелился – приходил, уходил, что-то говорил, – и переводчик стал его мужем. Вдруг в это музейное существо ворвётся какой-то новый  порыв. На время оно взбодрится. Но при  первой же неудаче сникнет, и обнаружатся вдруг качества этой закостеневшей души: злоба, мстительность, ненависть, трусость, нравственное бессилие и это далеко не всё.

Зачем же было вызвано Мастером к жизни это безропотное существо – мастер? Очевидно, для того, чтобы что-то сделать, смастерить для него, то, что задумал  Мастер. Обратимся к ключевой фразе-подсказке, вскрывающей отношения Мастер – мастер.

Когда Воланд провожает мастера на вечный покой (или вечное беспокойство – это мы разберём в дальнейшем), он озвучивает крайне важную для себя самого идею, приоткрывающую его собственную «кухню», его излюбленное занятие: «Неужели вы не хотите, подобно Фаусту, сидеть  над  ретортой в надежде, что вам удастся  вылепить нового гомункула?»*

Да, да, мастер – всего лишь очередной гомункул Мастера. В поле действия закона  антиномии – Воланд – анти-творец. Он превращает человека, наделённого от Бога жизнью и свободой – в свою мёртвую марионетку, своего слугу-гомункула*.
      
Кстати, эту его «реторту» Булгаков демонстрирует нам, когда перед балом вся компания собралась в спальне Воланда:

«Рядом с Воландом на постели, на тяжёлом постаменте, стоял странный, как будто живой и освещенный с одного бока солнцем, глобус:
Он умолк и стал поворачивать перед собою свой глобус, сделанный столь искусно, что синие океаны на нём шевелились, а шапка  на  полюсе  лежала  как  живая:
– Хорошая  вещица… Мой глобус гораздо удобнее, тем более что события мне нужно знать точно. Вот, например, видите этот кусок земли, бок которого моет океан? Смотрите, вот он наливается огнем. Там началась  война.  Если вы приблизите глаза, вы  увидите и детали. Маргарита  наклонилась к глобусу и увидела, что квадратик земли расширился, многокрасочно расписался и превратился как бы в рельефную карту. А затем она увидела и ленточку реки, и какое-то селение возле неё. Домик, который был размером в горошину, разросся и стал как спичечная  коробка. Внезапно и беззвучно крыша этого дома взлетела наверх вместе с клубом черного дыма, а стенки рухнули, так что от двухэтажной коробки ничего не осталось, кроме кучечки, от которой валил чёрный дым. Ещё приблизив свой глаз, Маргарита разглядела маленькую женскую фигурку, лежащую на земле, а возле неё в луже крови разметавшего руки  маленького ребёнка.
– Вот и всё, – улыбаясь, сказал Воланд, – он не успел нагрешить. Работа Абадонны безукоризненна»*.

Мы делаем вывод, что реторта Воланда - это весь земной шар. Подавляющее большинство людей, жителей земли – его гомункулы. Отношения между ними разыгрываются здесь же, в своеобразном ЦУ (Центре Управления), за магической шахматной доской: «на доске тем временем происходило смятение. Совершенно расстроенный король в белой мантии топтался на клетке, в отчаянии вздымая руки. Три белых пешки-ландскнехты с алебардами растерянно глядели на офицера, размахивающего шпагой и указывающего вперёд, где в смежных клетках, белой и чёрной, виднелись чёрные всадники Воланда на двух горячих, роющих  копытами  клетки, конях… Маргариту чрезвычайно заинтересовало и поразило то, что шахматные фигурки были живые:

«Кот, отставив от глаз бинокль, тихонько подпихнул своего короля в спину. Тот в отчаянии закрыл лицо руками.
– Плоховато дельце, дорогой Бегемот, – тихо сказал Коровьев ядовитым  голосом.
– Положение серьезное, но отнюдь не безнадёжное, – отозвался Бегемот,
– больше того: я вполне уверен в конечной победе. Стоит только хорошенько  проанализировать положение.
Этот анализ он начал производить довольно странным образом, стал  кроить  какие-то  рожи и  подмигивать  своему  королю.
– Ничего не помогает, – заметил  Коровьев… мигание Бегемота приняло усиленные размеры. Белый король наконец догадался, чего от него хотят, вдруг стащил с себя мантию, бросил её на клетку и убежал с доски. Офицер брошенное королевское одеяние накинул на себя и занял место короля…*

Гомункул, гомункулус (лат. homunculus - человечек) – в представлении средневековых алхимиков, существо, подобное человеку, которое можно получить искусственным путём. Считалось, что для создания гомункула необходим некий материальный субстрат – для  получения  физического тела, и  таинственный магический текст, его оживляющий. Предполагается, что гомункул выполняет желания своего создателя. Дополнительное значение слова Гомункул по словарю Ушакова: мелкий, жалкий, убогий человечишко. 

Что ж, физическое тело в лице мастера, Маэстро подыскал, магический текст – путём внушения вставленный в сознание мастера, – давно готов, а вот над душой, хотя необходимые предпосылки в ней уже были, - нужно было ещё потрудиться, - окончательно подчинить своей воле, одурманить, усыпить, чтобы добиться беспрекословного, автоматического, «добровольного»(!) согласия на сотрудничество! Мол, а как же, у нас тут нисколечко не хуже, чем у них там, на Небе – полная свобода воли!

Некоторые исследователи считают, что момента выбора (продажи души) не было. Например, Андрей Кураев в своей работе «"Мастер и Маргарита"»: за Христа или против?» рассуждает так: «Эта история очередного Фауста необычна, пожалуй, лишь одним: в жизни Мастера  нет минуты решения, выбора. Оттого нет и договора… Мастер не продал сатане душу. Он её просто растерял»*.               

Однако, когда облигация, найденная мастером в корзине с грязным бельём, была предъявлена эмитенту, то естественно, что при выдаче денег, – было необходимо поставить свою подпись. Если без подписи, – то Воланд мог бы просто подкинуть необходимую сумму наличными, но тогда в этом случае не было-бы подписи, а, следовательно, и договора.
    
Но и здесь, наткнувшись на такой подарочек, переводчику не лишне было бы задуматься об имени «благодетеля», и каковы при этом его намерения. Не мог же  он, в отличие от Ивана бездомного, не знать историю доктора Фауста?

Превращение человека в марионетку мы и наблюдаем в процессе метаморфозы «музейного экспоната» в одержимое, злобное, трусливое, полное ненависти, мстительное существо, которое в итоге прекрасно исполняет задумку своего хозяина. 

Что же произошло? Маленький мастер, бдительно и неусыпно опекаемый, – благополучно записал, перевёл на бумагу необходимый Воланду текст. 

Каким образом происходит процесс материализации (бумагизации) такого текста, можно ориентировочно представить на примере Фридриха Ницше:

«Заратустра овладел мною» – так называл он сам своё состояние одержимости. И писал не без гордости: «Имеет ли кто-нибудь… ясное представление о том, чтО поэты сильных эпох называли вдохновением? ... Почти невозможно отказаться от представления, что являешься… посредником сверхмощных сил… Внезапно, с невыразимой достоверностью и тонкостью нечто становится видимым, слышимым, нечто такое, что потрясает и опрокидывает человека… Не слушаешь, не ищешь – берёшь – и не спрашиваешь, ктО даёт? Будто молния сверкает мысль, с необходимостью, уже облечённая в форму, – у меня никогда не было выбора»*. Стефан Цвейг поясняет: «Удивительно, что Ницше, разрываемый всеми демонами духа, уже не знает, кто он… Давно уже вздрагивает его рука (с тех пор, как она пишет под диктовку высших сил, а не человеческого разума)»*. 

Сам ли роман имеет самостоятельное значение, или Мастером задумано ещё нечто, более тонкое и грандиозное? И то и другое! Ему ли не знать, что такое «произведение искусства» ни одна советская редакция не пропустит, и советским гражданам, стало быть, нет никакой возможности, насладиться всем блеском его придумки. Стало быть, роман задуман не для широкой публики, а, так  сказать, для  «внутреннего пользования»?

Михаил Дунаев в работе «Анализ романа М. Булгакова "Мастер и Маргарита"» рассуждает об этом так: «На Литургии в храме читается  Евангелие. Для «чёрной мессы» надобен иной текст. Роман, созданный Мастером, становится не чем иным, как «евангелием от Сатаны», искусно включённым в композиционную структуру произведения об антилитургии. Вот для чего была спасена рукопись Мастера. Вот зачем оболган и искажен образ Спасителя. Мастер исполнил предназначенное ему Сатаной»*.
      
Правда, А. Кураев с ним не согласен: «Неверно предположение М. Дунаева, будто Воланду роман Мастера нужен был для чёрной мессы – «бала». Как раз на балу у Воланда роман Мастера никак не фигурирует, не зачитывается, не замечается, и никто из его персонажей там даже не появляется. Бал нечисти состоялся бы и без романа Мастера (он вообще ежегодно-весенний)»*.
Да, состоялся бы наверняка, если бы это действительно, был бал, а не антилитургия, как положено, - с паствой, вызванной из ада, с реальным  жертвоприношением и причащением из чаши крови грешника. Так что М. Дунаев в данном случае прав.

А ещё зачем? Зачем ещё нужен роман?

Посмотрим, что произошло после того, как мастер попробовал опубликовать роман в нескольких редакциях? «...произошло нечто внезапное и странное. Однажды герой развернул газету и увидел в ней статью критика Аримана, которая называлась «Вылазка врага» и где Ариман предупреждал всех и каждого, что он, то есть наш герой, сделал попытку протащить в печать апологию Иисуса Христа»…  «Статьи, заметьте, – повествует далее мастер – не прекращались. Над первыми из них я смеялся. Но чем больше их появлялось, тем более менялось моё отношение к ним. Второй стадией была стадия удивления. Что-то на редкость фальшивое и неуверенное чувствовалось буквально в каждой строчке этих статей, несмотря на их грозный и уверенный тон. Мне всё казалось, – и я не мог от этого отделаться, – что авторы этих статей говорят не то, что они хотят сказать, и что их ярость вызывается  именно  этим»*.

