Солнце

Фрагменты фантастического романа, написанного малоизвестным русским писателем Евгением Майским-Цветковым в начале прошлого века.

Враг государства

Юстиц-комиссар Конкордий стоял у стеклянной стены, щелкая вольфрамовыми четками и почти не касаясь апатичным взглядом ночной панорамы Лондиниума.
Мириады бело-голубых огней напоминали россыпь мелких жемчужин на черном бархате. Мерцали пляшущие рекламы. В огромном шаре над Сити шла третья часть известной сентиментальной кинопьесы. В небе плыли далекие огни военного аэробрига, постепенно скрываясь за черной тарелкой гигантского, закрепленного на подвижной телескопической «шее» щита, сконструированного для защиты центральной части столицы. Его должны были достроить к христианскому Рождеству.
– Сир, задержанный номер 143 категории «А» доставлен по вашему распоряжению, – сообщил металлический голос из инфо-машины.
– Вводите! – сухо бросил комиссар.
Автоматические двери растворились и двое конвойных в синих вестолитовых полудоспехах ввели невысокого, худого человека лет сорока, с бритой головой и мягкими монголоидными чертами.
Опытный глаз Конкордия сразу отметил, что задержанный, скорее всего, приезжий и очевидно сектант. На это указывало глубокое умиротворение, излучаемое всем его видом. На его губах была спокойная, расслабленная, совершенно не заискивающая улыбка, светлый взгляд устремлен куда-то сквозь видимый мир.
«Вероятно, какой-нибудь бирманец. Тхеравада или, может быть, Тибет», – подумалось комиссару.
В последнее время с ними было особенно много хлопот. Большинство из них уже депортировали обратно в колонии после трех массовых выступлений буддистов против Спасительных мер. Однако те, что остались, вообразили Британскую Республику своим домом, потомков Брута Троянского братьями и будто утратили чувство страха в своем мессианском порыве. Почему? Даже после семи лет службы в Малой Индии психология азиатов оставалась для Конкордия тайной за семью печатями.
«Однако…» – он внимательнее пригляделся к задержанному.
Что-то говорило против того, что перед ним был приезжий. По крайней мере, точно не в первом поколении. Слишком светлый цвет кожи, нетипично узкий для монголоида нос (результат смешанного брака), отсутствие в движениях порывистости, характерной для выходцев из малоцивилизованных народов, попавших в новый мир.
Комиссар включил фонограф.
– Задержанный 143 «А», вы имеете право сесть и выпить стакан питательной воды.
Один из конвоиров придвинул шарнирный стул, другой протянул стакан. Задержанный без акцента поблагодарил их, воспользовавшись правом.
– Поклянитесь человеколюбием Патера и невинностью Коры, что будете честно отвечать на каждый вопрос.
– Клянусь, – тихо с улыбкой промолвил задержанный.
– Известен ли вам характер и степень вашей предполагаемой вины?
– Нет, – покачал головой азиат.
– Восьмого июня 2075 года в 14:35 в ясную погоду вы, находясь на Площади Семи Мучеников без теневого козырька и поляризационных линз, начали противозаконную вербальную пропаганду самоослепления, нарушив тем самым Особый Указ об универсальных мерах профилактики и девятнадцатый раздел Интернационального Статута о взаимоохранении, воспрещающий любые попытки оспорить решение Верховного Гуманистического Пленума о Спасительных мерах. В результате ваших действий несколько десятков человек сняли защитные средства и посмотрели вверх. Вы это признаете?
– Очень много лишних слов, мой друг.
– Я не ваш друг, – грозно предупредил комиссар.
Задержанный молчал.
– Так что же? Вы дали присягу не лгать.
– Я никогда бы в жизни не подумал призывать кого-то ослепить себя.
– А чем же еще, в таком случае, вы занимались? У нас есть запись уличного шпейер-аппарата, несколько фотоснимков и показания ста двадцати трех свидетелей.
– И все же я этого не делал.
«Дешевая софистика…» – отметил про себя комиссар.
– Ладно, упростим вопрос. Призывали ли вы граждан снять защитные средства и посмотреть на солнце?
– Да.
– Зачем?
– Чтобы они увидели солнце…
– И ослепли раз и навсегда?
– Нет. Я в это не верю.
Задержанный отвечал совершенно спокойно. Было очевидно, что он не насмехается от избытка гордыни и не пытается симулировать безумие.
– Хм-хм… Представители вашей секты так же, как и вы отказываются верить научным фактам?
– У меня нет секты.
– Вы под присягой!
– Я один.
– Это мы узнаем.
Конкордий нажал кнопку, и на круглом экране вмонтированного в стол кинетоскопа появился список задержанных за последние сутки.
– Архив! 143 «А»! Досье! – скомандовал машине комиссар.
С материалами следовало ознакомиться раньше, однако цилиндр с информацией запоздал из-за сбоя в работе пневмопочты.
Комиссар в недоумении хлопал глазами. По номеру 143 «А» не было ничего, кроме архаичного (и скорее всего фальшивого) имени Джек Саммер, которым беспаспортный субъект ранее представился.
– Расскажите о себе, – смущенно потребовал Конкордий. – Национальность, вероисповедание, образование, когда и где родились, кто ваши родители, места, где вы проживали,  род вашей деятельности?
Задержанный пожал плечами.
– Родился я в Веруламии в тридцать седьмом. Воспитывался в приюте – родители погибли во время третьей войны с корпорацией Зенгер при атаке цепеллинов. Отец мой, кажется, был инженером, проектировал подвижные дороги. В бога я не верю… с детства. Закончил благотворительную школу. Работал посыльным, потом корректором в журнале, уличным жонглером, палубным рабочим на грузовых судах, статистом в кино, крупье в игорном доме, был фальшивым инвалидом войны… (ну, знаете, когда делаешь вид, что у тебя нет конечности), потом католическим монахом (решил попробовать, что это такое), потом мыл дорожные автоматы, потом был библиотекарем... Нигде долго не жил, переезжал из города в город, из страны в страну. В тринадцати странах побывал – люблю путешествовать! Вероятно, что-то еще было, но сейчас уже не вспомню.
– Сколько талантов! – презрительно хмыкнул Конкордий. – Такое впечатление, что вы умеете абсолютно все.
– Да.
– То есть?
– Я могу абсолютно все, – улыбнулся задержанный.
– Вы под присягой!
– Это правда.
– Вы, что, можете, не вставая со стула, испепелить меня взглядом? Или выпорхнуть, как птица в окно?
– Да.
Комиссар мысленно выругался. Перед ним сидел клинический сумасшедший, либо гениальный симулянт, а он так долго не мог его раскусить. На кой черт проходил двухлетний курс психологии!
«Чертов трикстер!»
– Еще раз солжете и будете наказаны!
– Я не лгу, – ответил задержанный.
Он, и правда, не лгал. Он мог не только испепелить комиссара взглядом, но и сотворить силой мысли огромного дракона, который заглотил бы все учреждение. Два или три раза он воплощал подобное в глубоком детстве (тогда все жутко перепугались). Будучи наедине с собой, временами от нечего делать, он творил мелкие чудеса, превращая чашку в мышь или сахар в золото. Но это ему сейчас было не нужно. Он не творил чудес. Он хотел быть как все.
– Наказание будет приведено в исполнение сразу после допроса, – предупредил комиссар. – Теперь опишите, по какой причине и при каких обстоятельствах вы начали вести пропаганду самоослепления?
– Я никогда ее не вел.
Комиссар зловеще приподнял бровь.
– Я приехал в столицу, пошел днем в центр погулять, посмотреть Дворец Человеколюбия и живые полотна. Ко мне стали приставать люди: почему я без очков и без кепки. Я начал объяснять им, что на солнце смотреть не вредно, только слегка неприятно, что их обманывают уже восемь лет…
– Кто обманывает? – по-змеиному, чуть слышно произнес Конкордий, подаваясь вперед, как тигр перед прыжком.
– Ваш Патер.
Все вздрогнули. Повисла зловещая пауза, нарушаемая лишь ровным шипением фонографа.
– Вы считаете, что Патер способен лгать?
– Да, друг. Я так считаю.
– На каком основании?
– Он жестокий мошенник, убивший несколько миллионов человек и задуривший миру голову. Вы это знаете не хуже меня.
Задержанный произнес это с простодушием пятилетнего ребенка.
Комиссар вскочил из-за стола и отвернулся к окну. События внезапно стали принимать отчетливо угрожающий оборот. Он вдруг подумал, что все это неспроста, что имеет место коварнейшая провокация, подстроенная кем-то сверху (а, может быть, даже и снизу), что этот лысый узкоглазый идиот ни что иное, как мышеловка, в которую ему предлагают сунуть пальцы. Одно неверное слово, один неправильный взгляд, один намек, что он какой-то частью сознания не готов спорить с услышанным и…
«Дьявол, точно! Ведь через два года, по всем прогнозам, начнется новая чистка!»
Оставалось лишь одно проверенное средство. Конкордий незаметно вынул из нагрудного кармана крохотный пузырек-пипетку и, делая вид, что приглаживает волосы, влил пару капель себе в оба глаза. Потом, отчаянно всхлипнув, круто развернулся, конвульсивно, изо всех сил гримасничая и чувствуя, как из глаз его хлещет настоящий водопад.
– Я… я оскорблен! М-мои чувства изранены! – завопил он высоким истеричным голосом. – Патер, ты видишь мои страдания?!
Он кричал это в черный глаз шпейер-аппарата, мрачно смотревший на него из-под потолка.
– Твоя боль – моя боль, твой враг – мой враг, твоя воля – мой закон!
Оба конвоира вдруг суетливо и неумело, как дети, начали делать вид, что тоже плачут. Они прятали лица в ладони, театрально всхлипывали и до омерзения пискляво причитали.
– Задержанный 143 «А», вы арестованы! – рявкнул Конкордий, растирая по щекам слезы и сопли. – В карцер его! На сутки без вентиляции и воды! Суд состоится во внеочередном порядке, по предоставлении отчета Дознавательной Комиссии!

