Меденя, или Горбатая Оля

Время уже приближалось к полудню. Девятилетняя девочка сидела у печи и чистила репу. В животе у неё урчало, временами издавался звук, который был даже ей неприятен. Желудок словно к спине прирос, и там казалось кто-то сосал. Так сильно хотелось кушать: девочка со вчерашнего дня ничего не ела. Жадная бабушка, отцова-мать, внучке часто кушать не давала. Сама ела досыта, а ребёнку не давала еды, голодом её морила, заставляя как рабыню батрачить и услуживать ей. А если что не так, как она хотела бы, то начинала внучку бить ремнём или по полу таскать за волосы и орать, ругаясь, да так громко, что хоть уши затыкай. Бедный ребёнок уже стал реже плакать даже от боли. Закусит губу до крови и терпит, а бабушка ещё больше злится и проклинает внучку, желая смерти и орёт:
   – Тоже мне, назвали Ольгой, как княгиню. Я тебе покажу, где раки зимуют, если слушаться меня не станешь!
   Бедная Олюшка ложится спать поздно, пока все дела по хозяйству не сделает, а утром рано встаёт, пока бабушка спит.
   И вот сейчас девочкин взгляд остановился на небольшой круглой картошке – так этот овощ бабушка Дуся называла, – гордо глядя в окно где виднелась дорога в сторону рынка. В это время Оля уже почистила репу, и хотелось кушать.
   Бабушка Дуся часто днём убегала на рынок и оттуда приходила с крепким мужчиной, смуглым, чёрным, и Оле казалось, что он сильно страшный, как и её бабушка. Девочка, завидев их, сразу пряталась в сарае или в комнате, где спала, или где-нибудь в огороде, если это было лето. Бабка начинала её ругать, чтобы она не мешала им трапезничать. Когда к ней приходили гости, то она запирала внучку в чулан, где пищали мыши и бегали даже по ногам девочки. К мышам она привыкла: они не бабка, ей боль не причиняли. Это лишь по первому разу девочка вскрикивала от неожиданности, когда грызуны пробегали, задевая её босые ноги.
   Сейчас бабушка Дуся ещё не появилась, может к соседям ушла чаю попить.
   – И как только они её терпят? – подумала Оля, взяв в руку, не задумываясь, картофелину, – она была чистой, тёмно-жёлтая её кожура казалась девочке вкусной.
   Оля ловко ножом обрезала кусочек и, положив в рот, стала жевать, внимательно прислушиваясь к звукам и вкушая незнакомый до селе вкус сырого крахмала. Она была столь голодна, что ей сырой картофель показался лакомкой и, не заметив бабку Дусю, девочка отрезала второй кусочек от картошки и уже хотела положить его в рот, как в это время подскочила с криком к ней бабушка и ухватилась за косичку. Картошка и нож выпали из рук и Олю уже волокли по полу. Кожа головы болела, словно скальп снимала родная бабушка. Оля заплакала:
   – Что я сделала тебе? – сквозь слёзы пищала она, но женщина кричала:
   – Ах ты бисова кровь, ещё говорит чего сделала? Мне Махмуд эту диковину принёс, чтоб я это кушала, а ты её испортила! Дуська перестала таскать за волосы внучку и, схватив картошку, выбросила её в открытое окно, попав в курицу. Та закричала и все куры с петухом тоже от испуга подняли шум. Оля тихо плакала, вытирая слёзы грязными ладонями, оставляя на лице чёрные полосы. А женщина всё орала, чертыхалась, обзывала внучку плохими словами. Олюшка уже думала как ей избавиться от злой старухи: убежать что ли куда-нибудь? Но она не знала куда и боялась неизвестности ещё больше, чем побоев от родной бабки.
   Ночью девочка просыпалась от страшного сна и думала:
   – От чего мне такая жизнь дана? О Боже, или я в другой жизни была хуже, чем моя бабка и много нагрешила?
   Слёзы текли и падали на жёсткую подушку из пухалок, которые зимой она рвала себе на подушку. Девочка каждую зиму обновляла подушку, чтоб она была мягкой, когда болото замерзало и коричневые продолговатые шишки камыша она в мешок дергала. Оля даже и не думала, семена это или что-то другое, и ещё обижалась на бабушку Дусю, что та спит на пуховой перине и пуховой подушке.
   За последнее время, когда кур Дуська убивала, то перья собирала в наволочку, зашивала и делала из неё подушку и отдавала своему торговцу Махмуду, а тот продавал и половину денег давал ей.
   Когда девочка просыпалась ночью от страшного сна, то садилась и слёзы сами текли по щекам, падая с подбородка в подол старенького платья. Вспоминая сташный сон, девочка крестилась, повторяя:
   – О Боже, помилуй меня и спаси.
   Ей часто снился змей с тремя головами, серо-зелёного цвета, надвигающийся на неё с разинутыми пастями, и всегда с горящими глазами, то зелёного, то красного цвета. Или во сне приснится бабка Дуся, ведя на ремне с большими рогами чёрного, с длинной шерстью крупного медведя, и всегда она это чудище направляла на внучку. Как после таких ужасных снов не проснуться?
   Девочка продолжала плакать. Села у печи и стала ждать приказа бабушки, а та всё ругала ее:
   – Паршивая овца, глупая, народилась на мою голову! Связала меня по рукам и ногам своим присутствием.
   Она не успела рот свой закрыть, как открылась дверь и проём закрыла высокая фигура Махмуда. Он остановился и зычным голосом гакнул:
   – Что за шум, а драки нету? – мужик засмеялся.
   Дуська рукой махала внучке, что означало: смойся отсюда, чтобы глаза мои тебя не видели. Оля встала, женщина, улыбаясь гостю, произнесла ласково:
   –Здравствуй, милый, чего тебя так долго не было?
   А он, увидев девочку, приговорил:
   – А и дочка здесь. Пусть нам чай вскипятит, да чего-нибудь сварит.
   Но Дуська продолжала выпроваживать в комнату внучку, говоря:
   – Нет, нет, я сама тебе, милый, приготовлю. Зачем же ей нам мешать, пусть идёт.
   Оля быстрыми шагами удалилась в комнату, маленькую, тёмную, где стояла лишь её кровать да небольшой деревянный сундук, сколоченный из грубых досок – там лежали старые вещи, а она даже не знала чьи они.
   Девочка услыхала разговор. Мужской голос спросил:
   – Дорогуша, дай ножик.
   А женский голос засмеялся:
   –Я твоего-то языка не знаю, поэтому не смей мне говорить по-своему.
   – А что тут непонятного? Я тебе по-русски говорю. Я сейчас хлеб порежу,– он выложил на стол из сумки каравай коричневого цвета, от него исходил аппетитный запах.
   Дуська дотронулась до хлеба.
   – О, тёплый ещё, – блаженно проговорила она.
   При слове хлеб Оля сглотнула набежавшую слюну и слёзы снова полились из глаз. Она шмыгнула носом и села на кровати. Голодной спать не хотелось.
   – Ладно, хоть отдохну сидя тут, – подумала девочка.
   А на кухне вели разговор. Женщина спросила любовника:
   –Милый, ты целую неделю ко мне не приходил. Где был, у другой что ли?
   – А ты сама почему на рынок не приходила? Вот там бы и увиделись.
   – А как я без денег-то приду? – с укором сказала она. -Ты вон мне их не даёшь.
   Он негромко засмеялся.
   – Ну ты жадная у меня. Сколько тебе денег не дай, всё мало. Только и говоришь: нет их у тебя.
   В печке трещали сухие дрова, горя, и пламя ярко плясало. В чайнике быстро закипела вода, и в чугуне тоже.
   – Ой, я забыла туда положить картофель.
   – Да ты его ещё и не съела?– засмеялся Махмуд. -Хочешь, чтоб завял овощ или сгнил? Ладно, положи варить нам по две картошки, остальное давай пожарим,– и он увидел на лавке сковороду и поставил на плиту.
   Умело взял нож, почистил картошку, помыл её в кастрюле, где плавала репа и произнёс:
   – В сковороду масло налей.
   Дуська исполнила приказ, а он нарезал картошку кубиками и положил в горячее масло. Потом со второй и третьей картошкой он проделал то же самое. В сковороде оказалось много картофеля.
   –Иди жарь, да помешивай, – приказал торговец.
   Та, довольная, услужливо выполняла указы кавалера.
   Вскоре запах жареной картошки поплыл во все щели и дошёл до носа девочки. Запах был ей незнаком, но какой вкусный и дурманящий. И, чтобы не упасть от голода в обморок, Оля закрыла нос рукой и открыла рот просто дышать.
   Бабушка Дуся на кухне гремела посудой и смеялась без причины. Так думала внучка, которая за свою жизнь не смеялась и даже редко улыбалась.
   Дуське было 42 года. Волосы были у неё седые и никто не помнил, какая она была в молодости, поэтому она выглядела из-за волос и морщин под глазами старой. Её называли все бабушкой. Но сама-то Дуська думала, что она еще девочка, и когда её обзывали бабушкой, она злилась и говорила:
   – Какая я вам бабушка? Я ещё молодая,– и злилась на Олю, виня ее: – вот из-за внучки меня бабушкой зовут.
   И сейчас она тоже нашла повод разозлиться на Олю.
   В сковороде осталась картошка. Махмуд указал:
   – Это как раз дочке. Иди позови её, пусть покушает.
   – Потом поест,– фыркнула Дуська и встала со смехом, потянув кавалера в свою спальню.
   Оля слышала, как скрипели половицы под ногами взрослых, а потом заскрипела кровать.Через некоторое время мужские стоны и оханья сливались воедино с женскими и разносились так громко, что девочка подумала:
   – Они там щиплют друг друга что ли до боли?– и заткнула уши пальцами, но звуки ещё долго раздавались в ушах, но уже тише.
   Потом бабушка проводила любовника и стала кричать:
   – Эй, неряха, грязнуля! Иди на кухню. Вымой посуду, не то ремень сниму и огрею тебя за непослушание,– и пошла спать.
   Внучка встала и поплелась выполнять приказ. Ноги от слабости дрожали и девочка по стенке шла шатаясь. Голова кружилась. Запах от папирос лез в нос, а на кухне царил мрак.
   –А может это в глазах у меня?– тихо произнесла Оля и плюхнулась на скамейку возле стола.
   Девочка окинула взглядом кухню и увидела корзину на полу в углу, и сразу заболела спина.
   Корзину она эту сама плела, и вспомнила каких трудов она ей стоила.
   Оля не умела плести корзины и поэтому бабушка её отправила к соседу, который плёл корзины, чтобы тот научил её этому.
   Старику соседу за учёбу Дуся не платила. Он не брал за учёбу плату, лишь оставил у себя те изделия, которые вместе с девочкой сплел, их было две корзины. Дуся заставила внучку сплести две маленькие корзиночки из камышовых листьев для хлеба, чтобы перед гостями похвалиться. Ох, сколько же побоев ребёнок получил, пока корзиночка понравилась бабке. Вся спина у девочки была исполосована ремнём, а изделия, которые не понравились бабке, были брошены безжалостно в печь.
   Оля посмотрела на корзину, в которую небрежно были брошены бабкины юбка и платье.
   Девочка поёжилась, вспомнив, что пока эту корзину плела, как много бабушка её стегала по рукам и спине, и всё кричала:
   – У тебя руки крюки, ничего-то ты не умеешь делать, уродина!
   Бабушка Дуся топтала корзину, которая могла бы пойти для овощей, и девочке приходилось на другой день рано утром идти за ивовыми прутиками, мочить их в кадушке во дворе и только на третий день из них плести новую корзину.
   Вдруг послышался бабушкин окрик:
   – Сволочь! Иди сюда!