То есть, что же получилось в итоге? А в итоге получилось то, что и было задумано Воландом: в печати возник широкий общественный резонанс. Резонанс такого масштаба, что лучшего трудно и желать. Какова же при этом цель Воланда? Чего он достиг?

А очень даже и достиг. Ведь в прессе провозглашается, что этот роман – об Иисусе Христе. То есть вот этот странный Иешуа, странствующий, верящий в бога философ, очень добрый, не без способностей к целительству человек – и есть Иисус Христос!

Иешуа Га-Ноцри – Иисус Христос! Вот доминантный посыл. Вот что констатировала пресса, – главный, если не основной инструмент промывания мозгов в любой политической системе для создания правильного понимания действительности. ТакОй Иисус Христос атеизму не страшен. Теперь можно сколь угодно долго вести дебаты об его историчности.

И ещё одно важное замечание, касающееся прессы: недаром мастеру казалось, «что авторы этих статей говорят не то, что они хотят сказать, и что их  ярость вызывается именно этим»*. То есть, выходит, что не только мастер написал роман не от себя, по принуждению чуждой воли, но и пресса – свои рецензии – тоже.  Вот это полемика! Ведь получается, что мистический автор и романа, и газетных рецензий – одно и то же лицо: «Тихо сам с собо-о-о-ю  я веду беседу»*.

Итак, имеется написанный мастером, и получивший грандиозное и необходимое Мастеру отражение в прессе,  роман. Казалось бы, мастер-марионетка сделал своё дело, и может  уходить? Ан, нет!   

«– То, что вы ему нашептали, я знаю, – возразил   Воланд, – но это не  самое соблазнительное. А вам скажу, – улыбнувшись, обратился он к мастеру, – что  ваш роман вам принесёт ещё сюрпризы.
– Это  очень  грустно, - ответил  мастер.
– Нет,  нет,  это  не  грустно, – сказал  Воланд»*.

То есть то, что ещё должно произойти, – то, что требует непосредственного участия мастера в связи с его романом, – и есть «самое соблазнительное» для Воланда - лелеемый им апофеоз виртуозной игры…


ЧАСТЬ 2. ВЕЛИКИЙ ЕРЕСИАРХ

«На закате солнца, высоко над городом, на каменной террасе одного из самых красивых зданий в Москве, <…> находились двое: Воланд и Азазелло»*.

Визит  Воланда в Москву подходит к концу. Заключительный и важнейший акт своей пьесы, он решил разыграть на этой, - самой красивой сцене города…
«Воланд сидел на складном табурете, одетый в чёрную свою сутану. Его длинная широкая шпага была воткнута между двумя рассёкшимися плитами террасы вертикально, так что получились солнечные часы. Тень шпаги медленно и неуклонно удлинялась, подползая к чёрным туфлям на ногах сатаны. Положив острый подбородок на кулак, скорчившись на табурете и поджав одну ногу под себя, Воланд не отрываясь, смотрел на необъятное сборище дворцов, гигантских домов и маленьких, обречённых на слом лачуг»*. Заметим, что эти самые лачуги были сооружены на месте разрушенного храма  Христа Спасителя.

Очень важный элемент этой сцены  -  воткнутая вертикально шпага, напоминающая своим силуэтом  крест. Тень от неё уже почти касается чёрных туфель Воланда. То есть, спустя несколько мгновений, тень креста ляжет к копытам сатаны и, проползая по ним, будет, как бы гладить и лизать их. Мы понимаем метафору: Воланд попирает крест и делает это особенно цинично и изощрённо. Однако обратим внимание, что не сам крест, а его тень участвует в этой драме теней и что чёрная тень от стоящего вертикально креста-шпаги, - если смотреть на неё со стороны Волонда, - будет выглядеть перевёрнутой. Перевёрнутый чёрный крест - главный его символ и оружие. Он видит и воспринимает объективную реальность - сквозь призму своего перевёрнутого, плоского мировоззрения, сотканного из переплетения теней. Но, чтобы для публики игра с тенями была достаточно убедительной, - нужно быть непревзойдённым Мастером своего дела и быть кровно заинтересованным в конечном результате. 

Итак, разрушенный храм Христа Спасителя - раз. Поруганный крест Христа - два. Напряжение достигает предела… «Глаз Воланда горел так же, как одно из таких окон, хотя Воланд был спиною к закату»*. Сейчас должно быть ; три! Тень от песочных часов касается и ползёт по копытам сатаны - это его время. Время его игры…

Что же происходит? На сцену выходит… Левий Матвей. Начинается игра высшего пилотажа! Ведь чтобы ни происходило ранее в процессе магических манипуляций Воланда с людьми, это были живые или усопшие, -  но всё же реально существовавшие люди. 

Сейчас в плоскость объективной реальности, вводится лицо виртуальное, вымышленное им же самим. И это чрезвычайно ответственный момент, потому что свидетелем появления Левия Матвея является Азазелло, видящий всё насквозь, и в чьих паранормальных возможностях сомневаться не приходится. Недаром, Булгаков напомнил нам об этом в предыдущем эпизоде, когда  Азазелло  на  вопрос  Воланда:  «Что там за дым?»  -  докладывает ему, что это горит Грибоедов, - так в очередной раз порезвилась развесёлая парочка - Коровьев и Бегемот. Здесь напомним, что вся свита Воланда, это живые, реальные люди. Они принимают столь экстравагантный вид, и отличаются столь эпатажным поведением, - потому, что все они не свободны, - они такие же безвольные марионетки, исполняющие отведённые им роли в театре кукловода-Воланда. Такими же на наших глазах становятся и все действующие лица романа. Но уже вскоре, в финале, читатель увидит их настоящие лица: «Ночь густела, летела рядом, хватала скачущих за плащи и, содрав их с плеч, разоблачала обманы... Когда же навстречу им из-за края леса начала выходить багровая и полная луна, все обманы исчезли, свалилась в болото, утонула в туманах колдовская нестойкая одежда»*.

Начинается важнейшая часть спектакля Маэстро, и никто не должен почуять подвох Всё должно быть сыграно, как  по нотам, - по его нотам. И вот, все фигуры волей Мастера заняли исходные позиции на его магической шахматной доске.       

Итак, ход чёрных. Гроссмейстер двигает фигуру Левия Матвея с Е2 (вымышленная им виртуальная реальность) на Е4(объективная реальность). Следующий ход, к сожалению, опять будет - за чёрными, и следующий - тоже: такая вот игра у Воланда в контролируемой им реальности, отсечённой от бытия Бога. С этого момента сюжет романа будет проистекать в иллюзорном мире, мире Воланда, - паутине, сотканной волей могучего мага. И весь следующий диалог будет всё из той же любимой его песенки: «Тихо сам с собою». Но никто не должен раскусить его игру. Итак, спектакль начинается:
 
«… тут что-то заставило Воланда отвернуться от города и обратить своё внимание на круглую башню, которая была у него за спиною на крыше. Из стены её вышел оборванный, выпачканный в глине мрачный человек в хитоне, в самодельных сандалиях, чернобородый.
- Ба! – воскликнул Воланд, с насмешкой глядя на вошедшего, - менее всего можно было ожидать тебя здесь! Ты с чем пожаловал, незваный, но предвиденный гость?
- Я к тебе, дух зла и повелитель теней, - ответил вошедший, исподлобья, недружелюбно глядя на Воланда.
- Если ты ко мне, то почему же ты не поздоровался со мной, бывший сборщик податей? - заговорил Воланд сурово.
- Потому что я не хочу, чтобы ты здравствовал, - ответил дерзко вошедший.
- Но тебе придётся примириться с этим, - возразил Воланд, и усмешка искривила его рот, - не успел ты появиться на крыше, как уже сразу отвесил нелепость, и я тебе скажу, в чём она, - в твоих интонациях. Ты произнёс свои слова так, как будто ты не признаешь теней, а также и зла. Не будешь ли ты так добр, подумать над вопросом: что бы делало твоё добро, если бы  не  существовало зла, и как бы выглядела земля, если бы с неё исчезли тени? Ведь тени получаются от предметов и людей. Вот тень от моей шпаги. Но бывают тени от деревьев и от живых существ. Не хочешь ли ты ободрать весь земной шар, снеся с него прочь все деревья и всё живое из-за твоей фантазии наслаждаться голым светом? Ты глуп»*.

Разберёмся. В этой сцене Воланд рассуждает о добре и зле  буднично-непринуждённым, назидательным, снисходительным, равнодушным, менторским голосом, как будто это всё - само собой разумеется. Однако, он рисует дуальную картину мира, где свет и тени, добро и зло сосуществуют как две равные субстанциальные силы. 

При этом в своей речи, - для лучшего усвоения материала, - он использует свой излюбленный психологический приём управления сознанием, - нейролингвистическое программирование сразу всех участников этого розыгрыша.

А кто они, эти самые участники? Во-первых, это, конечно Азазелло, и ему лишний раз не мешает напомнить, что зло, которому он так верно служит, - реально существует, и уже скоро принесёт ему за преданную работу приятные дивиденды.  Во-вторых, эти участники, - это почти все жители земли, чьим вниманием ему удалось завладеть, кроме, конечно тех, кто ограждён Благодатью Бога. 
«- Я не буду с тобой спорить, старый софист, - ответил Левий Матвей.
- Ты и не можешь со мной спорить, по той причине, о которой я уже упомянул, – ты глуп, - ответил Воланд и спросил: - Ну, говори кратко, не утомляя меня, зачем появился?
- Он прислал меня.
- Что же он велел передать тебе, раб?
- Я не раб, - всё более озлобляясь, ответил Левий Матвей, - я его ученик.
- Мы говорим с тобой на разных языках, как всегда, - отозвался Воланд, - но вещи, о которых мы говорим, от этого не меняются. Итак...
- Он прочитал сочинение мастера, - заговорил Левий Матвей, - и просит тебя, чтобы ты взял с собою мастера и наградил его покоем. Неужели это трудно тебе сделать, дух зла?
- Мне ничего не трудно сделать, - ответил Воланд, - и тебе это хорошо известно. - Он помолчал и добавил: - А что же вы не берете его к себе, в свет?
- Он не заслужил света, он заслужил покой, - печальным голосом проговорил Левий.
- Передай, что будет сделано, - ответил Воланд и прибавил, причём глаз его вспыхнул: - И покинь меня немедленно.
- Он просит, чтобы ту, которая любила и страдала из-за него, вы взяли бы тоже, - в первый раз моляще обратился Левий к Воланду.
- Без тебя бы мы никак не догадались об этом. Уходи.       
Левий Матвей  после  этого исчез, а Воланд подозвал к себе Азазелло и приказал ему:
- Лети к ним и всё устрой»*.   

