ДОЧЬ

- ДОЧЬ -

(Из жизни судового механика)


«Адмирал Макаров» на полном ходу ворвался в пролив Босфор Восточный, дал полный задний ход и, бросив якорь, застыл среди многочисленных судов, стоящих на рейде.
От такой капитанской бравады за кормой вспенился огромный бурун перебаламученной воды, над трубой взлетело чёрное облако дыма, а все девять дизелей чуть ли не спрыгнули с фундаментов.
В шуме рокочущих дизелей потонули многочисленные нелицеприятные выражения механиков, но на них, как всегда, никто внимания не обратил.
Через полчаса капитан получил приказ идти к Морвокзалу, и ледокол уже осторожно пришвартовался к причалу, на котором громыхал литаврами оркестр и толпились родственники, встречающие и обычные граждане знаменитого города Владивостока.
Эта толпа хлынула на борт, наполняя коридоры ледокола непривычным шумом. Отовсюду неслись радостные крики и возгласы жён и матерей, а вездесущие дети начали появляться там, где их никто не ожидал.
Только в каюте Румянцева было относительно спокойно. К нему никто не пришёл, и никто его не встречал. Братья, возможно, и не знали о приходе ледокола, а вот что с женой, Румянцев до сих пор не знал. От неё после того, как они покинули полярные воды, он не получал никаких известий, хотя перед приходом дал домой телеграмму, с датой и временем, когда ледокол приходит во Владивосток.
Какое-то гнетущее чувство овладело им, и он сидел в каюте, понурив голову и сжав кулаки. Хотелось что-нибудь разломать или раскровянить кому-нибудь морду.
Из такого состояния его вывел телефонный звонок.
Звонил главный механик.
— Зайди ко мне, — как всегда строго, пробасил он в трубку.
Звонок вернул Румянцева к действительности. Он посмотрел в иллюминатор, выходящий на главную палубу.
Его каюта находилась под подзором, поэтому в неё никогда не заглядывали лучи солнца. Зато сейчас в широкое окно иллюминатора отчётливо просматривался залитый яркими солнечными лучами осеннего солнца Морвокзал.

***

Сегодня утром Румянцеву не спалось. Его тревожила и глодала неизвестность, ожидающая его через несколько часов, когда ледокол придёт во Владивосток, поэтому, чтобы скинуть с себя хандру, он умылся и, прихватив фотоаппарат, вышел на палубу.
Ледокол шёл вдоль берегов Приморья, видневшихся с правого борта.
Погода стояла отличная. Лёгкий ветерок вызывал только небольшую рябь, покрывающую тёмно-синюю водную гладь, разрезаемую ледоколом, и оставляя за собой белый кильватерный след. Волны не было. Восток уже алел в ожидании нового дня.
Румянцев поднялся на вертолётную площадку.
Он с восторгом наблюдал, как откуда-то из-за горизонта, где уже алели перистые облака, появился первый луч золотого светила. Вначале показался еле видимый проблеск, который с каждой секундой становился всё больше и больше, превращаясь из тонкого золотого ободка в полукруг, а потом, оторвавшись от горизонта и начиная терять своё золото, превратился в ярко-красный шар. Его лучи обогрели Румянцева, пытающегося заснять эту первозданную красоту.
Он в фотоаппарат зарядил плёнку, которую после проявки можно просматривать в виде слайдов, поэтому лелеял мечту, что такую красоту покажет всем близким и они тоже прочувствуют величественность природы, увиденную им сейчас.
Но это произойдёт когда-нибудь потом, а сейчас он об этих чувствах и словом не мог поделиться ни с кем, потому что после наглой «шутки» своих якобы «друзей» с рождением сына, он отдалился от них.

