Чудо

1.

Веня был поздним ребенком. В принципе, само появление его на свет уже было чудом: бездетные супруги - его родители - давно ни на что не надеялись. Когда он родился, маме его было аж сорок семь лет. По тем временам это был бешеный рекорд. (Нянечки в роддоме обзывали её старородящей и предрекали ей мучительную смерть во время родов.)
А папе - страшно сказать - и вообще хорошо за пятьдесят.
Всё своё детство Веня слышал: когда в еврейской семье родится поздний ребёнок, его по традиции нарекают Вениамином.
Откуда его родители это взяли, неизвестно. Может сами придумали, а может это как-то связано с библейским Биньямином, поздним сыном Рахили и Иакова.
Во-всяком случае, он стал Веней. Правда, так его называли только мама с папой. А теперь, когда их не стало - лишь он один, да и то про себя, конечно.
Для друзей же он сызмальства был Веником. Веник это почти то же самое, что Веня, лишь немного с другим оттенком. По паспорту - Вениамин Евсеевич. А в Израиле сделался - Бени.
Что до жены - та и вовсе звала его по фамилии. Есть, как это ни прискорбно, такая панибратская манера у некоторых русских жён: звать своих мужей и возлюбленных исключительно и демонстративно по фамилии. Вроде как, принижая пафос, что ли.
Фамилия же у Вени была и вправду смешная, без пафоса: Лосик. Веня Лосик.

...Он рос нормальным и здоровым ребёнком - вопреки общему мнению, что поздние дети либо болезненны, либо непременно чудаковаты.
Впрочем, парадоксы его действительно сопровождали, начиная с первого и главного, то есть с самого факта его рождения, и дальше всю его жизнь.
Так, выходец из инженерного мира (то, что называют "технической интеллигенцией") он неожиданно стал музыкантом.
Классический еврейский ребёнок (типаж "Не бейте мальчика со скрипкой", как он сам шутил), выбрал вовсе не скрипку, и даже не фортепиано, а русский народный инструмент. Веня стал домристом.

...На самом деле он всегда мечтал о гитаре. У его отца была любимая пластинка - невероятная, нездешняя, в ярком блестящем заграничном конверте - привезенная другом из турпоездки в Венгрию: играет знаменитый Пако де Люсия. Веня "заслушал" её буквально до дыр. По ночам ему, подростку, снились волнующие изгибы этого желанного инструмента...
Но... класс гитары в музыкальной школе его городка оказался переполнен. А у домристки наоборот: не хватало нагрузки. И его уговорили. Вообще Веню легко было уговорить; он был мальчик добрый... к тому же учительница по домре такая милая и ласковая.
Так с тех пор по инерции и пошло.
Правда, дома, для себя, он продолжал поигрывать на гитаре. И позже, когда учился в музучилище в Кривом Роге. И уже, переехав в Харьков, чтобы поступать в консерваторию, к знаменитому педагогу по домре; он даже подрабатывал игрой на гитаре в оркестре театра музкомедии. Втайне от профессора, разумеется.
Там же, в театре, он познакомился с Анастасией, певичкой из хора. Конечно же, он стал звать её по-оперетточному: Стасси. А она его традиционно, как русские жёны - Лосик. Спустя два года они поженились.
Дочка Майя родилась уже в Тель-Авиве; Веня и Стасси прожили вместе ровно пять лет, день в день. Инициатором разрыва была она. Впрочем, развод они не оформляли.

В Израиле Веня, подобно многим другим домристам, быстро освоил мандолину - а чего там долго переучиваться? Родственный щипковый инструмент, строй как у четырёхструнной домры, да и вообще все "пузочёсы", как их называют среди своих, друг дружке - ровня и родня.
Друзья - а друзей Веня заводил быстро; его все любили, потому что он парень добрый и незлобивый - так вот, друзья быстро убедили его, что нужно идти преподавать. Это верный и стабильный кусок хлеба!
- Не дури, Веник! Игрой много не заработаешь. А тут - курочка по зёрнышку...
Веня сходил на несколько "интервью" и в итоге устроился преподавателем мандолины в музыкальную школу в городок Кирьят-Шац. Там он и работал много лет, "клюя по зёрнышку" и тихо страдая. 

...Детей Веня любил. А вот учить их играть - не очень. Точнее даже - очень сильно не любил. А если уж быть совсем-совсем точным и откровенным, то, когда первый за день ученик исторгал из несчастной мандолины первый свой звук, Веня немедленно начинал чувствовать сильнейшую физическую боль где-то глубоко внутри своего организма.
- Погоди-ка, дружок, - ласково говорил Веня. - Что-то у нас с тобой не строит. 
И начинал вместе с учеником тщательно настраивать его инструмент.
Боль временно затухала. Но долго ли можно настраивать бедную маленькую мандолину? Четыре жалких струны... Пусть и двойных. Итого восемь. Ну, пять, ну десять минут от урока. Крути, крути колки, жертва неврастении...
А потом - опять! Первый же убогий ненавистный звук - и сразу за ним тупая неизбывная боль. Которая с каждой минутой становится всё острее и сильнее.
Веня хитрил сам с собой. Старался не смотреть на часы, воспитывал характер.
Когда его внутреннему чувству казалось, что уже конец урока, впервые позволял себе скользнуть глазом по циферблату.
И выяснялось, что от начала прошло всего семь минут.
...К третьему уроку у него развивалась классическая мигрень - как у Понтия Пилата. Боль в левом виске, тошнота и ненависть к человечеству. К концу четвёртого подскакивало давление. К началу шестого - появлялись чёрные круги в глазах, одышка и желание кого-нибудь распять.
...Потом всё смолкало. Последний мучитель наконец уходил. И из блаженного затишья начинали рождаться сладостные звуки. Звуки Тишины. Чёрные круги рассеивались, сосуды расширялись, боль в голове и в глазах отпускала, воздух легко струился в лёгкие, кровь наполнялась кислородом, а сам Веня - счастьем.
И домой он возвращался уже совершенно здоровым человеком.
А назавтра - всё сначала. И так пять долгих дней.

И лишь в пятницу Веня оживал.  Потому что по пятницам и субботам он играл на укулеле в ансамбле гавайской музыки, что выступал в Тель-Авиве в клубе "Феникс". Там он ненадолго возрождался из пепла.

2.

Ночью была гроза.
Ночь сверкала, вспыхивала и гремела, поливала водой, грохотала по крышам, хрипло раскачивала старые скрипучие жалюзи.
Небо умылось и обновилось; дождь смыл суету прошлого дня.
Веня проснулся с непонятным щемящим чувством где-то внутри - как всякий раз, когда ему снился покойный отец.
- Ты что же, не узнал меня? - качал головой его папа, грустно улыбаясь.
- Конечно узнал, - Веник прекрасно знал, кто перед ним. Но отвечал почему-то невпопад: - Ты - Вольфганг. Амадей.
- Я Амадей? - ошарашенно вопрошал во сне Лосик-старший. - Ты что, сынок? Какой к чёрту Амадей? Я Евсей. И почему Вольфганг?
- Конечно, ты и есть Амадей! - радостно смеялся Веня. - Ты же Моцарт! Здравствуй, Моцарт!
И заливисто, звонко, по-детски, хохотал...
 