   Оля побежала в комнату к бабушке. Та лежала на мягкой постеле. Её седые космы нечёсанными клочками распластались на подушке, руки скрещены на груди, а глаза закрыты.
   Внучка подошла и тихо спросила:
   – Тебе, бабуля, капустного рассола дать попить или ещё чего-нибудь?
   А та в ответ рявкнула:
   –Умираю, не видишь что ли? Неси рассолу и крепкого чаю, не то ремня получишь.
   Девочка быстрыми шагами пошла на кухню. Там налила в кружку рассола и зашагала к бабушке, думая:
   – Если бы ты, злыдня, умерла, я бы плакать не стала, отдохнула бы от тебя и от побоев.
   Оля подала бабушке кружку. Дуся уже сидела на кровати, сморщив лицо. Взяла питьё и стала медленно отхлебывать, но с первых глотков закричала:
   – Другого рассола что ли нет? Этот слишком кислый! Дай другой. А этот сама пей, – и вылила содержимое на внучку.Той уже и не привыкать.
   – Хорошо ещё, что не в лицо плеснула, – подумала девочка, -а платье-то высохнет.
   Оля побежала вновь на кухню и не нашла другого рассола, но не стала в кружку наливать этот же. На подоконнике сидел кот и таращил глаза на девочку. Она его погладила по голове, сказав:
   – Опять я не угодила.
   На столе в жестяной посуде находился холодный чай из еловых иголок. Женщина пила его, когда болела голова от спиртного, и на этот раз Оля налила чай немного в кружку и отнесла бабушке. Та дрожащей рукой взяла чай, морщась, выпила и снова легла, а кружку кинула в грудь внучке. Та ловко подхватила её и пошла на кухню.
   На другой день снова пришёл торговец Махмуд и Оля услыхала как он говорил:
   – Дуся, голубушка, я хочу взять тебя с собой, ведь работа моя здесь кончилась. Всё я распродал, поеду за товаром и в другом месте начну торги. Но придется ехать одному.
   Дуся его перебила:
   –Милый, а чего ты меня брать-то с собой не будешь? Продали бы этот дом и вместе бы и уехали.
   Махмуд округлил большие чёрные глаза и спрашивает:
   – А куда ты свою внучку-тo денешь?
   Дуся засмеялась вместо ответа, а мужик продолжал:
   –Если бы у тебя не было Оли, я бы тебя взял с собой. Ты не волнуйся, я когда-нибудь сюда вернусь ради тебя, ну а завтра заеду на лошади попрощаться.
   Женщина заплакала, да так громко, и заголосила бзумно:
   –Я без тебя здесь умру, ты приедешь только к холодным моим ногам.
   Торговец засмеялся:
   –Да у тебя и так всегда ноги-то как лёд, похоже ты без меня всегда голодная и крови у тебя нет, прям как лягушка.
   Дуся продолжала плакать, а он её успокаивал:
   – Ну не плачь, ты же ведь не ребёнок. Без меня как-то жила и сейчас проживёшь. Ну я пойду, мне надо ещё с хорошими людьми попрощаться,– и ушёл.
   Дуська перестала плакать, вытерла слезы и лицо её сделалось уже не плаксивым, а злым-презлым. Она стала чертыхаться, проклиная свою внучку и заорала:
   – Где ты, стерва, горбатая уродина? На мою голову села, зараза! Лучше бы ты со своей матерью подохла, а сын мой Гришенька жив был бы.
   Дуська стукала ложкой по столу. К ней подбежала внучка, и только хотела разинуть рот, чтоб спросить как обычно "что, бабуля, сделать?", как сморщенная ведьма стукнула деревянной ложкой внучке по голове. Та пошатнулась, но не упала, а бабушка продолжала орать:
   – Видишь, на столе грязная посуда? Вымой. Поставь на огонь чайник, чаю горячего хочу с пряниками. Сама не трогай ничего, не то руки поломаю.
   От удара у Оли в глазах звёзды полетели. Она не заплакала и даже не стала мысленно ругать и проклинать бабушку, смирилась с участъю. И всё думала:
   – Я, наверное, в другой жизни была плохая, даже хуже бабушки Дуси, вот поэтому в этой жизни и плачу за грехи прошлые.
   Каждый день был похож один на другой, и так долго тянулись эти дни, что, казалось, и вечера не наступит, а ночи как одно мгновение быстро пролетали, что девочка выспаться и отдохнуть не успевала.
   Бабушка Дуся сидела за столом на кухне и зло смотрела на внучку, думая как бы ей избавиться от неё, и все же она придумала, что от такой мысли повеселела.
   – Что ж я так долго думала?– вслух произнесла, улыбаясь.– Я её на крюк повешу в чулане. И когда соседи увидят её, то подумают, что девчонка от горя сама повесилась, потому что её бабушка уехала с торговцем и её оставила.
   Довольная идеей, женщина пошла в сени и, подойдя к двери чулана, открыла. Оттуда пахнуло плесенью:
   – Фу ты, как плохо пахнет,– сморщив свой длинный крючковатый нос, громко воскликула Дуська.
   –Лето ведь, тепло, а тут сыро?! Зато зимой хорошо было, когда на этом крюке туши козы или поросёнка висели, – женщина засмеялась, представив как висит ненавистная девчонка, и она, её бабка, невиноватая в её смерти.
   На полу в углу здесь же лежала верёвка. Дуська её подняла и, встав на табурет, накинула верёвку с петлёй на крюк. Подёргала верёвку:
   – Хороша, крепкая! Да и повешенная весит мало, всего лишь 10 кг, наверное,– она хихикнула и пошла звать внучку.– Сволочь, где ты шляешься? Иди ко мне! Бабушка тебя зовет.
   Но в доме девочки не было, она появилась со двора.
   – Что, бабуля, сделать?– спросила Оля.
   Дуська схватила её за руку и потянула чулану. Поставила внучку на табурет, накинула ей петлю на шею. Оля от такого действия бабушки онемела и не успела даже слово произнести, как бабушка ногой пнула табурет и он с грохотом упал на пол, а девочка повисла в воздухе, мотая ногами. А в это время чудом появился торговец Махмуд. Увидев такую жуткую картину, мгновенно оказался возле висящего ребёнка. Правой рукой он вынул сбоку кинжал, а левой подхватил тело бедного ребенка. Кинжалом с одного размаху срезал верёвку. А в это время бабка упала на пол и обхватила ноги любовника:
   – Прости меня! Чёрт попутал, я не виновата!
   С силой мужчина ногой от себя пнул Дуську и она повалилась на пол с плачем, а Махмуд снял петлю с девочки, которая, задыхаясь, стала кашлять. Отчаянная женщина снова обхватила ноги Махмуда, но он с силой снова ее пнул ногой и зашагал с несчастной девочкой к выходу на свежий воздух. Дуська вскочила и, шатаясь, побежала за ними, ревя и вопя как зверь:
   – Я же тебя люблю, мой Махмуд! Это все ради нас! Я готова даже в ад из-за тебя!
   Мужчина, не глядя и не останавливаясь, произнёс грозно:
   – Пусть твой шайтан тебя разорвёт на куски, нечисть ты поганая!
   Оля всё ещё тяжело дышала и кашляла. У ворот стояла лошадь, запряжённая в телегу, на которой стояли три пустые ящика, два железных, а один деревянный, для будущего товара. Девочка открыла свои глазки, наполненные слезами, и тонкими ручонками обхватила шею Махмуда, когда-то чужого и страшного, а теперь более родного, чем бабушка Дуся.
   Оля была в бреду, словно очутилась в прошлой жизни. Рядом с ней – молодая красивая мама и папа. Они её любили и папа целовал в щёки, приговаривая:
   – Это мой ребёнок, она похожа на нас обоих.
   Мать смеялась:
   – Да, ты прав, но она и моя любимая дочка, красавица.
   А бабушка в это время бурчала себе под нос:
   – Тоже мне, красавица. Вот я в молодости была красавица так красавица, а эта, моя внучка-то просто обезьянка маленькая.
   –Мама, ,папа… – стонал ребенок.
   Махмуд, глядя на девочку с горечью, спросил:
   – Как ты, дочка? Тебе лучше?
   Оля молчала и сказать ничего не могла, словно верёвка до сих пор сдавливала ей горло.
   А Дуська, громко рыдая, все бежала за телегой, прося прощения у Махмуда:
   – Прости меня, грешную.Чёрт меня попутал. А я ни в чём сама-то не виновата. Это всё он.
   Торговец положил девочку на мягкую подушку рядом с собой на телегу, взял вожжи, легко стегнул лошадь и та тронулась с места, стуча копытами по твёрдой земле.
   Дуська остановилась, запыхавшись, рыдая и проклиная уезжаюших. Она кричала им в след проклятия:
   –Сдохните и горите в аду из-за меня!
   Махмуд по-татарски сказал что-то в ответ и Оля только одно слово узнала -шайтан.
   Головка девочки клонилась от слабости и Махмуд её голову положил себе на колени. Погладил её по волосам, сочувственно произнося:
   – Потерпи, дочка, всё будет хорошо. Тебя никто бить не будет, я тебе обещаю.
   А девочка была словно в прошлом: лежала в тёплой постели между родителями, а они обняли её и приговаривали:
   – Спи, дитятко, спи, родноая. Мы тебя очень сильно любим.
   И дочь сладко спала с родителями. А утром мама и папа попрощались с ней, поцеловали её и отец снял с крюка тушу телёнка, понёс на телегу, чтобы продать в городе. Была уже весна и бежали ручейки днём. Ранним утром лужи, замерзшие, покрытые тонким льдом, трещали и хрустели под ногами у прохожих. Родители и дочь не знали, что в последний раз видят друг друга. Они были грустные, особенно мать, даже всплакнула. Муж её пожурил:
   – Не плачь, ведь мы через два дня вернёмся.
   Но увы. Они уже не вернулись.
   Приехав в крупный город, они сразу же на рынке стали торговать мясом. А на другой же день город закрыли на карантин.Чёрная чума косила людей и стали умирать и стар и млад.Чума – эта болезнь не выбирала, косила всех подряд. И родители Оли тоже попали под чёрную косу смерти. В городе стали гореть костры и груды трупов бросали в огонь.Так девочка осталась без любимых родителей. Она тосковала и плакала, а бабушка Дуся орала на неё:
   – Лучше бы ты подохла вместо своего отца, вместе со своей матерью!– и у неё наворачивались на глаза слёзы, но она смахивала их ладонью и зло начинала снова ругать внучку и стукать её кулаком куда придётся.
   Вот с этого времени начались побои.
   Бабушка палкой или ремнём била внучку, которой исполнилось лишь 5 лет. И вот однажды от злости бабушка железной кочергой ударила по спине внучку. Олюшка упала, вскрикнув, и дышать даже не могла. Бабушка Дуся не напугалась, а пнула ребенка ногой:
   –Вставай, что тут развалилась?
   Но Оля лежала у печи навзничь, уткнувшись лицом в
   грязный пол. Дуська перевернула нехотя ребёнка и плаксивым голосом пропищала:
   – Вставай, моё наказание!
   Но внучка с закрытыми глазами лежала на полу. Дуське даже показалось, что внучка не дышит, но не напугалась и не пожалела родное дитя. Она лишь расстроилась кто будет ей прислуживать, если та умерла. Нагнувшись, женщина поморщилась:
   – Умерла что ли?– и ладонью шлёпнула девочке по щеке, что щека даже покраснела.
   Дуська, ничуть не сожалея о случившемся, сплюнула:
   – Похоже тоже подохла, как и мать,– и встала посмотреть в окно, где уже солнце садилось красным шаром за горизонт.
   Потом женщина походила по комнате и положила Оле руку на пульс. Услышав стук сердца, она подняла внучку и положила её на постель, но не на мягкую, свою, а на ту, которую уже приготовила для внучки в маленькой узкой комнате, где стояла только одна кровать и без окон.