***

… Стряхнув с себя набежавшие мысли, Румянцев закрыл каютную дверь на ключ и пошёл к главному механику.
В каюте деда сидели несколько человек. Посмотрев на вошедшего Румянцева, Юрий Семёнович представил его сидящим инспекторам Регистра:
— Это третий механик, — и, переведя взгляд на Румянцева, спросил: — У тебя с котлами всё сделано?
— Да, — Румянцев кивнул головой, — вчера ещё закончили. Первый котёл стоит вскрытый, а второй под парами.
— Хорошо, — подытожил дед. — Так ты, — он вновь посмотрел на Румянцева, — сначала покажи инспектору, — он показал глазами на одного из сидящих, — вскрытый котёл, а потом закрой его и подними в нём пары, чтобы подорвать предохранительные клапаны, а на втором котле тем временем тоже проверь подрыв предохранительных. Сегодня надо всё сделать обязательно. — И, увидев непонимание в глазах своего подчинённого, грозно вопросил: — Понятно?
— Понятно-то оно понятно… — начал Румянцев, но дед тут же прервал его.
— Что тебе ещё? — не терпящим возражения голосом спросил он.
— Так для подъёма пара на первом котле надо как минимум часов восемь…
— А ты подними за три, — раздражённо скомандовал дед и рубанул рукой так, что воздух чуть ли не засвистел от его взмаха. — Со второго пар страви, воду с него спусти в котельный танк, чтобы она не охладилась, напитай ею первый, а потом и давление в нём поднимай до рабочего, чтобы и на нём проверить предохранительные. Сегодня! — Грозно закончил дед, но уже спокойнее добавил: — Всё тебе разжёвывать, да объяснять надо, — сокрушённо при этом покрутив головой. — А теперь понятно?
Румянцев, поняв, что его возражения ни в каком виде приняты не будут, покорно согласился:
— Ясно, сделаю.
 — Так что, Саша, — посмотрел на одного из инспекторов дед, — можешь хоть сейчас идти с третьим и смотреть котёл.
Инспектор поднялся и посмотрел на ожидающего Румянцева:
— Переодеться у тебя в каюте можно будет?
— Конечно, — подтвердил Румянцев, и они вдвоём покинули каюту деда.

В котельном отделении их уже ждали котельный машинист с трюмными, готовые выполнить любой приказ Румянцева, а их и отдавать не пришлось. Инспектор сам нырнул в раскрытую топку котла, обследовал её и вылез.
— Долго вы её так драили, что она такая чистая? — показал он на белые перчатки, почти не изменившие свой первозданный вид, а имели только слегка сероватый налёт.
— Да нет, — пожал плечами Румянцев, — только пресной водой под давлением «сбили» сажу.
— Интересно, — ухмыльнулся инспектор, — я таких чистых котлов давненько не видел.
— А я и сам удивился, когда мы его вскрыли, — решил поделиться своими замечаниями с инспектором Румянцев. — Я использую для котла смесь мазута для главных дизелей с гомогенизированными остатками топлива от сепарации. Топливно-водяная смесь измельчается в гомогенизаторе и подаётся к форсунке. Сгорает она отлично, из трубы идёт только беловатый дымок, а водогрейные трубы покрываются слегка рыжеватым налётом.
— Ну ты и рационализатор! — покрутил головой инспектор и поинтересовался: — А рацпредложение ты на это подавал?
— Не-е, — отмахнулся Румянцев, — да кому оно надо? Зато за время полярки ни грамма мазуты за борт не было выкатано, — тут же похвастался он.
— Так ты подай рацуху, — посоветовал мимоходом инспектор и попросил: — Давай проверим водяной барабан у первого котла, и готовь второй котёл для подрыва предохранительных клапанов.
Когда все запланированные работы с котлами закончили, а инспектор ушёл, Сашка вопросительно посмотрел на Румянцева:
— Ну чё, Василич? Пошёл я?
— Куда пошёл? — в недоумении уставился на него Румянцев. — Пары поднимать в первом котле надо! Дед приказал их за три часа поднять и инспектору предъявить подрыв предохранительных клапанов сегодня. Ты что думаешь, инспектор завтра придёт, что ли? Ждать он будет, пока Саша Оборин пары в котле поднимет, — с иронией посмотрел он на озадаченного Сашку.
Но Сашка что-то медлил с ответом.
— Ну чего тебе ещё? — посмотрел Румянцев на нерешительного Сашку.
— Да это… — мялся всегда спокойный и рассудительный Сашка. — Жена у меня в каюте… понимаешь ли…
— Ну так что? Стоп инспекторской проверке, что ли? У всех жёны в каютах, так что теперь придём к деду и скажем: «Здравствуй, дядя Юра, Сашина жена сидит в каюте и просит вас отменить проверку. Он кровно обещает вам сделать все работы с котлом завтра, а сегодня Саше ну кровь из носу надо побыть с женой. Ведь он её целых четыре месяца не видел». Так, что ли? — И Румянцев с иронией уставился на своего котельного машиниста, в довершение своих объяснений изобразив реверанс.
— Да ну, ты чё, Василич, издеваешься, что ли? Я что, против работы, что ли, али от неё отказываюсь? Просто жена пришла с детьми и такой закусон притаранила, что пальчики оближешь. — И Сашка для большей уверенности приставил ко рту три пальца и даже причмокнул. — Пошли, — приобнял он Румянцева за плечи, — по стопочке вмажем, закусим, а потом уже и поднимем парьё в этом грёбанном котле.
— Ладно, — поморщившись, неохотно согласился Румянцев, — давай настроим спуск воды в котельный танк, а потом уже сходим к тебе и вмажем. Пока закусываем, вода и спустится. А потом уже и парьё поднимать начнём.
Довольный Сашка побежал крутить клапана для спуска воды, а Румянцев поднялся к стопорным клапанам, чтобы перекрыть общий пар в систему.
Сейчас стоял сентябрь. Во Владивостоке — бархатный сезон. Тепло, греть ничего не надо, кроме топлива на главные дизели, но они сейчас стояли, и когда их придётся запускать, никто не знал. Ведь не полярка же.