Стряхнув сон, он выгнал себя из тёплой постели, и, кутаясь в потёртый халат, вышел на крохотный балкончик своей квартиры.
...Во всю ширь зимнего неба сияла и переливалась яркая радуга. Сочная, налитая красками и избыточно прекрасная. Это была какая-то невероятная поэма света и цвета - как салют, как вселенский торжественный фейерверк, как праздник радости и добра.
"Сегодня будет хороший день", - уверенно почувствовал Веник, и от этой уверенности у него даже засосало под ложечкой.
Бывают дни когда всё валится из рук - кто их не знает?
А бывает - наоборот. Когда всё удаётся.
Сначала он нашёл комплект новых гитарных струн - очень хороших - которые потерял где-то в бардаке квартиры с год назад, и считал утраченными навеки. Они - струны - буквально сами напрыгнули на него с антресолей. Мелочь, но порадовала.
Потом позвонил знакомый мандолинист и предложил заменить его в целой серии концертов с одним исполнителем неаполитанских песен.
Всё это придало Лосику смелости и он наконец решился пригласить на сегодняшний концерт одну девушку, за которой давно хотел поухаживать. Разумеется, на второй из двух концертов, а не на первый - чтобы потом позвать её в какой-нибудь бар во Флорентине на "по стаканчику"... ну и дальше как пойдёт.
...Правда, девушка спросила, может ли она привести с собой бойфренда, но даже это странным образом не испортило Вене настроения.
Его машина - маленький, старенький, помятый жизнью "Хюндай Гетц" - завелась сегодня с первого раза. Это тоже было совсем нетривиально.
Странное ощущение не пропало и позже - когда он приехал в тель-авивский джаз-клуб "Феникс".
Сегодня два выступления. В семь и в девять. А значит, два раза он испытает это беспредельное незаслуженное счастье - радость выхода на сцену.
Веня обожал этот момент. Что только не чувствовал он, стоя в кулисе и вертя в руках свой инструмент, ожидая, что его позовут выходить.
Волнение, предвкушение, азарт, кураж... всё зависело от обстоятельств. Бывало также - груз ответственности, напряжение, нервное возбуждение. Предельную концентрацию всех профессиональных и эмоциональных сил. Это - да. Это могло быть.
Но никогда - страх.
Страх остался на экзаменах. Там он был окружен врагами. А сцена - друг. И зрители - друзья.
Так, среди друзей, Веник и провёл два отличных концерта - на подъёме, в сплошном душевном мажоре.
Бойфренд девушки оказался военным - не резервистом, а профессионалом - да ещё в каком-то солидном чине (Лосик не разбирался в погонах), совершенно лысым, несмотря на молодость, круто накачанным крепышом с неожиданно детским лицом и трогательной улыбкой. 
"Что ж... не так обидно, если девушка уходит с хорошим человеком. Чёрт, из какой это книжки?"
Выйдя из клуба, он, было, плюхнулся в машину, но на этот раз "Гетц" заводиться не пожелал. И тут Веня вспомнил, что не сделал кое-чего. Это был своего рода ритуал; бессмысленная и наивная, но притом регулярная трата денег впустую, помесь привычки с надеждой.
Он запер автомобиль и пошёл пешком к синей будке на углу улицы Саламэ. Там по субботам восседал его давний знакомый по имени Шломо.
Каждый раз, приветствуя его "шалОм, ШлОмо", Веник чувствовал себя жертвой какой-то зубоклейкой тавтологии. И зарекался, что в следующий раз непременно скажет "Хай, Шломо", или "Добрый вечер, Шломо", или "ЗдорОво, Шломо". Или, на худой конец "Шалом, братан", или "Шалом, дружище." Как-нибудь разобьёт это липкое косноязычие - ШЛМШЛМ... Но всякий раз - вот и сейчас - с его губ против воли срывалось:
- Шалом, Шломо!
- Привет, Бени. Ну что? Как ты?
- Прекрасно.
- Ты уже проверял тираж?
- Нет, не успел.
- Ну давай, я тебе сам проверю.

Веня протянул в окно помятую бумажку. В прошлый раз он выиграл целых семнадцать шекелей. Это был рекорд! Обычным его результатом был ноль. Но раз за разом, вот уже много лет, он упорно продолжал покупать новые билетики. Иногда шутил, что если бы он каждую неделю складывал в копилку столько, сколько стоил новый талончик - и так все годы - то уже накопил бы миллион.
Шломо вставил билет в считывающее устройство компьютера.
- Напомни мне твой номер паспорта.
Веня назвал.
- Слушай, Бени, тут такое дело, - Шломо как-то странно насупился и почему-то задышал часто-часто.
Но в эту секунду у Лосика зазвонил телефон. Это был их звукорежиссер Альберт. Веня показал жестом, мол, погоди, важный звонок - и минут десять кряду обсуждал с Альбертом их микрофоны и мониторы. На Шломо он не смотрел и даже вообще чуть не забыл про него. Вспомнив, вернулся к будке и сперва даже испугался: его знакомец был серого цвета и с какими-то безумными глазами.
- Шломо, тебе нехорошо?
- Мне хорошо... - вяло ответил тот. - Ты это... Бени... иди завтра туда... ну, туда...
- Куда?!
- В управление лотерей.
- Я не понимаю. Зачем?
- Смотри сюда. Вот это - выигравшие цифры. Ага? А вот это твой талончик. А теперь сверяй сам.
Веня почувствовал, что в голове его мутно закипает некая каша. Перед глазами заплясали цифры, двоясь и перемешиваясь. Пять... девять... тринадцать... двадцать один... двадцать четыре... двадцать восемь... и добавочный три.
- Да нет, постой, Шломо... ну что за чушь? Ты что - хочешь сказать, что у меня совпали все цифры? Но так же не бывает!
- Всё бывает, - тусклым, но холодным голосом сказал лотерейщик. - Это же игра.
Веник посмотрел на него и почувствовал в его взгляде странную помесь ненависти и восторга.
- Но я лично такого еще не видел. Ну, что ты остолбенел?
- А... а сколько разыгрывали в этот раз?
- Ты даже этого не знаешь? Ну ты и фраер... Вон, смотри туда, - Шломо ткнул пальцем в рекламный щит.
"52 000 000"... 
Шесть нулей. Пятьдесят два мил...
- Ск... оль-ко?!
- Самый крупный тираж за последние семь лет. Рекламу не читаешь! Эх ты!..
Лосик ощутил, что ненависти стало явно больше, чем восторга.
- А что мне теперь делать?
- Я же говорю! - теперь Шломо уже заметно раздражался. - Завтра с утра - в центральное управление. С паспортом. И билетом. А теперь домой. Давай, иди. Иди спать. Ты устал. Иди уже отсюда! Больше уж, наверное, не будешь лотерейки у меня покупать. Да иди же ты наконец!

Остаток вечера и ночи Веня провёл в странном дурмане. Сперва он шёл домой в свой Гиватаим пешком по улице Саламэ, и бормотал как пьяный, хотя и был совершенно трезв:
- 5, 9, 13, 21, 24, 28... плюс три. Тройка, семёрка, туз...
И, дойдя до туза, принимался бешено хохотать, а потом начинал сначала.
В голове гудел невидимый хор: "Он выиграл, он выиграл - со-о-орок ты-сяч!"
- Да какие к чёрту сорок тысяч? - спрашивал он вслух у уличных фонарей и снова начинал хохотать. - Сорок тысяч... подачка для нищих ваши сорок тысяч!
Потом купил на последние свои тридцать шекелей пачку сигарет - а ведь бросил курить пятнадцать лет назад. Но - п-плевать!
Он шёл, курил и пытался петь: "Что наша жи-и-и-изнь? Игра!"
...Однако, заметил, что от него стали в ужасе шарахаться ночные прохожие - а ведь обитателей этого района не так легко удивить, а тем более испугать.
До дома Веник добрался через час. Нашарил в холодильнике бутылку водки "Немирофф". Жахнул без закуси полный стакан и, не раздеваясь, бухнулся спать.

3.

Наутро Веня в первую очередь осознал, что ему ничего не приснилось, что всё это - реальность и явь. Зашёл на сайт лотереи и, сжимая в потной жменьке свой счастливый талончик, ещё раз наново проверил заветные цифры: 5, 9, 13, 21, 24, 28. И добавочный - 3. 
Всё сошлось и сегодня тоже. Ничего не померещилось и никакой ошибки не было.
Тогда он начал действовать трезво и жёстко.
Прежде всего он позвонил в свою музыкальную школу и отменил все уроки на эту неделю. Обещал позже прислать больничный. К счастью, ответила секретарша, а не директор. Директор - Дор, по прозвищу "Дверь" - был его другом; Вене не хотелось сейчас ничего ему объяснять, покуда он сам не слишком много понимал.
Затем он заказал через аппликацию такси (его "Хюндай", как он к месту вспомнил, застрял на "диком" пустыре возле джаз-клуба, а все наличные он потратил на пачку "Уинстона" ) и отправился в управление лотерей.
Там его сначала долго и противно допрашивали на предмет установления его подлинной личности, но зато потом приняли весьма торжественно, и официально подтвердили, что он и именно он - главный счастливчик Израиля, удачливый победитель самой денежной лотереи за последние семь лет.
У Веника отлегло от сердца. В глубине души он до последнего боялся, что где-то здесь скрыт подвох.
Но никакого подвоха не было. Ему торжественно вручили удостоверение победителя и приглашение на официальную церемонию, на условиях полной анонимности; победитель будет в маске, как дож на венецианском карнавале. 
Также ему объяснили, сколько именно он заплатит родине налогов со своего выигрыша. Родина ведь тоже голодна. Родина всегда голодна.
Итак, после вычета всех поборов, оброков и такс, ему на руки перепадало ровно сорок миллионов шекелей. Они же - десять миллионов евро.
Ещё пара дней ушла на утрясение последних формальностей: с налоговым управлением, со службой социального страхования.