   Сколько минут прошло, сколько времени, девочка ведь не знала. Она очнулась уже в постели на жёстком матрасе, куда в последнее время её бабка спать ложила. Спина болела и девочка, изнемогая от боли, повернулась на живот.
   Она ведь не могла видеть синюю спину от удара, и только стонала.
   На другой день бабушка Дуся заставила внучку встать и мыть посуду на кухне. Девочка всю неделю болела, но бабушка заставляла такую малютку работать, и держала её впроголодь. Вся эта ужасная жизнь пронеслась в сознании Оли, как будто она снова прожила эти страшные моменты.
   Девочка с Махмудом ехала на телеге в неизвестную жизнь.
   Оля ещё была в забытьи и ощущала себя перед окном ночью. Ей было в то время шесть или семь лет- она не знала. В это время на спине от бабкиного удара у неё уже вырос горб. Красивое её личико исказилось от горя.
   Она то и дело повторяла:
   – Я теперь уродливая. Из-за родной бабушки.
   Та стала ещё больше ненавидеть внучку и обижать, брезгуя ее уродством. И не только словами, но и побоями, да так бежалостно била, что тело у девочки было всегда в синяках.
   Оля уже не росла, горб мешал.
   Лошадь бежала рысцой и от неровной дороги трясло. Девочка очнулась и этот чужой чёрный дядька притормозил лошадь, помог ей сесть на подушку и спросил:
   – Пить или кушать хочешь?
   Она кивнула. Махмуд из сумки достал сыр с хлебом и дал девочке:
   – Ешь, а запивать будешь кефиром: молоко по дороге уже скислось.
   –Спасибо,– произнесла удивлённая Оля и стала медленно кусать и жевать такой вкусный сыр с хлебом, что её затрясло от наслаждения, и она заплакала.
   – Но-но, не смей плакать, я ведь тебя не бью.
   – Спасибо вам, добрый человек, я вам до смерти буду благодарна и буду вам служить.
   Он засмеялся:
   – Эх, дочка, служить она мне станет. Ты что, солдат что ли? Я тебя привезу в Крым к своей родне, будешь моей сестре Надие помогать по хозяйству. У неё муж умер и осталось двое детей: девочка твоего возраста и постарше мальчик. Вы подружитесь, я знаю. А я вам помогать стану деньгами, ещё больше буду давать для тебя.
   Оля не знала сколько ей придётся трястись на телеге, но это лучше чем жить с бабушкой Дусей. Если дядя Махмуд спас её от бабушки, сняв с петли, то девочка была спокойна и доверяла спасителю.
   На пути им показалась деревня и, когда торговец подъехал к одному большому дому, то остановился рядом. К ним навстречу выбежал молодой мужчина и пригласил любезно в дом.
   –Заходи, Махмуд. Я рад тебя видеть,– оглядел прибывших и воскикул: – О, да ты не один, а с помощницей?!
   – Да, я её везу к сестре. Она сирота.
   –Ну что ж, это с твоей стороны очень мило. Бог за это тебе счастье даст.
   –А он мне и так даёт. Слава Аллаху,– возвел благодарно руки.
   Махмуд снял с телеги Олю и повёл её за руку. Она, потупив взгляд, шла за спасителем и не боялась никого и ничего, но пугливое сердце вдруг всё равно сильно застучало.
   В доме хлопотала на кухне миловидная девушка, она оказалась женой хозяина. Глафира и Матвей тоже торговцы и дружат с Махмудом уже 10 лет. Всё это узнала Оля из разговора за обедом.
   Глафира позвала за стол своих семилетних детей. Мальчишки весело вбежали на кухню и поздоровались, удивленно разглядывая Олю.
   Девочка уже ждала, что они станут смеяться над её уродством, но братья протянули ей руки. Она испуганно вздрогнула, даже не поняла, что они хотят, а они хотели за руку поздороваться. Дядя Махмуд им сказал:
   – Дети, не обижайтесь на неё: она у меня дикая, в лесу жила и с детьми не дружила. Их она даже не видела.
   Один из мальчиков спросил:
   – А вы ночевать у нас будете? Если да, то мы с ней поиграем.
   Махмуд подумал:
   – А ведь ребята правы: девчонке надо привыкать к людям, и ответил:– Да, останемся. А завтра утром тронемся в путь.
   Ребята обрадовались, захлопали в ладоши. Оля сидела за столом и даже слово боялась сказать. Говорил за неё и за себя дядя Махмуд.
   Он с Матвеем много разговаривал. А дети после еды пошли во двор. Братья были близнецами и кто-то из них был Ваня, а другой Коля, но Оля не могла узнать, так похожи были они. Один из братьев предложил:
   – Давайте в прятки играть.
   Девочка тихо спросила:
   – А что это такое? Как играть-то?
   Ну, братья наперебой стали рассказывать.
   – Один из нас стоит с закрытыми глазами, а двое прячутся. И когда сосчитает он до 20 и скажет: "я иду искать", то если кого найдёт, то тот и станет с закрытыми глазами стоять.
   –Хорошо, я поняла, – ответила девочка. – А куда мне идти прятаться?
   Мальчишки засмеялись.
   –Да ты хоть в бочку ту прячься, вон она перевёрнутая лежит.
   Оля посмотрела туда и сказала:
   – Но там сидит кот.
   –А ты его шугни.
   –Не могу. Он первый место занял.
   Братья в один голос заявили:
   – Да ты права, тогда мы тебе покажем места, где надо прятаться.
   Оля так удивилась, что братья к ней так дружелюбно хорошо относятся, что ей даже плакать захотелось. Кто на улице видел ее, все смеялись над её горбом. А эти добрые мальчишки словно не видели её уродства. Слёзы навернулись на глаза. Один из братьев спросил:
   – Оля, ты плакса? Ты не бойся, тебя здесь даже наша злая собака не укусит. Вон смотри на неё, она спит, а других даже к воротам не пускает.
   Другой произнес:
   – Она ведь у нас знает кто добрый, кто злой. Если на тебя даже не лаяла, значит ты хорошая.
   Оля вытерла ладонью слёзы и улыбнулась. Она в первый раз встретила таких хороших мальчишек и первый раз играла в прятки, и в первый раз улыбнулась.
   Утром рано её разбудил дядя Махмуд:
   – Вставай, позавтракаем и надо ехать. Дорога у нас дальняя.
   Девочка быстро села, а добрый дядя дотронулся до её плеча и проговорил ласково:
   – Ты, дочка, посиди немного, резко вставать нельзя: голова заболит.
   Оля немного посидела на кровати, потрогала рукой постель: она была не такой жёсткой, как у нее дома, и девочка хорошо выспалась.
   Братья ещё спали: было очень рано и хозяйка накормила гостей и мужа завтраком. Затем Махмуд и Оля распрощались с добрыми гостеприимными людьми и тронулись в путь.
   До самого вечера они ехали до города.
   И здесь у торговца тоже было пристанище. Они заехали во двор, где их встретила хозяйка, полная женщина лет пятидесяти, и сказала:
   – Муж скоро придёт. Он в магазине. А вы проходите в дом, я вас сейчас с дороги чаем напою. А когда муж придёт, вместе покушаем. Я уже готовить еду на огонь поставила.
   Когда наливала чай гостям, хозяйка радостно рассказывала:
   – К нам в город приехал цирк, мы ходили вчера. Ой, вы тоже
   завтра сходите. Девочка, чай, такого ещё не видела: два тигра и лев слушались своего дрессировщика, а он просто их направлял на большие высокие табуреты. Я так боялась за этого смелого мужчину, ведь звери могли его загрызть. Какой он смелый! Потом вышел другой здоровый детина с огромным питоном и он с таким длинным змеем играл, как с игрушкой: то шею свою змеёй обовьёт, то тело. Мне так страшно было, что ночь я спать не могла: всё казалось, что на кровати со мной лежит этот змей коричневый, с пятнами круглыми, белыми на спине. Я всё думаю: люди на всём могут деньги зарабатывать. Вот ты, Махмуд, и мой Тагир торговцы, и очень много вам приходится трудиться, но ведь твой ковёр или твоя ткань не укусит. А тут ведь какой большой риск: зверь ведь может и напасть на человека.
   –Ты, Кадяра, не волнуйся за них, – сказал гость,– они этого тигра ещё котенком взяли и выращивали его, готовили выступать, учили его как работать в цирке, ведь даже щенок волка вырастает и славно служит своему хозяину. Да и собаки бывают разные.
   Дверь открылась и на пороге, улыбающийся, стоял хозяин, лет 55-60. Его седые усы и борода казались приклеены, так они выглядели на смуглом лице, а лысина на его голове блестела от пота.
   Он громко произнес:
   – О, дружище! Давно же ты у нас не был. Добро пожаловать! Завтра я вас не отпущу: сходим в цирк, у меня там знакомый. Он проведёт нас бесплатно. И ещё я помню, Махмуд, ты мне давал три ковра, один мне в подарок, а два на продажу, так я их все три продал. А на вырученные деньги накупил товару: посуду всякую, ткани, поэтому тебе денег пока не дам.
   Торговец Махмут улыбнулся:
   – Ну так это не в первый же раз, мы же с тобой как братья: свои люди – сочтёмся. На обратном пути я тебе снова что-нибудь дам.
   Пока они ели за столом щи с гусиным мясом в каждом блюде, двое мужчин планировали какой товар приобрести, чтобы продажа шла на ура. А тут к ним присоединился сын хозяина, пришедший из лавки:
   – Я, отец, закрыл магазин. Только прибыль не считал, завтра сам посчитаешь.
   Мать встала и подошла к чугунку.
   –Садись, сынок, за стол, проголодался наверное.
   – Да, мама. Я очень голоден.
   Мать налила сыну щей и положила большой ему кусок мяса. Он тёмно-коричневый из блюда красовался. Сын вымыл руки и, улыбаясь, сел. Мать похлопала ему по плечу и произнесла: -Сын наш вырос. Вот уже 27 лет ему, и скоро женится. Он всё искал красивую и добрую девушку, а другие дети у нас все умирали.Аллаху, видно, угодно было, – встрял в разговор муж. – Будем внуков ждать. Жалко что ты, Махмуд, не будешь гулять у нас на свадьбе. А может все-таки приедешь через 3 месяца?
   – Там посмотрим, – ответил Махмуд.
   Тагир вытер белые усы и попросил:
   – Жёнушка, давай нам теперь кашу гороховую. Ночью будем все пукать с неё, ха-ха-ха.
   Жена улыбнулась и стала всем накладывать густую желтую массу. Оле нравился суп из гороха, но не каждый день, а вот кашу кушать не могла. Её при виде каши уже тошнило. Она вспоминала, как однажды бабушка Дуся потащила её в 7 лет на поминки. Внучка спросила:
   – Кто умер, бабушка?
   – А я почём знаю? Позвали всех помянуть какого-то старика. Нам-то что? Идём, идём, хоть животы нахаляву наполним.Там вкусно, всегда много еды. Возьми кофту с карманами: пирожков с мясом положим и дома поедим.
   Вот пришли они в дом, а там в чёрных одеждах и чёрных платках сидят женщины и одна старушка плачет. Оля подумала:
   – Наверное, это жена старика его оплакивает, потеряла любимого своего.
   Подали суп лапшу с куриным мясом. Все наелись и на второе подали кашу гороховую. Оля стала есть, и вкусная каша была, ей сильно понравилась. Бабушка пирожки засовывала в карманы Оли и себе. Налили всем компот из сухофруктов. В стакане плавали кусочки яблок и слив. Оля выпила полстакана и её затошнило. Она выбежала на улицу и что ела, то и вышло наружу. Тут подбежал пес и стал на дороге кушать. Девочку ещё больше стошнило от такой картины. Ей казалось, что вся еда, особенно каша, пахла покойником, и запах свечей до сих пор стоял перед носом.