К концу рабочего дня работы с котлами закончили. Вместе с инспектором Румянцев поднялся в каюту главного механика, где народу не убавилось, а даже стало намного больше. Столы завалены бумагами, все что-то пишут, пишут и пишут, да стрекочет пишущая машинка.
Увидев Румянцева, Юрий Семёнович оторвался от бумаг и устало посмотрел на него.
— Ну что? Всё предъявил? — Тихо спросил он Румянцева, когда тот подошёл к его столу.
— Да, — кивнул головой Румянцев.
— Ну, тогда свободен, — указал он в сторону выхода головой, но тут же поинтересовался: — Сегодня ты не на вахте?
— Нет, мне на вахту только послезавтра. Сегодня на вахте четвёртый со вторым основным.
— Ну вот и отлично. — Дед поднялся из-за стола, похлопал Румянцева по плечу. — Можешь съездить домой да жену проведать. Как, кстати, она? Не родила ещё?
— Не знаю, — пожал плечам Румянцев. — Новостей из дома ещё не было.
— Ну, ничего. — Дед так и не убрал руку с плеча Румянцева. — Давай езжай. Успокойся, а то я вижу, какой ты взведённый. Весь на нервах. — Он улыбнулся и подтолкнул Румянцева к выходу из каюты.
Не успел Румянцев сделать и шагу, как по трансляции раздался громоподобный голос старпома:
— Внимание экипажа! К борту судна подходит бункеровщик. Палубной команде выйти для швартовки. Хождение по правому борту запрещено! Иллюминаторы по правому борту задраить и в течение бункеровки они должны оставаться задраенными. Третьему механику и трюмным приготовиться начать бункеровку.
От такого объявления Румянцев остолбенел, а Юрий Семёнович горько усмехнулся:
— Давай, вперёд. Такова уж наша корабельная житуха. После того как сделаешь замеры на танкере, занеси мне все бумаги. Я их проштемпелюю.
Тяжело вздохнув, Румянцев развернулся и пошёл искать трюмных с Иваном Михайловичем. Поездка домой откладывалась.