***
И настал этот волшебный миг, когда деньги наконец зашли на его банковский счёт.
Через пятнадцать минут Вене позвонил директор филиала. Он улыбался и подмигивал (это было слышно даже по телефону), лебезил, заискивал, льстил, заглядывал в глаза, называл его "господин Лосик" и спрашивал, каковы господина Лосика планы насчёт господина Лосика финансовых вложений в их банке.
"Ах ты сволочь ласковая", мстительно подумал господин Лосик, "А не ты ли год назад арестовывал мой счёт, когда я так глупо влип..." Веня вспомнил одну неприятную денежную историю, которую хотел забыть.
Послав ко всем чертям - и про себя, и вслух - директора банка, он погрузился в тяжёлые раздумья. Его словно парализовало. Он не мог поверить, что всё это происходит наяву.
"Ну вот, я - миллионер. Как там говорил товарищ Бендер? Сбылись мечты идиота? И что теперь? Чего я хочу?"
Веник впал в прострацию.
"Нет, серьёзно. Всю жизнь я чего-то хотел, но вечно не мог. А теперь я всё могу... всё! а чего я хочу?!
Ну, допустим, нужно поменять жильё. Да, конечно, нельзя жить в этой конуре!"
Он снова задумался. Так что - искать квартиру? Покупать? А где? Всё это так неожиданно...
В Тель-Авиве? Да, это логично, ведь это "его" город. Здесь он как дома. 
А может, в Иерусалиме? Он любил Иерусалим. Горы, воздух.
Или домик в деревне? Домик в деревне это так прелестно... Запахи цветущих полей, чуть приправленные ароматом свежего навоза...
Так он мучился до вечера. И наконец принял радикальное и очень "израильское" решение: ничего не решать. Покамест.
А пока суд да дело, поселиться в гостинице.
Он открыл поисковый сайт "Букинг" и привычно начал перебирать уценённые дешёвые варианты, как делал всегда, когда искал отель для отпуска в Греции, Хорватии или Чехии.
И тут же устыдился сам себя.
"Ты обалдел? Ты, блять, современный граф Монте-Кристо, а ищешь какие-то занюханные ночлежки. Тоже мне - Горький на дне..."
В результате он снял  в тель-авивском Шератоне (том самом, чья огненно-красная буква "S" встречает заходящих на посадку по старой, "классической" глиссаде) двухкомнатный люкс с видом на море.
Причем вид на море открывался даже из ванной. Лежишь весь такой в пене - и смотришь на колышущуюся до горизонта водную синеву - в направлении Кипра.
Далее, исходя из той же логики, и уже по накатанной - Веник взял напрокат "Мерседес 250". Это было лучшее, что нашлось в "Хертце".
Он всегда тайно любил немецкие машины, но никогда на них не ездил: дорого; бедность. То "Фиат", то корейцы... то взлёт, то посадка; и не более того.
И теперь он не мог определиться, что он хочет купить: то ли "Порше", то ли "Фольксваген Сирокко", то ли "BMW" или "Ауди".
Так что пока он решил - обождать с решением.
На третий день своего богатства Веня поехал - уже на "Мерседесе" - в музыкальную школу в Кирьят Шац и официально уволился.
Ему снова повезло: его приятеля Дора - директора - и на этот раз не было (оказалось, что он вообще за границей), что избавило Лосика от лишних объяснений.
Зато он сам тоже вспомнил о дальних странствиях - и тут же заказал себе билет в Париж. Первым классом "Эйр Франс". Не то, чтобы Веник был таким уж ярым франкофилом... но Париж есть Париж, и ничего не поделаешь. Тем более, он там ещё никогда не был.

И вот только тогда он позвонил своей бывшей жене. Анастасии. 
- Стасси! Я выиграл в лотерею!
- Лосик, иди в жопу!
Следует признать, что бывшая оперетточная артистка выражалась всегда сочно, но не всегда деликатно; даже иногда грубовато.
- Ты что - мне не веришь?
- Нет.
- Но почему? А если бы я сказал, например... что налоговая прислала мне штраф тыщ на триста - ты бы поверила?
- Конечно!
- А в то, что я выиграл сорок миллионов - не веришь?
- Сколько?! Ой, Лосик, поди на хер!
- Ну хорошо. Вечером поговорим. Ты ведь помнишь, что сегодня придёт Дед Мороз?
- Ну ясно. Майка с утра ждёт. 
- Окей. Я позвоню снизу, сбросишь мне амуницию.

  ***
С тех пор, как родители разошлись, маленькая Майечка Лосик ещё с большим, чем прежде, нетерпением, всякий раз ждала Нового года. Потому что каждого 31-го декабря к ней приходил Дед Мороз с подарками; а сразу после него - папа. И они, папа, мама и она, втроём, как встарь, садились за стол, праздновали, шутили, а потом папа оставался у них ночевать, и наутро они - тоже все вместе - завтракали тем, что не доели ночью; и вообще как будто бы никакого развода и не было.
Одно жалко: почему-то Дед Мороз и папа никогда не встречались; иногда могли разминуться буквально на десять минут. Хотя каждый год папа старался прийти пораньше чтобы застать Деда, а старик обещал задержаться и подождать папу.
Но всякий раз ему нужно было спешить, чтобы успеть поздравить других деток.

...По некоему непроговоренному вслух уговору Стасси и Веня решили, что, хоть они и разошлись, им нетрудно подыграть дочке и вместе встретить Новый год.
В чулане у Стасси хранился красный халат Санта-Клауса китайского производства и комок ваты на резиночке, купленные когда-то Веней на новой автобусной станции в Тель-Авиве. Им предстояло играть роль роскошной шубы и окладистой бороды Деда Мороза. Веня не забирал костюм с собой: ведь он постоянно переезжал с одной съемной дыры на другую, а Стасси и Майя остались в купленной ими когда-то квартирке на улице Маапилей Эгоз (разумеется, выплаты по ипотеке - "машканте" - Веник взял на себя).
Стасси сбрасывала ему дедову сбрую с балкона, Веня переодевался в подъезде и представал перед дочкой уже в образе. Всё же он когда-то работал в театре - пусть и в оркестре. Он пыжился говорить величественным волжским басом (до хрипа напрягая свой высокий баритон) и старательно "окал": ему казалось, что так правильнее.
Майечка делала всё как положено: рассказывала ему стихи, пела вместе с ним про ёлочку, а мама снимала всё это на видео чтобы показать потом папе.
Вместо волшебного мешка с подарками использовалась старая огромная наволочка: чёрная и с блёстками. В мирное время она покрывала декоративную подушку в салоне.
Майя заметила этот трюк, но странным образом - вот причуды детского ума - он не разрушил ей сказку. Напротив, она говорила:
- Мама, а я знаю: Дед Мороз скоро придёт. Потому что он уже забрал подушку...

...После празднования Нового года Лосик оставался у них. Во-первых - чтобы не садиться пьяным за руль в новогоднюю ночь. А во-вторых...
А впрочем это еще вопрос, что тут "во-вторых", а что "во-первых". В общем, каждый год как-то так получалось, что бывшие супруги милейшим образом занимались любовью, притом к обоюдному удовольствию.
...У красотки Стасси после их расставания был миллион мужиков, и с каждым из них она с садистским удовольствием знакомила Лосика. А у приятного, но робкого Веника - никого. Не было у Вени другой женщины - ни до, ни после Стасси. Так получилось.
Итак, они премило проводили вместе ночь, за завтраком начинали пикироваться, потом ругались и расставались весьма недовольные друг другом.
А 364 дня спустя всё повторялось наново.

***
В этот раз всё тоже шло по знакомому сценарию. Вплоть до постели, до того счастливого момента, когда уставшие супруги-любовники лежали рядом и смотрели на пляшущие тени на потолке.
- Слушай, Стасси... ты меня пошлёшь, но...
- Чего, Лосик?.. - глубоко и часто дыша, спросила Стасси.
- Собственно, уже послала.
- Ты о чём?
- Ну... я пытался тебе сказать.
Стасси вскинулась и глаза её стали колючими.
- Это та херня про лотерею, которую ты нёс?
- Я...
- Знаешь, Лосик, то, что ты инфантильный мудак - это не новость. Но не до такой же степени.
Веня вскочил, как был, без трусов, и начал что-то искать в кармане своих джинсов, полчаса назад скомканных и швырнутых в угол спальни.
- Идём со мной! - он рванул на балкон. - Ну! Ты что стесняешься? Накинь халат.
- Вот ещё! - кокетливо фыркнула Стасси. - Я не стесняюсь.
И выплыла, томно, по-лебединому, голая на балкон.
- Смотри, - Веник нажал на кнопку пульта, который держал в руке. На стоянке внизу "пакнул" и мигнул четырьмя огнями невероятной длины серебристый "Мерседес", довольно диковинная птица в этом районе. - Это моя машина. Теперь идём!
Так же стремительно метнулся обратно и, путаясь от волнения в собственных пальцах, выудил из кармана брюк портмоне; извлёк оттуда пластиковую карточку-ключ с надписью "Шератон. Тель-Авив".
- Здесь я живу. Теперь вот - подожди-подожди, я подготовился. Я же знал, что ты не поверишь, - бормотал он, тыкая в экран планшета. - Я всё знал... вот. Читай! Статья в "Вестях" от прошлой недели.
- "Вчера в управлении лотерей состоялась традиционная церемония награждения победителя последнего розыгрыша. Имя счастливчика, выигравшего 52 миллиона шекелей не разглашается в целях безопасности и соблюдения приватности... победитель в маске..."
Стасси злобно замолчала, уставившись на фото в электронной газете и задышала ещё чаще, чем десять минут назад после оргазма.
- Ты узнаёшь меня в маске? - спросил Веня с иронией.
- Вот бляdёныш... - только и смогла она выдавить.
Веня радостно рассмеялся.
- Ещё и ржёшь, говнюк!
- Послушай, Стась. После вычета налогов осталось сорок. Я решил, будет справедливо, если мы поделим это пополам. Двадцать мне и двадцать вам с Майкой.
- Ты решил! Блять, как же ты меня бесишь. Решительный... Проваливай отсюда! Мне от тебя ничего не надо.
- Хорошо. Тебе не надо. Но Майка...
- Лосик, пошёл вон! Одевайся и вали в свой трипперный Шератон. 
- Никуда я не пойду. И вообще уже поздно рассуждать. Сегодня я перевёл тебе двадцать лимонов.
- То есть как?!
- Ну я же перевожу алименты, значит знаю номер твоего счёта. Я перевёл... завтра жди звонка из банка. Думаю, они там обалдеют.
Стасси отвернулась к стене и замоталась в одеяло.
- Я сплю, - буркнула она, а потом сардонически добавила: - С новым годом!
- С новым счастьем,  - вздохнул Веник гася свет.