Да, да,  да:  «он прочитал  сочинение мастера, и он просит тебя», -  вот она - песня. Пели б её да пели! Всегда! Бесконечно! Он просит тебя! - какое блаженство! Бог просит богоборца! Так же идёт передёргивание важных смыслов – будто бы само собой разумеется, что дьяволу принадлежит категория Божественного Покоя и что в его власти наградить им и беспокойного переводчика.

Всепроникающий и одурманивающий яд дуализма обеспечивает происходящему на сцене иллюзию правдоподобия, - маг успешно интригует с теми, кто пленён идеями тьмы…   И, вот ведь незадача! Если те, кто, находясь в сетях дуализма, наберутся вдруг смелости и выберут свет, они всё равно останутся в плену этого самого дуализма. Так как понятие свет или тьма в этой ереси обозначает лишь одну из субстанций тварного мира, но никак не выход из его плена в Бытие Бога Троицы. Здесь все ходы просчитаны. Воланд наслаждается игрой…

И, это - три! Третье попрание Бога на этой, самой красивой в Москве сцене, и кто сочтёт, - сколько их уже было в истории со времён Великой Райской Катастрофы? 
Булгаков дотошно препарирует трюк с передёргиванием понятий. Он показывает, – как на наших глазах, - в ходе ловкой подмены - Бог не только поставлен на одну ступень с дьяволом, но ещё и, валяясь  где то там, в его ногах, - лижет его туфли с раздвоенным копытом внутри. Да ещё и низведён в ранг просителя. Но и в статусе просителя, он тоже унижен, так как якобы посланник Бога - Левий Матфей - «моляще», обращается к нему. 

Так кто же в таком случае тут всё решает? Кто здесь главный? Кто более успешен и могуч? Да кто здесь вообще-то - Бог? Кому следует поклоняться, служить и воздавать хвалы? Вопрос риторический. Ну и пусть, что всё  подстроено! Древняя  ересь в новой упаковке уже запущена в массы, - кто теперь разберёт? -  массы будут поклоняться ему и обожать его! Работать на него, обеспечивая своими восторгами и поклонением производство тех эмоций, энергия которых питает его, обеспечивая его «бессмертие». 

Заметим так же, что «посланец света» в этом сценарии Воланда - оборванный, выпачканный в глине мрачный человек. Далее идут не менее «лестные» замечания: ответил дерзко, отвесил нелепость, глупый, злобный, печальный. Да, не очень-то весело у них там, в свете. То ли дело здесь, у нас, - только один Коровьев с Бегемотом чего стоят!

Но, спектакль, разыгранный на крыше, этим не исчерпывается, он удивительно ёмкий и многослойный, и в нём сразу несколько пластов приведено в движение.

Например, это лицедейство является, в том числе, и особым мистическим ритуалом, в ходе которого создаётся оккультная магическая матрица, программа которой должна воплотиться и развернуться в реальности, чтобы  воздействовать на события и поведение людей уже в масштабе всей планеты.

Всё необходимое для совершения такого ритуала здесь в наличии: магические предметы, где гвоздём программы является шпага-крест и тень от него.  В царстве теней - перевёрнутый, попранный крест - главный символ могущества и орудие власти сатаны, источник его силы. Так же должно быть произнесено магическое заклинание-заговор. В данном случае - это прозвучавший диалог между Воландом и якобы учеником Христа, - материализованного им для такого случая, - Левием Матвеем, смысл которого мы разобрали выше. В наличии и место силы:  крыша-сцена, вознесённая над городом и его Кремлём, а также чёрная экипировка действующих лиц - Воланда и Азазелло.

Цель - очередной этап переформатирования и конструирования нового желаемого будущего, нового мирового порядка, а также управление осознанным движением к нему.

Именно для этого, - для действия такого масштаба магу было необходимо заправиться по полной программе раммечёрной энергией  на анти-литургии, которую он совершил накануне.
    
Как именно производить подобное вмешательство в естественный ход событий объективного мира, - он подсмотрел у Бога, который имеет полную власть над Своим творением.

Например, в Библии, в четвёртой главе книги пророка Иезекииля, Господь повелевает Своему избраннику: «И ты, сын человеческий, возьми себе кирпич и положи его перед собою, и начертай на нём город Иерусалим; и устрой осаду против него, и сделай укрепление против него, и насыпь вал вокруг него, и расположи стан против него, и расставь кругом против него стенобитные машины; и возьми себе железную доску, и поставь её как бы железную стену между тобою и городом, и обрати на него лице твое, и он будет в осаде, и ты осаждай его. Это будет знамением дому Израилеву…». Иез. 4, 1-3.
 
В череде этих указаний, которые пророк должен исполнить и, которые становятся чем дальше, тем всё более ужасающими, - прообразуется почти  вся история земли,  недаром эту книгу называют «малым апокалипсисом»: «А ты, сын человеческий, возьми себе острый нож, бритву брадобреев возьми себе, и води ею по голове твоей и по бороде твоей, и возьми себе весы, и раздели волосы на части. Третью часть сожги огнём посреди города, когда исполнятся дни осады; третью часть возьми и изруби ножом в окрестностях его; и третью часть развей по ветру; а Я обнажу меч вслед за ними. И возьми из этого небольшое число, и завяжи их у себя в полы. Но и из этого еще возьми, и брось в огонь, и сожги это в огне. Оттуда выйдет огонь на весь дом Израилев. Иез. 5. 1-4. Третья часть у тебя умрёт от язвы и погибнет от голода среди тебя; третья часть падёт от меча в окрестностях твоих; а третью часть развею по всем ветрам, и обнажу меч вслед за ними». Иез. 5.12.

Почти после каждого такого очередного грозного, жуткого распоряжения, Господь всякий раз поясняет, для чего то или иное действие необходимо: «И вспомнят о Мне уцелевшие ваши среди народов, куда будут отведены в плен, когда Я приведу в сокрушение блудное сердце их, отпавшее от Меня, и глаза их, блудившие вслед идолов; и они к самим себе почувствуют отвращение за то зло, какое они делали во всех мерзостях своих;  и узнают, что Я Господь…». Иез. 6, 9-11.

Здесь мы слышим Слово Живого Бога, – Отца, желающего спасти непослушных детей от духовной слепоты и тяжких заблуждений и, как следствие, от ещё более мучительных дальнейших падений. Человек, как правило, может остановиться, обратиться на себя и осознать в себе нечто неладное, - только перед угрозой больших потрясений - потери Родины, близких, войны, плена, страданий и смерти.

Тем же самым приёмом  управления материей, подсмотренным у Бога, и с Его попущения, пользуется и Его враг, только с противоположной целью, - обмануть, соблазнить, опутать цепями греха до состояния невменяемости, сделать человека - своей добычей - добычей  ада.
 
Для этого у него имеется огромный арсенал методов и технологий, которые человеконенавистник с большим успехом внедряет и в деятельность многочисленных тайных обществ, где на чёрно-белом шахматном поле замышляются ужасающие форсайт-проекты будущего для человечества, отсечённого от Бытия Бога.
               
Вскрывая технологию обмана в Москве, автор автоматически бросает ретроспективный  взгляд  и на  самый  главный, ключевой обман в истории, - на то, как была произведена махинация с сознанием и волей первых людей в Раю. Кроме известных последствий, - что человек стал смертным, больным и одиноким, возник ещё и вопрос, а что же теперь делать, - в этой горькой, удручающей  ситуации, когда благодатная связь с Господом и родным, всеблаженным Раем оказалась оборвана? Как всё исправить? Как теперь вернуть всё назад?
 
Вот этого-то вопроса и дожидался ловкий трюкач! Ведь если ему удалось обмануть человека, обладавшего могучим умом, всеобъемлющими знаниями о живой вселенной, - человека,  нарёкшего имена,  познавшего суть вещей, человека счастливого, одарённого благодатью Богообщения, - то сбить с толку человека несчастного, смертного, ослепшего, перепуганного, и всё позабывшего - такого человека, конечно, ему обмануть легко!
Теперь уже не Творец будет открывать своему чаду  чудеса  Живой Вселенной, о чём апостол Павел сказал, что: «Не видел глаз, не слышало ухо,  и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его» .

Теперь он - богоборец, враг, Бого- и человеко-ненавистник - будет руководить «развитием» человека. Но, к несчастью, - теперь это будет уже не богопознание, не обоживание, не воссоединение с Вечным Богом, а будут гностицизм, магия, философия, научно-технический прогресс, забота о комфорте, доброта, гуманизм, толерантность и тому подобное…

В своё время дойдёт даже до того, что когда человеку скажут, что он произошёл от обезьяны, - он примет и это. А когда ему объявят, что Бог умер*, – он не обратит особого внимания, у него окажутся другие, более насущные дела...

Но, если вы всё же захотите отыскать Бога, - то пожалуйста! Милости просим!

Вам какого? Вон, на вершине вавилонской башни почивает в своём золотом храме, на золотом ложе, великолепный бог Мардук. Там еженощно совершаются кровавые жертвоприношения. Они совершаются по той же необходимости, что и на балу Воланда, - заправиться чёрной энергий боли, ужаса и содрогания…

А, может быть, вам нравится индийский три-ипостасный бог-троица?  Где творящий бог Брахма, - словом, бормоча, создаёт миры, а бог  Вишну - каждый раз воскресает и сохраняет сотворённое Брахмой, а бог Шива - опять всё разрушает? 

Или вам нравится «благая вера почитания Мудрого» - Зороастризм - одна из древнейших религий, берущая начало в откровении пророка Заратустры? Нет вопросов...
А может, вы хотите поклоняться  древнеегипетским богам Изиде и Осирису? Пожалуйста! Но только осторожно, ведь Изида - «великая чарами, первая среди богов, повелительница заклинаний и тайных молитв...»* - очень могущественна, коварна и крайне опасна.