Михалыча он застал в каюте. Тот уже переодевался в комбинезон, а его расстроенная жена грустно сидела в уголке на диване. По собранным вещам Румянцев заметил, что объявление старпома застало их перед самым выходом из каюты.
Увидев Румянцева, Михалыч пропыхтел:
— Не переживай, Василич, щас всё сделаем. Шланги подсоединим, замеры сделаем.
Испытывая неудобство перед старым мореманом-ледокольщиком, Румянцев с извинениями в голосе попросил его:
— Ты, Михалыч, помоги только шланг с переходниками поставить, а там я уже сам с трюмными справлюсь.
— Ладно, чё уж там, — по-прежнему пыхтел Михалыч, застёгивая молнию, — сделаем всё как надо. Ты не переживай. У тебя своих переживаний достаточно. Да, кстати, как там дела у жены твоей? Не родила ещё?
— Не-а, — отрицательно покачал головой Румянцев, выходя с Михалычем из каюты. — Закончу бункеровку — тогда уже и съезжу, узнаю, что к чему.
— Да, не повезло тебе с приходом. Но не переживай ты так, всё будет нормально. Вон у нас с моей жинкой трое пацанов, и все родились, когда меня дома не было. Но ничего, — хмыкнул он, — выросли, выучились. Теперь свои семьи имеют. Всё благодаря ей, — кивнул он назад, в сторону оставленной каюты. — Нелегка доля наших жён. Они это знали, когда замуж за нас выходили. Не каждой такое под силу. — И, пройдя к трапу на главную палубу, он повернулся к Румянцеву. — Вот помогу тебе со шланговкой — и пойдём мы с Валентиной да проведаем всех наших.
У приёмного парубка суетились трюмные, а плотник уже перебросил сходню на бункеровщик. Так что Румянцев мог идти делать замеры перед началом бункеровки на танкер.
Замеры, общение с мужиками с бункеровщика, оформление документов, настройка системы — всё для Румянцева прошло как в тумане. Эти привычные операции он делал на автомате. Одна мысль только и глодала его: «Как там дома? Что с Ольгой? Родила или нет?» — а остальное его уже не волновало.
Зная, что он может совершить непоправимое преступление, Румянцев всё равно решил свалить с борта. Сил находиться в неизвестности у него уже не оставалось.
Бункеровщик привёз две тысячи тонн. Румянцев настроил приёмку топлива сразу в четыре танка общим объёмом больше, чем две тысячи кубов. На бункеровщике он договорился, чтобы они катали со скоростью четыреста кубов в час. Так что бункеровка продлится часов пять. Времени сгонять домой и узнать, как там дела, у него хватало.
Второй основной, который обеспечивал четвёртого, заперся с женой в каюте. Дед свалил с инспекторами после оформления всех документов Регистра. Из механиков на борту оставались только он и четвёртый. Так что Румянцев решил рискнуть и пошёл к Сашке.