***
Завтрак проходил натянуто. Только Майя щебетала и веселилась, перекладывая с места на места подарки от дед-Мороза.
- Ста-ась... - неуверенно начал Веня. - Слушай, ну считай, это моя личная просьба. Пусть они у тебя полежат. Деньги.  Это для сохранности. А то я их профукаю. Я же безответственный... инфантильный... несобранный... какой там ещё?
- Папа, ты самый лучший, - вдруг вклинилась Майка, которая, казалось, вовсе и не слушала, о чём там бубнят взрослые.
- И ты, солнышко, самая лучшая, - расцвёл Веник.
- Ладно, Лось, - Стасси  хотела что-то добавить, но покосилась на дочь и осеклась, - чёрт с тобой. Пусть лежат. 
- Умничка. Спасибо. Кстати, сегодня вечером я улетаю в Париж.
- Ну ни х...рена себе! С кем, хитрая Лосятина?
Лосик пожал плечами.
- Один. Сам с собой.

4.

В аэропорту Шарль де Голль Веню встречал заранее нанятый им водитель, он же персональный русскоговорящий VIP-экскурсовод на весь срок его турне.
Водителя звали "редким" для русского гида именем Володя. Он управлял редкой же длины белым "Пежо" (Лосик просил "Мерседес", или BMW, но вынужден был принести свою любовь к немецкому автопрому в жертву известному всем и вся ультрапатриотизму французов.)
Володя привёз Веню в его гостиницу - La Reserve на Елисейских полях, в боковой улице - и помог ему заказать в его номер ("Империал Сюит" за пять тысяч евро в сутки) VIP-ужин. Было совсем поздно и Веня не хотел куда-то ещё идти.
Наутро Веня и Володя ринулись осваивать Париж. Точнее - наблюдать его из окна белого "Пежо".
Володя пичкал Веника щедрой и в основном ненужной последнему информацией, стремительно переносил его с места на место, на ходу показывал разные чудеса и красоты. Лувр, Центр Помпиду, Сакре-Кёр, знаменитую башню инженера Эйфеля, Отель-де-Вилль, Нотр-Дам... Карусель, калейдоскоп...
В какой-то момент Лосик перестал контролировать происходящее.
Обедали в гламурном ресторане. Устрицы Вене не понравились, показались похожими на сопли. А с лобстерами вообще вышла проблема. Официанту пришлось вызывать специальный десант: целой делегацией пришли повара, поварята, maitre d'hotel и даже сам шеф. Вежливо перебивая друг друга, на простеньком английском с прямо таки пародийным галльским акцентом они провели Вене показательный мастеркласс по пользованию всеми этими вилочками, щипчиками, щупчиками, крючочками и так далее.
Вечером - "Мулен руж". VIP-ложа. Много нагих женских ног и назойливой музыки.
Наутро - всё по новой. В какой-то момент Веня начал тяготиться этой роскошной парижской жизнью. Она уже вызывала ужас и раздражение, а гид Володя - даже стал его несколько бесить.
Поэтому он испытал блаженное облегчение, когда его экскурсовод, страдая, каясь, и бия себя в грудь, признался клиенту, что внезапно заболел острым гриппом.
С лёгким сердцем отпустил его Лосик на больничный; заверил, что теперь с его помощью он уже прекрасно ориентируется в Париже, и денек-другой отлично справится сам.

...На самом-то деле он ровнёхонько ничего не понял об этом городе. А что можно понять, когда тебя водят за ручку, как слона на поводке?
Но Веня решил, что если он выйдет из гостиницы на своё Шан-Зелизе, и пойдёт прямо, никуда не сворачивая, в сторону центра... то, очевидно, сможет потом и обратно вернуться тем же путём.

...На входе в Тюильрийский сад ему бросилась в глаза странная пара.
Она - явная парижанка. Как Веня это определил? Он не смог бы объяснить. Ничего кричащего в одежде, вообще ничего особенного... но какой-то неуловимый флёр в воздухе вился вокруг неё. И как они это делают?
А её спутник, как ни странно - израильтянин. Тут и подавно не ошибёшься: футболка с ивритской надписью "Маарах", ветровка, жёваные неизвестным в природе животным джинсы, и главное: пыльные сандалии на босу ногу.
Вене даже показалось, что он узнал именно эти конкретные сандалии, и именно эти большие пальцы ног, торчащие из них.
"Да ну, нет; не может быть! Глюк какой-то. Хотя... Чёрт, да нет, всё правильно. Как я мог забыть. У него ведь жена француженка, тесть и тёща тоже сплошные французы, и сам он из Парижа практически не вылезает!"
Перед ним - собственной своей персоной стоял - Дверь.

***
Дверь был директором Веника, и одновременно его давним другом.
История возникновения странного имени экстравагантна и забавна; по-настоящему Дверя звали Дор.
...Вот уже много лет, фактически со дня приезда в Израиль, Лосик играл сам с собою, иногда посвящая в это близких, в милую и безобидную языковую игру.
Дело в том, что многие ивритские имена что-то означают в переводе. Как правило, что-то из мира животных, или из природы... например, Цви это олень, а Кешет - радуга, ну, или там Симха (парень) - значит "радость", а Став (девушка) - вовсе даже осень.
Невинная игра Вени заключалась в том, что он - для себя, конечно, ну и в разговоре с соотечественниками, например с бывшей женой - впрямую переводил на русский эти "говорящие" имена.
Получалось наивно, трогательно и забавно:
- Звонил Рассвет (читай: Шахар), сказал, что у Медведя (у Дова) есть для меня набор струн. А Весна с Козочкой (Авив с Айелет) зовут меня и Озеро (Агам) вместе с ними на халтуру... Но это, если Дуб сможет нас подвезти (Алон).
...Ну и так далее, в том же духе, мило и непритязательно.
Пока он не споткнулся об имя своего будущего директора.
Дор. Что значит "Дор"? В переводе с иврита - поколение, генерация. Но как это приспособить к игре? Не поэтично, несмешно.
Веня мучился несколько ночей. (Если не находится решение, нужно спросить себя: а всё ли правильно в установках?)
Нет. Ошибка! Нужно переводить с другого языка. Какое там к лешему "поколение"?..
Door. ДВЕРЬ!
Вот это - имя! Хорошее, звонкое, хлёсткое. И подходит персонажу.
Дверь был тромбонистом симфонического оркестра. И, по совместительству, директором музыкальной школы в Кирьят-Шац.
Худой, но жилистый и крепкий. Кучерявый, вечно недобритый. Разбитной, грубоватый - ну ясное дело, оркестрант, да ещё духовик, хуже того - "медник". Внешне - простецкий, "свойский" и нахраписто-циничный. При этом, разумеется, с нежной и трепетной душой, которую видно не всем. Ну, это как всегда.
И, конечно же, в вечных сандалиях на босу ногу. В любую погоду и при любых обстоятельствах. Что тут поделать... израильтянин. "Сабра".
...Их познакомили. Кто-то из приятелей рекомендовал Веника как видного мандолиниста.
Дверь встретился с ним в небольшом кафе на улице Буграшов и сразу поразил его.

***
Дело в том, что ещё до Дверя Лосик беседовал с несколькими директорами музыкальных школ. И примерно знал, что говорится на таких встречах.
О важности музыкального воспитания - для прошлых, нынешних и грядущих поколений, а ещё пуще для всей нашей цивилизации.
О том, что все мы изначально рождены чтобы учить детей музыке. Это - наше истинное призвание, наша цель, наша жизнь, наша судьба.
О том, что музыкальная педагогика - это чистое и незамутнённое ничем экстатическое счастие...