А вот - древнеегипетский бог Птах – «Бог по ту сторону творения, Тот, Кто в вечности, Бог Сам в Себе, Творец, провозглашающий: «Я… повелитель богов, царь небесный,.. правитель неба и земли… творец душ, дарующий душам венцы, существенность и бытие: «Я творец душ и жизнь их в руке Моей, когда Я желаю, Я творю и живут они, ибо  Я творящее слово, которое на устах Моих и премудрость, которая в теле Моём, достоинство Моё в руках моих, Я - Господь»*.

Сильно сказано. Но! Согласно «Памятнику мемфисской теологии», - Птах - демиург, создавший восемь первых богов из проявлений своей божественной сущности. То есть, Птах творит мир из проявлений самого себя, которые так же обладают потенциалом творения.
 
И так далее и тому подобное - ящик Пандоры, нашпигованный продукцией великого ересиарха, - неисчерпаем, найдётся всё, на любой вкус!

Что бы во всей полноте оценить страшную опасность игры амбиций предлагаемых падшим духом богов и религиозно-философских концепций, - ответим на вопрос, - а, действительно, - какого Бога человек потерял?

Человек потерял Бога, - сотворившего мир - из ничего, воззвавшего вселенную из небытия. Именно творение мира из ничего - есть фундаментальный принцип и единственный объективный критерий, определяющий Истинного Бога  Творца. «В строго богословском смысле творить - «означает создавать из ничего; давать существование тому, что раньше не существовало; … приводить из небытия в бытие. <…> Бог для сотворения мира не нуждался в исходном материале»*.

Творя мир из ничего, Бог создаёт совершенно новую по отношению к Себе реальность, вызывает к жизни иную, внебожественную действительность и как проявление высшей свободы - допускает существование иной, внебожественной воли. Но это значит, что есть возможность уклонения этой, иной воли от воли Божией.

Вызывая мир из небытия, Бог не создает его из Своей сущности, как мы видели выше у египетского Птаха и прочих богов из разряда демиургов, что приводит к дуализму или пантеизму. Созданный из небытия мир - не единосущен своему Творцу. «Всё сотворённое по своей сущности нисколько не подобно Творцу, но находится вне Его», - учит свт. Афанасий Великий. Творческий акт Бога есть действие совершенно свободной Божественной воли, в связи с чем, мир совсем не тождественен Богу.

Утверждая, что сотворенный мир возникает из небытия, христианство отрицает все виды обожествления природы, человека, или чего бы то ни было. Если мир вызван Богом из небытия, то, как нечто тварное - может быть Богом, или равным Ему?

Поэтому тщетно искать Бога среди временных явлений преходящего мира. Так, перед лицом христианского вероучения – становится абсурдным обожествление явлений тварного мироздания, исчезает дуализм, пан- и политеизм. Христианское учение о творении последовательно ниспровергает и все типы языческой философии, обожествляющей что-то или кого-то в границах тварного мира.

Бог трансцендентен по отношению к Своему творению. Примерно так же, как художник находится вне своих картин и не зависит от произведений искусства, которые он создал.

Именно этого Бога Творца, - вызвавшего мир из небытия, - хочется именовать Истинным Богом. Но, именно этот эпитет стремятся присвоить себе  большинство идолов, именующих себя богами. Тогда уберём его, а будем употреблять  классическое  православное  именование - Бог Троица, прибавляя для нашего исследования, понятие трансцендентный, так как понятие Бог Троица - девальвировано индуизмом. 
 
Почему так чрезвычайно важно для судьбы человека и всего человечества - раскусить, почуять смертельную опасность подмены веры в трансцендентного Бога Троицу на доверие к любому из лжебогов?

Ответ довольно прост.
Бесконечный и всемогущий трансцендентный Бог Троица, творящий мир из ничего - как мы уже сказали ранее, абсолютно свободен и никак не зависит от Своего творения.

Тогда как лжебог,  не-творец, - некая иная и, следовательно, конечная, сила и воля, выдающая себя за творца, - нуждается для своего существования в источнике силы и энергии, как Воланд в нашем случае. Обычно на роль такого источника подходит поклоняющийся этому божеству, приносящий ему жертвы, человек. Соответственно, чем больше будет у него таких поклонников, тем более сильным и могущественным будет это божество.
 
Вот и ведут боги различных пантеонов и религий свои бесконечные, коварные, беспощадные войны за власть над миром и людьми.

Так что получается, что эти силы - не свободны. Они - конечны и зависимы. Хотя в маркетинговых целях могут раздавать себе самые проникновенные эпитеты и имена, а именно те, которые вернее тронут сердца поклонников и, таким образом, дезориентируют их.

Как из сочетания семи нот возникает бесконечное число мелодий, так из взаимного влияния друг на друга религиозно-философских учений и сект, - возникает весь спектр тайных и открытых мистических учений, которые постоянно трансформируясь, перетекая из одного в другое, и бесконечно  плодясь, - представляют многоликий спектр капканов, поджидающих каждый - свою жертву. На любом континенте, в любом отрезке исторического времени…

Нет предела фантазии трикстера. Однако его задача не так уж и проста, ведь ему нужно сбыть в «хорошие руки» тонны мертвечины. А для того, чтобы она имела «товарный вид» - необходимо приукрасить её пленительной патиной разнообразных заманчивых рекламных трюков.

И лишь единственный вопрос всегда остаётся открытым: как завуалировать и снять с повестки вопрос, что все эти обворожительные химеры - проделки внешнего ума - падшего воображения, не имеющие никакого отношения к бытию трансцендентного Бога Троицы.

Находясь в плену открывающихся возможностей этих фальшивых, пустых рекламных обещаний, - люди сами решают для себя: что есть добро, а что – зло, какого бога любить, а какого - ненавидеть. Согласно принятой для себя парадигмы, - они и будут поступать.

Если они решили, что добро - это, например, духовное, нравственное, или физическое самосовершенствование, то так они и будут действовать. И нет такого преступления по отношению к библейским законам, - перед мрачной бездной которого одураченные люди остановились бы. 

Кто там ещё появился из ящика Пандоры? Гуманизм и этика! Изнанка и психология этики и гуманизма превосходно вскрыты Булгаковым - в недавно рассмотренной сцене, где «сердобольный» сатана, якобы так сильно печётся о судьбе людей. Например, когда его просят, чтобы ту, «которая любила и страдала, вы взяли бы тоже», - он, подыгрывая, гордо и обиженно восклицает: «- Без тебя бы мы никак не догадались об этом», мол, не одни вы  тут такие добренькие да заботливые. Также и в сценах «отпущения» греха Фриды и «отпущения» прокуратора из места пытки, где он, бедняга, уже столько веков сожалеет о содеянном. Не менее сердобольная Маргарита тоже «пожалела» их.

Но что произошло, когда  прокуратор  получил желаемое? Мы уже говорили об этом, произошло то, что - казни не было…

Роман Булгакова пронизан чёрным цинизмом инфернальных сил - идеями гуманизма, либерализма, этики, свободы, вплоть до того, что многие всерьёз стали считать шайку нечисти, во главе с их вождём, - гарантами добра и справедливости.

И вот уже несколько поколений философов, литературоведов, и простых читателей всерьёз скрестили копья в спорах о свете и тенях, о добре и зле, специально спровоцированных Воландом, чтобы «отвести глаза» от главного. Автор, конечно, предвидел это, потому и предупредил читателя, означив Воланда как старого софиста.

Однако целые поколения читателей не обратили внимания на это предупреждение, и пустились в своих фантазиях во все тяжкие… Приведём несколько примеров:

«Вот самое заколдованное место во всём булгаковском романе. И поклонники Булгакова, и его враги видят в этом диалоге нечто очень авторское. Некую неопровержимую диалектическую логику… Логика Воланда, конечно, ослепила массу людей, чуждых культуре религиозной мысли, они бросились восхвалять сатану, как своего наконец-то найденного учителя: Воланд - это олицетворённая… абсолютная Истина»*.

Или вот ещё: «Позицию Воланда призывают ценить как «вечно совершающую благо»*.

И ещё: «Воланд - это сама жизнь, выражение некоей субстанции её. Воланд,  безусловно, несёт в себе и начала зла,  <…>  где зло в то же время - и оборотная сторона Добра. Поэтому Воланд в романе как бы выражение самой жизни, её сущности, некой абсолютной истины её»*.

А вот ещё перл: «Шайка Воланда защищает добропорядочность и чистоту нравов»*.

Вот так красиво, на раз, - гуманизм и иже с ним - пришли на смену христианству. Гуманный искуситель заботливо предложил Еве в Раю откушать яблочка и быть как боги.

Так в Раю впервые была провозглашена свобода. Свобода от чего, от кого?

Свобода от исполнения законов и заповедей Бога и, следовательно. от Самого Бога.

Надкусанное яблоко, - этот символ встречается теперь всё чаще и чаще.

Итак, ослеплённый и одураченный блестящей софистикой Воланда: свет, тени, они заслужили покой, и всё такое, - Азазелло спешит  выполнить приказ хозяина. Но вскоре и ему, и остальным членам свиты предстоит стать участниками филигранно продуманного финала, где наряду с мастером и Маргаритой приговор, однако, будет вынесен и им. Специалистов по розыгрышу, - их поджидает удел - объектов  розыгрыша. И автором этого розыгрыша - будет сам  сатана. Это - их «последняя  гастроль», ад уже поджидает их. Скоро смеяться будет только он, Воланд.

Азазелло предстоит убить мастера и Маргариту и доставить их души к Воланду, якобы для обретения ими «заслуженного покоя». Что он и исполняет с блеском: они ведь сами согласятся быть убитыми, присовокупляя тем самым ко всем своим тяжким прегрешениям ещё и смертный грех самоубийства.

«- Ну и ладно, ладно, - отозвался мастер и, засмеявшись, добавил: - Конечно, когда люди совершенно ограблены, как  мы с тобой, они ищут спасения  у  потусторонней силы!  Ну, что ж,  согласен  искать там»*.