Тот королём сидел в каюте с какой-то размалёванной девахой. Румянцев заглянул к нему в каюту и поманил кивком головы:
— Пошли выйдем, — но увидев удивлённый взгляд Сашки, таинственно округлил глаза: — Дело есть.
Сашка неохотно поднялся и вышел в коридор. Румянцев не стал ходить кругами, а сразу выпалил ему в лоб:
— Слушай сюда, Санёк, я тут всё настроил для бункеровки. Топливо идёт в четыре танка. Две тысячи, которые танкер нам привёз, он будет катать пять часов, да ещё у нас в танках и запас останется. Так что перелива на будет. Ты за всем этим посмотри, а я смотаюсь домой, узнаю, что там с женой…
Но не успел он закончить заранее припасённую речь, как Сашка замахал руками:
— Ты чё? Вообще, что ли, с дуба рухнул? Не буду я ничего делать! Ты третий, ты и принимай, а моё дело вахту стоять да мотористов гонять…
— Ага? — зло прервал его Румянцев и уставился на штрейкбрехера. — А я вот деду доложу, что ты к работе третьего механика никакого интереса не проявляешь и вообще не готов быть третьим механиком, вот тогда ты точно ещё пару лет в четвертаках прошарахаешься.
Румянцев знал, что ленивый Сашка даже во снах видел, что он на ледоколе получит рекомендацию в третьи механики. Он после средней мореходки уже четвёртый год молотил четвертаком и всё мечтал, мечтал и только мечтал стать третьим, но так ничего и не предпринимал, чтобы им стать. Поэтому Румянцев беззастенчиво наступил на больную Сашкину мозоль.
Слова Румянцева упали на благодатную почву. От них Сашка изменился в лице, глаза его забегали, и он нерешительно выдавил из себя:
— Ладно, я прослежу, — но тут же нагло заявил: — Только пусть трюмные во всём мне помогают и за танками следят, а то я ни за что не отвечаю...
— Да будут тебе трюмные. Я уже им всё сказал и рассказал, — горячо заверил его не верящий в такую удачу Румянцев и, хлопнув по плечу ещё не пришедшего в себя от свалившегося на него груза Сашку, кинулся к себе в каюту.