Помилование

Столб Прозрения, к которому, по решению суда, был прикован «агрессивный солнцепоклонник», именующий себя Джеком Саммером, представлял собой торчащий из идемитовой мостовой трехметровый, блестящий, толщиною с запястье стальной штырь.
Благодаря его особым качествам подавляющему большинству преступников  удавалось «прозреть» за полчаса.
Столб временами становился холоднее льда, затем накалялся, причиняя телу еще большие муки, но не оставляя ожогов. Потом неожиданно с разной очередностью пускал небольшие разряды тока (совершенно безопасные для физического здоровья). Иногда он издавал режущие слух, высокочастотные звуки, слышные только прикованному и никому из прохожих. По тоненькой трубке, сквозь которую в тело «прозревающего» поступал питательный раствор, заменяющий пищу и воду, дважды в день впрыскивалось вещество, от которого человек начинал страшно галлюцинировать: видеть кошмарные образы и чуять несуществующие мерзкие запахи. В добавок ко всему, на голову преступника, «ради его же блага», надевался сонцезащитный шлем, под которым невыносимо болели уши и прело лицо.
Сидя под столбом, Саммер апатично наблюдал уличную жизнь. Сквозь защитное  стекло он видел черно-белых прохожих в темных очках и нелепых кепи с полуметровыми, похожими на клювы козырьками. Он знал, что стекло тут не при чем, что с возрождением моды на декаданс все больше и больше жителей планеты предпочитают в одежде траурные черно-белые тона.
Никто из людей даже в таком виде не смел взглянуть на небо. Многие, напротив, упорно смотрели себе под ноги.
Некоторые, помимо прочего, носили специальные маски и перчатки, чтобы защитить тело от вредного излучения (хоть и опасность солнечных лучей для кожного покрова еще нигде официально не была подтверждена).
Иногда его пинали. Иногда плевали в защитное стекло или выливали на голову шипучие напитки. В основном подростки. Нервные, мертвенно бледные, крикливые создания, по последней моде носившие на груди отпечатанные проклятья в адрес своих родителей (тех, кто выбросил их в этот гибнущий мир!) а также значки с изображением их любимицы Коры.
В одном из информационных шаров двое ученых корифеев спорили: опасно ли видеть солнце на киноэкране и фотоснимках.
Десятки плакатов призывали к доносительству на соседей, напоминали о слежке за всеми и каждым, предлагали застраховать глазные яблоки, рекламировали подземный Чудо-город и поздравляли с грядущим восьмилетием «Кровавой» солнечной вспышки, изменившей мир навсегда.
Саммер мог бы положить конец своим мучениям, просто совершив чудо. Но он не делал этого. Хоть уже и терял сознание от монотонных пыток, скованности и духоты.
Какая-то девушка в огромных черных линзах, с брезгливо-искривленным ротиком приблизилась к нему, вопреки законности подняла стекло шлема и ударила наотмашь по правой щеке. Потом еще и еще раз.
Потом она как бы презрительно приподняла его повисшую голову за подбородок и, как бы невзначай проведя пальцами по губам, сунула в рот пилюлю.
– Глотай, – нежно шепнула она одними губами.
И, опустив стекло, громко и нарочито зло процедила сквозь зубы:
– Скотина!
Вскоре Саммер почувствовал легкое приятное головокружение. Проклятый столб продолжал его терзать, но уже как бы сквозь пелену густого полусна. Ломота в теле и страдания, причиняемые шлемом, также сходили на нет. Он превращался в полуживой кисель, переставая сознавать не только пространство, но и (что еще лучше) время. Пилюля спасала его.
Саммер не заметил, как пролетели шесть часов.
В вечернем сумраке, когда улицы стали оживленнее, и треть прохожих уже осмеливалась ходить без стекол и козырьков, Саммер окончательно пришел в себя и вдруг осознал, что пыточный столб больше не работает.
Огромный шар, передававший новостную хронику, внезапно погас. Потом зажегся вновь, и на этот раз явил образ приятного безбородого седеющего человека в домашнем халате, похожего на доброго директора интерната. Он сидел в кресле, а на коленях у него, лежало на согнутых лапках, топорща бурую шерсть, странное мохнатое существо, в два раза крупнее кошки.
Висящий в паутине тонких, подвижных кабелей шар начал плавно и беззвучно подплывать прямо к Саммеру.
– Здравствуйте, друг мой! – обратился к нему Патер. – Ваши страдания окончены, ибо я только что вас простил.
Автоматические кандалы, приковывавшие Саммера к столбу, щелкнув, разомкнулись.
– Я не жду от вас благодарности. Будьте счастливы! Мое сердце остается с каждым, кто вынужден страдать в наше нелегкое время. Будь то воля неведомого рока или собственный ошибочный выбор.
В глазах Патера заблестели слезы.
– Будьте осторожны мои цыплятки! Папа не сможет спасти и образумить каждого из вас. Бойтесь Солнца! И да хранит вас провидение!
Лежащее на его коленях существо беспокойно задергало носом. Его приплюснутая мордочка имела отдаленное сходство с человеческими чертами, а глаза могли принадлежать только человеку.
Это была химера. Шедевр Института Вивисекции, любимица Патера, созданная специально для него.
– Кора, что случилось? – ласково спросил Патер.
Кора бегала глазами, угрожающе и тревожно рыча.
– Она страдает больше, чем все мы, – прочувствованно зашептал Патер. – Ее сердце раздирает бесконечный ужас и вечная скорбь за этот мир. Она одна в своем роде! Она никогда не сможет нам этого простить…
