Женщина в проеме дверей

МАРИН КРУСЕВ (Болгария)

Из цикла «Чотовы рассказы»

ЖЕНЩИНА В ПРОЕМЕ ДВЕРЕЙ

- Когда в 1747 году граф фон Астерлонг захватил и спалил родовой замок своего соседа графа Биксдорфа, в качестве повода он использовал то обстоятельство, что сука графа Биксдорфа подняла двух оленей в имении графа фон Астерлонга и испуганные животные, убегая от погони, оказались во владениях графа Биксдорфа, где гостивший у графа кузен барон Скортхайц, а именно молодой Карл Фридрих Скортхайц, стрелял в них и убил одного …
Обладатель свидетельства мастера-сапожника бай* Чото сидел на плетеном стуле, сохранившемся у него с тех времен, когда он учился во Врачанской торговой палате, и бинтовал себе колено правой ноги. Я заскочил к нему в мастерскую, чтобы отдать в ремонт старые ботинки, но он на меня даже не взглянул, а просто указал на деревянную лавку. Пришлось сесть и слушать.
- Запомни, что я тебе скажу, - продолжал профессиональный сапожник и философ-любитель. – Времена меняются, а женский нрав – нет… Но давай по порядку… Убийство оленя было официальным поводом для конфликта, а как всегда в таких случаях истинная причина скрывалась в другом. В 1747 году графу фон Астерлонгу пришлось провести два месяца в Париже, в течение которых его молодая супруга Хильда фон Астерлонг оставалась в имении. Одинокая графиня на своем любимом вороном жеребце  каждый ___________________
      *Бай – в болгарском языке почтительное обращение
        к старшему мужчине

