Час валькирий. Морок - 3

Диа присела на меня сверху. Несдержанная и жаркая, словно живое пламя. Сладострастная, любвеобильная, жадно ищущая неведомой новизны. Как истинная Королева, которой положено повелевать рабом. Но была чересчур неопытна в искусстве любви и не способна лишиться девственности самостоятельно, без помощи умелого и опытного любовника.

Мне не оставалось ничего другого как оказать ей в этом своё приятельское содействие. Перевернув Королеву и уложив на спину, я оказался сверху.

Но проникнуть внутрь мне не удавалось. Вход в лоно обильно увлажнился моей слюной и сыростью её желания, но щелка была невероятно узкой, как бывает только в том случае, если имеешь дело с созданиями женского пола незнавшими близости с мужчиной. Я умел обращаться девственницами, не желал причинить Королеве боль и потому не торопил события.

В этом не было ничего удивительного. Я прекрасно знал, какое испытание мне предстоит. Испытание это было решающим, определяющим наши будущие отношения с Королевой, а значит я должен был продемонстрировать свои лучшие качества во всей красе.

Диа не зажималась, тело её было расслабленным. Она хотела, жаждала отдаться мне, пылала от возбуждения, но это не помогало. Я мял её грудь и бёдра, опутывал изощрёнными ласками знающих в этом толк ладоней, превращая огонь любвеобильного, но не знакомого с любовью тела в стихию желаний, которые вскоре непременно осуществятся. Наконец, когда градус в ней достиг апогея, мой фаллос расширил узкую щелку и аккуратно пробрался в святая святых.

Диа сдавленно вскрикнула и задышала с надрывом. Она трепетала в наплыве неведомых ранее ощущений, пожар сжигал её изнутри.

Казалось, я победил в этой партии, готовясь принимать капитуляцию. Однако то, что случилось дальше объяснению не поддавалось. Это было слишком непостижимым и в то же время, казалось, что случившееся являлось самой обыденностью, настолько легко и естественно это произошло.

Что-тот первобытное и безумное заменило собою то, что составляло раньше мой разум и моё сознание. На меня накатывал морок. Я не понимал, что со мной происходит, обнаружив себя в огромном и омерзительном теле, липком и поволоком, вместо привычного человеческого. Я сжился с ним, этим телом, в ту же секунду, словно родился в нём и не покидал никогда.

Я отчётливо расслышал шум ручья, создающий причудливую мелодию — шепчущую музыку, умножающую силу таинства. И оказался в той самой пещере, антураж которой очень чётко и явственно запечатлелся в памяти, когда я подсматривал за одной из фрейлин, совокуплявшейся с огромным спрутом. Только на этот раз я исполнял иную роль — главную, первейшую из ролей в омерзительном, но завораживающем спектакле. Отныне я ощущал себя нечеловеческим существом, тем самым спрутом, морским чудовищем, с покрытым множеством присосок телом, прилипчивым и ползучим, служившим для удовлетворения похоти человеческих самок, развращённых до кричащего безобразия. Я воплотился в спрута, обрёл его форму и существо, воображаемо или в действительности, невозможно было определить.

Мои прохладные щупальца, на месте привычных рук, обвили горячую плоть человеческой самки. Облепили её стройное тело с причудливыми округлыми формами. Присосались шершавыми присосками к её гладкой и белоснежной, почти ослепительной коже. Эта кожа казалась мне, аборигену суровых морских стихий, бархатистой, сухой, неестественно нежной — и оттого еще более желанной.

Как случилось вдруг, что я внезапно переродился? В чём причина метаморфозы? Почему я обрёл этот облик и перенял естество этого существа? Я не понимал, что со мной происходит, но понять ничуть не стремился. Я не задумывался над вопросами задающимися в голове того, другого меня, оставленного далеко отсюда и почти позабытого. Туман примитивного животного мозга, присущий головоногому, поглотил эти мысли и помутил остатки рассудка. Я не задавался вопросами, отныне я просто жил, существовал лишь эмоциями, без ненужных наполненных суетой размышлений и прочих признаков разума. Моё подлинное, человеческое естество, представлялось мне невыразимо чуждым. Моя нынешняя, примитивная природная суть полностью доминировала над разумом. Я погрузился в личину спрута, пучина морока поглотила меня.