Химера оскалила свои мелкие острые зубы и вдруг зарявкала полузвериным голосом:
– Скоты! Всем надеть очки! Надеть козырьки! Глаза в землю! Или все пойдете к столбу!
Расслабившиеся к ночи горожане в страхе принялись надевать защитные средства. Кто-то даже согнулся, чтобы точно не иметь возможности посмотреть вверх.
– Падаль! Преступники! Пособники звезды-убийцы!
Патер трясся от умильного хнычущего хохота, всхлипывая и вытирая слезы.
– Ко-ора! Ну перестань! Не бойся их! Они же тебя так любят! Вы видите… Ха-ха! До встречи, детки мои!
Шар погас.
Саммер с трудом поднялся на ноги и, что-то бесстрастно проворчав, побрел искать ночлег.
С незнакомкой, оказавшей ему помощь, он встретился спустя два дня. Кажется, она сама нашла его.

Революционеры

Штаб-квартира заговорщиков, куда Тея привела Джека Саммера, представляла собой скудно обставленный серый полуподвал, служивший когда-то выставочным залом гильдии свободных художников.
– Все просто. После того как Солнце, будь оно проклято, наконец, погаснет, необходимо будет бросить все силы на закрытие воздушных и пароходных линий, чтобы главари секты солнцепоклонников и члены их семей не смогли бежать из страны. Благо, живем на острове! – говорил молодой человек с аристократичным, но помертвелым от гнева и скорби, бледным лицом.
– Я до сих пор не верю, что высшие бонзы шайки солнцепоклонников могут решиться на переворот, – возражал толстый косматый бородач в очках.
– У вас нет доступа в этот террариум, – поджав губы, проворковала юная особа в сверкающей черной прическе, похожей на военный шлем. – Вы не представляете, насколько Пат… этот солнечный идиот всем там надоел. У него натуральная шизофрения. Он никого не обманывает, он действительно прячется от солн…
На нее шикнули.
– Прячется от солнца, – одними губами продолжила заговорщица. – Кроме того он боится микробов, и верит что они передаются по телефонной связи. Он не может смотреть никому в глаза. Эта мелкая тварь – единственная, кому он доверяет.
– Как только Солнце погасят, возникнет хаос, – Заговорил черноусый индийского типа юноша с большими, печальными глазами. – Радикальное крыло чертовых солнцепоклонников попытается перехватить инициативу у умеренных солнцелюбов. Думаю, Трехнутого Луча снимут в первую очередь, чтобы бросить разъяренной толпе. На словах они будут обещать либерализацию режима. Может быть даже, – он перешел на шепот. – Отменят ношение козырьков в пасмурную погоду.
За стеной послышались голоса, кто-то хлопнул дверью. Очевидно, пришли рабочие, делавшие там ремонт.
– Господи, как мне осточертели эти мерзкие солнцепоклонники! – завизжала вдруг Тея. – Эти твари, которые любят таращиться на эту гнусную звезду-убийцу! Надеюсь Патер всех их найдет и… и простит!
Она хотела крикнуть что-то еще, но не смогла сдержать нервный смех.
Люди за стеной не могли не слышать ее тирады.
Желчно-аристократичный юноша продолжил:
– Они перегрызутся. Будет кровь. Так уже было, когда корпорация Зенгер рухнула под собственным весом, и наше государство осталась без врага.
Он замолчал, чувствуя, что совсем перестает шифроваться.
– У нас появится окошко возможностей.
Кто-то из рабочих (очевидно случайно) стукнулся о стену.
– Слава невиннейшей Коре! – воскликнула девушка в прическе-шлеме. – Моя сестренка ее обожает! Даже спать ложится с ее плюшевой копией!
– И моя тоже! – подхватил бородач.
– Когда начнется хаос, надо будет действовать решительно. К примеру, можно проникнуть в Министерство информации и… раздать там всем защитные средства. Я имею в виду заложить там часовую посылку с защитными средствами, чтобы… их всех разнесло от счастья! Это рискованно, но это единственная возможность заявить о нас!
– Август!
– Мы не стремимся к власти. Мы хотим отомстить… солнцелюбам за своих родных. И да, мы будем их взрывать, – он снова перешел на шепот. – Будем караулить их в портах, на вокзалах и аэродромах. Чтоб никто не ушел!
– Август! Мы совсем забыли про нашего товарища, Джека.
Все перевели взгляд на безучастно сидевшего в углу Саммера.
– Дружище, что ты думаешь насчет наших планов? – спросил индус.
Джек пожал плечами.
– Я бы не стал никого убивать.
– Ты считаешь, что верхушка солнцепоклонников не заслуживает смерти?
– Я считаю, что власть Патера рассыплется в один миг, если все перестанут бояться и верить в его бредни.
– Тс-с! Тихо! Ты что?! – зашипел аристократ.
– Отомстить высшим чиновникам, причинившим вам зло, вы все равно не сможете. Вы будете вымещать…
– Тихо! Тея, почему он не шифруется?!
Тея испуганно захлопала глазами.
– Вы будете вымещать зло на тех, кто лично вам ничего дурного не сделал. Не стоит мараться в крови, друзья. Я просто предлагаю…
– Цыц!
– Эта власть…
– Заткнись!
Джек иронично поднял бровь.
– Вам, правда, так страшно называть правительство правительством, солнцепоклонников солнцепоклонниками, а бомбу бомбой? Или вам просто нравится играть в эту игру?
– Он провокатор! – взвизгнула прическа-шлем.
– Вон! – хором заорали индус и бородач.
Джек Саммер встал со стула и, попрощавшись с Теей, вышел.
– Что вы сделали?! – опомнился аристократ. – Надо схватить его! Если он, и правда, осведомитель…
Они бросились из студии в коридор, оттуда к лестнице и на улицу.  Но Саммер будто испарился.