***
...Дверь сказал:
- Чувак, давай откровенно. Мы все любим играть, а преподавать не любим. Верно?
Вот именно так и сказал он, своей сумбурной скороговоркой, глотая слоги и окончания слов - такова была его обычная манера.
У Веника от удивления спёрло в зобу кофе.
- Но мы, - продолжал Дверь, - вынуждены это делать, потому что нам всем нужно как-то кормиться и кормить наши семьи. Так?
Лосик нервно сглотнул.
- Ну, а раз уж мы вынуждены преподавать, то мы будем делать это - хорошо! Даже очень хорошо. Ведь мы себя уважаем! Иначе что же мы за профессионалы? Ты согласен?
Это было настолько откровенно, честно и лапидарно, а кроме того настолько не соответствовало общей линии, что Веня был напрочь очарован - и самим Дверем и его простецкой философией.
С тех пор они стали друзьями.

***
И вот они сидели - кто бы мог предположить - в королевском Тюильрийском саду (Женевьев, извинившись, куда-то убежала) и Веник пересказывал Дверю всё, что произошло за последний месяц.
- Да-а... Ну ничего себе, чувак, - только и смог проскрипеть Дверь в ответ на историю о выигрыше. - То-то Хана мне говорила, что ты не то в отпуске, не то уволился...
(Хана - секретарша школы в Кирьят Шац. Секретарш израильских музыкальных школ почему-то всегда зовут Ханами. Это общее правило. Если в какой-то школе нет секретарши по имени Хана, значит либо она там работала прежде и уже ушла, либо ещё обязательно появится в скором будущем.)
- И что же ты делаешь в этом городе?
Веник продолжил свой рассказ.
- Что-о?! О, господи. А зачем?!
Дверь эмоционально запустил обе свои узловатые ладошки в седеющие кудри.
- К чему всё это безумие? Какого чёрта ты ведёшь себя как... по-местному говорят nouveau riche...
- Ну-у... - Лосик не нашёлся.
- Думаешь, мы с Женевьев не можем себе позволить жить в твоем отеле? Ты часом не забыл, что моему тестю принадлежит половина виноградников Прованса? И ещё немного в районе Бордо. Думаешь, мы бы не могли жить в Ла Резерв?
- Так... это...
- Но на хрена нам это загнулось? Что за цыганщина, ей богу!
Лосику стало стыдно.
- Пойдём, - Дверь встал. - Я покажу тебе мою гостиницу. Не пожалеешь. Мне всё равно нужно отправить пару писем. Не люблю писать в телефоне. 
Они двинулись к выходу из сада.
- Это что? - осекся Веня. - Метро?!
- Ну конечно, метро. Знаменитое парижское метро... а как ты собрался ехать?
- Нет, нет, ничего, - потупился он.
Гид Володя говорил, что в метро ездить ни в коем случае нельзя, это опасно и убийственно, транспорт для студентов и клошаров.
- Тут прямая ветка от Конкорд до Больших Бульваров.
Из тоннеля показался поезд. Знакомый с детства запах; впрочем, в чём-то и не такой, как в юности в Харькове.
Вагончики - другие, какие-то смешные, и сиденья поперёк, а не повдоль. Рекламы, граффити, простая кафельная плитка. А главное - кругом сплошные парижане: белые, чёрные, желтые, розовые, коричневые, фиолетовые, малиновые - всякие. Студенты, бизнесмены, дамы в шляпках, и даже парочка бездомных клошаров.
...Гостиница была очень старой. Скрипучая винтовая лестница обита красным фальшивым плюшем. Вообще во всей стилистике что-то от дома терпимости. Впрочем, возможно в недалёком прошлом этот отель таковым и был.
- Обычно мы живём на левом берегу, - пояснял Дверь пока они поднимались. - Женни же училась в Сорбонне, привыкла к тому району. Ну, и в гостиницах получше, всё же не в таких клоповниках как этот. Но тут уж не до выбора было, бронировали в последний момент. Ничего, даже забавно - для познания жизни. Тебе - полезно! Такая бедняцкая парижская ночлежка. Заходи, заоблачный гость из "Ла Резерв".
Махонькая комната Дверя и Женевьев тоже была ядовито-плюшевой. Пахло одновременно сыростью и пылью.
Веня высунулся в окно. Типичный "питерский" дворик-колодец; узнаваемый запах марихуаны во влажном январском воздухе. Нетрудно было установить, что дымок поднимался от одного из окон; там, сидя на подоконнике, курила некая перезрелая девица в белых трусах и чёрном лифчике.
В противоположном же окне совершенно голый юноша увлечённо занимался мастурбацией. Притом, что немаловажно  - не глядя на девицу.
- Это Париж, капара*), - коротко пояснил Дверь. - А ты, я вижу, так ничего и не понял. Завтра у Женни какой-то журфикс. Хочешь, я возьму тебя на экскурсию по настоящему Парижу? Ты окошко-то закрой, не лето.

***
- А кстати - на кой чёрт ты сюда припёрся в январе? Хоть бы спросил. Ладно я - у Женевьев дела с её докторатом.
- А когда надо?
- Лучше всего весной. Апрель-май. Но осенью тоже неплохо. А сейчас холодно. Хорошо ещё именно сегодня с погодой повезло: наверное градусов пятнадцать - большая редкость. И солнце.
День и вправду выдался чудесный, почти весенний.
Лосик заехал за своим другом в его проститутский отель. Дверь составил ему подробный маршрут и по телефону заставил записать все станции пересадок... но в последний момент Веня всё же сдрейфил и вызвал такси. Причём отпустил машину за один поворот до гостиницы - чтобы Дверь не ругал его за малодушие. 
Теперь они шли пешком по утреннему Парижу.
- Чтобы понять город, нужно прошагать его ногами. Сейчас пройдём через рынок - ну, не совсем "шук" в нашем понимании... такая торговая улица. Очень аутентичная. А потом завтракать.
- Где будем завтракать?
Дверь хитро осклабился.
- Увидишь. Настоящий парижский завтрак. Не для дураков туристов с большой мошной.
С этими словами он нырнул в какую-то лавку.
"Фро-ма-ге..." - попытался прочесть Веник. Впрочем, нетрудно было опознать магазин сыров.
- Мы идём на пикник?
- Навроде того, - стремительный Дверь уже прикупил три разных мягких сыра; один из них - бри - Веня узнал, а два других нет. - Теперь вино.
Не менее стремительно Дор зашёл в винную лавку и вернулся с бутылкой божоле.
- А штопор? - тревожно спросил Лосик.
- Бени, - назидательно отвечал Дверь, - хоть я и родом из киббуца Глиль-Ям, но я муж парижанки, а значит, хоть чуть-чуть, но сам парижанин, - он полез в карман рюкзака. - А парижанин без штопора как мушкетёр без шпаги.
- Ты и вправду стал парижанином. Вино - с утра...
- Мы же в отпуске.
Они продолжали спускаться в направлении Сены.
- И последнее - багет. Без багета ты здесь никто. Засмеют.
Они вышли к реке и Веня вдруг ошеломлённо замер, поражённый её великолепием и красотой утреннего города. Действительно, когда стоишь на земле, всё выглядит по-другому, чем из окна машины.
- Это Иль-де-ла-Сите. Отсюда начинался Париж.
Они перешли Сену по Новому мосту и пошли по набережной в направлении моста Сен Мишель. Вдалеке показался Нотр Дам.
- Вот здесь и будем завтракать.
Дверь открыл свой рюкзак и достал две подушечки.
- Ты серьёзно подготовился, - впечатлился Веня.
- Зимний вариант. Камни-то холодные, жопка примёрзнет.
Следом за подушками показались два бокала толстого стекла. Веник аж присвистнул.
- Людей, которые пьют вино из пластиковых стаканчиков, нужно убивать. Это я тебе как зять винодела говорю. Можно, конечно, пить из горла, но так будет удобнее.
Последним был сырный нож.
- Всё, мы готовы, - Дверь открыл вино и разломил багет. - Наливай, капара!

