Молоко в ладонях Глава 10

               
   ТЕТКА МАРТА

   Так и не довелось безмерно уставшему юноше вновь свидеться со странным знакомым, повстречавшимся еще утром, в самом начале предстоящего пути. На подходе к поселку стали подкашиваться ослабевшие ноги, мерзли голые пальцы рук, которые он мог прятать лишь в сквозивших дырами карманах, давал знать о себе голод. Все короче становились шаги, чаще передышки, ощутимее дрожь в коленях. Сейчас, когда до цели оставались последние километры, ему хотелось упасть в те заснеженные сани, что предлагали утром и уснуть, спать и спать… Однако, едва сохраняя способность двигаться, Сашка волочил непослушные ноги, ступая в такт со снежным, однообразным скрипом, в единственной надежде – дойти. В старом, дорожном вещмешке – пусто. Ничего не осталось от запасов способных хоть частично утолить голод, сохранить силы. Жажда не ощущалась, хотя судить о ней не имело смысла; снег, приятно таявший во рту, охлаждал разгоряченный организм, утоляя любое желание и потребность во влаге. Иногда он даже пожевывал его, чтобы чувствовать, что хоть что-то можно есть. Слабость и усталость ощущались во всем теле, но тяжело ступая, превозмогая себя, он брел по безмолвию заснеженной степи.
   Ноги, по случаю обутые в давно отслужившие срок, выброшенные прежним хозяином, валенки, замерзли и пальцы с трудом шевелились.  О как ему повезло тогда!.. Сашка нашел их на одной из станций, среди брошенных, ненужных вещей. Оставил свое изношенное старье и переобулся. Но тонкая, не подшитая подошва потерлась и давно прохудилась, а большой палец правой ноги мерз из-за сквозившей спереди дыры, и все же они согревали ноги лучше его прежних, развалившихся ботинок. Дыру он сумел заделать изнутри смятой газетой, но в пути бумага раскисла и холод, найдя лазейку, начал сильно студить пальцы. Шаг за шагом приближали его к конечной цели, которую обозначили за него совсем незнакомые ему родственники, от которых Сашка ждал только добра, ведь не по собственной же воле он здесь, а то жил бы себе в Приазовье; был и дом, и море, и вкусные, поджаренные на огне «бычки», без холода, зимы, и снега. Сейчас небольшие рыбешки пришлись бы кстати, но привыкнув подавлять назойливое чувство голода, он терпел, стараясь отвлекать внимание. И вот, убедившись, что не показалось, он заметил окрестности возникшего впереди, заснеженного села. Собравшись силами, он прибавил ходу. Понемногу смеркалось, а на запорошенных снегом проулках - никого, словно зима начисто вымела и выбелила село, лишив его последнего жителя.
   У чьей-то сломанной, покосившейся калитки, совсем незлобно залаял, сидевший на цепи, худой пес: «Наверное в доме было что охранять, - подумал Сашка, проходя мимо, - иначе зачем привязью мучить; гулял бы себе на воле, полевых мышей ловил. Должно не впроголодь хозяевам». В одном из проулков встретилась устало бредущая женщина; она указала Сашке на маленький, приземистый, дом Марты. Это позже он узнал, что на зиму жилище со всех сторон осыпали рыхлой землей, перемешивая ее с опилками или соломой, обустраивая тем самым завалинку, чтобы зимняя стужа не могла проникать внутрь помещения, а сейчас ему казалось; проще выкопать землянку и жить в ней, чем по самую крышу закапываться. Сашка постучал в незапертую дверь и не дождавшись ответа ступил в сени. Со света помещение показалось тесным и темным. Ощупью отыскав вторую дверь, ведущую в дом, он постучал еще раз. Но, не дождавшись ответа, дернул за ручку и вошел.
   На лавке, у стены, сидело двое малышей; девочка и мальчик. Из-за стола, застланного скатертью, на худых шеях мотались две головки с живыми, удивленно выпученными глазами. Сашка осмотрелся, в комнатке было пусто и тихо. Из взрослых – никого.
     -  Здравствуйте! – привычно произнес гость в верном ожидании услышать ответ.
     -  Наша мамка по воду пошла, а нам велела сидеть и не вставать, - отозвалась голова с двумя торчащими на стороны, тонкими и кривыми косичками, должно быть она была старшей. Мальчик молчал, уныло и безразлично глядя на вошедшего дядьку.
   Сашке стало неловко, что в его мешке невозможно было отыскать хоть пару сухарей для малышей, наверное, голодных и ждущих от гостя гостинцев. А он явился совсем пустой. В дальнем углу светила внутренними бликами огней беленая, маленькая печь, со стоявшим на плите чугунком. Рядом ведро с веником и клюка. Комнатка служила и кухней, и прихожей одновременно. Единственный дверной проем ведущий в жилое помещение, был плотно закрыт шторой. В вещах, бросавшихся в глаза, чувствовался порядок и прибранность. В помещении Сашка почувствовал себя увереннее, этого внутреннего тепла дома ему давно недоставало. Хотелось присесть на ту же лавку и никогда уже больше с нее не вставать.