   Вот после этого случая она не могла кушать кашу из гороха. Её уже тошнило при слове каша гороховая. Бабушка Дуся на неё злилась и ругалась, но всё равно её брала на поминки, когда кто-то в деревне умирал. Оля там всегда ела очень мало, потому что боялась как бы еда снова не вылезла наружу. Вот и сейчас девочка съела лишь ложку и больше не стала, сказав:
   –Спасибо за еду, а кашу не могу есть, простите.
   Хозяйка подошла к девочке и погладила её по голове:
   – Если не хочешь, уже сытая, то не ешь, чаю налить?
   – Нет, спасибо, я сытая.
   Мужчины поели и пошли в комнату строить планы на будущее. А Оля подошла к женщине и спросила:
   – Чем вам помочь? Может я помою посуду?
   – Что ты, милое дитя! – воскликнула женщина. -Ты же гостья.Посиди со мной и поговорим. Откуда ты знаешь дядю Махмуда?
   – Я жила с бабушкой.
   –Мамина мать?– спросила хозяйка.
   – Нет, папина.
   Грустное лицо девочки встревожило добрую женщину и она спросила:
   –Прости меня, ты тоскуешь по родным?
   – Только по маме и папе.
   –А по бабушке родной почему нет?
   – Она меня не любит и я её тоже не люблю,– ответила Оля со слезами на глазах.
   –Ты не плачь, тебя здесь никто не обидит.
   – Я знаю, вы добрая тётя.
   Хозяйка вымыла посуду и позвала девочку во двор. Там в сарай загнала три козы, козла и пять овечек. И, закрыв их,спросила:
   – Оля, ты читать, писать, конечно, не умеешь?
   Девочка кивнула.
   – Я тоже не умею, а так хочется, к примеру, почитать Коран, ведь молитвы знаю те, которые меня мама и бабушка учили. А ты молитвы знаешь?– спросила женщина, глядя на Олю.
   – Нет, меня никто не учил. Моя бабушка наверное не знает.Она всегда всех ругает и чертыхается, посылает всех в ад гореть в огне.
   –Вай-вай, какая она у тебя злая. Ей после смерти самой придётся в аду гореть. Ой, Аллах, Прости нас, что вспоминаем плохих людей. Идём в дом, дочка.
   Утро было ясное, солнце светило и так на душе становилось радостно, ведь Олю не обижали, не били, на теле синяки уже стали желтеть и зеленеть.
   Оля так и не успела сказать женщине откуда знает Махмуда, что он был любовником её бабушки Дуси.
   Когда девочка, глядя на синяки, вспоминала бабушку Дусю, то вздрагивала, а потом гладила руку и старалась забыть ту жизнь, где её изуродовала мать отца и била беспощадно, не жалея.
   Хозяйка гостей позвала к столу. Там сидели лишь хозяин, а сын позавтракал и ушёл в магазин- работа ведь не ждёт.
   Оля тихо шла к столу, а ноги её не слушались. Махмуд подбодрил её:
   – Идём же побыстрее, не то дядя Тагир всё съест, ха-ха-ха. А тебя, дочка, мы не обидим -я даже свою долю тебе отдам. Садись, не стесняйся. Тебя никто здесь не обидит. Я этого никому и в другом месте не позволю.
   Оля послушно села.
   А тётя хозяйка улыбалась, наливая всем суп лапшу с гусиным мясом. Так аппетитно пахло, что Оля чуть не заплакала, ведь .бабушка её морила голодом и ей приходилось лишь запахи нюхать и кушать объедки со стола, брошенных ей, как собаке бездомной. А здесь тут всё иначе: девочка сидела за столом вместе со всеми и ела еду наравне. Ну как тут слезам на глаза не навернутся.
   Когда трапеза закончилась, хозяин позвал гостей посмотреть
   представление в цирке и познакомиться с одним из артистов. Это был молодой акробат. Он ловко ходил на канате. Цирк был в 100 метрах от их дома и они втроём пошли пешком. Олю за руку вёл Махмут. Она была рада и благодарна дяде этому, на вид суровому мужчине, за полноценную жизнь, предоставленную сироте-инвалиду.
   С родной бабушкой она себя чувствовала несчастной и одинокой, и всегда по ночам вспоминала родителей и плакала, а потом в слезах засыпала.
   Олю привели к месту, где толпился народ. Ребятня бегала взад и вперёд, и кричала:
   – Я сегодня снова хочу посмотреть, как большая змея обвила тело дяди!
   Тагир привёл их к шатру и позвал знакомого, тот вышел и, улыбаясь, поздоровался с мужчинами. Они стали о чём-то разговаривать на своём языке. Оля ни слова не понимала и ноги её повели мимо клеток со зверями. Она не боялась их, они ведь не бабушка Дуся, не побьют.
   Тем более они сидят в клетках. Оля, немного отойдя, увидела что-то живое, длинное. Оно, кольцами свёрнутыми, лежало на солнце и грелось. Увидев подошедшую к нему девочку, это длинное существо быстро стало уползать и кольца его расправлялись. Это был коричневый питон с белыми большими кольцами на спине, а в середине белых колец чёрные шарики. Оля стояла, зачарованная увиденным: такое невиданное доселе существо она даже не представляла. У него хвост был даже такой длинный, что Оля подумала:
   – Какой большой и страшный. Но я отчего-то его не боюсь. Это он меня испугался, увидев на спине горб.
   Она с грустью улыбнулась, вздохнув так глубоко и шумно, что мимо работник с метлой спросил:
   – Что ты так вдыхаешь тяжело или кого напугалась?
   – Нет, дяденька, я не напугалась даже чудовища длинного, коричневого. Он туда уполз, – она показала рукой за клетки, за которыми виднелся лес.
   Работник заохол, закричал:
   –Эй, кто-нибудь?! Питон из клетки у вас уполз! Найдите его, не то в лес уползёт, не найдёте потом.
   К нему подбежали ещё три работника и они вместе скрылисъ за клетками со зверями.
   Оля вернулась к мужчинам и знакомый повёл их на места, откуда было видно хорошо сцену. Когда началось представление, всех больше девочку удивили акробаты: ловкие, гибкие, стройные, их тела восхищали Олю, но она им не завидовала, ведь каждому своё, и всё думала и огорчалась от чего в этой жизни она так уродлива, что даже питон её испугался. Что сделала в прошлой жизни такого плохого, чтоб страдать пришлось в этой жизни?
   Так всё представление в цирке девочка думала и многие действия на сцене просто не видела.
   Когда шли домой, два дяди только о цирке говорили:
   – А смотри-ка, Тагир, какие храбрые ребята: даже звери им подчиняются,– говорил Махмуд.
   А Оля лишь молчала, думая о своей дальнейшей судьбе, которую даже не представляла. Перед глазами вставали картины как она на кухне готовит еду, как в поле траву дёргает, как бабушка Дуся бьёт её. Махмуд перебил её мысли, спросив:
   – А тебе Оля понравилось такое зрелище? Где ещё увидишь как по канату канатоходец ходит? Это разве не чудо? Мы вот по ровной дороге идём, а если камень под ноги попадёт – спотыкаемся, а иногда и падаем.
   Девочка, чтоб не молчать, сказала:
   – Да, мне очень понравилось, спасибо.
   Придя в дом, хозяйка снова позвала всех к столу:
   –Проголодались, наверное. Идите к столу чаю с пирогами попейти. А я на обед приготовлю чего-нибудь вкусного.
   –Да у тебя всё вкусное, – сказал довольный Махмуд и все, помыв руки, сели пить чай.
   В казане на огне уже кипел мясной бульон и запах дурманил гостью. Она ведь даже такого запаха не чувствовала у себя дома. Бабка Дуся клала лишь себе кусок куриного мяса с картошкой или с репой, а остальное мясо засаливала, чтоб не испортилось за один или два дня, и Оле приходилось кушать лишь мясной бульон с лапшой или с крупами. Особенно бабушка любила пшено и звала суп такой полевым.
   Когда гороховый суп приходилось варить 3 дня, бабушка приказывала, Оля страдала и не могла кушать. Один день хорошо, но 3 дня подряд – это уже слишком.
   В гостях с Махмудом Оле сейчас ей всё нравилось. Жизнь ей теперь казалась сказкой. Девочка просто наслаждалась вкусным запахом, исходящим от бульона, и знала точно, что её и вкусно накормят.
   Сын пришёл и мужчины долго беседовали. Оля не выдержала и вышла во двор. Там взяла метлу и подмела везде, где могла. Вышла хозяйка и удивилась:
   –Девочка, кто тебя заставил работать? Ты же гостья, это грех мне!
   –Что вы, так не говорите: я ведь сама. Вы не виноваты.
   –Ну идём, милая, чайком побалуемся.
   Женщина взяла за руку девочку и повела в дом, там усадила за стол и, налив чай, подала сдобные лепёшки -они просто таяли во рту. Женщина испекла их на сливочном масле, ведь у них были козы.
   Хорошие дни с дядей Махмудом быстро кончались, а с бабушкой Дусей словно тянулись целый век, и измученная работой девочка, голодная, только и ждала ночи, чтобы хоть немного отдохнуть.
   Очень рано утром хозяйка разбудила её:
   –Дочка, идём завтракать, ведь дорога дальняя, где ещё найдёшь приют?
   После завтрака попрощались и лошадь их тронулась. Махмуд был весел и когда ехал, пел песни. Оля не понимала язык, но дядя пел красивым голосом и ей нравилось слушать пение под цоканье копыт и громыхание колёс, скользящих по неровной дороге. Хорошо, что было сухо, а в дождь застряли бы и месили бы грязь, пока вытаскивали колёса из ям.
   Под вечер они приехали к деревне. Маленькие домики с соломенными крышами и большими огородами расположились в два ряда и посередине широкая дорога. У некоторых домов сидели на лавочках люди и вели разговор.
   –Эй, Махмуд!– закричал один старик.– Ты у меня разве не останешься ночевать?
   – Нет, спасибо. Мне в другую деревню: там у меня дело имеется.
   –Ну ладно, как хочешь,– сказал старик и снова сел на лавочку рядом с другими постарше.
   Махмуд сказал Оле:
   – Я у него овощи покупаю временами, а потом продаю. Редко когда по пути ночую: у него маленькая изба, и живёт со старухой женой. Она у него больная, плохо ходит. Зачем мне их
   утруждать?
   Темно стало, когда они въехали в другую деревню и, проехав пять домов, остановили лошадь. В маленьком доме было два окна и в одном мерцал жёлтый свет от свечи. Махмуд вожжами привязал лошадь к столбу у ворот, а сам постучал в дверь дома.
   –Кто там?– послышался скрипучий старческий голос.
   –Это я, Махмуд.
   Дверь открылась и показалась фигура, на голову ниже гостя.
   –Проходи дружище.
   – А я не один, девочка сирота со мной.
   –Что ты тогда её на телеге оставил? Ты её бери с собой, ей ведь не там спать.
   Махмуд вернулся, снял Олю с телеги и повёл её за руку. Она тихо поздоровалась и следом за Махмудом вошла в дом.
   Это были русские старики. Хозяйка позвала за стол:
   – Садитесь чаю попить с дороги, только вот поесть нечего.
   Махмуд сказал:
   – У меня зато покушать с чаем и вам найдётся.
   Он вытащил сдобные лепёшки, пирожки с капустой, которые ему дали в гостях. Всем досталось по лепёшке и по пол пирожка. Старушка вытащила сушёную сахарную свёклу к чаю. Оля тоже сама такую сладость готовила, когда жила с бабушкой. Сварит белую свёклу или красную, кубиками нарежет, а потом в горячую печь на лист положит запекать вместе рядом с пирогами.