Через пять минут Румянцев уже находился на причале и бегом направился к «Зелёным кирпичикам», чтобы купить там букет цветов и поймать такси.
Расстояние от Морвокзала до площади он преодолел минут за пять. Перейдя Ленинскую, спустился по лесенке в небольшой переулок, в котором всегда продавались цветы. Несмотря на поздний час, а было уже за восемь вечера, в переулке сидело несколько женщин с цветами.
Выбор оказался небогатый. Женщины продавали то, что вырастили у себя на дачах. В основном - хризантемы. Сейчас, осенью во Владивостоке их особенно много.
Румянцев прошёлся вдоль рассевшихся продавщиц. Цветы, которые у них оставались, ему не нравились. Это напоминали какие-то кустики из мелких разноцветных цветочков. Только цветы у одной женщины сразу приглянулось ему. Шикарные белые хризантемы стояли в ведре с водой, накрытые марлей.
Подойдя к этой женщине, Румянцев поинтересовался:
— А сколько стоят ваши цветы?
Женщина окинула Румянцева оценивающим взглядом и, отвернувшись, хмыкнула:
— Для вас это будет очень дорого, молодой человек.
Только сейчас Румянцев осмотрел себя. Да, выглядел он одетым, конечно, не на бал. Мятые старые брюки, стоптанные башмаки, такая же видавшая виды рубашка. Плюс ко всему взъерошенный от быстрой ходьбы и пропотевший за целый день. Ведь перед сходом на берег Румянцев даже переодеться толком не успел. Он торопился, покидая ледокол, и о своём внешнем виде даже как-то и не подумал. Но зато он с собой прихватил кошелёк, в который вложил двухмесячную зарплату. Но не будет же он им махать, доказывая кому-то, что он не такой, а на рупь дороже. Поэтому, трезво оценив ситуацию, Румянцев как можно безразличнее поинтересовался:
— Сколько же это дорого?
— Мои цветы стоят по полтора рубля за штуку, — ответила женщина и с вызовом уставилась на Румянцева, ожидая, что тот, услышав о такой цене, отстанет от неё.
Но получилось наоборот. Румянцев достал кошелёк и, вынимая оттуда десятку, спокойно известил гордую женщину:
— Я возьму пять. Пожалуйста, заверните мне пять хризантем, да побыстрее, а то я очень тороплюсь, — и протянул женщине деньги.
Увидев десятку, женщина переменилась в лице и, вынув из ведра пять цветков, завернула их в газету. В ведре остались сиротливо стоять две хризантемы. Посмотрев на них, женщины тут же предложила Румянцеву:
— А заберите и эти две, а то у меня мелочи с собой нет, а у вас покупочка как раз и выйдет на десяточку.
Рассусоливать и торговаться Румянцева не хотел, да и времени у него в обрез. Надо ещё поймать такси, доехать до дома, и там неизвестно сколько времени придётся потратить, а топливо тем временем в танки идёт, и они наполняются. Поэтому он сразу согласился:
— Хорошо, давайте, заворачивайте и их, — отчего женщина разулыбалась и с готовностью выполнила желание такого необычного клиента.
Засунув кошелёк поглубже в карман, а цветы под мышку, Румянцев чуть ли не бегом направился на Океанский проспект, к 33-й аптеке. Там можно легко поймать проходящее такси.
И ему повезло. Только он протянул руку, увидев жёлтую «двадцать четвёртую» «Волгу» с зелёным огоньком, как та притормозила возле него.
— Тебе куда? — Молодой водитель с интересом рассматривал Румянцева через опущенное стекло пассажирской двери.
— На Столетие, в Моргородок, — с надеждой, что водитель не откажет, бросил ему Румянцев.
— О! — радостно отреагировал парень. — Как раз по пути. Садись.
Другого приглашения Румянцев ждать не стал и, открыв дверь, плюхнулся в кресло рядом с водителем.
Машина резво тронулась с места. Полностью нажав на газ, водитель на подъёме быстро набрал скорость, которую почти не скинул на повороте у городского парка.
Выехав на Партизанский проспект, он поинтересовался:
 — Чё за событие такое, что ты с таким букетищем летишь? — Водитель кивнул на букет в руках Румянцева.
— А-а, это… — Румянцев приподнял в обеих руках букет, взвешивая его в руках. — Сегодня пришли из полярки, а только сейчас смог вырваться домой.
— А чё? — продолжал спрашивать водитель, легко обруливая ямы и обгоняя попутные машины. — Тебя, что ли, никто не встречал?
— Не-а, — отрицательно покачал головой Румянцев.
— А что так? — не прекращал поток вопросов водитель.
— Жена беременна, и ей тяжело сейчас из дома выходить. — И пояснил: — Последние дни дохаживает. Недели две назад уже должна была родить. Ан нет. До сих пор не родила. Вот я и тороплюсь, чтобы узнать, как у неё дела.
— Да, дела с этим родами… — протянул водитель. — Никому никогда не известно, когда что произойдёт. Только он знает. — И водитель мельком глянул куда-то ввысь, куда ему позволил потолок машины, и ткнул в том направлении указательным пальцем.
От его шутки они оба рассмеялись и на несколько минут замолкли. Водитель по-прежнему внимательно вглядывался в дорогу, обгоняя попутные машины, а Румянцев вновь унёсся мыслями к жене и предположениям о том, что с ней могло произойти, что она молчала и не пришла его встречать.
Перед «Искрой» водитель сбросил скорость.
— Тебе куда? — посмотрел он на Румянцева.
— Езжай прямо, а дальше я покажу, — махнул рукой Румянцев и начал вглядываться в знакомые очертания улиц и домов.
Через пару минут они подъехали. Румянцев щедро рассчитался с водителем и, прихватив букет, чуть ли не вбежал в подъезд.