день совершала прогулки до холма Гроссвальд, а там она часто встречала графа  Биксдорфа, который в свою очередь совершал прогулки на белой кобыле. Было лето, по обеим сторонам дороги на Гроссвальд поднимался густой вековой лес, тут и там зеленели поляны с буйными высокими травами и пахучими дикими цветами, был и быстрый ручеек, который журчал в летней тишине, нарушавшейся время от времени стуком копыт и щебетаньем пташек.
Вообще, хочу тебе подчеркнуть, природные условия были крайне располагающими. При этом одинокие всадники, граф и графиня, как ты понимаешь, были мужчиной и женщиной, при этом молодые, к тому же красивые, и в завершение всего – супруг Хильды фон Астерлонг был далеко, а некрасивая и сварливая супруга графа Биксдорфа – рядом, в смысле – в имении. Можешь себе вообразить, как представляла развитие событий молодая, тоскующая по мужским ласкам Хильда. Каждую ночь ей снилась следующая картина: белая кобыла графа и ее вороной жеребец мирно пасутся на поляне, а чуть в стороне от них на траве – сама она и граф Биксдорф. Эту навязчивую и волнующую картину Хильда дождалась увидеть и наяву. Только с небольшой разницей – с белой кобылой графа пасся низкорослый в яблоках конь герцогини Миттельштайм, а в объятиях графа была сама герцогиня…
        Разве есть женщина, которая спокойно может вынести такой удар? – спросил меня бай Чото и сам себе ответил, - Нету! А разве есть женщина, которая не найдет способа заставить своего мужа отомстить мужчине, который насмеялся над ней? Нету! – ответил опять себе он, закончив перевязывать колено и принявшись бинтовать себе голову.
В наступившей паузе я успел вставить только нечто неопределенное: «Хм, значит, вот оно что…»
- Что «вот оно»? – пресек меня бай Чото. – Я еще и не начинал.
И начал.
- Вчера с утра встал пораньше. И как только вышел на улицу, услышал свист, после чего последовал удар по моей собственной голове. Вот сюда, - он уточнил место, ткнув пальцем за левое ухо. – Шапка моя свалилась, нет не
та, что на верстаке, а самая новая, модель «Овечий холм». Я нагнулся, чтобы ее поднять и установил, что агрессивный акт совершен камнем величиной с индюшачье яйцо. Самого агрессора нигде не наблюдалось, хотя только что рассвело и видимость была удовлетворительной. Раз деяние совершено, невозможно, чтобы не было и того, кто это дело совершил, подумал я, и в этот момент получил второй удар. На этот раз по коленке правой ноги… Я спрашиваю, что бы будешь делать в такой ситуации? Получил один за другим два удара, - а откуда и за что - полная неизвестность! Если стоять посреди улицы и предаваться размышлениям, значит, атака может повториться и достанется дополнительно. В два прыжка заскакиваю в дом, вхожу в кухню. Колено болит, голова – еще больше. Беру бинт и ракию, быстренько бинтую, а весь мой умственный потенциал направлен на только что происшедшее злоключение. Что меня ударил метеорит – теоретически не исключено, но практически маловероятно. С другой стороны – улица пустая, дом Цоню Пашова пустой, он уехал жить к сыну в Велико Тырново. Других соседей у меня нет, если не считать Гатю-парикмахера, но мы с ним приятели, и вообще он добродушный человек. Если бы не боль в колене и в голове и если бы не камень в руке, подумал бы, что все это мне приснилось…
- Хм, - говорю, - запутанное дело…
- Не запутанное, нет, слушай дальше.
      Бай Чото разлегся на стуле и прикрыл глаза. Его широкое лицо с едва заметной улыбкой расслабилось. Не знаю, сколько времени он пробыл в таком состоянии - то ли бодрствуя, то ли уснув – вроде как в меланхолично-мечтательном трансе, мне даже показалось, что крупное его тело постепенно приобретало невесомость. Он не сидел на стуле, а почти парил над ним. А может быть, в этот момент передо мной был другой человек, воплощенное духовное начало, знак или вещественная форма образа, подвизавшегося в материальном мире под именем Теодор Миланов-Чото. У меня было чувство, что если пошевелюсь, то этот образ, духовный знак растает и исчезнет, как медленно и незаметно рассеивается и тает сигаретный дым при малейшем дуновении ветра. Я смотрел на него с удивлением и гадал, какие мысли-воспоминания проходят через его голову, что…
- Готьо-о-о! – внезапно призывно закричал он и вскочил со стула. От неожиданности я упал со скамейки, головой врезавшись в кучу колодок для обуви, так как самым натуральным образом завалился назад.
- Как услышал я это «Готьо-о-о!» - невозмутимо продолжал мой хозяин, философ-любитель и профессиональный сапожник, автор модели женских домашних тапочек «Ночная пеперуда», - и все стало мне ясно.
Только сейчас он соблаговолил обратить на меня свое внимание, даже помог занять естественное положение на скамейке; после чего ощупал мою голову и сказал:
- Шишак растет! Не тревожься, нужно яйцо от курицы приложить. Мою тетку боданул козел. Во дворе это было, она нагнулась за ведром, а тот надумал, что с ним хотят побороться и бах! Прямо в лоб! Тетка опрокинулась навзничь и затылком приложилась о чурбак. Только яйцами и спаслась… Хм, - он опять ощупал мою голову, - знатная будет шишка… Ну да вернемся к нашему разговору. Сижу я, значит, на кухне, размышляю и вдруг слышу: «Готьо-о-о!» И тут же, сию минуту мне стало ясно – откуда камни, почему и кто это дело совершил.
Бай Чото сел на стул, прикрыл глаза и опять погрузился в то особенное меланхолично-задумчивое состояние.
У меня уже был только что приобретенный печальный опыт, встреча с обувными деревянными колодками мне никак не пришлась по душе, поэтому я уцепился руками за скамейку и наклонился немного вперед, готовый к любым неожиданностям.
- В прошлое воскресенье, к вечеру, - на этот раз задушевно и не торопясь начал мой собеседник, - возвращался я домой. В дверях дома Гатю стоит его супруга, Севда. Добрый вечер, говорю. Она молчит и как-то странно на меня смотрит. Уж не случилось ли чего-нибудь, спрашиваю я. Нет, говорит, и смотрит на меня… Не женщина – Джоконда. Глаза томные и загадочные, фигура – с нужными рельефами, платье на ней легкое, зеленое, на босу ногу тапочки, которые сам же ей и пошил. Стоит в дверях, наклонила голову влево и смотрит на меня. Уж не случилось ли чего-нибудь, спрашиваю. Нет, говорит… Сорок лет ей, Гатю – пятьдесят шесть… Оглядываюсь – ни одной живой души вокруг. Я сумку из рук в руки переложил; а она стоит и смотрит… Не случилось ли чего-нибудь, опять спрашиваю. Нет, говорит…Лодыжки у нее – как музыкальная пьеса… Один шаг нас разделяет, Гатю – в своей парикмахерской, я уже десять лет как без жены…
-  Ну скажи, - бай Чото облокотился на верстак в позе следователя, - ты на моем месте что бы сделал?
- Ну,..это,..- говорю, - значит…
- Ага! Это…значит…! – передразнил меня он, при этом весьма похоже. – И ты из такого же теста! Мыслитель! Гамлет, Принц Датский! Решиться или не решиться? А когда решишься, что получишь? От мертвого осла уши… И стоит эта женщина в коротких прохладных сумерках, стоит и на меня смотрит… Живая, не нарисованная Джоконда… Ничего не говорит, но я мужчина и понимаю, что она меня зовет, дает мне понять, без слов, деликатно и красиво, что зовет меня, Тодора Миланова-Чото, и взгляд ее обещает нечто такое, что мне и под Пасху не снилось, а я, раззява этакий, все ее спрашиваю – «не случилось ли чего?»... Да что может случиться, если я стою как пень и жую слюни!..
Чото чрезмерно разволновался, не знал, куда деть руки, потом взял обувной молоток и начал им случать по верстаку. Ударил несколько раз металлической частью, затем начал барабанить деревянной ручкой, потом бросил его на пол и сказал:
- Но не об этом речь! Когда я, сидя на кухне, услыхал это Севдино «Готьо-о-о!», в голове у меня как молния промелькнула история по Хильду, графа Астерлонга и графа Биксдорфа. В свое время мне ее рассказал старый Нестор Ракитов. Двести с лишним лет прошло с тех пор, а гляди, как униженная Севда, которой пренебрегли, точь-в-точь как и униженная и отвергнутая в свое время Хильда, мстит так же, через своего супруга… Не пойми меня неправильно, у Севды есть полное право мне мстить, Гатю тоже прав, ведь ради жены он все это сделал, а я, однако, за что страдаю? Сам видишь, что я невинен – жены приятеля пальцем не коснулся. Но разве не в этом моя вина? Сделай только один шаг, и Севда была бы счастлива, и Гатю как и прежде издалека приветствовал бы меня словами: «Здорово, сосед!» А мне, мне как себя чувствовать? Как филантропу или как подлецу?.. Эх, парень, парень, - горестно вздохнул бай Чото, - сказано в Библии – не возжелай жены ближнего своего, но нигде не сказано, что делать, если жена ближнего возжелает тебя.
 

Перевел Игорь Илингин