Сколько авторской боли, сочувствия, сокрушения, и – беспощадный диагноз: люди ограблены, опустошены, выжаты. Они - сироты неслыханного шторма, они - пленники безбожного времени:
   
«- Да! Чуть было не забыл, мессир передавал вам привет, а также велел сказать, что приглашает вас сделать с ним небольшую прогулку, если, конечно, вы пожелаете. Так что ж вы на это скажете? …
- С  большим  удовольствием, - ответил  мастер…
- Мы надеемся, что и Маргарита Николаевна не откажется от этого?
-  Я-то  уж,  наверное,  не откажусь, - сказала Маргарита…
- Чудеснейшая вещь! – воскликнул  Азазелло. – Вот это я люблю! Раз-два  и готово!»*
 
И вот уже кавалькада всадников, принявших каждый своё истинное обличие, покинув пределы земли, приближается к некоему таинственному пустынному месту, месту, где всё должно разрешиться и должна быть поставлена точка в этой трагедии. 

Теперь уже все они оказались в ткани произведения Мастера и подмастерья, созданного для краткой призрачной жизни мощной волей Воланда, - в мрачном, скалистом  месте, где равнодушная луна освещала своим одиноким лучом безнадёжную, неподвижную фигуру на каменном троне.   

Подводя действие игры к финалу, Маэстро даёт им необходимый психологический настрой, поясняя: что уже «Около двух тысяч лет сидит он (Понтий Пилат) на этой площадке и спит, но когда приходит полная луна, как видите, его терзает бессонница… Он говорит,.. одно и то же, он говорит, что и при луне ему нет покоя и что у него плохая должность. Так  говорит он всегда, когда не спит, а  когда спит, то видит одно и то же – лунную дорогу, и хочет пойти по ней и разговаривать с арестантом Га-Ноцри, потому что, как он утверждает, он чего-то не договорил тогда, давно, четырнадцатого числа весеннего месяца нисана. Но, увы, на эту дорогу ему выйти почему-то не удается, и к нему никто не приходит. Тогда, что же поделаешь, приходится разговаривать ему с самим собою»*. 

Создав необходимую, заранее продуманную психологическую предпосылку, настраивающую человека на сострадание и милосердие к этой страшной участи прокуратора (ведь право же, это очень гуманно, толерантно, и даже почти по-христиански), Воланд задаёт Маргарите каверзный, провокационный и одновременно зомбирующий вопрос, которым он подчиняет волю бедной женщины, - вызвав у неё необходимые ассоциации. И Маргарита послушно выполняет установку хозяина. Поскольку это очень важно для осознания  уровня  игры  Маэстро, - чуть-чуть приостановимся.   
 
В предыдущем  абзаце мы видим - Воланд  давит на  жалость, создаёт атмосферу со-чувствия, со-страдания: мол, нет у человека покоя, у него плохая должность. Он чего-то не договорил тогда, двенадцать тысяч лун назад. Да ещё эта дорога, на которую ему почему-то не удаётся выйти… Маэстро играет на грани фола, потому что жалость – мощное оружие, только из чужого арсенала, у которого другой хозяин. Но делает он это отнюдь не от безысходности, а исключительно «удовольствия для» - ради остроты ощущений от балансирования на острие стыка  двух миров.   

И Маргарита принимает подачу: «- Двенадцать тысяч лун за одну луну когда-то, не слишком ли это много? - спросила Маргарита»*. Это очень тонкий момент и  ставки  высоки:
 
«- Повторяется история с Фридой, - сказал Воланд (вот оно - нейролингвистическое  программирование в действии!) - но, Маргарита, здесь не тревожьте себя. Всё будет правильно, на этом построен мир»*.
 
Воланд подводит к главному, к истории с Фридой, матрица и программа которой была создана и заложена в подсознание Маргариты ещё на чёрной мессе, и должна была сработать здесь и сейчас. Казалось бы, - причём тут Фрида?  Маргарита ничего не говорила о Фриде. Она давно забыла про неё.

Фриду Маргарита когда-то «помиловала» - «отпустила ей грех» - упросила Воланда не являть больше этой несчастной каждое утро платок, которым та задушила своего сына. Ну что же, - старая установка на "прощение", "помилование" и "отпущение" – сработала чётко:

«- Отпустите его, - вдруг  пронзительно крикнула Маргарита  так, как когда-то кричала, когда была ведьмой, и от этого крика сорвался камень в горах и полетел по уступам в бездну, оглашая  горы грохотом. Но Маргарита  не  могла  сказать, был  ли  это грохот  падения  или  грохот сатанинского смеха. Как бы то ни было, Воланд  смеялся, поглядывая на Маргариту»*.

Воланд смеётся, - пока всё получается, - осталось совсем немного.

«- Тут Воланд опять повернулся к мастеру и сказал: - Ну что же, теперь ваш роман вы можете кончить - одною фразой! Мастер как будто бы этого ждал уже, пока стоял неподвижно и смотрел на сидящего прокуратора. Он сложил  руки рупором  и  крикнул  так,  что эхо запрыгало  по безлюдным и безлесым  горам:

- Свободен! Свободен! Он ждёт тебя!»*.

Всё! Дело сделано! 

И вот уже «Над чёрной бездной, в которую ушли стены, загорелся необъятный город с царствующими над ним сверкающими идолами над пышно разросшимся за много тысяч этих лун садом. Прямо к этому саду протянулась долгожданная прокуратором лунная дорога...»*. Как мы помним, именно на этой дороге прокуратору удастся вырвать у того, кто «ждёт» его - долгожданное: казни не было.

Чем ещё интересен этот эпизод? Оказалось, что противник Бога хочет, и его коварный замысел состоит ещё и в этом, - чтобы продолжателями его дела в противостоянии со своим Создателем (как и когда то в Раю), стал сам человек: мужчина и женщина, сотворённые Им.   

Сначала Маргарита, науськиваемая дьяволом, производит свой неистовый крик, затем и подмастерье, уже в заданном контексте, - завершает дело.

Что они делают? Своим неистовым криком, своей личной волей, по своему собственному желанию - мастер и Маргарита совершают магическое действие, задуманное Воландом, - дают толчок для развития, приостановившегося было, (из-за неспортивной формы мастера) сюжета романа, для  того, чтобы  тот  получил достойное завершение. Они создают мощную магическую силу для дальнейшего существования матрицы, - вожделеемого Воландом финала, но создателями и исполнителями которого будут уже сами люди! Воланд - Мастер цинизма. Это виртуозная игра. При помощи своих хладнокровных, безжалостных манипуляций, - он опять и опять, - искусно соблазняет людей на грехопадение. Это - технология обмана.

Смысл финала состоит в том, и об этом  уже  говорилось выше, что персонажу Понтия Пилата удаётся вырвать у персонажа Иешуа Га-Ноцри, – который, мы помним, для широкой публики выставлен как Иисус Христос - признание в том, что казни - не было - со всеми вытекающими из этого обстоятельства последствиями: нет искупительных  крестных мук, смерти, сошествия во ад, Воскресения и Вознесения Бога. И - Пятидесятницы - дня рождения Церкви. И такое - в самый разгар праздника Пасхи! 

Вот теперь маленький мастер сделал своё дело, теперь он может уходить.
 
«- Мне туда, за ним? - спросил беспокойно мастер, тронув поводья.
- Нет, - ответил  Воланд, - зачем же гнаться по следам того, что уже окончено (только теперь роман мастера окончен!)? - не будем им мешать (Иешуа и Понтию Пилату). И может быть, до чего-нибудь они договорятся (ещё как договорятся, - мы то уже это знаем!), - тут Воланд махнул рукой в сторону Ершалаима, и он погас»*.
   
Но какую же судьбу в вечности приготовил сатана своему несчастному, подопытному подмастерью? Каким мастер вступает в вечную жизнь, когда тьма сделала своё дело и вот-вот уйдёт, когда песочные часы - время Воланда - остановятся, когда внезапно наступит рассвет, взойдёт Солнце и начнут действовать законы объективной реальности? 

Никакими добродетелями маленький мастер не отличался, недаром нечистая сила выбрала его для своих манипуляций. Хотя, несомненно, он был умён, ведь переводчик знал несколько языков. Но что к исходу романа остаётся от его ума?  Ровным счётом ничего:
 
«- Мой единственный, мой милый, не думай  ни о чем. Тебе слишком много пришлось думать, и теперь буду думать я за тебя!» - это слова ведьмы - агента влияния Воланда - и он соглашается, соглашается, соглашается. Принимает всё. Впускает... Становится одержимым - через Еву-Маргариту - дьяволом.

Он соглашается, когда Воланд уже открыто, без опаски говорит ему, что тот герой, Иешуа Га-Ноцри, которого маленький мастер сам же (как он считал) выдумал, - прочитал его роман. Мало того, ещё и просил за него. Просил,  мы помним, - для Воланда это песня, но для  мастера? - ведь  решается  его  вечная  судьба!

Похоже, что ни капли рассудка, и воли у подмастерья  уже не осталось. Это не он. Ведь он когда-то ненавидел крик и вообще не выносил «шума, возни, насилия, особенно ненавистен ему людской крик, будь то крик страдания, или  ярости»*.  Но только что своим криком «определил» он судьбу своего героя, а через это – судьбы многих и многих учеников профессора Ивана Понырёва.

«Тут потухло сломанное солнце в стекле.
- Зачем? – продолжал Воланд убедительно и мягко. - О, трижды романтический мастер, неужто, вы не хотите днем гулять со своею подругой под вишнями, которые начинают зацветать, а вечером слушать музыку Шуберта. Неужели ж вам не будет приятно писать при свечах гусиным пером. Неужели вы не хотите, подобно Фаусту, сидеть над ретортой в надежде, что вам удастся вылепить нового гомункула. Туда, туда. Там  ждет  уже вас дом и старый слуга, свечи уже горят, а скоро они потухнут, потому что вы немедленно встретите рассвет. По этой дороге, мастер, по этой. Прощайте. Мне пора».

Разбирая  по пунктам это заботливое, трогательное описание вечного приюта маленького мастера, блестяще выполненное Андреем Кураевым, отметим, что все они - беспощадно циничны и являют собой плод безстыжего чёрного юмора Воланда. Например, гулять под зацветающими вишнями – значит гулять весной под набирающим силу солнцем, сознавая, что эти цветы никогда  не  принесут  плода. Это глумление и над его ненавистью к весне, солнцу и над его бесплодностью и несостоятельностью как писателя. 