     -  Я дождусь вашу маму, хорошо, - однако не успев услышать одобрения малышей, почти следом, в комнату, с улицы вошла Марта. Женщина лет сорока, с живыми голубыми глазами.
   Познакомившись, Сашка был удивлен вниманием хозяйки, явно обрадованной его приезду. И дело было даже не в том, что он свалился на семью еще одной непосильной обузой; по всему ее радовало появление помощника, которого озабоченной матери двоих совсем малых детей, очень не хватало в доме. Марта наскоро замочила сушеные с лета грибы, из остатков да лебеду, пересыпанную крапивой и, раздав всем по кусочку жмыха, принялась варить суп, чтобы за столом отпраздновать неожиданный приезд долгожданного родственника. Она откровенно призналась, что слабо верила в подобное чудо, ведь там, откуда он прибыл, шла война. Марта внимательно впитывала каждое слово сказанное племянником. От заботливой женщины не ускользнуло и ощущение усталого, измученного состояния юноши. В продолжении его трогательного рассказа, она понимала, что Саша проделал долгий и трудный путь через полстраны и парня придется ставить на ноги; он выглядел болезненно устало и сильно ослаб. В суете по дому, Марта разговорилась:
     -  С запасами, что от Эмиля, моего мужа, оставались, мы как-то еще обходились, - рассказывала Марта, усаживая Сашку за стол, пока все с аппетитом ели горячую похлебку, - но вскоре они закончились и я, с малыми детишками, особо не имея трудодней и вовсе без внимания осталась. Кто чего подаст, тем и живы. Это хорошо, что ты приехал, теперь хоть что-то можно будет заработать, детей поднять, худющие вон совсем; на одной лебеде, да крапиве, что с лета насушила, и перебиваемся. Хлеба нисколько не дают. Муки и зерна тоже нет, все сушат картофельные шкурки. Поди, спроси – ответ один, всем голодно. Словом, живем мы сейчас, Сашенька, очень плохо, картошки тоже нет, вообще нет ничего. Но я очень рада, что теперь ты мне в помощь, вместе мы одолеем эту голодную зиму. Летом будет легче, да и на будущее можно будет запастись от огорода да леса. Кто же думал, что война нас мужиков лишит. На селе только бабы, да старики. Дети плачут – просят есть… Сегодня вот жмыхом подружка поделилась. Она на ферме работает; им дают совсем немного и редко, а коров мало осталось, с кормами туго. От того и запущены они, молока не дают. Для убоя председатель их и держит, но трогать не велит, бережет; летом от них хоть какой-то прок, а в зиму нет, но кормить то надо… Лошади хоть есть, но те для работы; лесозаготовка у нас. Работа трудная, изматывающая; там за трудодни еще что-то получить можно, а остальные впроголодь живут, хотя не все, наверное, ведь картофельные шкурки то там, то там, по помойкам брошенными находятся. Найдешь, большая удача…
   Незаметной тенью навалился вечер. Стемнело быстро. Вскоре Марта уложила малышей спать и долго готова была еще говорить с племянником, но видя усталость парня, уложила и его отдыхать после трудной дороги. Горячий травяной чай в конец сморил разомлевший, слабый организм и Сашка, впервые за долгие месяцы, с блаженством ощущая мягкую и теплую постель, по-детски забылся сном. 
    Днями раньше, еще до приезда племянника, посулила Марта помочь подруге своей, на случай отела коровы. На колхозной ферме Зорьке телиться срок пришел, на ночь выходило. Вот и попросила Полина помочь. Коров на селе мало осталось, а тут теленочек перед самыми морозами на свет божий просится. И дежурство подружки в аккурат ко дню рождения малого подошло. Кто же думал, что роды тяжелые будут, затяжные. Намучились женщины за ночь не меньше роженицы, но все же первенца у Зорьки приняли. Буяном бычка прозвали: «Через годик, полтора, глядишь, и племенным станет», - радовалась Полина, на селе то «Производителей» почти не осталось. Старь одна, таких на корову не поднимешь, разленились быки без кормов, от немощи и бессилия все больше лежат…
   Управившись с делами, и домой подались. Едва забрезжил рассвет, а беленую снегом окраину села и крыши хлипких домов с землей в один цвет припорошило. И речку не шибким морозом давно уж сковало, так что кое-кто и первые тропки по льду проторить успел; знать встала река, укрылась на долгую зиму. А напрямки до фермы бегать много проще; оно и путь короче, и силы экономишь, они в холода ой как нужны. Вот и пошли подружки, долго не думая, прямиком, а уж как вышла беда, то и не заметили…
   Поскользнулась Поля, притопнула ногой, слабый лед на реке и проломился прямо под ней. Благо по над берегом шли; вода по грудь хлынула; холодит, студит горячее тело женщины, силу из него тянет. И нет спасения. Ноги быстро онемели, не свои стали. А река норовит свое взять; течение стремит, дно слегка вязкое, но цепкое… В крик Поля, а Марта уж к ней спешит, платок бросает…
     -  Держись Полина, я сейчас, сейчас помогу. Ты только потерпи, милая…
