Последняя нежность

Старые женщины напоминают черепах – медленно передвигающихся, плавно-вялых, с морщинистой шеей и мудрой грустью в глазах. Мне кажется, и чувствуют они также как двигаются, будто воздух вокруг похож на зеленоватое желе, и летний день, плавно перетекающий в ночь также тяжёл и медлителен как зимний. Между тем, время в их реальности несётся, буквально свистит в ушах, обдавая холодом приближающегося финала.
- Ева, Ева, - окликнула меня Нина Фёдоровна Смирнова – ровесница моей бабушки, которой мы летом отметили 90-летие.
- Ты что не заметила меня?
- Здравствуйте, бегу, вечно не замечаю никого.
Я смотрю на её безбровое лицо, светлые, выцветшие глаза, бледные веки и глубокие носогубные  складки. И тут же вспоминаю, как мы часто и подолгу беседовали всего несколько лет назад, когда она была крепче. Прогуливались у моего дома, потому что жили в одной девятиэтажке. Вот и сегодня, как это было у нас заведено раньше, провожаю её до подъезда, успевая по дороге рассказать множество новостей, преимущественно о личной жизни. Даже во время её полного отсутствия, разговоров на эту тему меньше не становилось. Она спросила про моего мужа, с которым я несколько лет не могла расстаться окончательно. Выслушав мой невнятный ответ, моя старшая подруга неожиданно предложила:
-А ты представь, что он умер, и его больше нет. И даже, если встретишь, город-то у нас небольшой, представляй, что это уже не он, а кто-то похожий.
Мне стало зябко, будто от моего решения похоронить мужа действительно зависела продолжительность его жизни.
Я не была готова к окончательному разрыву, от воспоминаний о лучших днях совместной жизни ещё веяло жаром. Мне не хотелось думать о других, а не думать о мужчине вообще я не могла тогда, как не могу и сегодня.
Мы во время разговора подошли к берёзе растущей недалеко от входа в её подъезд, до сих пор помню светло-серую в мартовских сумерках кору с чёрными надрезами. Я рассматривала её древесные морщины, и  думала о том, как грустно переворачивать ещё одну страницу своей личной жизни, когда она ещё не прочитана, или не вызубрена, ещё не все уроки из неё извлечены, не все чувства пережиты. Хотя я знала, что финал у этой истории не за горами, принимала это знание на уровне разума, но не более.
- Он шикарно целуется, -  ответила я. – И зачем я это Вам говорю?
- Что значит, зачем? Ты считаешь, что я слишком …взрослая для этого?
-  Нет, это я слишком взрослая, чтобы приводить такие аргументы.
- Знаешь, Ева, я тоже могу так сказать об одном человеке. – Нина Фёдоровна помолчала, полуприкрыв свои блёкло-голубые глаза. Пожилая женщина представляла собой гармоничный симбиоз строгости и доброты, свойственный хорошим учителям.
 – Мой муж всегда был грубоват и холоден со мной, но я этого даже не понимала. Жили мы неплохо, но не более. Иногда у него появлялись другие женщины. И он начинал называть меня какими-то несвойственными для меня прозвищами. То зайка, то маленькая. Ну, разве я маленькая?
У Нины Федоровны низкий грудной голос, она действительно совсем не маленькая, а напротив,  довольно высокая, статная женщина, несмотря на более чем почтенный возраст. На зайку она тоже вряд ли походила много лет назад.
- Какая-то история из юности? – мне хотелось её услышать, поэтому я подгоняла пожилую женщину, чтобы разговор не переключился на другую тему.
- Нет, всё случилось уже после смерти мужа.
-Но он же умер всего лет восемь назад! - я не только удивилась, но и не смогла скрыть своё удивление, хотя с Ниной Фёдоровной всегда стараюсь быть деликатнее, зная её обидчивость.
- Удивила я тебя? Помнишь, мою поездку в пансионат шесть лет назад?
- Мы с мамой вас встречали на вокзале, осенью, кажется. Вы так сияли!
У сияния всегда есть повод, как и у любого явления природы или проявления личности. Нина Фёдоровна в пансионате для пожилых людей, куда она поехала подлечиться и подышать загородным воздухом встретила мужчину своих лет и тоже вдового. Они оказались за одним столиком в столовой, по причине одинаковой диеты, прописанной врачом.
Валентин Викторович, она показала мне его снимок 20-летней давности, который носила в паспорте: высокий, сухопарый, светлоглазый. В прошлом инженер-строитель, много лет занимавшийся капитальным ремонтом архитектурных объектов Москвы, любитель музеев и книг. Нина Фёдоровна в состоянии поддержать разговор с собеседником любого интеллекта и возраста, она же до пенсии была хорошей  учительницей русского и литературы.
Пансионат, сосны, бесконечное время для прогулок, всё это они приняли с благодарностью. В распоряжении у обоих - три недели отдыха, правда Валюша, как вскоре стала называть его Нина Фёдоровна, уезжал на один день раньше, то есть в воскресенье –  его сыну было удобнее забрать отца в выходной перед работой.
Через неделю знакомства они, кажется, знали друг о друге всё из того, что решили бы рассказать даже личному врачу или священнику на исповеди. Зачем так торопиться, так поспешно открываться? Каждый из двоих будто смотрел на песочные часы и видел убывающую отведённую им меру времени. Они даже не пытались сортировать информацию по какому  либо признаку уместности. Просто, опрокидывали друг на друга шквалы воспоминаний - война, эвакуация у неё, война, фронт у него. Ранение у него, потом послевоенное время, какие-то личные истории, и эта вечная тяга к знаниям и правде в том виде, в каком она была принята тогда. Они действительно оказались похожими.
Ещё через неделю Валентин Викторович позвонил сыну и сообщил: «Я женюсь, сынок!»
- Отец, какая-нибудь медсестра узнала о твоей четырёхкомнатной квартире в центре?
- Тебя только моя жилплощадь волнует?
-Мне не нравится твоя доверчивость и поспешность, отец. Я скоро приеду, и мы поговорим.
Этот разговор он тут же передал Нине, и она поняла, что не получится с их женитьбой: не дадут. У молодого поколения есть свои беспощадные рычаги против хрупкой старости. Его признают не дееспособным и всё. Она не роптала, её тело было словно закутано в мудрую бестрепетность и больше хотело отдыха и покоя, а сердцу и памяти о нём уже было достаточно. Потому Нина Фёдоровна не решилась даже на попытку сопротивления. Она делала всё, чтобы побольше поговорить с Валентином, подольше побродить по аллейкам среди рябины, берёз и лиственниц, старалась держать ладонь в его ладони, согревая хоть чуть-чуть прохладные стариковские руки.
В следующую субботу утром сын позвонил и нашёл повод забрать отца ещё на день раньше.
       - Нина, я уезжаю сегодня и не знаю, увидимся ли мы опять. Нина, за мной сын приедет вечером!  – его подбородок вздрагивал,  голос сипел.
Нина Фёдоровна, вздохнув,  продолжала: «Был полдень. Мы сели рядом в парке под берёзами на лавочку, и он впервые меня поцеловал, я ответила, он поцеловал снова и принялся беспрерывно целовать лицо, волосы, мочки ушей, так нежно, знаешь, меня так даже муж за 50 лет брака не целовал, он не был особенно-то ласков.
Так мы просидели несколько часов. Потом вдали аллеи показался его сын, Павел. Простились быстро, скомкано.
Уже несколько лет прошло. Но я и сейчас благодарю Бога за такой подарок к моей зиме».