Восстание

Они наступали. Их были многие тысячи. После того, как полиция, забыв свою недавнюю наглость и спесь, побросав дубинки и ослепляющие фонари, попряталась в щели, после того, как были смяты кордоны особых подразделений, прозванных в народе «морто-виво» за их тупое, беспрекословное подчинение властям, после того, как в бой вступили наемные головорезы из «Золотой гвардии», убивавшие и убиваемые без всякого сожаления, только тогда восставшие жители Эльдорадо окончательно поверили, что сила на их стороне.
Заняв и опустошив оружейные склады, толпа тяжело, кроваво, но верно продвигалась к правительственному кварталу.
Город словно откатился на два столетия назад: транспортное сообщение умерло. Частный автопарк был полупарализован из-за повсеместного отключения энергии. Не работали подвижные дороги, автоматизированные магазины, конвейерные кафе и даже лифты внутри зданий. Только, пылающие красным, информационные шары мерцающими буквами требовали от граждан оставаться дома. Им, как сумасшедшее, истерично вторило уличное радио.
Началось все внезапно, хоть и нельзя сказать, что неожиданно. В течение недели в город съезжались на тракторах и грузовых автомобилях недовольные фермеры, чей урожай пропадал из-за наложенных ограничений. Вскоре к ним присоединились фабричные рабочие, а также работники искусственно разоренного новыми властями рыбного треста. Подтянулись извечно угрюмо-настороженные индейцы, давно узревшие в происходящем торжество демонических сил.
Первой искрой, воспламенившей город, стало жестокое похищение полицией членов семей мирных митингующих. Всего через несколько часов восстание охватило бедняцкие кварталы, а затем промышленные зоны.
После того, как наемники истратили свои основные силы на удержание ключевых позиций в районе Вечного солнца, три реки восставших: одна под предводительством харизматичного вождя рабочего движения, вторая, возглавляемая коалицией праворадикальных сил, и третья, состоящая из плохо организованных фермеров, рыбаков и индейцев, слились в единый кулак.
Двое схваченных в плен офицеров «Гвардии» раскрыли местонахождение штабов и начертили план подземных коммуникаций, по которым отступающие наемники собирались проводить террористические атаки в тылу восставших.
Народная армия спешила занять последний сопротивляющийся район Алых тюльпанов. Времени оставалось немного. По городу ползли устрашающие слухи о приближении многочисленных и хорошо вооруженных правительственных войск, под командованием первоклассных американских офицеров.
По полузатопленным тоннелям метро они проникли в Институт Новой Морали, прозванный в народе «козина-де-сатанас» – сатанинской кухней, и, не прошло и получаса, как над его куполом уже развевался солнечный флаг революции.
Еще до того, как радио возвестило миру о победе восставших, в Эльдорадо стали приходить сообщения об остановке двух направленных в город армейских корпусов и переходе военных на сторону народа, а также о бегстве президента и его министров в Америку.
Недавнее поле кровавой битвы на глазах превращалось в царство ревущего праздника. На шпилях и балконах алели флаги с изображением любимого всеми Солнца. Шары, экраны и радио наперебой призывали забыть эпоху рабства. Гремели барабаны. Трактора фермеров с хрустом давили темные очки и шапки с козырьками, под радостный гул, швырявшей их под колеса, толпы.
Тысячи загорающих наполнили, нетронутые войной, прекрасные золотистые пляжи.
Празднование Великого Карнавала было с легкой руки перенесено на ближайшее воскресенье.