На одном дыхании он взлетел к себе на этаж и нажал на кнопку звонка. Звонок пронзительно заверещал, но за дверями он не услышал ни единого звука. Тогда он вновь и вновь принялся нажимать на кнопку звонка, но к двери никто не подходил.
В кошельке, в потайном кармашке, у Румянцева всегда находился ключ от входной двери. Он им никогда не пользовался, объясняя это тем, что дома всегда кто-то должен находиться, кто его ждёт. А если его ждут, то зачем ему тогда ключ? Дверь ему и так откроют. В отпуске он пользовался другим ключом, который всегда оставлял на крючке у зеркала, когда уходил в рейс. А этот, из кошелька, держал как аварийный запас, которым никогда не пользуются, но он всегда есть.
Достав ключ, Румянцев осторожно открыл дверь. Сердце от напряжения часто стучало в груди, отдавая барабанной дробью в висках.
С опаской переступив порог, он негромко произнёс:
— Есть кто живой?
Но в ответ не прозвучала ни звука. Только тишина.
Румянцев заглянул в большую комнату, которая располагалась как раз напротив входной двери. Там никого. В комнате порядок. Телевизор выключен, плотные шторы наполовину прикрывали окна, создавая глубокий полумрак. Для того чтобы подробнее рассмотреть комнату, Румянцеву даже пришлось включить свет. Нет. Никого в ней не было. На кухне тоже порядок и та же гнетущая тишина.
Румянцев прошёл в спальню. Вот тут он заметил, что её только недавно покинули. Бельевой шкаф открыт, ящики выдвинуты, как будто в них что-то впопыхах искали. На кровати валялся байковый халат Ольги, а у трюмо оставлены домашние тапочки. В глаза Румянцеву бросилось то, что на поверхности трюмо лежит тетрадный листок, придавленный баночкой из-под крема, а рядом с ним ручка.
С замиранием в сердце он взял листок и развернул его.
Аккуратным Ольгиным подчерком на нём было выведено: «Коленька, миленький. Сегодня у нас уже точно кто-то появится. Мама сидит со мной с самого утра. Скорая помощь уже пришла. Отвезут меня в Чуркинский роддом на Чайке. Так что ищи меня там. Целую тебя. Твоя Ольга». И ниже уже другим подчерком кто-то написал номер телефона с пояснением: «Приёмный покой».
Откинув бесполезный букет на кровать, Румянцев в бессилии сел на банкетку перед трюмо.
«Да-а, — пронеслось в голове, — во дела!»
Это значило одно: что он ещё не папа и когда это произойдёт, неизвестно. Посидев пару минут, он прошёл на кухню, открыл холодильник и приятно удивился. В кастрюльках он нашёл винегрет, салат оливье, свежий борщ, холодец и тонко нарезанные слайдики сервелата с бужениной.
На душе потеплело. Значит, ждала.
От увиденного желудок свело спазмами, так захотелось все эти прелести попробовать.
Вынув пробку из початой бутылки вина, он налил себе полстакана и залпом опорожнил его.
— Ну что, — сказал он при этом самому себе, — за твоё здоровье, Олечка! Пусть у тебя на всё хватит сил, — и, сев за стол, принялся утолять голод.
Ведь сегодня и пообедать толком не удалось. Он только у Сашки перехватил пару кусочков.
Перекусив, Румянцев вышел из квартиры, закрыл за собой дверь на ключ и поспешил ловить такси. На душе было неспокойно. Что там этот четвертак может натворить?..

Через полчаса он вернулся на ледокол. Предчувствие его не обмануло.
Четвертак, вальяжно раскинувшись в кресле, сидел у себя в каюте перед столом, а рядом с растрёпанной копной волос и размазанной косметикой на лице притулилась известная девица.
С полувзгляда Румянцев понял, что здесь бункеровкой не занимались, здесь проблемы решались поважнее.
Открыл дверь и, оценив картину, типа «Приплыли», Румянцев только и смог выдавить:
— Понятно… — и, зло хлопнув дверью, пошёл проверять трюмных.
Вот у тех был полный порядок. У них все замеры танков находились с собой и Румянцев сразу с ними ознакомился.
На бункеровщике тоже всё нормально. На переходном мостике стояли донкерман с матросом и серьёзно пялились куда-то вниз. Ведь танкер поднялся, выкачивая топливо, а ледокол просел.
Проследив за направлением их взглядов, Румянцев увидел, что они уставились в один из открытых иллюминаторов.
Румянцев остановился около притихших мужиков и пошутил:
— Чё это вы тут присохли?
— Тихо ты, — шикнул на него донкерман, — спугнёшь…
— Кого? — не понял Румянцев.
— А вон сам смотри, — и указал пальцем вниз.
Румянцев проследил направление, куда указывал донкерман, и в открытом иллюминаторе увидел голый зад здоровенного мужика, а рядом с ним обнажённую фигурку женщины. Люди не шевелились. Судя по их расслабленным позам, они спали.
Поняв предмет нездорового интереса, Румянцев посмотрел на донкермана с матросом и покрутил пальцем у виска.
— Ну вы и балбесы. Ничего лучшего, как на моряков пялиться, не нашли.
— Ты бы видел, что они вытворяли! — возбуждённо прошептал донкерман.
Румянцев вновь усмехнулся:
— Да, парни, чувствуется, что порнухи вы отродясь не видали. Наверное, только в банях в щёлку за бабами подглядывали, — и, с отвращением сплюнув, пошёл к старпому с просьбой, чтобы тот добавил производительность насосов.
Теперь смысла в малой производительности насосов не было, а Румянцев хотел побыстрее закончить бункеровку и выспаться. Завтра, а вернее уже сегодня, у него предстоял очень напряжённый день.