   Вот и готовы такие конфеты к чаю.
   Дедушка Ваня, к которому они пожаловали, жаловался:
   – Вот уже 70 лет нам стукнуло с женой Марфушей, а детей так и не имели. Бог нам не дал. Попросили двух соседей похоронить нас, если что, в обмен за наш дом. Пусть потом продадут, да деньги между собой разделят.
   –Что ты говоришь такое, а где я ночевать-то потом буду, если вас не станет?– произнёс Махмуд и дотронулся рукой до плеча старика.
   Тот улыбнулся:
   – Не волнуйся. Мир не без добрых людей: найдёшь.
   Бабушка Марфуша повела Олю в маленькую комнату, где, как в клетке, находилась маленькая кровать.
   –Это для ребёнка. Эту кровать мы поставили, но ребенка не дождались, к сожалению. А ты, деточка, спи, ведь рано завтра вставать.
   Оля промолчала, но подумала:
   – У бабушки Дуси я вообще мало спала и голодная была. А сейчас у меня совсем неплохая жизнь.
   Утром позавтракали чем Бог дал, распрощались гости поехали. И повезла лошадь сироту в будущую неизвестную девочке жизнь. Оля не считала ночи и дни, ей хотелось так ехать хоть всю жизнь, сытой, неизмученной работой и не битой до синяков. Но когда-то эта жизнь кончится -она это прекрасно знала, и вот этот день и час настал. У неё сердце часто застучало, дыхание словно остановилось и перестало в её теле существовать, когда Махмуд сказал:
   – Ну вот, мы и приехали к моей сестре Надии.
   Его племянники Зульфия и Камиль были во дворе. Мальчишка лет 11 подметал двор, а сестра его сидела на крыльце и командовала:
   – Ты, братик, быстрей подметай, не то мама увидит и меня станет ругать. Тогда я ей всё про тебя расскажу, как ты воровал,– и не договорила, увидев дядю Махмуда.
   Она вскочила и побежала ему навстречу получить первой подарок, но вместо подарка дядя произнес:
   – Зульфия, вот тебе я привёз подругу, и стань ей вместо сестры. Её зовут Оля, у неё нет ни мамы, ни папы.
   – Хорошо, – сказала девчонка, шмыгнув носом.
   А дядя спросил:
   – А мать ваша где?
   – Ушла денег подработать, ответила племянница. – Вечером придёт, а куда ушла -не знаю. Она не сказала.
   Камиль кончил двор подметать, в угол к сараю поставил метлу и подошёл к дяде, протянув руку для приветствия. Махмуд воскликнул:
   – О, ты уже у меня повзрослел, красавчик, скоро мы тебя женим!
   Мальчишка засмеялся:
   – Вот ещё что надумал: я ещё долго буду расти, мне ведь ещё пока 11 лет.
   Он чёрными глазами неприветливо посмотрел на гостью и спросил:
   – А это ещё кто?
   – Сирота она, не обижай ее, не то я на тебя обижусь, – сказал Махмуд и занёс небольшую сумку с подарками в дом.
   А тут и хозяйка пришла, удивилась приезду брата, а ещё больше -горбатой девчонке, но ничего плохого не сказала, чтоб брата не обидеть. Он ведь ей и при муже помогал деньгами, а сейчас тем более.
   Махмуд вытащил из сумки два платка: один надел на племянницу, другой на сестру, а мальчишке он дал рубашку длинную. Если бы одеть на Олю, то ей эта рубашка платьем была бы. Камиль засмеялся:
   – Я в ней запутаюсь.
   –Не запутаешься, на праздник одевай.
   Торговец встал и позвал сестру:
   – Надия, идём со мной, поговорить надо.
   Женщина послушно тронулась за братом. Он был старше её. Да и выглядел старше даже своих лет, борода его посеребрилась и чёрно-жгучие волосы на висках тоже побелели. Он изъездил всю Россию за 20 лет, но богатства не нажил. Но и бедным не был. Его родители женили на красивой девушке, но она от чумы, также как и родители Оли, умерла, и он всё это время повторно так и не женился. Любил свою жену красавицу, умницу, и всё сравнивал с ней девушек, и не мог выбрать.
   Они вышли во двор и сели на лавочку под рябиной, и брат рассказал сестре про участь сироты, не сказав о любовнице, а в конце разговора попросил:
   –Ты уж, сестрёнка, приветь её. Я стану вас больше деньгами снабжать, не обижай Олю. Жалко мне её.
   –Хорошо, брат, не волнуйся за девочку, я её не обижу: буду как к дочери к ней относиться, будь в покое.
   Так и договорились.
   Махмуд с ними жил два дня, а потом уехал, сказав:
   – Когда вернусь не знаю, один Аллах только знает.
   Распрощался со всеми и уехал. Грустно было Оле расставаться с ним, ей спокойно с дядей Махмудом.
   Сирота помогала по хозяйству и вместе с Зульфиёй полола грядки, подметала двор, чистила навоз в сарае и стирала бельё, стараясь избегать встречи с Камилем. Он зло смотрел на неё, когда даже за столом кушали. А когда встречались где-либо, шипел и по-татарски обзывал уродиной. Оля не знала слов, но догадывалась и не обижалась на него, ведь он её не бил, а слова -ну сказал, а ветер унёс,– думала так Оля и успокаивала себя.
   Шли дни за днями, похожие один на другой, только лишь погода менялась: то светило солнце, то лил дождь, то была жара, то холод -это зависело от времени года.
   Вот и девочки подросли, повзрослели. Мать стала приглядывать жениха для Зульфии и невесту для Камиля. Высокая грудь Зульфии и красивая фигура манила женихов, но Надия говорила всем:
   – Пусть дочь подрастёт, 16 лет -это ещё ребёнок.
   А девушка гордилась, что много поклонников приходило уже сватать её, и когда шла, хитро косила глазами на парней, покусывая пухлые губы и выпячивая грудь. Ей многие парни нравились, но мать решила её отдать лишь за богатого и всё ждала удобного случая.
   Каждый год, два или три раза, заезжал дядя Махмуд и привозил подарки и деньги.
   Надия больше половины денег откладывала на приданое дочери, а потом покупала скатерти, одеяло, разные ткани и складывала в сундук. Он был деревянный, сколоченный из грубых досок, но без трещин,– ещё её муж старался для дочери это сделать. Сундук стоял в спальне, где и спала девушка. И сундук был без замка. Зульфия откроет крышку, полюбуется, улыбнётся и снова закроет. Она была рада, что сундук-то пополняется.
   Мать ещё хотела денег накопить на свадьбу сыну, но куда там! Чтобы прокормить семью, им приходилось даже батрачить на богатеев. Испытав свою тяжёлую жизнь, женщина не хотела такой участи своим детям. Да ещё сироту брат привёл, но ей жалко девочку, такую ещё неполноценную, поэтому Надия оставила её у себя. Оля ведь старалась помогать по хозяйству: стирала, мыла, подметала двор, рано вставала и выгоняла в стадо корову и трёх овец. Скажет мать дочери:
   – Иди, дочка, в сарае убери.
   А та сидит, но Оля уже в сарай побежит, хотя Надия никогда ей не говорила:
   – Иди и сделай это или то.
   Девочка всё видела сама и словно читала мысли своей приемной мамы.
   Надия только рот раскроет, а Оля уже догадываться о чём пойдёт речь. Только одного Камиля Ольга раздражала. Он присутствия ее даже терпеть не мог. Лишь из-за дяди Махмуда и из-за матери терпел её. Порой по-татарски обзовёт её уродиной. Оля только грустно посмотрит, но его прощает и плохого не пожелает. А когда Камилю исполнилось 18, то его целыми днями дома не было. Он пропадал на работе и, усталый, домой приходил поздно вечером, лишь покушать и спать лечь. Деньги копил себе на свадьбу, да калым надо платить за невесту. Махмуд племяннику отдал свой дом: когда тот женится, в нем поселится, а сам хотел у сестры пожить в то время когда приедет.
   Однажды Надия была на работе, Оля в сарае чистила навоз после скотины. Зульфия тревожно кого-то ждала.
   Тут подошёл симпатичный парень, весёлый, и у калитки стал целовать, обнимать девушку, а она сама к нему прижимается. В соседях жил дед, старуха его вот уже как 3 года назад умерла. Все её называли Бану Апа – добрая была бабушка, а вот деда Бабая детвора называли Бабайка. Многие имени его и не знали. Вот этот дедушка из окна своего дома увидел Зульфию и, открыв окно, её хитро окликнул. Она замахала испуганно руками на парня, прогоняя его, и он ушёл. А Бабай сказал:
   –Подожди меня, я к тебе подойду.
   Девушка боялась, что дед расскажет матери о её проделках и подождала старика. Тот, важный, шёл и длинная его белая борода тряслась в такт шагов. Зульфия ему поклонилась и просит:
   – Ты, Бабай, не говори маме, что видел.
   –Я-то не скажу, если ты мне тоже услуга за услугу окажешь.
   –Какую, говори,– насторожилась девушка.
   Дед хмыкнул:
   – Ты вот целуешься и замуж скоро выйдешь. А та,– он кивнул в сторону дома и продолжал: -несчастная, так и не испытает счастье и волнение от поцелуя. Давай пошутим над ней: я её лишь поцелую- мордашка у неё красивая. Только вот когда смотрит, щурится и один глаз с бельмом. Ну это ничего, когда шурится, глаза маленькими становятся, словно не видит.
   – Но я не знаю,– протянула Зульфия.– Мама в дом мужчин запретила пускать.
   –А она не узнает, если ты не скажешь. А ты ведь не скажешь?– он вопросительно посмотрел на неё своими чёрными колючими глазами, и та покачала головой.
   – Конечно, нет.
   –Ну вот и хорошо, а я тебе за это дам денежку,– и он сунул медяк, да такой большой, ей в руку. -Если горбатая будет кричать и звать тебя, ты не приходи- весь кайф испортишь. Когда я выйду, сразу тоже не заходи, а только через несколько минут.
   –Хорошо,– согласилась Зульфия и дед направился в дом.
   Оля в это время полы мыть заканчивала и, нагнувшись полукругом, была уже у двери. Тут дверь открылась.
   – Зульфия, это ты? – не оборачиваясь, окликула Оля.– Не ходи пока по мокрому полу. Подожди, когда,высохнут,– и вскрикнула от неожиданности и от испуга, когда сильные руки подняли ей подол юбки, длинной до пола, и сделали ей больно, прижав цепко её хрупкое тело. Оля кричала, плакала, звала подругу на помощь, но та слышала и усмехалась, говоря:
   – Поцелуй ведь не смертелен.
   Дед сделал своё дело, лишив девственности сироту, и, когда натянул свои штаны, зло проговорил:
   – Если расскажешь кому-нибудь, узнаю -убью,– и вышел довольный собой.
   Кровь стекала по худеньким стройным ногам несчастной. Она, всхлипывая, подошла к ведру на скамейке, и стала ковшом деревянным поливать на свои ноги. Тут вошла Зульфия,весёлая и довольная, увидев кровь на ногах у Ольги, воскликнула:
   – У тебя снова месячные? Но ведь две недели назад были вместе со мной.
   Оля лишь молча плакала, а с ног лилась ненавистная грязь.
   Ольге было стыдно и до боли обидно, ведь она чувствовала, что слышала Зульфия её крик, но не пришла.
   –Ты не плачь, я сейчас полы сама домою.
   Зульфия взяла тряпку и стала вытирать пол. Оля кончила смывать ноги и ушла в комнату. А ей вслед подруга прокричала:
   – Не рассказывай маме, не то она нас с тобой накажет.