И так всё из этого списка. Но, ещё ранее, Маргарита однажды «проснулась с предчувствием, что сегодня, наконец, что-то произойдет. Ощутив это предчувствие, она стала его подогревать и растить в своей душе, опасаясь, чтобы оно её не покинуло.

- Я  верую! - шептала Маргарита  торжественно. - Я верую! Что-то произойдет! Не может не произойти. Что-то случится непременно, потому что не бывает так, чтобы что-нибудь тянулось вечно. А кроме того, мой сон был  вещий, за  это  я  ручаюсь.
Сон, который приснился в эту ночь Маргарите, был действительно необычен. Приснилась неизвестная Маргарите  местность - безнадёжная, унылая, под пасмурным небом ранней весны. Приснилось это клочковатое  бегущее  серенькое небо, а под  ним  беззвучная  стая  грачей. Какой-то  корявый  мостик. Под ним  мутная  весенняя речонка, безрадостные, нищенские  полуголые  деревья, одинокая осина, а  далее, - меж деревьев,  за  каким-то огородом, - бревенчатое зданьице, не то оно - отдельная  кухня,  не  то баня,  не то чёрт его знает что. Неживое  всё кругом какое-то и до того унылое, что так и тянет повеситься на этой осине у мостика. Ни  дуновения ветерка, ни шевеления облака и ни  живой  души.  Вот адское  место  для  живого человека!»*

Именно этот сон Маргариты и послужил спусковым механизмом, приведшим  наших героев через все перипетии сюжета в место из её вещего сна, где они идут по направлению к своему «вечному приюту». «Мастер шёл со своею подругой в блеске первых утренних лучей через каменистый  мшистый   мостик. Он пересёк его. Ручей остался позади верных любовников, и они шли по песчаной дороге, и мастеру казалось, что слова Маргариты струятся так же,  как струился  и  шептал  оставленный позади ручей, и память мастера, беспокойная, исколотая иглами память стала потухать»*. 


ЧАСТЬ 3. МАРГАРИТА

Мы  довольно  подробно разобрали, - кто  в  романе  «Мастер  и Маргарита»  является подлинным  Мастером, Мастером с большой буквы, и каковы его цели, задачи, а, главное – результат.  Так же, выяснили, - кто является  маленьким  мастером, мастером-подмастерьем и каковы его функции.

Так же высказали мнение, что Маргарита - это живая человеческая душа, попавшая  в сети, расставленные  ей  врагом рода человеческого. И тогда, уже в этом контексте, название романа приобретает  вовсе не романтическое, а весьма зловещее и мрачное звучание…

Какая же роль отведена автором Маргарите, как возлюбленной мастера?

«За мной, читатель! Кто сказал тебе, что нет на свете настоящей, верной, вечной любви? Да отрежут лгуну его гнусный язык!
За мной, мой читатель, и только за мной, и я покажу тебе такую любовь!»*

Теперь самое время вспомнить о законе антиномии, действующем в романе, о том, что все, особо значимые высказывания и рассуждения автора, в основном имеют противоположные смыслы.
 
«Сто двадцать одну Маргариту обнаружили мы в Москве, и, верите ли, - тут Коровьев с отчаянием хлопнул себя по ляжке, - ни одна не подходит»*.

А вот эта Маргарита очень даже подошла…

«Кто-то высмотрел плод, что не спел, не спел. Потрусили за ствол - он  упал…»*

Упал… Почему? Разберёмся… Роман «Мастер и Маргарита» предельно насыщен негативом: в поведении людей, в их эмоциях, в отношениях… Мрачные, циничные эпитеты, оценки, сравнения. Самый воздух, кажется, пропитан тревогой, обманом, враждебностью, агрессией, глумлением, надругательством. Если автор и делает какие-то лёгкие положительные штрихи, - за  ними  всегда  стоит  подоплёка обмана и насмешки. Мистический триллер. 

Есть, однако, один единственный персонаж в романе, снабжённый в изобилии  всеми  возможными  положительными  характеристиками. Булгаков  не пожалел красок, рисуя его как: «очень крупного специалиста, к тому же сделавшего  важнейшее  открытие  государственного значения. Муж  её  был молод, красив, добр, честен и обожал свою жену.
     Маргарита Николаевна со своим мужем вдвоём занимали весь верх прекрасного особняка в саду в одном из переулков близ Арбата. Очаровательное место. Маргарита Николаевна не нуждалась в деньгах. Маргарита Николаевна могла купить всё, что ей понравится. Среди знакомых её мужа попадались интересные люди. Маргарита Николаевна никогда не прикасалась к примусу. Маргарита Николаевна  не знала ужасов житья в совместной квартире. Словом... Она была счастлива? Ни одной минуты!»* (Похоже, что не только квартирный вопрос испортил москвичей).

В ведьмы, в горе, в бедствия, куда угодно бежит Маргарита – от чего? Думаю, Арсений Тарковский прекрасно передал это состояние вечной неудовлетворённости, беспредельной, неисповедимой тоски, неприкаянности души, оторванной и иссыхающей без своих корней:
 
Вот и лето прошло,
Словно и не бывало.
На пригреве тепло.
Только этого мало.
 
Всё, что сбыться могло, 
Мне,  как  лист  пятипалый,               
Прямо в руки легло,          
Только этого мало. <…>

Жизнь  брала  под  крыло, 
Берегла  и  спасала,
Мне  и  вправду  везло. 
Только  этого  мало.
               
Листьев  не  обожгло, 
Веток  не  обломало...
День промыт,  как  стекло,   
Только  этого  мало.*      

Мало, мало! Мятётся сердце Маргариты Николаевны. Вон - из опротивевшего замкнутого  безвоздушного  пространства! Вон - от опостылевшего мужа. И - полетела  наша душенька - из огня - да в полымя.               

Полымя это адское произведёт новую Маргариту - служанку дьявола. Глубину падения Маргариты автор подчёркивает, например, через  не  покидающее её ни при каких обстоятельствах природное любопытство (главная черта имени Маргарита - любопытство). К примеру, что так поразило воображение бедной женщины, только что причастившейся из одной чаши с дьяволом, которая собственно и стала чашей на её глазах,  превратившись в таковую из головы редактора толстого журнала Берлиоза, а пила она из этой чаши ни много ни мало - кровь только что убитого человека? Однако, поразило её вовсе не это, и не все прочие  прелести  «бала», а то, что до сих пор ещё продолжается полночь. Вот именно этому она искренне удивилась.      

Интересно, а почему, за какие такие заслуги Маргарита была произведена  в королевы «бала»? Только ли королевская кровь её была тому причиной? 

На балу Коровьев, из-за плеча Маргариты подробно, с плохо скрываемым ядовитым сарказмом и колкими насмешками, докладывал ей о жутких преступлениях тех, вызванных Воландом на бал, обитателей ада, кому предстояло через мгновение засвидетельствовать ей своё почтение, приложившись к её колену. Чем же вызван такой почёт, вплоть до подобострастия, к своей королеве у обитателей  ада? Что особенного по сравнению с  их  злодеяниями совершила  Маргарита? 

Кроме всех прочих несомненных заслуг перед врагом, самая-самая, особенная – очевидно та, что она не позволила маленькому мастеру сдаться после первой его неудачи с изданием романа. Она «вдохновляла» его, подбадривала, не давала  расслабиться до тех пор, пока резонанс в прессе не достиг желаемого уровня. Вот за что так «по-королевски» оценивает властитель ада деятельность Маргариты. Вот чего стоит правильная антирелигиозная пропаганда и внедрение в широкие массы очередной ереси богоборца!

Хлопотное, однако, занятие - одного – заставить написать роман, прессу – заставить в нужном ключе критиковать написанное, а её, Маргариту, - заставить, чтобы она заставила мастера не бросить это дело… 

Вот такая возлюбленная была предопределена Воландом для «окормления» незадачливого писателя. В нужное время, начиная с их магической встречи, Маргарита  исполняла  всё, необходимое режиссёру без всякого сопротивления. Правда там, во время их первой встречи в Большом Гнездниковском переулке, она на мгновение чуть было не вышла из-под контроля: когда мастер уже был готов захватить наживку, Маргарита, словно почуяв некий подвох, «виновато улыбнулась и бросила свои цветы в канаву», как бы отказываясь играть эту подлую роль. Однако, реакция  режиссёра-постановщика  была  мгновенной… и рыбка захватила крючок!

«Она несла в руках отвратительные, тревожные жёлтые цветы. Чёрт их знает, как их зовут, но они первые почему-то появляются в Москве. И эти цветы очень отчётливо выделялись на чёрном её весеннем пальто. Она несла жёлтые цветы! Нехороший цвет. Она повернула с Тверской в переулок и тут обернулась. Ну, Тверскую вы знаете? По Тверской шли тысячи людей, но я вам ручаюсь, что увидела она меня одного и поглядела не то что тревожно, а даже как будто болезненно. И меня поразила не столько её красота, сколько необыкновенное, никем не виданное одиночество в глазах!

Повинуясь этому жёлтому знаку, я тоже свернул в переулок и пошёл по её следам. Мы шли по кривому, скучному переулку безмолвно, я по одной стороне, а она по другой. И не было, вообразите, в переулке ни души. Я мучился, потому что мне показалось, что с нею необходимо говорить, и тревожился, что я не вымолвлю ни одного слова, а она уйдет, и я никогда её более не увижу...

И, вообразите, внезапно заговорила она:
- Нравятся ли вам мои цветы?
Я отчетливо помню, как прозвучал её голос, низкий довольно-таки, но со срывами, и, как это ни глупо, показалось, что эхо ударило в переулке и отразилось от жёлтой грязной стены. Я быстро перешёл на её сторону и, подходя к ней, ответил:
- Нет.
Она поглядела на меня удивленно, а я вдруг, и совершенно неожиданно, понял, что я всю жизнь любил именно эту женщину! Вот так штука, а? Вы, конечно, скажете, сумасшедший? …
- Да, она поглядела на меня удивленно, а затем, поглядев, спросила так:
- Вы вообще не любите цветов?
В голосе её была, как мне показалось, враждебность. Я шёл с нею рядом, стараясь идти в ногу, и, к удивлению моему, совершенно не чувствовал себя стеснённым.
- Нет, я люблю цветы, только не такие, - сказал я.
- А какие?
- Я розы люблю.
Тут я пожалел о том, что это сказал, потому что она виновато улыбнулась и бросила свои цветы в канаву. Растерявшись немного, я всё-таки поднял их и подал ей, но она, усмехнувшись, оттолкнула цветы, и я понёс их в руках»*.