Реакция

Президент Британской Республики Иорик Вивиан изображал ученую собачку на заседании парламента под дружный хохот лордов и общин.
Патер тоже посмеивался в кресле, почесывая Кору за ухом.
– Почему я так люблю этого идиота, а Кора? Молчи, молчи… я знаю, тебе он не нравится.
Раздался сигнал. На экране радио-кинетоскопа появился папа Римский. Он пожелал Отцу Нового Мира традиционных благ и начал говорить что-то о решении коллегии кардиналов на чрезвычайной консистории, созванной по вопросу дарования апостольского благословения и полной индульгенции воинам священного легиона, прибывшим в Гвиану для спасения страны и народа от нашествия солнцепоклонников.
Патер не сильно вникал в то, что говорил папа, любуясь его не так давно пришитым кончиком носа. Это была глупейшая история. Во время последней встречи с главой Ватикана, сидевшую у него на руках Кору дико напугали вспышки фотоаппаратов. Как у нее всегда бывало, страх моментально перешел в бешенство и чувство голода. Химера прыгнула на папу и вцепилась ему зубами в нос. К счастью, нос удалось спасти, а виноватых фотокорреспондентов навсегда отлучили от цивилизации.
Патеру надоело слушать. Он вежливо поблагодарил папу и выключил связь.
Он нажал кнопку, и вся комната наполнилась розоватым паром, насыщающим мозг яркими образами. Эти образы не раз помогали ему в принятии важнейших внутри и внешнеполитических решений.
Коре химиопроцедура тоже нравилась, правда лишь благодаря запаху пара.
– Друзья мои, поверьте, я знаю, что говорю! – разгоряченно восклицал Патер на заседании Ближнего круга. – Есть только один верный путь спасти живой мир от истребления человеком. Массовое впадение в вегетарианство остается утопией, так как добиться сознательности в головах  миллионов и миллионов наших дорогих цыплят не представляется возможным. Но! Есть выход. Я просто поражаюсь, насколько мы все, включая меня самого, были слепы, принимая замшелое, давно утратившее целесообразность табу за непреложный закон природы. Древние люди отучались ходить голыми, чтобы избавляться от фривольных мыслей, угрожающих их общественному строю (как можно убить мамонта, имея в голове совсем другой предмет вожделений?) Древние люди отказались от каннибализма с той же целью, поскольку сами, как вид, составляли на планете уязвимое меньшинство. Теперь эти времена миновали. Нас больше, чем когда либо! Мы победили свое благоговение перед звездой смерти, продемонстрировав ей и самим себе свою полную независимость! Теперь…
К нему приблизился секретарь и что-то шепнул на ухо.
– Теперь, – отмахнувшись, продолжал Патер. – Мы должны понять, что еда – это то, что можно и полезно употреблять в пищу. Сжигать умерших в печах и зарывать их в землю – преступное расточительство, о чем не могли не знать наши предки во времена массового голода. Но подлая мораль всячески выбивала у них из-под ног практическое обоснование этой спасительной меры.
– Сир… – хмуро промолвил секретарь.
– Как вы все знаете, после Мировой войны, сформировавшей основы и устои мира, в котором мы жили до недавних пор…
– Сир!
– Да, дорогой друг! – зло натянув улыбку, ответил Патер.
Секретарь передал ему срочное донесение из Гвианы.
– Я ничего в этом не смыслю! Передайте главнокомандующему!
– Войска не могут сражаться в шлемах с солнцезащитными козырьками. На улицах Эльдорадо их обстреливают с крыш. Они лишены возможности видеть врага. Поддержка с воздуха также недоступна, поскольку пилотам запрещено летать в светлое время…
– И что я могу сделать?! – раздраженно воскликнул Патер. – К военным, все вопросы к военным, друг мой! Все, что касается крови и смерти живых созданий, меня глубоко удручает!
В его глазах проступили слезы.
– Они настоятельно просят вас…
– Уйдите! – заорал Патер и, взмахнув руками, выбежал из зала.
Через полчаса он рассеянно почесывал шерстку Коры.
– Они убьют меня! – дрожащим голосом шептала Кора, у которой вновь случился приступ депрессии. – Они меня ненавидят!
– Тебя все любят, Кора, – глядя куда-то в пустоту говорил Патер. – Особенно дети. Ты же знаешь. Новое поколение гораздо разумнее… Даже я не ожидал, что они так быстро и глубоко проникнутся моими идеалами.
– Они должны страдать! За мою сломанную жизнь! Пусть сожрут друг друга! – мстительно прошипела Кора, оскалив тонкие клычки.
– Пусть… Я не могу возвести воюющую армию в ранг неприкосновенной структуры, позволив им не носить козырьки. Это может стать началом конца. Бо-оже… Видимо, придется рассмотреть вариант с химической бомбой…

Катастрофа

Отец Теи, господин Рубер, сидел за кухонным столом, мрачно уставившись, на свои руки: живую и пробковую:
– Это все зенгеровцы! У них было оружие – пушка… Все эти разговоры про вспышку на солнце – полная чушь. Они из этой пушки пальнули, и полнеба выгорело. Выжгли защитный слой. С тех пор и стали слепнуть все.
– Папа, корпорация исчезла за пятнадцать лет до…
– Ты меня слушай, дура! Пушка была спрятана на каком-то острове Карибского бассейна. Это было их тайное оружие, которое готовили для четвертой войны. Эти твари, после того как Зенгер развалилась, решили сделать всему миру прощальный подарочек! У нас в клубе все об этом говорят.
Джек рассматривал выцветший плакат на стене: огромное паукообразное чудовище в каске, с X-образным символом, и в противогазе пожирает толпу стариков, женщин и детей острозубой пастью, разверзшейся на месте фильтра.
– По-моему, здесь вы неправы, – пожал плечами Джек.
– А ты-то что можешь знать! – господин Рубер зло вытаращил глаза. – Знаешь, сколько бывших зенгеровцев теперь верховодят шайками сопливых солнцелюбов? Ты сам, случаем, не из них?
Чтобы уйти от ссоры, они уединились в комнате Теи.
– Неужели ты вообще ничего не знаешь про Патера? – изумлялась она, глядя в бесстрастные, улыбающиеся глаза Джека.
– Нет. Мне достаточно того, что он уже сделал.
– А то, что он излечил весь мир от двух эпидемий, а потом оказалось, что вторая эпидемия возникла благодаря его чудо-инъекциям. И пресса, как бешеная, кинулась врать про несуществующий заговор Новых Роялистов, будто бы во всем виноваты они. Все знали, что это чушь, даже я, еще девочка, это понимала…
Она прервалась и вдруг поглядела на него с суровым и пытливым вызовом.
– Ты что, вообще не хочешь сражаться?
– Нет.
– Ты ведь не трус.
– Я хочу просто жить, так как мне интересно. Ездить по миру, работать на разных работах, узнавать людей.
– То есть, тебе наплевать на всех тут?
– Нет. Но, чтобы бороться, надо ненавидеть. А я не умею ненавидеть так, как вы. И любить, как любите вы, тоже не могу.
– Это не ответ.
– Прости.
– Хм… Но у тебя же есть… какая-то большая мечта?
– Хочу научиться играть на рояле, – недолго подумав, вымолвил Джек. – Великолепный инструмент.
Тея разочаровано покачала головой.
– Как бы мне хотелось снова тебя поколотить, как в тот день у столба. Ты ведь смеешься надо мной!
– Нет.
– Тея! Эй! Иди сюда, черт тебя дери! – заорал из кухни отец.
На стене ревел радиоприемник.
«Алло! Алло! Сообщаем с места событий. Да, несомненно, худшие опасения подтверждаются: бомбовоз, начиненный химической бомбой, действительно потерпел крушение, врезавшись в башню сельской церкви в окрестностях Камулодуна. Бомба сдетонировала. В настоящий момент из близлежащих населенных пунктов экстренно вывозится население. По данным военных специалистов, площадь зоны поражения может достигнуть тридцати квадратных километров…»
– Зенгеровцы! Их работа! – заскрежетал железными зубами господин Рубер. – Проникли на борт, гиенье отродье!
– Что же теперь… – прошептала Тея, прижав руки ко рту.
– Я пойду, – улыбнулся Джек.