   Оля шла в комнату и чувствовала, словно между ног воткнули в неё железный вонючий кол. Запах пота и табака, и ещё чего-то стоял в носу, а в ушах стучали как молот стоны, хриплые, ненавистные, старика соседа.
   Сейчас она только думала как ей жить после такого. Оля легла на кровать, но плакать уже перестала.
   Зульфия кончила мыть полы, но к подруге не пошла, а на кухне стала греметь посудой, и, взяв маленький чугунок, положила туда нечищенный картофель, налила воды, в печи развела огонь и поставила готовить себе еды, чтобы к вечеру приготовить ужин.
   Позже пришла мать, пришёл брат, и все сели за стол. Позвали Олю, но она не захотела -не было аппетита, и отказалась. Только одна Зульфия знала причину отказа, но себя виноватой не чувствовала.
   На другой день Зульфия приготовила завтрак, а мать спросила:
   –А почему я не вижу Олю? Что с ней, приболела что ли?
   – Нет, – ответила дочь.– я ей дала выходной,– и хихикнула.
   Мать с сыном ушли. А через час приехал Махмуд с весёлым настроением. Он открыл калитку и закричал:
   – Эй, хозяева, встречайте гостя!
   Оля сидела на крыльце и гладила пса у своих ног. Она встала и поклонилась спасителю, а он вместо приветствия произнес:
   – Я ездил к бабушке твоей,– лицо его сделалось грустным.
   –Как она там?– спросила Ольга.
   А он думал как ей ответить: правду сказать – она огорчится, приходится врать. Перед глазами встала картина приезда к своей когда-то подруге. Ей ведь уже было 52 или больше. Он точно не знал, ведь она ему правду не говорила, а с тех пор, как он увёз от неё внучку, сняв с петли, прошло почти 10 лет.
   Приехав в ту деревню, он направился к дому Дуси, а возле дома толпился народ, особенно женщины старшего возраста. Все говорили, перебивая друг друга:
   – Вот ведь, какая жадная, была лентяйкой в молодости. Могла бы работать, а всё искала мужиков, которые её кормили и одевали.
   Кто-то сказал:
   –Был у неё один торговец, молодой, по сравнению с ней, и чем она его так привлекла, не знаю.
   Другая вставила злобно:
   –Ворожбой, наверное, ведь из себя даже молодой она ничего не представляла хорошего.
   И вдруг некоторые зашушукались:
   –Замолчите, вот он и явился.
   А светловолосая женщина, миловидная, с голубыми глазами, улыбаясь, проговорила:
   – Как вспомнишь хорошего человека, так он тут как тут.
   –Здравствуй, Махмуд,– поздоровалась она.
   –Здравствуйте, – ответил он. -А вы не знаете где хозяйка-то этого дома?– мужчина показал рукой на Дуськин дом и несколько голосов разом ответили:
   – Да помирает старуха от голода и лени.
   Махмуд быстро зашёл в дом. Двери были открытые. И только одна старушка в чёрном одеянии сидела на табуретке возле кровати у больной и что-то шептала.
   Торговец подошёл к кровати. Дуська, увидев его, округлила белёсые глаза и слёзы сами полились. Она запричитала:
   – Ах, ты пришёл посмотреть как я умираю.
   Махмуд спросил:
   – Ты прощаешь свою внучку? Ты ведь уходишь навсегда.
   –Ой!– как же она, умирающая, закричала: -Я ненавижу её! Это из-за неё я такая несчастливая! Это всё она виновата, уродина: из-за неё я сейчас умираю молодой и красивой.
   Он не отводил от неё взгляд и не видел ни молодуху, не красавицу. Как в народе русские говорят: краше в гроб ложат. Лицо её было похоже на череп, а тело -на скелет, кожей обтянутый. Умирающая женщина проклинала внучку, желая ей лютой смерти. Махмуд не выдержал и вышел. Он не мог смотреть на чудовище, которое он когда-то даже любил: как так можно относиться к родной внучке, такой несчастной и беспомощной, но доброй и работящей?!
   Слушать ругань и проклятие ему не хотелось и он целую
   неделю к бывшей подруге не приходил, и только хотел навестить ее напоследок, как к нему на рынок подошли две женщины и сказали:
   – Сегодня ночью умерла Дуська. Сходи попрощайся. Да и дом продай, ты ведь увёз её внучку, так вот ей деньги и отдай.
   –А я так и сделаю,– он за прилавком оставил работника, а сам пошёл запрягать лошадь, чтобы поехать похоронить покойницу.
   Когда он пришёл в дом, Дуся уже лежала к гробу, покрытая покрывалом. Он не стал на неё смотреть, ведь лицо её было закрытым. Лишь подумал:
   – Даже умирая, она ненавидела и проклинала несчастную внучку, которой сама испортила жизнь. Да простит тебя Аллах.
   Он трёх женщин попросил:
   – Пожалуйста, позовите своих мужей, я заплачу.
   Соседки ушли и вскоре вернулись с мужьями.
   Гроб положили на телегу. Был июль и яркое солнце светило, словно радовалось, что зло ушло с этим старым телом. Дусю похоронили и на могилу воткнули наспех сколоченный из горбылей крест: по ней никто не плакал и не сожалел. Некоторые говорили:
   – Хотя а покойниках плохо не говорят, но всё же зря только коптила небо своим присутствием, пользы никакой не принесла даже внучке.
   Целый месяц Махмуд торговал на рынке в том городе и за это время продал дом и уехал к сестре, чтобы отдать деньги Ольге. Он знал, что она отдаст их Надии.
   Вот сейчас он стоял перед маленькой девушкой, потому что горб не дал ей расти, и думал как он этой хрупкой девчонке, худенькой и грустной, и такой жалкой расскажет правду. Так что Махмуд не пожелал её расстраивать, рассказав правду, и потому он произнёс с сочувствием:
   – Похоронил я твою бабушку, а перед смертью она просила у тебя прощения.
   Оля прослезилась и тихо сказала:
   – А я её уже давно простила, ведь она мама моего папы и моя бабушка.
   –Ты такая добрая, чистая, как Ангел.
   На эти слова Оля потупила взгляд и от смущения покраснела. Дядя протянул ей деньги, завёрнутые в платок:
   – Возьми деньги: это дом я продал и они твои.
   Она нехотя взяла:
   – Спасибо,– тихо проговорила.
   Тут подбежала Зульфия и радостно спросила:
   – Мне ты что принёс?
   А он в ответ:
   – Когда у тебя свадьба? Я ведь гулять приехал.
   Племянница перестала улыбаться и плаксивым голосом спросила:
   – Значит ты мне только на свадьбе подарок преподнесёшь?
   – И сейчас, и потом,– заулыбался дядя. – Вечером всем раздам, а сейчас хоть чаем меня напои.
   –Конечно, сейчас, – заторопилась Зульфия и побежала вприпрыжку на кухню.
   При дяде она грудь не выпячивала вперёд, была простушкой скромной. Махмуд всегда одаривал племянников подарками и гордился ими. А сейчас и Олю не забывал. Приехал на свадьбу племянника: завтра сватать пойдут, калым приготовили за невесту. Муллу заранее Камиль пригласил, без него никях ведь не получится, а без свадебного обряда невесту родители не отдадут.
   К 6 вечера пришла Надия, усталая, и через силу улыбалась брату.
   –Ну что, сестрёнка, – спросил он. – Завтра с утра идём просить невесту для нашего богатыря?
   – Да, мой брат. Ты же ведь приехал руководить свадьбой.
   При разговоре на кухне открылась входная дверь и появился весёлый Камиль. Он подошёл к дяде и пожал ему руку, а мать произнесла:
   – У нас в обычае руку целовать старшим для благословения, а ты ее жмёшь дяде.
   Махмуд засмеялся:
   –Ничего плохого, я его и так благословляю: отдаю ему после свадьбы свой дом- всё равно редко туда приезжаю, а молодым кстати.
   Надия сказала:
   – Да ты сюда можешь приезжать когда хочешь, ведь это и твой дом.
   – Ну ты, сестрёнка, и скажешь: мой дом. Откуда? Это ведь дом твоего мужа, но я жить буду у тебя, когда приезжать в эту местность буду, ведь скоро и племянницу выдадим замуж и она к мужу уйдёт. А ты с Олей останешься.
   Женщина кивнула. Камиль нахмурился недовольный: он недолюбливал эту девушку и старался её не замечать, но ради дяди и матери молчал и всегда стороной её обходил, боясь словно заразиться этим злосчасным горбом, каким её с наградила родная бабушка Дуся, и даже перед смертью внучку прокляла.
   Зульфия вскипятила чай налила троим и подала лепёшек, которые во рту таяли, потому что на сливочном масле испечённые – их пекла Ольга.
   Сама Оля сидела в комнате и вышивала скатерть для Зульфии на приданое. А та стояла у печи и делала вид, что занята каким-то делом, а сама не упускала ни слова из разговора родных. Махмуд спросил:
   – А где Оля? Она ведь недавно здесь была.
   Зульфия довольная ответила:
   – А она мне скатерть вышивает. Да так красиво. Я не умею совсем, у меня коряво получается.
   Мать засмеялась негромко:
   – Да, ты у меня ничего делать хорошо не умеешь, словно принцесса. Только целыми днями красуешься, то пальцы на руках разглядываешь, говоря: "посмотри, Оля, какие у меня продолговатые ногти, красивые у меня руки, а у тебя нет. Да лицо у меня тоже красивое – так все говорят. А у тебя, вон, и зрения-то нет: на одном глазу бельмо".
   –Ты ведь знешь, – сказала мать. – Я же тебе рассказывала. Это её бабушка Дуся ей испортила всю жизнь.
   Женщина слёзно произнесла эти слова, глядя на брата. Он кивнул:
   – Ну ты во всём права, сестра. Если бы родители Оли живы были бы, а вместо них бабушка Дуся умерла, то красивая была бы Оля. И вдобавок счастливая. Но судьба, похоже, ей в этой жизни такова.
   Надия добавила грустно:
   –На всё воля Аллаха.
   Махмуд встал из-за стола и попросил племянницу:
   –Давай иди, Зульфия, позови сюда Ольгу. Я подарки вам раздавать стану.
   Девушка недовольная ушла, даже лицо от гримассы у неё исказилось: ей хотелось бы, чтобы только ей внимание уделяли и дарили подарки. Ведь она считала, что Оля не родственница и даже не мусульманка.
   Вскоре на кухне появились две фигуры: одна стройная, весёлая, другая – маленькая, с некрасивым телом. Махмуд из большой тряпочной сумки достал шаль пуховую сестре и одел ей на голову.
   – Вот, моя дорогая, носи зимой и пусть твоя головушка не мёрзнет и не болит. Это я специально для тебя заказывал из пуха козы.
   –Вижу, вижу. Спасибо за подарок, но у меня ещё и та шаль хорошая.
   –А ты ту старую на поясницу завязывай. Говорят, радикулит лечит пух козий.
   Зульфия уже протянула руки, улыбаясь. А дядя засмеялся: -Погоди немного, и до тебя очередь, красавица, дойдёт.
   Она встала, руки опустила и губы надула, перестав улыбаться. Дядя вытащил шапку ушанку из кроличьей шкуры и одел на Камиля. Тот радостно поцеловал руку дяде и ничего не сказал. Потом дядя вытащил красивый платок с розами разными на чёрном фоне и повязал Ольге. Та тихо произнесла:
   – Спасибо, дядя Махмуд.
   Зульфия стояла чуть не плача. Тут и ей на голову дядя накинул платок.
   –Такие красивые у нас в России делают в Павлово-Посаде,– сказал Махмуд.
   Розы разные были на жёлтом фоне, но Зулфие показалось, что у Оли лучше платок. Племянница теребила концы платка и думала:
   – Ольге лучше подарил. А ещё мне дядей приходится. Нет, всё же Ольга, наверное, его дочь от той русской старухи Дуськи.