Жёлтые, жёлтый, жёлтое… Следите за жёлтым, внушает гипнотизёр в начале сеанса.

Жёлтые цветы, жёлтый знак, жёлтая грязная стена... Вся сцена знакомства будущих любовников задрапирована активным, раздражающим, въедливым - «отвратительным, тревожным, нехорошим, болезненным, враждебным» - жёлтым. На тринадцатой ступени в процессе этого камлания, - воля человека будет побеждена, сломлена и полностью подчинена невидимому кукловоду. От состояния инстинктивного отторжения подопытным существом надвигающейся угрозы, связанной с жёлтыми знаками, - до абсолютного подчинения и приятия их: он «всё-таки поднял их и подал ей, но она, усмехнувшись, оттолкнула цветы, и я понёс их в руках». Браво! Капкан захлопнулся! Его главный - жёлтый козырь сработал!

Не менее сильным средством и орудием Маэстро для подавления разума и воли у подопытных людей, не нашедших счастья и покоя в семейной жизни (для чего он тоже немало постарался), - оказалась и вспыхнувшая ослепляющая страсть: «Любовь  выскочила перед нами, как из-под земли выскакивает убийца в переулке, и поразила нас сразу обоих! Так поражает молния, так поражает финский нож!»* Что ж, всё это оказалось довольно веской причиной, что бы начать совместное проживание и обеспечение контроля над мастером.

Что же он значит, этот жёлтый, в мировой культуре и истории?
Так как сам автор периодически возвращается к вопросу казни Христа и всему, что с этим связано, попробуем и мы рассмотреть проблему жёлтого цвета в этом контексте.

«С XIII века в католической иконографии жёлтый цвет превратился в один из главных маркеров иудейства. В многочисленных сценах Страстей иудейская стража, посланная арестовать Христа в Гефсиманском саду или  присутствовавшая при его казни на Голгофе, держит жёлтые знамёна… с  фигурой скорпиона или каким-то еще демоническим символом. С жёлтым знаменем… нередко изображали Синагогу, которая отвергла Христа. Потому плащ Иуды Искариота тоже так часто жёлт»*.

Иудейская стража с жёлтыми знамёнами - послана фарисеями арестовать Христа, человека, которого поцелует Иуда…

Подмастерье в своём романе - по воле Воландом послан «арестовать» Христа на жёлтой лунной дороге, сделав его из Всемогущего Бессмертного Бога - обычным смертным человеком, полностью девальвировав тем самым в глазах людей Его миссию…

Маргарита в чёрном, с жёлтыми знаками-цветами - символическими жёлтыми знамёнами, послана Воландом - «арестовать», заарканить мастера…

У мастера жёлтый цвет мгновенно вызвал негативные ассоциации вплоть до отторжения. Он очень точно описал своё податливое, безвольное состояние: Повинуясь этому жёлтому знаку, я тоже свернул в переулок. Заметим, он повиновался жёлтому цвету, именно как знаку, как дорожному указателю жёлтого цвета.

Гомункул-Маргарита, пусть и не без проблем, всё же справилась со своим заданием…

И вот итог: добровольно, а точнее говоря, зло-вольно, или проще говоря, свое-вольно, - не  заморачиваясь  вопросами  выбора, вопросами добра и зла, вопросами, оправдывает ли цель средство, вопросами, что такое  хорошо и что такое плохо, всегда стремясь к реализации (любым путём) своих желаний, слепо  потакаюшие своим страстям, - оказались наши любовнички на краю ада. 

А что же жёлтая Луна - властительница их душ? На протяжении всего сюжета  покровительствуя делам тьмы, - она всё тужилась вырваться из оков порождающей её антиномии и быть единственной. 

Её нет. Она сделала своё дело. 

Рассвет.

Наступает время беспристрастной, объективной правды.

Песочные часы замирают.

И вот, обманутый человек приуготовлен на заклание - стать очередной жертвой ада.
 
Вдруг, какая то неведомая сила, - неведомая сироте-мастеру, но не тем, у кого есть Отец и Мать, - Своей Пасхальной радостью взламывает магию Воландовых декораций, - доносит до мастера вселенский праздничный зов колоколов Новодевичьего монастыря, но Воланд всё время начеку: «Грозу унесло  без следа, и, аркой перекинувшись через всю Москву, стояла в небе разноцветная радуга, пила воду из Москвы-реки. На высоте, на холме, между двумя рощами виднелись три темных силуэта. Воланд, Коровьев и Бегемот сидели на чёрных конях в сёдлах, глядя на раскинувшийся за рекою город с ломаным солнцем, сверкающим в тысячах окон, обращённых на запад, на пряничные башни девичьего монастыря»*.

Подопытный, было, потянулся туда, к пряничным башням:

«Мастер выбросился из седла, покинул сидящих и побежал к обрыву холма. Черный плащ тащился за ним по земле. Мастер стал смотреть на город. В первые мгновения к сердцу подкралась щемящая грусть, но очень быстро она сменилась сладковатой тревогой, бродячим цыганским волнением.

- Навсегда! Это надо осмыслить, - прошептал мастер и лизнул сухие, растрескавшиеся губы. Он стал прислушиваться и точно отмечать всё, что происходит в его душе. Его волнение перешло, как ему показалось, в чувство горькой обиды. Но та… почему-то сменилась горделивым равнодушием, а оно - предчувствием постоянного покоя»*.

Воланд победил - сознание бедного, одурманенного человек спит. То, что в мастере нечто всё же откликнулось на пасхальный призыв Господа, а потом было погашено -  это своеобразный «знак качества» работы Воланда. Обработанная Мастером Жемчужина - некогда живая человеческая душа - полностью готова для ада.

Это - мытарство наоборот. Если в святоотеческом изложении - душа, после смерти восходящая в сопровождении ангелов от временной жизни к вечному жребию, - истязуется бесами, то здесь душа, сопровождаемая бесами на пути в ад - испытывается отсутствием реакции на призыв Воскресшего Христа…

         
ЧАСТЬ 4. ВЫВОДЫ
   
М.А. Булгаков в своём романе наряду с другими глобальными проблемами, стоящими перед человечеством, поднимает и вопрос воздействия на сознание человека враждебной, злой воли, вплоть до полного подчинения ей. Святитель Василий Великий сказал, что: «Ад невозможно сделать привлекательным,  поэтому  дьявол  делает  привлекательной дорогу туда»*. А архимандрит Иоанн (Крестьянкин) говорит о диаволе, как о «Великом  ухажёре». Этот ухажёр лестью, обманом, потаканием человеческим страстям и амбициям, обещая исполнение желаний, – втирается в полное доверие и овладевает добычей.

С этим вызовом не смогли справиться ещё наши прародители - Адам и Ева, окутанные благодатью Богообщения. Поддавшись искушению - обещанию стать как боги, - в один миг они осиротели, ослепли, стали смертными, несчастными, одинокими, а вместе с ними и вся вселенная. Таковы последствия первой атаки богоборца на человека.

В Раю было положено начало информационной и психологической битвы за душу человека, которая с тех пор только набирает обороты. Одна из главных тактических задач в этой войне - создать привлекательный ложный образ, заманчивое предложение, с намерением обмануть, усыпить, одурачить и сделать его руководством к действию для возможно более широких масс людей. Цель - переключить внимание от поиска путей, ведущих в Жизнь, в потерянный Рай, - на блуждание по лабиринтам всевозможных религиозных, философских, эзотерических, научных и иных систем знаний, какой-нибудь исподтишка навязанной затейливой виртуальной реальности, или на поиск решения сиюминутных проблем.
 
У таких идей, несомненно, должен быть генератор и ретранслятор их в массы. Генератор, мы видим, - древний, опытный, целеустремлённый, неутомимый, безжалостный, изощрённый, беспринципный, циничный и бескомпромиссный.

А вот с ретрансляторами задачка посложнее. Это выбор из наиболее способных, талантливых людей, ограждённых от Бытия Бога. В их разум и волю, путём безжалостных манипуляций практически без сопротивления с их стороны, а иногда даже и с большой охотой, - вводятся тем или иным способом различные послания, тексты для распространения нужных идей, указания для выполнения определённых задач, задумок и желаний хозяина.

Всё это подвергает глубокому анализу в своём творении гениальный художник. Подаёт искусно, со знанием дела, психологии, трагической драматургии своего времени, и - с великой скорбью. Боль автора обёрнута, согласно художественному закону в утончённую, гротескную, фонтанирующую сатирой и юмором, блестящую упаковку.
   
Виртуозно, одним взмахом пера, обнажает Булгаков больные, кровоточащие раны своего времени, воссоздавая, например, вездесущую тлетворную атмосферу всеобщего доносительства и страха:

«и печать на двери! То есть, кому хотите сказать, что Берлиоз что-то натворил, - не поверит (это Стёпа Лиходеев размышляет об опечатанной двери Берлиоза - Н.П.), ей-ей, не поверит! Однако печать, вот она.
    И тут закопошились в мозгу у Степы какие-то неприятнейшие мыслишки о статье, которую, как назло, недавно он всучил Михаилу Александровичу для напечатания в журнале. И статья, между нами говоря, дурацкая! И  никчемная, и деньги-то маленькие.
    Немедленно вслед за воспоминанием о статье прилетело воспоминание о каком-то сомнительном разговоре, происходившем, как помнится, двадцать четвертого апреля вечером  тут же, в столовой, когда Степа ужинал с Михаилом Александровичем. То есть, конечно, в полном смысле слова разговор этот сомнительным назвать нельзя (не пошел бы Степа на такой разговор), но это был разговор на какую-то ненужную тему. Совершенно свободно можно было  бы, граждане, его и не затевать. До печати, нет сомнений, разговор этот мог считаться совершеннейшим пустяком, но вот после  печати...»*

Технологию  вторжения  злой  воли в сознание  человека путём банального внушения Булгаков поясняет через реакцию Ивана Бездомного:

«Поэт провел рукою  по лицу,  как человек, только что очнувшийся, и увидел, что на Патриарших вечер… Как же это я не заметил, что он успел сплести целый рассказ?.. – подумал Бездомный в изумлении, - ведь вот уже и вечер! А может, это и не он рассказывал, а просто я заснул и всё это мне приснилось?