   Сняла Марта с головы теплый платок и, завязав на одном из его углов узел, бросила подруге. Платок подхватило встречным дуновением, и он не долетел; пришлось подползти ближе и повторить еще раз. Полина колотила руками перед собой, в надежде проломиться сквозь лед к берегу, но он не подавался. Ног она почти не чувствовала, хотя ясно знала, что стоит, опершись на твердое дно. Слабое течение реки омывало ледяной водой трясущееся тело женщины. Мучение, да и только; с надеждой и болью ждала она спасения. И вот, в очередной раз, Полине удалось ухватиться за узелок. Он, явно кстати оказался, словно Марте известен был от жизни такой бесхитростный, но спасительный прием, иначе замерзшими руками платок не удержать. Оперлась Марта локтями, чтобы вытянуть подругу и сама следом за ней в полынью так и съехала. Охнула душа, окунаясь с головой в леденящий холод и забилась, ища выход. А Поля окоченела уже почти, сил лишилась, еле движется. Стоят обе в воде, а жуткий холод делает свое коварное дело; студит посиневшие тела. Мокрые одежды, что тяжелые гири, ко дну тянут и жуткая боль душу сковала. Пока руки Марты еще силой владели, попыталась она подругу поначалу из заводи на лед вытолкать, иначе пропадет Поля, больно долго ее стылая жуть в цепких лапах держит. Страшно Марте; не справится окоченевшей женщине одной без ее поддержки. Благо дно твердое, опору ногам дает. А кровь все более стынет и Марта уж ноги свои почти не чувствует; понимает, спешить надо, иначе обе под кромку льда уйдут, а дома дети и помощи ждать не от кого. Полина уж губами синими не говорит, застыли совсем, а Марта все же на своем стоит толкает ее прочь из ледяных объятий пролома. Получилось, однако, вытолкать. С великим трудом отползла Полина подальше от опасного места, а уж Марте одной выбираться. Собрала всю волю в кулак, не о себе думая, о детях, что дома дожидаются. Пробудятся, а мамки нет, как же она их оставить может, когда голодно кругом и надежда их только в ней?.. Не в пору ей тонуть, о детишках думать надо. Ринулась Марта к кромке берега напролом, сокрушая локтями все что могла на своем пути. Никогда она еще силой такой не владела, да и способна ли женщина на подобное… Дотянулась до хилого кустика из-под снега выбившего и давай его на себя тянуть. Спешила, сил-то уж мало осталось, последние уходят, тают, что снег в теплых ладонях. Изогнулась Полина, руку подала. Вместе провалились, вместе и выбираться. Одолели, таки, напасть эдакую, с превеликим трудом, из последних силенок, которых не осталось вовсе, а поспешать к теплу край как надо, не то скует холодом мокрые одежды не пошевелишься, там и смерть лютую жди; обидно, выбрались уж, а сил то и нет, растрачены…
   Сашка только-только проснулся, в доме тишина. Малыши сопят себе, рано им вставать. За окном, сквозь неплотную штору, утренний свет пробивает. Пора подниматься. Постель Марты уже прибрана, ушла должно быть с рану, только вот куда, задался Сашка вопросом. Хотя забот у нее много; детей кормить надо, печь не топлена еще. Может за хворостом женщина ушла, а он спит, отсыпается. Не годится так, подниматься надо, помочь хозяйке, чем можно. Взъерошили мысли Сашкину душу, совсем пробудили. Вмиг соскочил и, накинув старенькую телогрейку, на двор вышел, словно выталкивал его кто. Глядит и глазам не верит; две вываленные в мокром снегу женщины во двор норовят войти. Одна уж с ног валится, а другая тянет ее из последних сил. Бросился Сашка помогать обеим. В дом завел, усадил, да печь топить принялся. Теплые одежды собрал; все что под руку попадалось, что глаза видели. Суетился юноша, растирая поочередно, то ноги окоченевшие, то руки, висевшие плетьми, без движения. По дому скоро тепло пошло. Вот и чайник подоспел; кипяток хоть губы и обжигает, а руки, главное руки греет и по телу тепло идет. С расспросами Сашка не лез, уложил обеих подруг в кровать и одеялом теплым укрыл. Казалось, все и обошлось, только вот захворали сразу обе женщины на второй же день; застудились, без меры в ледяной воде накупавшись. Марта хоть как-то на ногах перехаживала хворь, а Полина, та в лежку две недели, еле отходили ее на пару. Извелась душа Марты за подругу, а племянника своего, после того случая, полюбила за заботу и сердце доброе; что сыном родным стал.
     -  Ты нам господом послан, Сашенька, столько хлопот на тебя легло, - благодарила расторопного племянника Марта.
   А Сашка помогал; и хворост из леса на санках возил и с детишками участливо забавлялся. Понемногу и хозяйка на ноги встала, с лихом вспоминая свалившуюся на душу напасть. Долгое время Полину сильная простуда мучила, но и ее отпустила хворь. А Сашка на два дома бегал; печь у Полины топил да заботу какую мог проявлял, а позже уж и тетка окрепла, помогать стала. Две недели одним днем так и промелькнули, в заботах по больным и детям малым.