Мимолетный триумф

Никто не знал, да так бы никогда и не узнал, что именно произошло на борту бомбовоза. Записи радиопереговоров помогли воссоздать лишь смутные очертания страшной картины.
Но три дня спустя недалеко от зоны бедствия, живой и невредимый, был обнаружен старший бортовой фейрверкер, выпрыгнувший с парашютом незадолго до крушения.
История, которую описал в рапорте единственный выживший член экипажа, повергала в ужас.
Спустя полчаса после взлета, вопреки расчетам (на данном отрезке маршрута ожидалась сильная облачность) летательный аппарат попал в зону сильнейшего солнечного излучения. Защитные забрала аэронавтов и затемняющие жалюзи кабины, должны были минимизировать опасность. Однако командир корабля, штаб-майор Пенрик, племянник действующего министра обороны, выразил недовольство тем, что пилоты слишком много смотрят в направлении солнца, вместо того чтобы опустить глаза и ориентироваться строго по приборам. Поскольку штаб-майор не пользовался среди экипажа большим уважением, его приказ был оставлен без внимания. Пенрик начал грозить трибуналом и требовать развернуть бомбовоз. В ответ пилоты стали открыто насмехаться над ним за его…
Фейерверкер долго не мог сформулировать причину, грызя карандаш и подбирая все возможные слова.
…за его не вполне мужские привычки. У штаб-майора произошла одна из присущих ему с детства вспышек ярости. Видя, что Пенрик не владеет собой и может представлять угрозу для экипажа и всей операции, штурман приказал запереть командира в его каюте. Через несколько минут Пенрик вырвался оттуда с пистолетом в руке и начал расстреливать всех, кого видел. Три пули попали в приборную панель, в результате чего бомбовоз потерял управление и стал стремительно снижаться. Предотвратить дальнейшее было уже невозможно.
Число жертв химического взрыва достигло семи тысяч человек. Высказанная президентом Вивианом инициатива посмертного награждения штаб-майора Пенрика и его захоронения в Пантеоне Семи Мучеников, вызвала бурю народного гнева и выплеснула на улицы миллионы человек по всей стране.
Ничего подобного Британия не знала уже полвека. Как-то почти мгновенно, сами собой, требования отставки Вивиана и суда над министром обороны перетекли в требования прекратить политику солнцебоязни. Протестующие (хмурая погода как нельзя лучше способствовала их осмелению) выходили из домов безо всяких защитных средств. Над головами плыли плакаты с изображением Вивиана в образе безмозглого младенца и Патера, с торчащими изо рта окровавленными клыками. Слышались выкрики в поддержку гвианцев и песни на португальском.
Попытки полиции разогнать народ не увенчались успехом. Особенно бесстрашно вела себя молодежь.
– Это невозможно! – скрипел зубами Патер, стоя у окна и роняя слезы. – Какие глупые, неблагодарные животные! Нет, все можно понять, н-но… откуда же столько молодежи? Я думал, новое поколение понимает меня. Я был уверен в этом! О-о, какая лицемерная мерзость эти охлократические массы!
На следующий день после четырех суток жестких стычек, убийств и похищений, парламент принял решение об удовлетворении основных народных требований.
Прежде называвшие протестующих тупыми баранами, сектантами, предателями и душевнобольными, информационные средства словно переродились. Они в один голос поздравляли народ, скорбели о жертвах с обеих сторон и прославляли «великую бескровную революцию», ставшую хорошим уроком для всего мира, и, прежде всего (на этом делался особенный акцент) для «горячих, но недалеких гвианских молодчиков».
Массы ликовали. Даже полиция впервые выходила к людям без козырьков, с приподнятыми линзами, в знак примирения и солидарности с ними. Недавние враги делали совместные фото, выпивали «за новую жизнь», кружились на танцплощадках. Все было хорошо. По крайней мере, так следовало думать.

Казнь

Инквестмейстер главного управления РЭТ с усмешкой смотрел в опущенные, обреченные глаза Теи.
– И, все-таки, я думаю, ты прекрасно знаешь, куда он направился.
– Я не знаю! – с ненавистью выдохнула Тея сквозь разбитые губы.
– Неужели тебе плевать, будешь ты жить или умрешь? – игриво спросил инквестмейстер. – Подумай, хотя бы, о своем отце – старик сойдет с ума от горя. Хотя… это на него не похоже. Ну так ты ответишь мне, где находится этот Джек Саммер?
– Я не знаю, где он! – честно ответила Тея.
– То есть, он просто ушел от тебя, ничего не сказав и даже не намекнув.
– Да.
– А-я-яй, что за скотина с рыбьей кровью! Ну что ж…
Он нажал кнопку вызова.
– Отвезите барышню к ее друзьям!
Через час Тею высадили из машины на опушке леса и по тропинке провели к установленной на небольшой поляне виселице, на которой уже покачивались рядком ее недавние товарищи: аристократ, бородач, индус и девушка, чья прическа все еще напоминала шлем.
– Слава бескровной революции! – ухмыльнулся лощеный мерзавец в лейтенантском мундире.
Бойцы РЭТ возвели ее на помост и накинули на шею петлю.
– Ты станешь нашей сто одиннадцатой казненной за эту ночь. Надо загадать желание!
Послышались смешки.
Это было последнее, что Тея услышала в своей жизни.