   Она очнулась от дум, услыхав матери голос:
   –Доченька, ты что, не рада подарку? Даже спасибо дяде не говоришь. Разгляди подарок, какой он красивый! Я такой ни у кого в селе не видела ни в городе, ни на рынке.
   – Спасибо, дядя, – произнесла племянница, а потом улыбнулась. Она платок сняла и стала разглядывать, ведь цветы у неё на жёлтом фоне к богатству и благополучию: так она слышала от матери. А на чёрном фоне наоборот. Племянница подошла к дяде и обняла его. Потом Зульфия и Оля ушли в комнату. Одна стала вышивать, а другая шить себе юбку, ведь легко шить юбку – большого ума не надо: один бок сшить, низ подогнуть, а вверх для веревки пошире придётся подогнуть – вот юбка и готова. Но Зульфия её уже шьёт 5 дней. Мать молчит, не заставляет дочь торопиться, думая: у мужа в доме всему научится: и быстро делать, и красиво, а сейчас пусть в девчонках понежиться да отдохнёт. Ещё неизвестно как замужем ей жить придётся.
   Надия, Махмуд и Камиль остались на кухне планировать завтрашний день: кого пригласить на свадьбу.
   –Ты, племянник, не и волнуйся, – сказал дядя, дотронувшись до его плеча.
   Камиль гордо заявил:
   – А я не волнуюсь. Это мать моя переживает и сестра. Посмотри на мать мою, она в лице даже изменилась, всё грустит, думает. Пусть не волнуется.
   Махмуд добавил:
   – Ты, сестра, не волнуйся, наш красавец богатырь всем нравится. Разве кто нам в сватовстве откажет?
   Надия грустно улыбнулась:
   – Да, это так, но мне грустно, что жизнь, брат, у тебя и у меня на исходе: стареем, дети взрослеют и появятся скоро внуки. Хотя, этого и следовало ждать, жизнь ведь не вечная. Для продолжения рода и женятся, и замуж выходят.
   – Да, – вздохнул Махмуд.– Жалко, что отец их не дожил до этого счастливого дня, и тебе одной пришлось растить и воспитывать детей.
   Надия прослезилась:
   – Хорошо, что у меня такой брат как ты имеется. Ведь если бы не ты, то мы бы с голоду померли.Ты ведь деньгами нас до сих пор снабжаешь.
   –Ну а кого мне еще снабжать?– нахохлился Махмуд и расправил плечи. – У меня ведь кроме вас никого нет. Вот и наши родители ушли от нас и возврата оттуда нет. А мы ради твоих детей должны жить. Я считаю, что как хотел жить, так и живу, только вот ты, сестра, без мужа осталась.
   – Да, – глядя вдаль поверх головы брата, произнесла сестра. -Жалко мне его, хороший был, любил меня.
   Махмуд продолжал:
   – Смерть причину найдёт, и молодых забирает, похоже для коллекции ей всяких надо, и молодых, и старых.
   Камиль тут встрял в разговор:
   – Ну хватит про смерть говорить. Разве сейчас время пришло такое обсуждать перед моей свадьбой?
   Надия забеспокоилась:
   – Ой, прости сынок, не к месту наша грусть. Пусть ты станешь счастливым, здоровым, богатым.Пусть вы будете любить друг друга и, глядя на ваше счастье, я тоже буду счастливой.
   –Ну ладно, – сказал Камиль. – Я пойду в комнату прилягу, пока ты будешь готовить ужин.
   –Ой, а я и забыла про еду. Позову сейчас девчонок, пусть приготовят,– она встала. – А ты, брат, посиди здесь, с нами поболтаешь, пока еда будет готовиться.
   На следующий день солнце уже давно взошло и все сидели за
   столом завтракали. Махмуд тоже здесь ночевал. Дом был разделён на маленькие три комнаты, где в каждой стояли две кровати односпалки и между ними узкий проход. Кухня с прихожей были просторные, ещё муж Надии с отцом и тестем строил этот дом, а прихожая была рассчитана, чтобы там справлять детям свадьбы, да и внукам тоже.
   Обеденный стол был очень большой, чтобы уместились за ним 15 человек.
   После завтрака Надия, Махмуд и Камиль с букетом цветов, которые росли у них осенью в палисаднике, направились сватать невесту. Но Махмуд остановился:
   – Стойте, – скомандовал он. – Пешим долго идти. Сейчас я запрягу в телегу лошадь, ведь до дома её родителей, наверное километр.
   – Ага, верно, – проговорила Надия.
   Что оставалось парню? Он тоже остановился, зайдя через калитку и сел на крыльцо. Оно было таким чистым и белым, доски ступеней гладкие, как стекло. Все полы в доме мыли с мылом и тёрли старой метлой из тонких прутьев. Зульфия и Оля вместе часто мыли полы. Старый большой пёс лениво подошёл к ногам жениха и уткнулся в штаны. Камиль потрепал его ласково и встал. Лошадь была уже впряжена в телегу и стояла за воротами. Трое уселись, дядя взял вожжи и ими тронул свою верную подругу. Лошадь так привыкла к Махмуду за 11 лет, что понимала хозяина, когда бежать рысцой, когда тихо идти, а когда стоять, и будет стоять ждать хозяина даже не привязанной.
   Дождей две недели не было и твёрдая дорога была как каменная. Застучали копыта и, быстро набирая скорость, лошадь побежала рысцой, колёса стучали, скрипели, а люди на телеге молчали.
   И вот вскоре Махмуд остановил лошадь возле старого, но добротного большого дома. Оттуда вышел хозяин. Он в это время был во дворе. Мужчина среднего роста был с седыми волосами на голове и седой бородой, волосы блестели на
   солнце как серебряные. Камиль первый поклонился будущиму тестю, а тот протянул ему руку для поцелуя, а потом поздоровались и Махмуд с Надией. Хозяин повёл их в дом.
   Там их ждали за столом человек пять, два взрослых сына по 20 лет. Один из них был похож на мать красивый, а другой – на отца, и смотрел на вошедших серьёзными, испытующими глазами из-под чёрных густых бровей. Хозяйка была возле печки и ворошила угли. Родители хозяина гордо восседали, нарядно одетые. В доме подчинялись старикам, потому что были воспитаны уважать старших и слушать их совета, ведь
   считалось, что у них много жизненного опыта.
   Когда вошли гости, парни встали, старые же сидели, только закивали головами, и когда вошедшие сели, то парни тоже сели. Отец и мать невесты тоже уселись, чтобы жених был у них на виду. Камиль был так уверен в себе, что не волновался. Он знал, что невеста любит его и он её тоже.
   Тут и невеста Альфия подошла, и поклонилась гостям, стесняясь, щёки её зарделись румянцем. Отец ей указал место и она, ни на кого не глядя, уселась.
   Сватовство и договорённость насчёт калыма за невесту прошло успешно: все остались довольные, особенно жених и невеста. Они часто нежным взглядом обменивались.
   На другой день мулла провёл свадебный обряд никях и на третий день стали играть свадьбу у жениха.
   Зульфия хозяйничала на кухне, командовала Ольгой что делать: почистить картошку или лук, и голос её звонкий раздавался то тут, то там. На кухне, кроме Надии и двух девушек, ещё были три молодые соседки, которых за плату нанял Махмуд, ведь стол должен блистать изобилием вкусной еды. От соседей принесли ещё стол, длинный и дубовый, поставили его близко к своему, покрыв их скатертями.
   В полдень стали подходить люди с обеих сторон и усаживаться за стол. Со стороны невесты был дядя, брат отца, который хорошо играл на старой своей и гармони. За столом собрались человек 35, не меньше, и ещё два места были свободны.
   Надия на край рядом с Зульфиёй посадила и Олю, сказав:
   – Ты ведь тоже дочка нашей семьи, садись рядом с моей дочкой.
   Потупив взгляд, Оля села. Она такого не ожидала со стороны Надии. Молодые сидели во главе стола, а по краям у них -их родители. Пили компоты, соблюдая все правила мусульман, еда была вкусной и разнообразной. На стол подавали три молодые соседки.
   Увидев рядом с собой Олю, Зульфия зашипела:
   – А ты что тут делаешь? Ты ведь не родственница нам, и даже не мусульманка.Не порть праздник, шагай в комнату и тут не мешайся.
   Хмуро насупив брови, Зульфия смотрела на несчастное создание, сидевшую спокойно, низко наклонив голову. Оля тихо встала и, незаметно для всех, удалилась в комнату, сдерживая от обиды слёзы. А когда оказалась одна, то разрыдалась, вспомнив бабушку Дусю, которая не разрешала ей сидеть за одним столом. А если внучка помедлит и не сядет на пол возле её ног, то бабка била её тем, что уж в руки попадёт. Если были гости у бабушки Дуси, то и вовсе Оля уходила в комнату, где в тёмном углу на сундуке спала и ждала, когда бабушка её изволит позвать, чтобы она продолжала какую-нибудь работу.
   Плакала Оля недолго и, подолом вытерев глаза, постаралась уснуть, хотя шум веселья свадьбы мешал. Ей в голову лезли плохие мысли:
   –Лучше бы бабушка совершила то действие и удавила бы меня, и не было бы сейчас мне так обидно и больно.
   Всё тело у неё вдруг сделалось ватным, словно оно немеет. Оля лежала на постели и слёзы уже беззвучно катились из глаз. Она представляла себя стройной, красивой девушкой, и вместе с красивым парнем за свадебным столом. Но увы, этого никогда не будет, и Оля снова громко разрыдалась.
   За длинным столом чавкали гости, играла гармонь, некоторые пели песни, иные плясали. И этот шум перекрывал рыдания этой бедной девушки сироты. Она так оставалась на постели и уснула, измученная тревогой, и шум её уже теперь не тревожил.
   А праздник продолжался до позднего вечера и все стали расходиться по домам. Махмуд спросил у Зульфии:
   – А где Оля?
   Та гордо заявила:
   – Ей не понравилось веселье и она ушла в комнату, возможно спит.
   –Ну я тоже спать пойду в комнату Камиля, но в начале пару на лошади отвезу в дом, где они станут жить.
   Зульфия пошла в комнату, где спала Оля, и довольная повалилась на свою кровать.
   –Ты спишь что ли? – спросила она Олю, но та молчала, хоть и услышала, ведь она в это время уже не спала.
   –Ну ладно, спи. Это, по крайней мере, для тебя счастья, – проговорила Зульфия и, закрыв свои очи, задремала.
   А Ольга до утра так и не смогла сомкнуть свои глаза.
   Утром Надия и Оля уже были на кухне и убирались, мыли посуду, да и готовить еду надо было. Мать позвала дочь:
   –Зульфия, вставай! Пора еду готовить. Нам вдвоём не успеть: вон сколько много посуды. Ну и скатерти нужно постирать.
   Через несколько минут заспанная Зульфия, позевывая, явилась на кухню. Она вспоминала веселье вчерашнего дня, как многие молодые гости на неё смотрели, и казалось, что они все в неё были влюблены.
   Девушка так собой гордилась, что даже не думала, что обидела
   сироту, с которой с 9 лет бок о бок жила и вместе по хозяйству работали.
   Камиль теперь стал жить с женой в доме дяди, а тот, когда приезжал в эту местность, жил у сестры и спал в комнате Камиля.
   Прошёл год после женитьбы сына и Надия готовилась к другой свадьбе, радуясь, что веселье будет в доме жениха и заботится больше придётся родителям зятя.
   Зульфия ходила словно во сне: то забудет на плите жарить картофель и он до черноты сгорит, то вода выкипит из чайника. Мать охнет и скажет:
   – Вот бы ты уже вышла быстрее замуж.Жила бы счастливо с мужем.