***
...Вене казалось, что он никогда в жизни не ел ничего более вкусного. Сыры были божественны, ароматны и сами, не требуя ножа, намазывались на багет и сами же растекались по языку. Багет - ещё тёплый - был такой свежести и хрусткости, что хотелось на нём жениться.
- Кажется, эти сыры вчера ещё мычали, - попытался пошутить он, а Дор ответил:
- А как тебе вино? Сейчас хорошо покупать божоле, потому что последний урожай был удачный. Ну, и оно легче, чем там бордо, или Сан Эмильон. Больше подходит для утра.
Покончив с трапезой, они ещё долго сидели молча, любуясь Сеной и Парижем. Есть люди, с которыми непременно нужно всё время разговаривать. Которые не выносят пауз, считают их досадным провисом в дружеском общении, и спешат заполнить их дурацкими вопросами.
А с иными хорошо просто сидеть и молчать.
К чести Дверя - с ним можно было молчать часами.
Потом они долго бродили по набережной между лотков букинистов - Веник был очарован всей этой библиофилской атмосферой и запахом старых книг.
- Раз тебе такое нравится, пойдём - я покажу тебе один книжный магазин. "Шекспир" называется, книги на английском. И они шли к Шекспиру, и Веня опять наслаждался книжным духом.
Потом бродили по Латинскому кварталу.
- Лучший район Парижа, - утверждал Дверь. - Нет, конечно, есть ещё Маре, там тоже хорошо, ну и парочка других приятных мест. Но всё равно Латинский квартал это что-то... непостижимое.
Начало холодать - вот они, внезапные метаморфозы парижской погоды зимой - и вдруг принялся моросить мелкий колючий дождь.
- Идём-ка, - сказал Дверь. - Тут есть одно местечко... время уже обеденное... короче, там готовят лучший луковый суп во всей Франции. Ты ел настоящий французский луковый суп? Не какой-нибудь эрзац?
- Я, ну... в общем...
- Ага, понятно. Тогда за мной!
И они ели потрясающий луковый суп с невероятным количеством сыра, под хрустящей "шапкой" из слоёного теста. А потом ещё беф бургеньон, и пили бордо, в тепле и в уюте маленького скромного ресторанчика в переулке близ бульвара Сен Жермен, а за окном шелестел январский дождь...
А потом тучи рассеялись; затем быстро стемнело и зажглись радостные вечерние парижские огни... и друзья снова бродили и бродили...

***
Ночью, уже сидя в самолёте, в своём люксусном первом классе, Лосик всё ещё внутренне продолжал слоняться по бульвару Сен Мишель...
Потом его вдруг как будто обожгло.
"И на что я потратил целую неделю в этом прекрасном городе? На какое-то фуфло! Эх, Володя, Володя... а впрочем, чем он-то виноват? Кто платит, тот заказывает музыку. Я платил, и я заказывал. Заказывал всякое дерьмо.
А сколько я денег потратил - ужас. И зачем? На что?"
Веня вдруг начал прозревать.
"Господи, на свете столько нищеты, несчастья, беды... стольким людям можно помочь, имея деньги. А я тупо протратил их на биде с голосовым управлением и дурацкую позолоту в моём номере. Гулял, как купец, как дешёвый нэпман..."
Улыбчивая стюардесса принесла шампанское. От шампанского Веник отказываться не стал.
"И вообще... Мне выпало невероятное везенье. А чем я его заслужил? Ничем! Ничем... просто повезло. А вот, например, моим друзьям такого фарта не случилось - а что же, они хоть чем-то хуже меня? Нет. Это несправедливо!"
Пока аэробус Эйр Франс мягко плыл над Альпийскими горами, Венина мысль плыла в совершенно другом, но очень чётком направлении.
"Я понял! Мне нужна была эта поездка, и весь этот безвкусный кутёж, и все мои ошибки, и моё прозрение - чтобы понять. Я должен поделиться своим везением. Оно незаслуженное - и я должен разделить его со всеми своими друзьями. Ну, и знакомыми. И приятелями. И просто с хорошими людьми."
И в аэропорту Бен-Гурион Веник приземлился, уже имея в голове примерный план - как он поделится своим богатством со всеми, кто достоин того, чтобы с ними поделиться.
"Вот так - будет правильно! И справедливо."

5.
 
Наутро после возвращения из Парижа Веня развил нешуточную активность.
Вначале он сдал свой длинный серебристый "Мерседес" и взял в лизинг аккуратненький "Фольксваген Поло". Довольно малиновых пиджаков. Строже. Проще.
Затем нашёл холостяцкую студию возле моря - затерянную внутри томного хитросплетения тель-авивских переулков. И отказался от помпезного люкса в Шератоне.
Но главное - он начал считать...
"Окей, что-то я, конечно, оставлю себе. Иначе это глупо. У меня есть двадцать миллионов..." - он надолго задумался. Кряхтел, скрипел, хмурился, беззвучно шевелил губами. Потом продолжил вслух, сам с собой: "Я оставлю себе пять. Это справедливо. В конце концов, это мой выигрыш. Я не должен оставаться без гроша.
Итак, пятнадцать лимонов. Разделить на... сколько у меня друзей?"
Стоп. А почему только друзья? А что - просто знакомые не имеют права на свой маленький кусочек счастья?
С другой стороны - почему все должны получить по одинаковому куску пирога? Ведь у меня есть действительно близкие мне люди, а есть так себе - приятели. И даже просто знакомые. Что же это я всех брею под одну гребёнку?
Он взял из пачки бумаги несколько листов и разложил их рядышком на столе. Заточил карандаш.
И закипела работа.
Веник писал, зачёркивал, снова писал, снова зачёркивал; комкал и бросал через плечо и брал чистый листок. Считал на калькуляторе, опять записывал, опять считал. Чертил какие-то линии, рисовал какие-то графики. Снова зачёркивал, чертыхался и начинал всё сначала.
Записывал слева имена, а справа цифры, потом соединял имена одному ему понятными линиями, опять всё уничтожал.
Потом наоборот: слева цифры, справа имена. И перекрёстные линии. И стрелки. Вопросительные знаки. Восклицательные знаки.
Он работал несколько дней как одержимый, прерываясь лишь на сон и походы в ресторанчик на углу. Засиживался допоздна.
И вот как-то ночью вдруг почувствовал, что устал. Захотелось перевести дух, может быть даже куда-то съездить.
- В конце концов, я еще пока что миллионер, - сказал он сам себе вслух. - И своими пятью лимонами могу распоряжаться как хочу.
Лосику вдруг ужасно захотелось в театр. В оперу. Даже лучше в оперетту - это ведь его юность.
- А если хочется в оперетту, - пробубнил он, продолжая разговаривать с самим собой, - то нужно ехать... нужно ехать...
Ну конечно! В Вену!
Он посмотрел на часы - два часа ночи. Открыл интернет чтобы поискать рейсы на Вену. Обнаружил, что Остриан Эйрлайнс отбывает в шесть утра.
- Ну так и чего тянуть?
Веня быстро оделся и заказал такси в аэропорт. Оказывается это огромная радость - вот так в секунду собраться и рвануть. Без багажа, без билета, без гостиницы. Не зная, где будешь ночевать. Такую роскошь могут позволить себе только беспечные нищие-хиппи...
- ...и мы, миллионеры, - улыбнулся Веник зеркалу в лифте.
В одном кармане лежал паспорт, в другом кредитка. Других вещей он с собой не взял.

***
Милая девушка в красно-белой униформе у стойки бизнес-класса без проблем продала ему билет в люкс. Попивая шампанское в VIP-зале, он изучил "шпильплан" Венской Народной оперы - пригодился ученный когда-то давно немецкий язык.
- Завтра "Весёлая вдова", а послезавтра "Летучая мышь"! Вот это повезло так повезло!
И от радости у него что-то зашампанило внутри.
- Веня едет в Вену, - повторял он сам себе. - Веня едет в Вену.

Пребывание в городе вальсов Веник начал с покупки костюма - прямо на Ринге, чтобы уж наверняка.
Номер снял в отеле в 9-м округе - прямо рядом с "Фолькс-оперой". Нигде и ни с чем и ни на каком этапе у него не возникло никаких проблем.
("Оказывается, это очень удобно - быть богатым!")
...Этой поездкой он вообще остался чрезвычайно доволен. И своей лихой спонтанностью, и увиденными прекрасными спектаклями. И в целом -  всей лёгкостью бытия.
А на обратном пути - и это уже второй раз, когда именно в самолёте ему приходили дельные мысли - он понял, что его план созрел.

***
Спустя три дня Веня разослал письмо на двух языках следующего содержания:

"Мои дорогие друзья!
Я знаю, что это прозвучит невероятно. Но это правда.
Мне, вашему другу Вене/Бени Лосику, улыбнулась удача. Мне фантастически, сказочно повезло: я выиграл в лотерею очень крупную сумму.
Вы наверняка читали об этом пару месяцев назад. Но не знали, что этот счастливчик - я.
И теперь я хочу поделиться с вами своим везением. Ведь я ничем не лучше вас, и фортуна выбрала меня случайно, вслепую. Это несправедливо, если всё достанется мне, а вам - ничего.
Я хочу восстановить справедливость и прошу вас принять мой подарок. Надеюсь, что вы все поймете меня правильно и мой искренний поступок никого из вас не оскорбит и не унизит. Это всё от чистого сердца.
Буквально на днях вы все получите чек на некоторую сумму денег.
Я прошу вас принять мой скромный дар и распорядиться им так, как вам заблагорассудится. Это ваши деньги и вы ничего мне не должны - и уж конечно не должны объяснять, как вы их потратили.
Я назвал это - "стипендия справедливости".
Спасибо вам за то, что вы все есть.
Ваш В. Лосик."

