фигура из трёх пальцев

      Анечка Герасимова, ученица шестого класса женской школы номер два, сидела в комнате тёти Вали — соседки Герасимовых по коммуналке — и горько плакала:
      — Вот чего она ко мне, тёть Валь, прицепилась, прохода не даёт? Я ведь никогда ей слова поперёк не сказала. А она, как ни урок, всегда меня спрашивает. Я отвечаю всё-всё у доски, а она мне оценку обязательно ниже поставит, и за контрольную тоже. Ведь и учусь хорошо, и староста, и солистка в хоре — на городском конкурсе через три дня буду выступать... А вчера, — Анечка вытерла слёзы, — я всё ответила, а она мне знаешь, что сказала? Мели, говорит, Емеля, твоя неделя, — и тройку поставила.
      — Это ты, Аня, всё про учительницу  по истории, Клавдию Петровну, печалишься?.. Да помню, помню я, — добавила тетя Валя, — откуда же она вредная такая на твою голову свалилась?.. Ты уж, Аня, не спорь с ней, у неё авторитет, полномочия, она учитель.
      — Ниоткуда она не валилась, в эвакуации была, где-то в Ташкенте жила. Два года только как вернулась, а я тут под бомбами, по подвалам со всеми сидела в это время.
      — Да, Анечка, досталось тебе, хоть ты и маленькая у нас, а молодец, характер железный! А мать-то твои с отцом что говорят?
      — Да ничего не говорят, мать, ты сама знаешь, всегда «как папа скажет»...
      — А Григорий что?
      — А то ты, тёть Валь, сама не видишь, война пять лет как кончилась, а он всё победу празднует.
      Соседка нахмурилась:
      — Ты говори да не заговаривайся, как есть «емеля». Победу не грех и каждый день праздновать. А то, что пьёт, вижу, плохо это, но ведь ранен он был сильно, может болит душа у него... Он-то хоть живой остался, а мои... — соседка перевела взгляд на фото на комоде и осеклась. — Ладно, чего уж теперь, никого не вернуть... Знаешь, чего, — на лице женщины заиграла озорная ухмылка, она подсела к девочке, обняла её за плечи и заговорщически зашептала:
      — Как-то раз поехала я в деревню и гляжу, бабы по улице ходят, а руки в карманах держат. Я спросила у одной бабки, а она мне и говорит, мол, это они кукиш в кармане держат.
      Аня недоверчиво покосилась на соседку:
      — Какой еще кукиш?
      — Ну какой, какой? Самый обыкновенный — фигура из трёх пальцев, кукиш, фига, дуля...
      — А-а-а-а, — протянула Аня, — а зачем, кукиш-то?
      — Как зачем? От сглаза, от нечистой силы, от порчи, от недоброжелателей разных, от дураков разных особо помогает, говорят. Ты в школу-то как придёшь, начнёт учительница на тебя напраслину возводить, а ты кукиш в кармане и крути, а то и на двух руках сразу.
      Аня весело засмеялась:
      — Рассмешила ты меня, тёть Валь, суеверия это, бабкины сказки, вот умора. Ты ещё бы меня в церковь отправила, с бабками лоб околачивать.
      — Кабы ты была моя дочь, и отправила бы, сегодня, как раз, Казанская. Попросить у матушки Богородицы заступничества. Но у тебя свои родители, моей власти тут нету, вот про кукиш рассказала, а дальше, как уж выйдет. Ну, иди, иди, родители, чай, уже с работы вернулись...
 
      Утром следующего дня Аня сидела на уроке истории и глядела в окно. Все её мысли витали очень далеко. Конкурс, состязание хоров, и она — Аня Герасимова — солистка хора в двести человек... Их школьный хор уже выиграл районный конкурс, изо всех школ отобрали лучших певцов, и вот теперь тот, который победит в городском конкурсе, в мае поедет в Москву.
      От этих мыслей у Ани тревожно и радостно сжималось сердце, она уже представляла себя артисткой, исполняющей главные партии на большой сцене. Как из сладких грёз о мировой славе вывел её визгливый голос Клавдии Петровны:
      — Я для кого тут распинаюсь, а? Герасимова, встать!.. Нет, вы полюбуйтесь на неё, в то время, как вся страна штурмует первую после войны пятилетку, пытаясь... — голос Клавдии Петровны нарастал крещендо.
      «Не вытянет, сейчас даст петуха», — подумала Аня.
      — ... пытаясь, — голос учительницы сорвался в сип, — находятся такие бесстыжие ученицы, как Герасимова, которые не считают нужным слушать учителя!
      «Сейчас её понесёт», —подумала Аня и, засунув руки в глубокие карманы черного фартука, она свернула пальцы в две фигуры из трёх пальцев.
 