Мечта

– Джек Саммер! Рад вас видеть! – отводя глаза, заговорил Патер.
Джек вошел в его белоснежный рабочий кабинет, в котором не было ни одного окна.
– Вы чудотворец? О-о, не отрицайте это! Мои люди собрали достаточно доказательств!
– Я не отрицаю, – пожал плечами Джек.
– Покажите мне чудо, друг мой!
Джек показал, и Патер расхохотался от восторга.
– Да, да, этого следовало ожидать! Такой человек, как вы не мог не появиться. Я верил в это! Я всегда верил, что Иисус действительно творил чудеса: оживлял покойников, кормил тысячи людей пятью хлебами и прочее. Верил, что Моисей насылал природные бедствия и раздвигал морские воды. Вы явились в мир с особой миссией, как и они, ведь так?
– Нет, – покачал головой Джек.
– Возможно, вы о ней еще не знаете.
Патер возбужденно мерил шагами комнату, сжимая и разжимая кулаки.
– Я очень долго выискивал и изучал людей, подобных вам! Еще тогда, видя вас у столба, я почувствовал… Боже, но неужели, это правда? Неужели ваши способности, действительно, безграничны?
Джек кивнул.
– Но почему же вы тогда не высвободились?.. А, впрочем, дурацкий вопрос! С вашей помощью мы решим огромное количество проблем на земле.
– Я не умею подчинять себе человеческую волю.
– Хм… Но вы ведь можете э-э… создать природные условия, которые м-м… помогут нам навести порядок, скажем, в Гвиане?
– Могу.
– Прелестно!
– Скажите, друг, – тихо промолвил Саммер. – Зачем вы все это затеяли с солнцем?
– О-о… Вы не поймете.
– Я, и правда, не очень умен, – согласился Джек. – Но, все же. Разве этот путь не кажется вам смертельно опасным? Это же все обман.
– Ах, вы повторяете слова этих несчастных… – раздраженно мотнул головой Патер. – Послушайте, если я говорю, что солнце – зло, значит, я верю в это. Или вы думаете, я бы не нашел других способов держать население в узде?
– Но почему? Ведь от него на земле зародилась жизнь?
– Вы думаете, оно желало этого?
– Не знаю.
– Солнце – это зловещий глаз! Это огненный паук, бегающий по небосводу, – закатив глаза, ноюще-монотонным голосом заговорил Патер. – Это чудовищное существо, бесконечно уродливое и безжалостное, покрытое протуберанцовыми нарывами и лавовой жижей. Вы ведь знаете, как оно выглядит вблизи? Как… разбухшее предынфарктное сердце пьяницы.
– Мы все вблизи выглядим не очень.
– Нет, вы не понимаете! Человечество не вырвется из сетей этого рабства, пока не сможет – ах, если бы это было возможно в хоть сколько-то близкой перспективе! – пока оно не создаст новых надежных источников тепла и освещения. Эта звезда так и будет жечь и ослеплять нас. Унижать нас своей огромностью!
Патер вдруг застыл и захлопал глазами, словно в голову ему пришла потрясающая мысль.
– Вы можете… Н-нет, это полный вздор!
– Что?
– Такого не сделает даже господь бог!
– Чего не сделает?
– Возможно ли как-то… э-э погасить солнце?
– Да, – кивнул Джек Саммер.
– И вам это по силам?
– Да.
– Господи!
Патер отпрянул и схватился за голову.
– А вы-таки хотите это сделать?
– Д-да… То есть… Нет, ну это же невозможно! Каким образом вы технически сможете это осуществить?
– Я не знаю, – улыбнулся Джек. – Просто мне всегда удавалось исполнять свои желания. Я понятия не имею, как это делается.
– Вы бог, да?
– Не знаю.
– Или же просто талантливый иллюзионист?
– Зачем вы хотите погасить солнце? Это смерть для всего мира.
– Да, на текущем этапе, это так, да, – засуетился Патер, перетирая ладони. – Я не хочу гасить солнце навсегда. Это, конечно же, самоубийство. Видите ли, друг мой, я… эм-м… хочу увидеть, кто из населения действительно верит мне и способен меня понять. С недавних пор у меня появилось страшное подозрение, что все это э-э… один большой спектакль с их стороны: ношение очков, козырьков, травля солнцелюбов… даже любовь к моей милой Коре. Я не смогу нормально спать, пока не удостоверюсь в обратном. Люди должны будут… х-хоть ненадолго возрадоваться исчезновению звезды-убийцы! Ведь можно же, погасить солнце, ну скажем… на сутки? Земля будет остывать далеко не так быстро, как можно подумать. Это просчитано учеными. Температура приблизится к нулю, но ничего критичного не произойдет. Флора начнет погибать только на пятый-шестой день. Зато люди смогут, наконец, взглянуть в небо и… узреть… э-э… лицо истиной свободы! Боже, я сам хочу его увидеть! Я хочу пожить в мире, где нет солнца! Хочу выйти из дома, не чувствуя, как этот дьявольский глаз следит за мной и трогает меня!
Патер начал подскакивать от возбуждения. Саммер смотрел на него равнодушным взглядом.
– Погасите солнце! На двадцать… хотя бы на двенадцать часов. Немедля!
– Уже.
– Что уже?
– Погасил, – пожал плечами Саммер.