Следующие несколько дней он выписывал и рассылал чеки. Конечно, не почтой, а с курьером.
Всем-всем-всем. Ребятам из гавайского ансамбля. Звукорежиссёру Альберту. Учителям из музыкальной школы. Бывшим соседям. Девушке, которая привела на его концерт лысого военного. Лысому военному. Секретарше Хане. И даже "шалом-Шломо". Только Дверя пришлось временно исключить, ведь он уехал на год в Париж. Но его сумма была заботливо отложена и забронирована.
Стали поступать звонки от благодарных друзей. Веня вяло отбивался и отшучивался, но внутри чувствовал себя ужасно приятно.
Ведь это и вправду очень приятно - делать добро!
За звонками последовали приглашения в гости - и он наносил визиты, не забывая принести еще какой-нибудь дорогой подарок.
Это было чудесное время. Веник ощущал себя если не Господом Богом, то как минимум добрым волшебником.
А потом началось что-то странное...

6.

- А потом началось что-то странное, - пояснил он Дверю.
Они сидели в кафе напротив театра Габима. Дверь буквально накануне вернулся в Израиль после долгого отсутствия.
Листок календаря успел между тем перевернуться уже несколько раз; нежным бризом просвистела весна, выпарило пот из всех мыслимых пор - лето, и теперь над бульваром Ротшильда царил свежий дождливый тель-авивский ноябрь.
Друзья пили глинтвейн.
- Странное? - переспросил Дверь.
- Ну ты знаешь, я ведь довольно чуткий; или чувствительный. Я начал ловить в воздухе некие эфемерные флюиды... в общем, люди стали меня избегать. Сначала появилось что-то принуждённое, искусственное - в общении, в тоне.
- Может, ты всё придумал? В чём это проявлялось?
Веня пожевал губами.
- Да как бы и ни в чем конкретном. И тем не менее - нет, я не выдумываю.
- Уверен?
- Помню разговоры, смолкавшие, когда я появлялся. А ещё обрывки, случайно услышанные, вроде - "бросил нам кость", или что-то похожее. Может, это вовсе и не про меня было сказано. Другой раз - "вопрос, сколько у него там осталось?"
- Может, тоже не про тебя?
Лосик, хмыкнув, промолчал, а затем продолжил.
- Потом меня заменили в моей группе. Взяли Серёжу Кляйна, помнишь его? Гитарист из Ришона.
- То есть как "заменили"? - вскинулся Дверь. - Ты больше не играешь в "Фениксе"?
- А вот так. "У Серджо родился ребёнок, нужно дать ему заработать". Это Родриго сказал, руководитель ансамбля.
- Понятно...
- Ну, я поехал к Серёжке. Он-то ни в чем не виноват...
- Да-да, конечно, - проскрипел Дверь. - Не виноват.
- Подарил ему на рождение сына ещё полста штук.
- Ты псих!
- Но обратно Родриго меня уже не взял. Хотя я предлагал работать бесплатно.
- Вот и на кой черт ты так унижался?
Веник пожал плечами.
- Очень хотелось выступать.
Появился официант.
- Пока ничего, спасибо, - отослал его Дверь и Веня продолжил рассказ.
- А потом у меня стали просить денег. Сначала один, потом другой.
- Погоди. Я хочу понять, - уточнил Дверь. - То есть, все те люди, которым ты подарил эту свою "стипендию справедливости", тупо требовали ещё?
- Именно так. Наверное, узнали, что я же сам и по своей воле дал еще денег Серёге...
- ...и поняли, что так в принципе можно.
- Вроде того. Первым был Паша. Помнишь его?
- Саксофонист?
- Да. У жены какая-то сложная женская операция. Так он сказал. А через больничную кассу полгода очередь.
- И сколько?
- Четыреста тысяч.
- Ты с ума сошёл! И ты дал?

Взвизгнула приближающаяся сирена. По бульвару проехала скорая.

- Официально - взаймы. На неопределённый срок. Но он так нахально смотрел и лыбился...
Веня улыбнулся.
- Потом-то я узнал, что операция на самом деле была пластическая, а не медицинская, и что делали её пашиной жене в частной клинике в Швейцарии. Но к тому времени он уже перестал отвечать на мои звонки. А затем и вовсе поменял телефон.
- Хочешь, я его разыщу? - зло спросил Дверь.
- Да я и сам бы мог его найти. Но зачем? К тому же потом были другие. У Томера тяжба с братом-близнецом из-за квартиры. Срочно нужно было выкупить ипотеку. У Жени ремонт. У Асафа... забыл. Суммы разные. И все - взаймы.
- И никто не отдаст?
Веня махнул официанту.
- Можно виски? Башмиллс.
- Ты разве не за рулём? - спросил Дор.
- Нет у меня больше руля.
- То есть?
- Я сдал машину. И вернулся в свою квартиру. В Гиватаиме, помнишь мою конуру?
- Погоди-погоди. Но деньги-то у тебя ещё остались?
- Да, конечно. Тринадцать с половиной тысяч.
- И всё?! - Дверь вскочил.
- При разумной экономии хватит на два месяца. Ты ведь возьмёшь меня обратно на работу?
- Ты всё раздал, хренов благодетель человечества?! - Дор никак не мог поверить. - Ты дал этим хапугам растащить все твои деньги?!
- Тише, тише. Ты распугаешь посетителей.
Официант принёс виски.
- За друзей! - ёрнически улыбнулся Лосик. - Не грусти, Дор, - продолжил он уже серьёзно. - Я своё погулял. Пожил в люксах, полетал в первом классе, поездил на роскошных тачках. Покутил в мишленовских кабаках с топ-бляdьми. Ну и хватит. Пора обратно в нищету.
- А Анастасия знает?
- Нет, конечно.
- Хочешь, я ей расскажу?
- Ни в коем случае! Да, кстати. Чуть не забыл самое главное.
Лосик полез в свою сумку и вытащил толстую пачку денег.
- Вот. Держи. Это твоё.
- Что это?
- Как что? Твоя доля. Пятьдесят тысяч шекелей.
- Что?!
- "Стипендия справедливости". - Веник пододвинул пачку к Дверю.
- Братец, да ты окончательно с катушек съехал. Ты только что сказал, что остался на мели.
- Твоя доля не в счет. Я её сохранил и обналичил для верности.
- Я не возьму.
- Ты меня этим обидишь. Я раздавал всем друзьям эту чёртову "стипендию". Ты - мой друг и тебе по праву полагается твоя доля. Ты не виноват, что отсутствовал за границей и не мог её получить. Я её сберёг и вот она тебя нашла.
А мои финансовые проблемы тебя не касаются. Жалости не надо. 
- Можно мне тоже виски? - крикнул Дверь официанту, а затем приобнял Веню и заговорил:
- Послушай меня, дорогой ты мой дурень. Во-первых, я очень тебе благодарен. Ты добрый и благородный человек. Во-вторых ни фига мне тебя не жалко. Кретинов нельзя жалеть, это им вредно. А в третьих, я бы и тогда не взял. Ты знаешь, что я человек небедный. Я бы сказал - тогда, год назад - спасибо, друг, но отдай-ка ты лучше тем, кто нуждается. И теперь не возьму. Только "тот, кто нуждается" это сейчас ты сам.
И пододвинул пачку обратно к Вене.
- Нет. Я тоже не возьму! Мне это не надо, меня уже не спасёт. Может, кому-нибудь нужно? - Лосик повысил голос, обращаясь к посетителям кафе и повертел пачку над головой. - Может, вам? - обратился он к официанту, принесшему Дору виски.
Тот посмотрел на Веника безумными глазами.
- Извините нас, - вмешался Дверь. - У друга проблемы и он немного взволнован. Дайте, пожалуйста счёт.
Затем он вырвал у Веника пачку денег и запихал ее ему за пазуху.
- Что ты творишь? Дикарь.
Они вышли на площадь между театром и концертным залом Манна. Дул прохладный ветер, но гуляющих было как всегда много.
- Постой-ка. У меня есть идея.
Возле одного из фонарей на площади стояла ремонтная машина электрокомпании с подъёмником-"стаканом". Электрик, поднятый "стаканом" на высоту фонаря, менял лампочку.
- Бени! Что ты задумал? Ты что напился?
- Погоди, Дор. Не мешай. Всё будет нормально, не волнуйся. Стой здесь.
 
Веник подошёл к электрику, который как раз спустился на землю.
- Привет, друг. Извини, можно тебя на минутку?
Он перешёл на шёпот.
- А можешь поднять меня в этой штуке?
- Я сейчас вызову полицию! - пригрозил электрик.
- Постой, постой, послушай! - жарко зашептал Лосик. - Я не псих и не самоубийца. Не бойся. Никто не узнает и у тебя не будет никаких проблем. Я клянусь.
Он достал из-за пазухи двереву пачку и вскрыл банковскую поперечную ленту.
- Смотри! - начал отсчитывать сотенные бумажки, - раз, два, три, четыре... это тебе, друг. Одна минута наверху! Хочешь - пристегни меня к этой железке чтобы я точно не упал. Пять, шесть...
- Это запрещено! Техника безопасности...
- Семь. Восемь.
- Меня уволят.
- Да кто заметит? Девять, десять.
Электрик колебался.
- Одиннадцать, двенадцать... Ладно, пятнадцать.
- Одна минута! И привяжу ремнем!