Оно было чуждым мне — тело человеческой самки, заключенное в мои объятия. Чуждо зрительно, чуждо наощупь. Непривычное, противоестественное для меня — холоднокровного существа, приспособленного к водной стихии. Не похожее совсем ни в чём на тела спрутов-самок, с которыми я соприкасался не раз в леденящем мраке морских глубин, переплетаясь органами в таинстве совокупления и разделяя один на двоих общий животный экстаз. Горячность, упругость и нежность необъяснимым образом сочетались в теле человеческой самки. Я прикасался к ней, инородному существу противоположного пола, и чувствовал, слышал внутренним слухом, как отзываются в глубине сосудов сокращения его горячего сердца.

Биохимия чужеродного организма притягивает и манит меня наперекор всему. Волнует и будоражит кровь, распаляет примитивные . Незнакомый запах и неестественные осязательные ощущения привлекают неодолимо. Непознанное существо, трепещущее в моих холодных объятиях... познать его жаждет моя животная сущность: бездушная, первобытная и безумная (с человеческой точки зрения).

Прохладные щупальца скользят и трутся по округлостям тела человеческой самки, наощупь исследуют совершенные линии ее форм. Огромный и невероятно сильный, я полностью подчиняю его себе — это хрупкое и беззащитное, не способное к сопротивлению существо из мира солнца. Порождение мрака и морских глубин, я охвачен азартом и жаждой открытий.

Природа близкого и подвластного мне, но непостижимого человеческого существа возбуждает мое грубое и примитивное животное начало. Бездушная первобытная суть, живущая внутри меня, увлечена и очарована этим странным, но таким манящим созданием. Она, моя суть, не способна к мышлению, но подчинена первородным  инстинктам, власти которых противиться невозможно.

Все во мне стремится к удовлетворению этих инстинктов. Животное у меня внутри жаждет близости с человеческой самкой — соединиться с тем пылким и горячим, что составляет ее женское существо. Оно, животное, стремится к радости и наслаждению в процессе познания непостижимого. Стремится постичь воплощённую в человеческой самке гармонию и наполниться гармонией самому, заполнив изнутри ее тело, как заполняется содержанием подходящая для этого форма, создавая истинное совершенство.

Это не было тривиальной похотью самца по отношению самке, обоснованной законами размножения. Половое влечение не может существовать тогда, когда виды, к которым относятся существа, разнятся настолько сильно. Если спаривание невозможно физически (как кажется на первый взгляд), то паре не суждено состояться. Это было влечением к самой её сути, желанием обладать чем-то недостижимым, и оттого оно, это влечение, становилось еще более безудержным.

То пылкое и живое, что существовало во мне, рвалось к соединению с противоположностью. Рвалось проникнуть в тело человеческой самки, заполнить его, словно горячий живой сосуд, холодным чужеродным семенем и переполнить, чтобы выплеснулось через край.

Причудливая извилистая мелодия, создаваемая звоном ручья, дополняет ощущение таинства, усиливая настроение от предчувствия близости. Мои щупальца с полосатой окраской (извилистые сочно-розовые сполохи на мрачно-синем фоне), ласкают тело человеческой самки, подчиняя его своей безусловной воле. Но на этот раз предназначенная мне самка из рода людей вовсе не фрейлина, теперь это — сама Королева.

Липкие и пластичные щупальца оплетают покатые кручи её чудесных бёдер, извиваются вдоль плавных линий безупречных ног, обволакивают рельеф живота, окольцовывают округлости бюста, жадно стискивают их и мнут, трутся о соски на их вершинах — большие, тёмные и затвердевшие. Щупальца извиваются, словно большие скользкие гадины роящиеся в змеином гнезде. Их чувствительные присоски нагоняют на тело самки из рода людей трепет и дрожь.