   Зульфия хихикнет и скажет:
   – Мама, прости меня, задумалась о своём возлюбленном: он у меня такой красивый и богатый. Какая же я счастливая, и не уродина,– и при этих словах на Олю смотрит. А та вид делает, что не понимает разговор дочери с матерью и старается смириться со своей несчастной участью, а про себя думает:
   – Значит в прошлой жизни была плохой и Бог меня в этой наказал.
   Свадьбу назначили на конец августа. Невеста ходила гордая, под собой ног не чувствовала, словно думала, что летает, даже часто под ногами камни не видела и спотыкалась. Однажды при Ольге даже на четвереньки упала во дворе. Сирота увидела и весело рассмеялась. Ей показалось, что это не та красавица девица, а большая собака.
   Быстро та встала и, словно проснулась от сна, накинулась на Ольгу, стала её ругать:
   – Что смеёшься? Я ведь над тобой не смеюсь.
   Ольга перестала смеяться и говорит:
   –Нет, ты права. Ты не смеёшься надо мной, а порой лишь обижаешь.
   –Вот ещё выдумала, тебе кажется, потому что ты же сама знаешь, что дядя пожалел тебя и привёз к нам, а мама моя тоже добрая. Я бы так не сделала и нахлебницу не держала у себя в доме, – выпалила обиду свою Зульфия и гордо зашагала в сарай собирать яйца. Куры давно уже гуляли во дворе.
   В назначенный день свадьбы Оля осталась дома, ссылаясь на головную боль, которой у неё не было. Мама Надия погладила её по голове и сказала:
   –Поспи тогда, только запри дом и никому не открывай.
   Оля тут вспомнила соседа старика Бабая и вздохнула, а мысленно рада была, что старик год назад умер. Говорили люди, что не те грибы скушал. Ведь если бы не умер, то жил бы до 200 лет – так все говорили, кто Бабая знал. А других Ольга никого не страшилась и не боялась.
   Зульфия рада была, что дядя и мать Ольгу с собой не взяли, стеснялась она в людях вместе-то с Олей стоять. Если надо было идти, она всегда вызывалась одной на задание матери на рынок идти, и если тяжела была ноша, то обязательно любого мужчину по дороге просила помочь, а сама шла гордо рядом пока тот услужливо выполнял просьбу о помощи такой красавицы.
   После свадьбы осталась Зульфия жить у мужа. Надия за неё переживала и часто говорила:
   – Как она там, моя родная? Ведь там мать-то не родная, а свекровь. Да свёкр чужой дядя, и как они там с ней живут? Как к ней относятся, ведь она мне ничего плохого о них не говорит. Сын один у них и они, конечно, защищать станут его, а не невестку.
   Но Зульфия при встрече ей радостно хвалилась:
   – Ой, мама, я такая счастливая: меня его родители очень любят и относятся, как к родной дочери.
   После свадьбы прошло 10 месяцев. Живот у Зульфии был такой большой, что все ей говорили:
   – Двойню родишь.
   Ну и вот в ночь под субботу начались схватки. Свекровь побежала к повитухе, но та в деревню в соседнюю уехала принимать сразу у двоих роды.
   Воды у роженицы отошли. Муж и свекровь стояли возле кровати, тут и мать Надия прибежала. У неё самой роды та же повитуха принимала, но ее не было. Ее напрасно прождали. Старая сейчас она уже была, но всё ещё проворная и роды успешно принимала. Зульфия стонала, плакала. Плакали женщины, особенно мать боялась за дочь: чуяло её сердечко, что неладное приключиться. Так оно и вышло. Пришла на крик соседняя женщина – она сама без поветухи рожала троих. На колени встанет и родит, перегрызёт пуповину зубами, а потом всем хвалится:
   – Я рожаю также легко, как по большому в туалет хожу.
   Вот эта женщина приложила к животу ухо и говорит:
   – Не слышу стук сердца малыша. Похоже она его раскормила и он задохнулся в утробе.
   Надия ещё громче зарыдала и попросила:
   –Посмотри, пожалуйста, милая, может всё же шейка матки открытая и моя дочь поднатужится и ребенок выйдет?
   Мужа выпроводили из комнаты. Женщина вымыла руки и, засунув во влагалище, охнула:
   –Шейка матки у неё закрытая! Надо бы сейчас из живота ей ребёнка вытаскивать, но я этого не смогу сделать. Простите,– и ушла.
   А через час и Зульфии не стало. В доме поднялся плач, стоны, крики. Свёкр на лошади привёз из деревни повитуху. Та уже там удачно приняла двух малышей. Но увы, посмотрев на Зульфию, бабушка произнесла:
   – Значит Аллаху так надо было, судьба, видно, у неё такая. Я бы тоже ей не смогла помочь. Примите моё соболезнование.
   Ольга только утром узнала от соседки, что при родах Зульфия умерла. Заплакала сирота, ведь она зла не держала на ту, с которой жила и спала в одной комнате.
   Когда похоронили Зульфию, мама Надия целый месяц болела, а Ольге снилась часто во сне умершая и всегда весёлая, и во сне тоже издевалась над сиротой. Оля рассказала сон бабушке, через два дома живущей, и та говорит:
   – Ты испеки пирожков и угости детей. Пусть они её помянут.
   Так Оля сделала и уже ночью ей не снилась Зульфия.
   – Странно, – думала девушка. – Разве может быть такое совпадение?
   Но сны такие больше не снились и Зульфия во сне покинула Ольгу.
   Мать Надия через месяц поправилась, но часто плакала, вспоминая дочь. Махмуд редко приезжал: он был здоровым и сильным. В доме царила тоска, и когда торговец приезжал, то всё равно не мог развеселить ни сестру, ни Олю. Они ходили с кислыми грустными лицами и поэтому Махмуд тоже грустил: то ему казалось, что жизнь его угасает, то Зульфию жалко что умерла, и Олю тоже жалко, что не повезло ей в жизни с
   бабушкой Дусей, и вдобавок родители рано её покинули. Он вздыхал и начинал Надию о чём-нибудь спрашивать, но она часто думала о своём и его не слышала. Приходилось ему трижды повторять сказанное. Вот так и протекала жизнь.
   Село разрослось и построили на рынке палатки из досок, и с весны до поздней осени торговцы жили в них. Махмуд уже перестал ездить по городам и сёлам и обосновался в этом городке, и тоже редко посещал сестру. Торговцы в прохладную ночь все сидели у костра и рассказывали байки. Лошадь любимая давно уже продана на мясо, а другую Махмуд купил молодую, но она сноровистая, непослушная, долго к хозяину привыкала. Звёздочкой её назвал, потому что у неё на лбу белое пятно, а сама коричневая. Он часто вспоминал старую лошадь – вороной была – которую всегда называл Любимая. Жалко ему, что она состарилась. Сам он кушать её не хотел и не стал ждать, когда животное умрёт, где её он хоронить-то станет. Вот и продал мяснику. Плакал, расставаясь с ней, гладил её по голове, а лошадь словно почувствовала прощание и тоже из больших чёрных глаз покатились крупные, как бриллианты, слёзы.
   После смерти Зульфии прошло 20 лет. Махмуду было за 70, а сестре 69. У Камиля родились три сына и дочь. Жил он с Альфиёй очень дружно и любили друг друга. Камиль редко посещал мать, но когда та слегла и уже почти не вставала, он каждое утро приходил проведать её. Оля постарела, хотя и было ей 40 лет. Ноги её при ходьбе словно заплетались. И она часто плакала украдкой, чтобы мама Надия не видела, ходила тихо: ноги болели, ну и левый глаз совсем не видел. Он давно уже покрылся бельмом.
   8 лет ей было, когда бабушка Дуся налила себе жирного супа лапшу с мясом гуся и, ложку съев, поморщилась, и как закричит на внучку:
   – Ты чего пересолила суп? Жрать невозможно!
   А Ольга подумала, но промолчала: сама бабушка готовила, а она лишь чистила и нарезала овощи, остальное готовила бабушка Дуся, а сейчас сваливает на неё. Но не успела девочка отойти от стола, как разъярённая бабушка всё блюдо горячего жирного супа плесканула ей в лицо. Жир, такой горячий, захлестнул особенно левый глаз и Оля от боли упала и,
   стукнувшись головой об ножку стола, потеряла сознание.
   Бабушка не испугалась, а грозно произнесла:
   – Подохни наконец-то, горе моё!
   Сколько так лежала на полу девочка, она не знает, только когда очнулась, бабки рядом не было. Глаз горел, пылал словно в огне, лицо тоже. Оля не стала плакать: не было сил. Да и зачем плакать, ведь слёзы из глаз и так катились. Она, чтобы немножко охладить жар с лица, стала мыть его холодной водой. Когда вода касалась глаза и лица, немного боль утихала. Вот по этой причине глаз и покрылся бельмом. Вспоминая свою бабушку Дусю, Оля не желала ей ничего плохого, только думала, что Бог всё видит и накажет её, если посчитает виноватой.
   На дворе июнь, жара. Оля любила все времена года: когда мороз покрывал инеем деревья и кусты, тогда она в детстве считала, что находится в сказке. Ну и не только зимой. А когда цвели цветы, которых бабушка не разрешала рвать в букет, даже полевые, девочка всё равно любовалась природой и смотрела с завистью на девочек её возраста, когда те из ромашек плели себе венки или из одуванчиков.
   С вечера мама Надия уже не стонала. Оля к ней подошла и поцеловала ей руку: рука была прохладной, слёзы катились беззвучно из ее закрытых глаз.
   Оля сидела возле кровати, потом встала и спросила:
   – Мама, тебе водичку принести?
   Но в ответ молчание.
   Убрав в сторону табурет, Оля постояла возле кровати и пошла воды попить. Во рту всё пересохло: она сама уже два дня ничего не ела – аппетита не было. Сердце её щемило и грудь сжимало, как будто кто-то невидимый сдавливал зло сильными руками. Оля шептала молитву, которую чудом знала, потому что её бабушка не учила, наверное, и сама их не знала. Никогда внучка не видела бабушку за молением перед иконами в спальне. Молитвами её научила соседка бабушка, к которой она украдкой бегала, чтобы та её погладила по голове со словами:
   –Всё хорошо у тебя будет, ты, доченька, верь.
   Ну и Оля всё ждала того дня, когда будет всё хорошо. А сейчас она думала:
   – Хорошо, что дядя Махмуд меня увёз от бабушки и я счастливой жила вместе с мамой Надией.
   Попив воды, она посмотрела в окно. Начинало светать. Оля подошла к больной и увидела, что та не дышит. Она потрогала холодную как лёд руку старушки и сама перестала дышать. Вдруг сердце её сильно кольнуло, ток, что она и охнуть не успела. Обмякшее её тело сползло на пол. Оля упала ничком в пол, а утром, чтобы проверить мать, пришёл Камиль и увидел картину смерти. Он быстро побежал к дяде. Тот на лошади вместе с племянником приехал.
   Камиль сбегал за муллой, чтоб совершить похоронный обряд над умершими. Мулла уже знал, что Оля русская, и отрицательно покачал головой:
   – Нет, я не стану читать над ней молитвы, она ведь не мусульманка. Найдите христианина священника.
   Махмуд сразу же ответил, насупившись:
   – Какая она христианка? Она моя дочь и зовут её Медыня.
   Потом на другой день на татарском кладбище вырыли широкую могилу на двоих и похоронили женщин по мусульманскому обряду.
   Больше всего в своей жизни Оля боялась остаться одна, поскольку ещё в самом раннем детстве она осталась сиротой, бабушка её не любила, а единственным человеком, за которого она держалась, была мама Надия. Но и когда её не стало, Олино сердце не выдержало. Настолько был силён её страх одиночества.