Подниматься в "стакане" оказалось страшно. Но наверху прямо в лицо дунул свежий ветер и Веню охватил кураж. Он стал доставать из пачки купюры и швырять в ответ - в лицо ветру, который подхватывал их и начинал кружить по площади, словно это гигантские разноцветные снежинки.
- Бени! Остановись, идиот! - орал снизу Дверь, а Лосик, счастливый, швырял и швырял бумажки и кричал:

- Я - Воланд! Я - Воланд! Зовите меня мессир!
Скрип подъемника напомнил Венику, что минута прошла. Он спешно вбросил последние бумажки. Между тем первые "снежинки" достигли земли.
Сначала один прохожий поднял, потом другой. Третий. Образовался ажиотаж, сперва радостный, потом несколько нервозный. Люди смотрели на небо, но видели лишь круговорот сотенных "снежинок", кружимых ветром и не могли понять, откуда прилетело им это богатство. Вот кто-то стал подпрыгивать, пытаясь ухватить бумажку на лету. Вот ещё один; потом двое столкнулись. А вот один специально оттолкнул другого. Назревала драка.
Хмурый электрик залез в кабину своего грузовика чтобы убраться от греха подальше. Потом снова вылез, схватил еще несколько бумажек, летевших к нему, после чего быстро уехал.
А Веня стоял,  спрятавшись за колонной по другую сторону улицы Губерман, любовался "танцами" на площади и хохотал, игнорируя осуждающее молчание Дверя.
Со стороны бульвара Ротшильда показались синие мигалки. Лосик перестал смеяться.
- А вот теперь пора и нам.
После чего спокойно пошёл вверх в направлении улицы Дизенгоф. Ошалевший и негодующий Дверь сердито последовал за ним.

7.

- Лосик, ты идиот! Дебил! Имбецил! Дегенерат! Недоумок! Ты конченый дефективный мудак, Лосик! - кричала Стасси. Впрочем, кричала она шёпотом, чтобы не напугать Майку.
Часом раньше она позвонила Вене и строгим-престрогим голосом приказала:
- Лосик! Немедленно к нам! Есть срочный разговор.
А теперь отчитывала Веника, а он смотрел на неё и думал: "какая же она красивая!"
Она была красивее всех женщин, с которыми он гулял в последние полгода - а он таки успел погулять, словно это была месть судьбе за прежний монашеский образ жизни.
Но она, его Стасси, была лучше всех; даже в ярости. А она была именно в самой настоящей лютой ярости:
- Как, ну как можно быть таким недоделком?! Дать себя развести, дать растащить все свои миллионы этим хищным тварям, этой саранче...
- Это были мои друзья, - оправдывался Веник. - Я хотел им всем помочь.
- Тебе просто неловко было им отказать! Друзья... и где теперь эти твои друзья? Там же, где и деньги?
Веня молчал.
- Впрочем, - вдруг смягчилась Стасси, - вот эта бездумная наотмашь щедрость, этот вот... как это говорят... бессребренничество... всегда были в тебе ужасно симпатичны.
И как-то чуть заметно вильнула бедром. Но чуткий Веня уловил это движение и с едва заметной лукавинкой спросил:
- Так я запру? - мотнув головой в сторону дверей спальни.

***
Спустя полчаса Стасси сказала:
- Значит так, Лосятина. Теперь моя очередь. Ты отдал мне на хранение двадцать и себе оставил двадцать. Ты свои растранжирил, я же не потратила ни шекеля. И теперь - я хочу поделиться с тобой.
- Стась...
- Не перебивать! - цыкнула жена. - Мне десять и тебе десять. Но условие: больше никакой бляцкой благотворительности!
- Стасси, я не возьму.
- Поздно, - торжествующе заявила та, - тебя никто не спрашивает. Ты забыл, что я тоже знаю номер твоего счёта.
- Тогда у меня есть идея получше...
Веник запнулся и почувствовал, что у него от волнения холодеет где-то глубоко внутри.
- Давай объединим... твои десять и мои десять, - он снова запнулся, - ну и... это... нас... тоже... объединим. А? И поедем все втроём в долгое-долгое путешествие, - закончил он уже совсем просительно. - Раз уж мы богаты...
Стасси посмотрела на него пристально.

8.

А месяц спустя, в промозглый декабрьский день, тот же Дверь провожал семью Лосиков - Веню, Стасси и Майю - в аэропорту Бен-Гурион.

- Всякое повидал, но такого, чтобы мой собственный друг отправлялся в настоящее кругосветное путешествие...
Ты, Бени, всё же псих...

Веник довольно захихикал.
- Ну так расскажи, - продолжал Дверь, - план, маршрут? А что, кстати, у вас со школой? - он кивнул на Майечку.
- Ты про формальности с минпросом? Не знаю пока; просто наплевал на это. Потом что-нибудь придумаю, выкручусь.
А что касается общего образования, то путешествие по разным странам длиной в год-два…
- Сколько?.. - изумился Дор.
- ...принесет Майке гораздо больше, чем тупое сидение за партой.
- Ну, это-то верно.
- Итак. Рассказываю.
Мы прилетаем в Рим и там же встречаем Новый год - по-моему, это неплохо. Классично. Не спеша и в своё удовольствие исследуем центральную Италию, плавно перемещаясь из города в город - с тем, чтобы к началу карнавала очутиться в Венеции.
- Ишь ты!
- Ну, дальше понятно. В Венеции пробудем с месяц. А может и больше. Вообще никаких жёстких временных рамок, лишь примерные. Минимум багажа - и скитаемся, как цыгане, из города в город. Поезда, гостиницы, прокатные машины, мотели и прочая романтика. Где понравится - задержимся дольше.
Но общий план - к весне быть в Париже.
- Ты неплохо подготовился!
- Я быстро учусь.
- На лету, гад, хватаешь.
- И никакого дутого купечества, - Веня потупился. - Я присмотрел одну трёхзвёздочную гостиничку возле бульвара Сен-Жермен...
- Молодец! Ну, продолжай, - Дверь был так заинтригован, что буквально пожирал Лосика глазами.
- В Париже пробудем месяц или два, а потом будем не спеша дрейфовать в сторону Нормандии, чтобы в конечном итоге через Ла-Манш переместиться в Лондон.
-Ну-ну…
- Затем на север, в Шотландию, а потом через частные морские фрахты - на Фенгаловы острова…
- «Гебриды» Мендельсона?
- Молодец, угадал! И дальше в Исландию, а потом заодно и в Гренладнию.
- План на миллион!
- Да нет… гораздо скромнее. Но в итоге пути - Канада.
- Лихо!
- И затем на юг, вдоль восточного побережья, через Бостон и всё такое прочее - чтобы застать золотую осень в Нью-Йорке.
- Откуда ты всему этому научился?
Лосик улыбнулся.
- Дождливый Манхеттен Вуди Аллена. И после на длиннющем американском таком типичном ретро-мобиле на запад, через всю страну. Всё как в «роад-муви»: мотели, дайнерсы, пыльные одинокие заправки, бескрайние просторы пустыни Невада… В Калифорнию, чтобы встретить наш второй «цыганский» Новый год - в Голливуде.
- Окей, я понял идею. А следующий рубеж?
- Карнавал в Рио. Затем Буэнос Айрес - город Пьяццоллы. Потом дальше на юг - Огненная земля, с обязательным корабельным туром в Антарктиду.
- Ну ни хрена...
- Наконец, Полинезия. Таити. И в финале Япония. На ней можно уже и закончить. «Страна восходящего» - это своего рода конец цивилизации. Ну… или, наоборот, ее начало.
- Обалдеть, чувак…
- А вот Тайланд, Корея, Индия, Турция, Египет, Марокко, Кения и вообще всякая Африка - это уже материал для новой поездки.
-Да ты уж и так собрал всё, что мог!
Объявили посадку на римский рейс. Лосик стал торопиться.
- Заболтались.
Включилась Стасси:
- Да, парни, пора; опоздаем.
- Так что? - спросил Лосик. - Весной в Париже? Мы будем ждать тебя с бутылкой шабли на Мосту Искусств. Первая скамейка справа если считать от Лувра.
- Папа, пойдем! - в свою очередь вклинилась Майка.
Веня обнял Дверя и принялся догонять Стасси и Майю, уже резво бежавших к паспортному контролю.
- Бени! - окликнул Лосика Дверь. - В общем, про поездку я понял. А что так, в целом? Как планируешь жить потом?
Веник обернулся и подмигнул.
- Не знаю… Посмотрим... Может, куплю у Шломо новый билетик.

...И поспешил вслед за семьёй навстречу приключениям.


-------------------

*) капАра - здесь: дорогуша (ивр.сленг)