      Меж тем, Клавдия Петровна вошла в раж, по её словам Аня была лодырем, неумехой, глупой, бездарной. И вообще в другое бы время с ней разговор был бы короткий.
      Тут Клавдия Петровна осеклась, усилием воли взяла себя в руки и торжественно произнесла:
      — Гордая ты, Герасимова, головы не склонишь, слезинки не выронишь. Ну ничего, посмотрим, как ты сдашь переводные экзамены, какую песню ты там запо;шь. Лично я перед педсоветом буду ставить вопрос о том, что в старшей школе тебе делать нечего. Семь классов и всё, стране нужны рабочие руки. Дневник мне на стол, отца после праздников в школу, будем говорить по-другому!
      — А вот это, Клавдия Петровна, не вам решать, – жёстко отчеканила Аня Герасимова, собрала портфель и медленно вышла из класса.
      Голова её кипела, душила обида:
«За что она со мной так, я ведь ничего плохого ей не сделала. — Аня шла по широкому, украшенному к годовщине 7 Ноября, проспекту. — Гордая, говорит. Любит, чтобы перед ней все заискивали, лебезили. А то, что я песок на крыши в войну таскала зажигалки тушить, и с матерью дежурила по ночам ей всё-равно... А папа, папа как огорчится! Он ведь хотел меня в соседний город, в университет, на экономический или юридический».
      За этими грустными мыслями Аня и не заметила, что прошло уже несколько часов, большие кварталы сменились на маленькие домики вдоль дороги. «Надо возвращаться, скоро родители с работы вернутся, хватятся... Где- то тут ходит трамвай, так быстрее будет».
 
      Аня свернула направо, чтобы пройти проулком и оказалась у раскрытых дверей небольшой старой церквушки, затерявшейся среди таких же старых домов. Из дверей лился мягкий свет и доносилось пение.
      «О ч;м там говорила тетя Валя: пойти в церковь, попросить помощи? — подумала Аня, - нет, стыдно, я пионерка, староста, а это всё предрассудки и мракобесие».
      Но пение было таким красивым, а голоса певцов — такими чистыми и лёгкими, что Аня не удержалась и шагнула вперёд. Шагнула и замерла: в тесном зале, как она назвала церковь для себя, народу было немного. Поп — служитель культа —что-то пел тенором, ему подпевала с клироса группа певчих. «Альтами и сопрано поют», — подумала Аня, знавшая толк в голосах. В воздухе пахло приятно и успокаивающе. Неярко, будто в сказке, горели свечи.
      К Ане подошла пожилая женщина со строгим лицом, в чёрном платке.
      — Тебе чего, девочка, ты здесь одна? Почему ты в форме и в пионерском галстуке? Это церковь, а не дом пионеров.
      — Моя соседка, тётя Валя, сказала, что мне надо в церковь, попросить у Богородицы заступничества, вот я и пришла. Только совсем не знаю, как это делать, и вообще, наверное, всё это суеверия.
      — Так проси, раз пришла. Матушка-заступница всех слышит, только тихо, идёт служба, — не мешай и другим людям просить себе милости.
      Женщина сунула девочке в руки свечу:
      — На вот, возьми, иди вон к той иконе, это и есть икона Матушки Богородицы. Зажги свечу от другой т поставь к образу. Попроси, чего хочешь, а потом быстро уходи, нельзя тут детям одним.   
      Аня тихо подошла к иконе, зажгла свечу и скороговоркой произнесла:
      — Матушка заступница, сделай так, чтобы учительница Клавдия Петровна не ругала меня, а ещё помоги выиграть конкурс и поехать в Москву. А ещё... – Анечка ненадолго задумалась, – сделай так, чтобы папа меньше пил.
      То ли тёплый воздух от горящих свечей был тому причиной, то ли детское воображение, но только показалось Ане, что тёплая рука Богородицы вдруг погладила её по голове. И на душе вдруг стало так легко и совершенно спокойно.
      «Не соврала тётя Валя, матушка Богородица вон какая добрая, обязательно поможет», — думала Аня, идя обратно. Одного лишь она не увидела, что одноклассница её Лиза Скворцова — первая подлиза и ябеда в классе, жившая неподалёку, увидала её, выходящей из церкви.
 
      Следующие два дня Аня провела в районном доме культуры в бесконечных репетициях и спевках. На генеральной репетиции, в день накануне конкурса, в зале присутствовало всё районное начальство.
      — Сам товарищ первый секретарь райкома Иван Иванович в зале! — сообщила руководитель хора взволнованным голосом, — вы понимаете всю степень ответственности? Сам легендарный Иван Иванович! Фронтовик, орденоносец... А вы знаете, дети, что когда Иван Иванович был ранен осколком в грудь, то осколок этот попал ему в партбилет, и тот не дал ему дойти до сердца. Вот какой это человек! Из стали!.. Герасимова, не подведи! Пой, Анечка, как можешь только ты!..
 