После окончания бункеровки он подписал все документы, поставил печати и после того, как бункеровщик ушёл, оправился к ближайшему телефону.
Телефоны находились у входа в Морвокзал.
Набрав номер, написанный на памятной записке, Румянцев долго слушал продолжительные гудки. Наконец они прекратились, и женский голос дежурно ответил:
— Третий роддом, регистратура.
Как можно вежливее Румянцев спросил:
— А скажите, пожалуйста, Румянцева Ольга Юрьевна родила?
— Минутку, — так же сухо ответил голос и после некоторого молчания сказал: — Да, родила. Девочка. Вес 2,850, рост 50 сантиметров. Состояние матери и ребёнка удовлетворительное.
Ошарашенный таким известием, Румянцев изменившимся голосом только смог прохрипеть:
— Спасибо, — после чего голосом, в котором не ощущалось ни единой эмоции, его оповестили:
— Приём передач с десяти утра до часу дня и с пятнадцати до семнадцати. До свидания. — И в трубке послышались частые гудки.
Румянцев автоматически повесил трубку, в полной прострации отойдя от телефона.
Вот это да! Девочка! Что он с ней делать будет? Бантики, косички, платьица — сразу представил он себе. Ведь он абсолютно не приспособлен к общению с женской половиной человечества. В семье у него три брата. В школе в классе почти не было девчонок, в училище и подавно. А на пароходах не дай бог с ними закрутиться — сразу бедным станешь во всех смыслах. Хорошо, что хоть каким-то образом ему удалось встретить Ольгу, а то бы так и куковал в холостяках.
Но это его девочка! От этой мысли и связанных с этим ощущений у него в груди возникло какое-то тёплое чувство к этому ещё незнакомому ему комочку. Девочка! Надо же! Нет, конечно, это не из-за того, что Наденька сделала приборку у него в каюте. Это он сам сочинил, чтобы запретить ей убираться в каюте. Это, наверное, оттого, что кто-то сверху этим распорядился, и теперь этот ангелочек будет с ним идти руку об руку всю жизнь. А сын… А что сын? Будет ещё и сын. Какие его годы! Успеет он с ним и на рыбалку сходить, и с машиной поковыряться. Тем более, когда он не единожды разговаривал на эту тему с Ольгой и она ему говорила, что он одним ребёнком не отделается — как минимум тремя. Ну и отлично! Он не против.
Девочка! А как же он её назовёт? Тут перед глазами встали утренний рассвет и золотое солнце, которое родилось, осветило и согрело землю, мягко обласкав и его, Румянцева.
Значит, так и будет. Значит, дочь его будет носить имя Светлана! Пусть она светит и согревает его, пока ноги его носят по этой бренной земле.
С этими мыслями Румянцев вернулся на ледокол.
Едва его голова коснулась подушки, как сон моментально овладел им.
Румянцеву опять снился утренний рассвет, но теперь он уже грел не его одного, а ещё и того нового человечка, который сегодня появился на свет.

14.05.2022

Рассказ опубликован в книге "Морские истории" https://ridero.ru/books/morskie_istorii/