Тьма

Солнце исчезло в час пополудни. Все, кто был на улицах, мгновенно, как по команде, задрали вверх носы, сбросив, тут же забытые, стекла и кепки.
Кругом воцарилась ночь. В небе необыкновенно ярко засияли звезды. Холода пока не ощущалось.
На протяжении нескольких минут все в неприкаянной растерянности шатались во мгле, перешептываясь и шаря глазами по небу. Кто-то продолжил идти по своим делам, решив, что неполадки со светилом, не так важны, как визит в банк или деловая встреча. Кто-то куда-то звонил. Общественный транспорт продолжал ходить со всеми остановками.
– А ведь работает этот их щит! – не без восхищения ухмыльнулся какой-то отставной военный.
Паника началась на десятой минуте. А через полчаса все полушарие погрузилась в анархию (если можно назвать анархией всеобщее бессмысленное метание).
Вдруг во всех инфо-шарах воссияла счастливая физиономия Патера, с дремлющей на коленях Корой.
– Дорогие мои! Наконец-то этот час настал!
Ненадолго паника прекратилась. Люди застыли, внимая правителю.
– Вам, я вижу, невдомек, что происходит. Это сюрприз… Да-да, вы все узнаете через некоторое время. Могу вас заверить, друзья, все будет хорошо, никто не умрет! Да, солнце исчезло. Это была моя личная инициатива…
Шары замерцали.
– …чтобы выяснить, насколько мы с вами доверяем друг другу.
Трансляция оборвалась.
Бесчисленные проклятия роем стрел начали осыпать Отца Нового Мира.
Патер нахмурил брови и нажал кнопку, чтобы узнать, почему прекратилась связь.
Инфо-машина ему ответила, что проблема будет устранена через пять минут. Однако ее не устранили ни через пять минут, ни через час, ни через три.
– Привыкаем к новой реальности! – с бодрой иронией объявил Патер своей любимице.
Кора еще не отошла от успокоительных снадобий, которыми час назад опоили ее врачи.
В какой-то миг Патер почувствовал озноб и натянул халат.
Он подумал, что нужно скорее обсудить с Джеком Саммером дальнейшие действия по наведению порядка на планете.
«Можно будет выключать и включать солнце раз в неделю в целях общественной профилактики! Избавление мира от солнцезависимости станет вопросом времени!»
Он вспомнил, что забыл, в какой комнате поселил чудотворца.
– Патер, сир! – взревела ожившая инфо-машина. – У нас чрезвычайное заседание, вы срочно должны быть!
– Э-э… где именно?
– За вами сейчас подъедут!
Но автомобиль не подъехал.
Патер вздремнул, потом вышел из кабинета, побродил по дворцу и убедился, что он пуст. Лишь в одном из коридоров он заметил воющую в углу от отчаяния горничную. Она, причитая, поползла к нему на четвереньках, и Патер в страхе отшатнулся.
– Где Саммер? – серьезно спросил он самого себя.
И вдруг заметил, что изо рта у него струится пар.
Он вернулся в кабинет и начал пробовать аппаратуру. Ничто не работало. Во всем здании не было электроэнергии.
– Когда включат это паршивое солнце? – лениво спросила Кора, играя с заводной мышкой.
– Скоро, дорогая. Через несколько часов.
– Какая ирония! – он хлопнул себя по лбу. – Я потерял у себя дома самого могущественного человека в мире! Ну что же… Да, как опрометчиво было гасить солнце, никого не предупредив! Придется расхлебывать, хе-хе!
Он бросил взгляд на часы.
– Я ведь должен быть на заседании. Но где же машина?
Он решил пойти к начальнику охраны, чтобы потребовать от него возвращения порядка и дисциплины.
Когда он, с Корой на руках, вышел в коридор, то увидел, как навстречу быстрым шагом движется группа взволнованных людей. Среди них был его секретарь, личный повар, несколько министров правительства и высшие военные чины.
– Друзья, это просто безобразие, – улыбнулся Патер.
– Верните все как было!
– Верните солнце!
– Ха-ха! Господи, вы об этом… – Патер не мог сдержать смех, глядя на этих испуганных созданий.
– Что ты сделал?! – заорал министр обороны.
– Я не сделал ничего. Человека, погасившего солнце, я приказал поместить в одной из комнат. Я не помню точно, в какой…
– Имя?
– Саммер. Джек Саммер. Вы можете спросить у генерального комиссара РЭТ, он руководил поимкой.
Патер насупился, словно сделал внезапное потрясающее открытие.
– Но в-вы… Получается, что вы… н-никогда не боялись солнца? Вы лгали мне!
Он бешено округлил глаза.
– Никто из вас никогда меня не понимал!
Удар пистолетной рукояти сломал ему шею, и Патер рухнул на ковер, дергаясь и булькая.
Кора выскочила у него из рук, заметалась по полу:
– О нет! Кошмар! Скоты! Спасите! Какой ужас! Меня убьют! Нет! Нет! Нет!
Панический страх, мгновенно перешел в яростный голод, и она с воплем бросилась на умирающего хозяина и вонзила зубы ему в горло.
Через десять минут Джека Саммера вывели на край балкона.
– Верните солнце, Джек! – заговорил юстиц-комиссар Конкордий, направив револьвер ему в лицо. – Прошу вас!
Джек помотал головой.
– Мы убьем вас, если вы этого не сделаете!
– Его ведь можно убить? – испуганно зашептал кто-то сзади.
– Солнце вернется через девять часов, – сказал Джек. – Ничего страшного с планетой за это время не произойдет. Просто ночь будет вдове длиннее. Может, выпадет снег.
– А с миром за это время случится черт знает что! Цивилизация уже рушится!
– При вас она бы и так развалилась.
– Вы жестокий человек! – покачал головой Конкордий.
– А вы нет?
– Повторяю, если вы сейчас же не вернете солнце…
– Не верну.
– Вы кичитесь своим могуществом!
– Нет.
– Вы уже давно могли бы избавить весь мир от несправедливости, если б вам не было на все наплевать! Избавить мир…
– От таких, как вы? – прищурился Джек.
– Да, черт вас дери, от таких, как я! – заорал юстиц-комиссар. – Я не ручаюсь за всех этих подонков, но… ч-черт!
Он приставил револьвер себе к виску.
– Если хотите я себя пристрелю! Пусть будет так! Но немедленно, немедленно верните солнце! У меня дочь, я не знаю, где она!
– Нет, – покачал головой Джек.
– Почему?!
– Не хочу.
Он ждал удара, ждал выстрела в лоб, ждал, что его схватят и перевалят через перила. Но… никто не посмел тронуть его даже пальцем.
– А солнце точно вернется? – дрожащими губами прошептал кто-то в погонах.
– Точно, – ответил Джек.
– Чего вы хотите?
– То есть?
– Чего вы хотите от нас взамен?! – закричал министр иностранных дел. – Полно, сир, мы не дети! Мы знаем, что такие дела «за так» не делаются! Мы дадим вам все! Завтра же Патер будет объявлен изменником и маньяком! Вы будете провозглашены величайшим из людей! Вы же и есть он! Вы – бог во плоти! Вам суждено править всем миром…
– Уйдите! – тихо сказал Саммер. – Вот мое условие. Вы все занимаетесь не своей работой.
– Т-то есть, в отставку? – несмело спросил министр финансов.
– Да. И пусть к власти придут нормальные люди.
– Хорошо!
– Да-да!
– Будет сделано, правитель!
– А еще я хочу научиться играть на рояле, – подумав, добавил Джек.

Рассвет

Солнце вернулось, как и было обещано.
Утром земляне смеялись и плакали, как потерянные двухлетние дети, чья любимая мать, наконец-то, нашла их. Это был праздник, без музыки и знамен, без речей и выдуманных поводов. Самый светлый праздник из всех, когда-либо существовавших на Земле.
Джека Саммера поселили в одном из старинных роскошных замков. Там он ежедневно брал уроки игры на рояле у величайшего мастера из Италии.
Эпоха солнцебоязни закончилась. Патологических гелиофобов, то есть боящихся солнца (в прошлом идеальных граждан) теперь лечили в психиатрических клиниках. Редкие оставшиеся староверы, носители темных стекол и козырьков, подвергались насмешкам и не обслуживались в общественных местах. Все вокруг питали к ним труднообъяснимый брезгливый страх, как к призракам или ходячим мертвецам.
Не успевших скрыться, бывших сотрудников РЭТ судили особым трибуналом и отправляли на сервер Гренландии. Имена Теи и ее друзей были выбиты на памятной стене, наряду со многими и многими именами жертв государственного террора.
Патер не был признан ни изменником, ни маньяком. О нем стало непринято, почти запрещено вспоминать, как о постыдной болезни. Козлом отпущения сделали бывшего президента Вивиана, мнимого шута и безумца, который вскоре от страха и напряжения двинулся умом по-настоящему. Кору переселили в особый закрытый приют.
Внезапное, напугавшее весь мир, исчезновение Солнца было объявлено следствием редчайшего космического явления, происходящего раз в сотни миллионов лет. Никто из физиков и астрономов, правда, так и не смог внятно объяснить, что это за явление.
Исполнивший свою давнюю мечту, Джек Саммер, о котором, по-прежнему знал только узкий круг лиц, равнодушно отверг все предложения власть имущих и однажды утром исчез из замка. Куда – не знал никто.