      И вот наступил долгожданный день.  Рано утром седьмого числа хор собрался у Дворца культуры. Подошли автобусы и повезли детей в центр — к зданию филармонии, куда уже подходили и подъезжали участники со всего большого города.
      Зрители собрались во второй половине дня, после демонстрации. Руководители города произнесли речи и объявили конкурс хоров открытым. Дети находились за кулисами, обстановка была нервной. Наконец, подошёл черёд выходить на сцену и их хору.
      Ведущий объявил:
      — Выступает сводный хор Заречного района. Песня «Москва-Пекин». Музыка Вано Мурадели, стихи Михаила Вершинина. Солистка Анна Герасимова.
      Прозвучали первые аккорды песни, и Аня запела:
 
      «Русский с китайцем братья вовек,
      Крепнет единство народов и рас.
      Плечи расправил простой человек,
      С песней шагает простой человек,
      Сталин и Мао слушают нас..»
 
      И хор в двести чистых детских голосов подхватил припев:
 
      «Москва - Пекин. Москва - Пекин.
      Идут, идут вперёд народы.
      За светлый путь, за прочный мир
      Под знаменем свободы..»
 
      Третий куплет зал слушал, стоя. Анин голос летал где-то под сводами зала, и, казалось, исчезни сейчас все стены, этот голос облетел бы весь мир.
      Когда все хоры выступили, высокое жюри удалилось для подведения итогов. Совсем неожиданно Аню за кулисами нашёл директор школы и велел никуда не уходить. Вид у него был хмурый и злой, рядом с ним была и Клавдия Петровна, процедившая сквозь зубы одно слово: «Поздравляю».
      Через десять минут директор вернулся и повёл Аню за собой, в какую- то комнату, где уже был сияющий Иван Иванович. Вслед за Аней и директором в комнату вошли руководитель хора и Клавдия Петровна. Первый секретарь поочерёдно пожал руки всем присутствующим, включая Аню и радостно сказал:
      — Ну что, дорогие товарищи, скоро будут объявлять результаты. Но уже сейчас могу сказать вам по секрету: наш район взял первое место по городу!.. А то, как ты, Герасимова, пела, пришлось по сердцу лично первому секретарю горкома! Горкома, Герасимова!.. В мае, готовься, поедешь запевать в Москву от города. А пока с тобой будут заниматься лучшие преподаватели из консерватории. Поздравляю, и спасибо тебе.
      В этот момент раздался голос директора школы:
      — Иван Иванович, позвольте пару слов, вот Клавдия Петровна доложит.
      Клавдия Петровна торжествующе вышла вперед:
      — Иван Иванович, товарищ первый, у меня есть сведения, что пионерка, — Клавдия Петровна подчеркнула последнее слово голосом, — что пионерка Герасимова три дня назад была замечена в церкви.
      В комнате воцарилось молчание. Первым его нарушил Иван Иванович:
      — Как давно это стало известно?
      — Только сегодня, перед концертом, одна из учениц класса Герасимовой, Скворцова Ели... — Клавдия Петровна осеклась, не договорив.
      — Скворцова, говорите, а ещё кто-нибудь видел. Герасимова? Отвечай честно, была?
      Аня стояла, похолодев, не могла пошевелиться, даже кивнуть головой.
      — То-есть, пионерка Герасимова, которая выиграла городской конкурс, оказывается, у нас богомольная? Она у нас ходит в церковь? Родители верующие? Я вас спрашиваю, – обратился он уже к директору и учительнице.
      — Нет, родители не ходят, и она замечена ни в ч;м таком не была, староста, хорошистка, — глухим голосом ответил директор.
       – И чего ты тогда туда поперлась, скажи-ка мне на милость, хорошистка Герасимова? — взвился Иван Иванович. — То-есть, вы сейчас, дорогие мои товарищи, предлагаете мне пойти к первому секретарю горкома и вот так запросто заявить, что ваша ученица Герасимова ходила в церковь? И чего вы тогда, дорогие мои, ждёте? — И сам же ответил: —  Оргвыводов, вот чего вы дождетесь. Или вы, Клавдия Петровна, думаете, что вам и директору после этого выдадут премию и отправят на конкурс в Москву?
      На Клавдии Петровне не было лица:
      — Конечно-конечно, слова Скворцовой нужно проверить, она впечатлительная, наверняка, перепутала с другой девочкой или даже с бабушкой какой.
      — Вот это правильно, проверьте и хорошенько, — сказал секретарь райкома, – а ты, Аня, пой, так пой, чтобы тебя там, — он ткнул пальцем в потолок, — услышали! И запомни, на всякий случай, Аня, нет никакого бога, мы сами за всё в ответе…
      Не мог, ну, не мог старый фронтовик никому рассказать, что не партбилет спас его от неминуемой смерти, а в тот миг, когда прилетел в его грудь кипящий осколок, сердце прикрыла обыкновенная ладанка, надетая ему матерью перед уходом на фронт.
      — Нету никакого бога, и Герасимовой в церкви не было,  — потёр он старый шрам на груди, — фу, чего же так жарко-то в комнате, где мой платок? — Иван Иванович сунул руки в карманы, достал одной рукой платок и начал вытирать багровое лицо. А другая его рука так и осталась в кармане, где прокуренные пальцы бывшего фронтовика уже были туго и замысловато сплетены.
      В простую фигуру. Из трёх пальцев...