Но надо полагать, что всё-таки рассказывал профессор, иначе придётся  допустить, что то же самое «приснилось» и Берлиозу, потому что тот сказал, внимательно всматриваясь в лицо иностранца:

- Ваш рассказ чрезвычайно интересен, профессор, хотя он и совершенно не совпадает с евангельскими рассказами»*.

Эти самые несовпадения подробно исследует в своей работе: «Анализе романа М. Булгакова «Мастер и Маргарита» М. Дунаев, создавая тем самым довольно полную картину воландовского дезинформационного вброса.

Вот лишь несколько из многочисленных примеров: «Сосредоточимся на главном: перед нами иной образ Спасителя. Знаменательно, что персонаж этот несёт у Булгакова и иное звучание своего имени: Иешуа. Но это именно Иисус Христос. <…>
Недаром Воланд, предваряя повествование о Пилате, уверяет Берлиоза и Иванушку Бездомного: "Имейте в виду, что Иисус существовал". Да, Иешуа - это Христос… Но Иешуа не только именем и событиями жизни отличается от Иисуса - он сущностно иной, иной на всех уровнях: сакральном, богословском, философском, психологическом, физическом. Он  робок и слаб, простодушен,  непрактичен, наивен  до  глупости. <…> Тут можно и должно сделать важный вывод: Иешуа Га-Ноцри… не предназначен судьбой к совершению искупительной жертвы, не способен на неё»*.

В основном, все эти характеристики Иешуа прямо противоположны личности и миссии Христа. Замысел Воланда удался на славу.
 
Однако, сила закона антиномии, внедрённого автором в дух и плоть романа, и пронизывающая весь текст произведения, - возвращает всё на круги своя. Да, Иешуа не способен к искупительной жертве, а Христос - способен. Да, Иешуа слабый человек, но Христос - Всемогущий Бог. Да, у Иешуа единственный несчастный последователь, ничего не понимающий в его учении, а у Христа множество счастливых учеников, которым открыта Истина, и они реализовали Его Учение. И далее по списку.   

Отсюда следует, что в советской литературе (и это неслыханно под всевидящим оком цензуры) поднят вопрос о Спасении, Спасителе и Его Искупительной Жертве.

Именно это знание о Христе Булгаков пытается донести до читателя в своём романе: «Чтобы знали… чтобы знали»*.

Об этом – роман. 

Роман «Мастер и Маргарита» - крик автора, его смысловой посыл через беспощадные тернии цензуры - в сердце читателя.

К сожалению, эту ересь от сатаны М. Дунаев (профессор Московской духовной академии, богослов, учёный, литературовед) принимает за убеждения самого Булгакова. Зачем же так оскорблять автора, навязывая ему прямо противоположную позицию?

Андрей Кураев парирует: «Никаких следов собственно литературоведческого исследования  эта брошюра М. Дунаева в себе не несёт; автор просто берёт как аксиому согласие Булгакова с Воландом и блестяще игнорирует любые контраргументы»*. Здесь можно согласиться с Андреем Кураевым. Сказано, может быть и резковато, но метко.

Однако нужно отдать должное мужеству и научному профессионализму М. Дунаева. Свою работу он добросовестно снабжает различными аргументами, отсылает к Писанию, к мнениям других рецензентов. Мужество же его заключается в том, что не побоялся он погрузиться в предмет своего исследования, в противоположность многим, соблазнившимся сложностью художественной подачи Булгакова, и просто огульно охаивающих нераспознанный ими замысел автора.

На примере его исследования становится понятным, что именно вызывает такую негативную, болезненную, непримиримо-оголтелую реакцию у некоторых  православных рецензентов и читателей.
   
Как же тогда они вообще распознают художественные смыслы в искусстве? Не думают же они, что, пережившее века хайку великого Басё об одиноком вороне, сидящем на голой ветке, - это всего лишь часть пейзажа, наблюдаемого странствующим монахом. Или, - почему луну знобит от ветра? Или, что знаменитое стихотворение Пушкина «Зимнее утро», это лишь беззаботная прогулка в санях с прекрасной возлюбленной, а не непреходящая, не заглушаемая ничем и никем тоска и невыразимое одиночество поэта?
 
К сожалению, и здесь не обошлось без вмешательства прототипа Воланда. Это и есть информационная война в действии, которую так воодушевлённо ведут с его подачи наши полемисты в сетях интернета.

Но, всё же, и сам А. Кураев, объявляя «Ершалаимские  главы», «кощунственными» и что «это не интересно даже обсуждать»*, - тут же пускается в остроумное исследование различных, очень важных, но второстепенных деталей, не разрешив при этом стратегического вопроса: с какой целью они, эти главы, так блестяще-интригующе выписаны автором?

После долгих, пространных, но не необходимых рассуждений (ведь Булгаков говорит об этом открытым текстом), - приходит  А. Кураев к выводу, что реальным автором этих глав является Воланд. Но вот вопросом: «зачем они автору так необходимы?» к сожалению, А. Кураев не задался.

М. Дунаев, хотя бы предположил, то это - анти-евангелие, и что необходимо оно Воланду для его чёрной мессы. Но А. Кураев отвергает это утверждение, поясняя, что оно там даже не фигурирует. Но разве это не само собой разумеющийся факт: что на анти-литургии обязательно предполагается и анти-евангелие. 

Кстати, а кто служит эту самую анти-литургию, - ведь Воланда на ней до определённого момента нет. К кому стекается «народ» из адских глубин? Да,  да - это Маргарита. Именно ей, женщине, поручает Воланд служить эту его чёрную мессу:

«- Как я  счастлива, чёрная королева, что мне выпала высокая честь, - монашески  шептала Тофана, пытаясь опуститься на колено. Испанский сапог мешал ей. Коровьев и Бегемот по¬могли Тофане подняться».

Кощунство, кощунство и ещё раз, кощунство… Оно в сказанном, и в подразумеваемом, и в том, о чём умолчали… 

Всё здесь поругано. 

Опорочено и опошлено слово «честь» и упоминание о монашестве, и то, что «сердобольные» Коровьев и Бегемот «помогли» не чему-нибудь, - а именно «подняться». И вот такой «букет» в таком крошечном абзаце! Не захотят ли наши полемисты приписать все эти мерзкие проделки не Воланду, а самому автору?

И всё-таки, эта анти-литургия отсылает нас - к Литургии, упоминание о монашестве - к исконному монашеству, упоминание о чести - взывает к самому понятию честь и т.д. Чем изощрённее и глубже подвалы цинизма - тем ярче сияют смыслы вызываемых им прообразов, - в напряжённом поле действующей в романе антиномии.      

Может быть, скажут, что Истина не может быть благовествована через её антипод? Безусловно, тем более что запрет на это наложил Сам Господь, возбраняя нечистым духам открывать - что Он Христос, Сын Бога Живаго. Но  нечистые духи  здесь  этого  и  не  делают,  наоборот,  всеми  силами  они  стараются это скрыть.

А вот автор, очищенный в горниле страданий, осмысливая скорбную судьбу своего любимого, попранного, растоптанного отечества, что мы видим, например, в его произведениях: «Белая  гвардия», «Театральный  роман», «Дни  Турбиных» и других, - сын преподавателя Духовной академии, внук священников и по отцу и по матери, крещёный другом семьи, профессором  Киевской  Духовной  академии, наречённый именем Михаил  в честь покровителя  Киева  Михаила  Архангела, - искал причины такого неслыханного вторжения и воцарения сил тьмы. На это он косвенно намекает, поминая имя Иоанна Кронштадского, называя так одного из писателей МОССАЛИТа, конечно в искорёженном варианте, как отдалённое эхо. Как известно, отец Иоанн Кронштадский  дал  грозные пророчества для судьбы России, если она не покается и не обратится.

Также, кроме цензурных соображений, к такому способу изложения своего замысла, могло подтолкнуть Булгакова и святоотеческое Предание. В нём, начиная с первых веков христианства, и заканчивая последними временами, мы находим учение Святых Отцов о мытарствах. Например, в Житии Василия Нового повествуется о мытарствах блаженной Феодоры. Сущность учения о мытарствах излагает  свт. Кирилл Александрийский в слове «О исходе души». Также, рассуждают о мытарствах свт. Иоанн Златоуст, свт. Иоанн Милостивый, прп. Симеон Столпник, прп. Иоанн Лествичник, свт. Феофан Затворник, свт. Игнатий (Брянчанинов) и ещё целый сонм святых отцов.

В назидание христианам на протяжении веков заботливо открывали они такие важные для людей знания. Мытарство - это неизбежный путь, которым совершают свой переход от временной земной жизни к жизни вечной, все человеческие души. Описывая ад и его жертвы, и переносимые ими страдания, святые отцы поясняли, - за какие именно грехи так мучаются нераскаянные души. Наши пастыри  наставляют  нас, ещё  живущих, и призывают к покаянию, которое возможно только в Церкви Христовой. 

Не ровно ли то же делает и Булгаков, описывая каждую жертву ада, вызванную на чёрную мессу, обязательно отмечая грехи, за которые она стала  его пленницей.

Мало того, в свете этой парадигмы, - давая меткие характеристики всем персонажам романа, живущим ещё на «этом свете», - Булгаков заставляет задуматься об их судьбах (и, конечно же, о судьбе самого читателя) на «свете том».    

Например, намекает он и на судьбу Маргариты, когда та спрашивает Азазелло, не смущает ли его то, что она голая? Азазелло, как бы предупреждая её, отвечает, что он видел женщин и с содранной кожей…

«Свойственно мёртвым не чувствовать мертвенности своей; свойственно плотскому мудрованию не понимать и не ощущать погибели… По этой причине оно не осознает нужды в  оживлении и отвергает Истинную  Жизнь - Бога»*.